Текст книги "Игроки Господа"

Автор книги: Дэмиен Бродерик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Большая часть когерентной индуктивной системы была полностью запрограммирована заранее, поэтому, если только «Windows Xtra» не заблокирует и не отключит весь инструментарий, денек обещал выдаться не из скучных. Я посмотрела на Джесс Хэндли. Из ее приоткрытого рта стекала струйка слюны. Рослая медсестра поймала мой взгляд и вытерла влагу салфеткой. Врач не заметил этой маленькой сценки. Он обильно потел – пот пропитал его шапочку и маску, невзирая на поток прохладного воздуха, струившийся по театру.

– Она в резонансной точке девять-восемь, – сообщила я, пытаясь казаться хладнокровной, хотя внутри у меня все буквально кипело от возбуждения. Господи, да эта работа тянет на Нобелевскую! Может, мы получим одновременно награды по физике и медицине. На мониторах застыла устойчивая картинка, мерцавшая, словно метроном, в такт поляритоническому кристальному циклу, протекавшему в сердце когерера. Мне нужно новое, более яркое имя. Жаль, что старый Марри Гелл-Ман  [24]24
  Гелл-Ман, Мари (Murray Gell-Mann) (p. 1929) – американский физик, удостоенный в 1969 году Нобелевской премии по физике за фундаментальный вклад в физику элементарных частиц.


[Закрыть]умер в прошлом месяце. Он мог бы дать хороший совет. Или кто-нибудь другой, достаточно сумасшедший, чтобы считать, что слово «кварк» заслужило честь стать именем этой крошечной драгоценности. Лазерный луч в моей коробке почти замер, сконцентрировавшись в массе замерзших газов. Анатолий Заяц уделается от злости в своем Белфасте, когда узнает. Еще несколько минут – и луч окончательно замерзнет. В этот момент Артур и Джесс войдут в полный резонанс. Два мозга – и одна общая волновая функция.

На что это будет похоже? Господи, с тем же успехом можно хотеть узнать, что ощущает кошка Шредингера, когда молоток падает – или не падает – разбивая маленькую бутылочку с синильной кислотой, испаряющейся смертоносным облаком – или не разбивая, причем выбор зависит от изысканного равновесия произвольного квантового испускания одного электрона возбужденным радиоактивным изотопом. Дохлая кошка/живая кошка. И/или/ни-ни. Мы не можем узнать, на что это похоже, хотя физика и утверждает, что каждый из нас преодолевает сотни, тысячи, миллиарды таких двойных переходов каждый день – и с каждым выбором, каким бы незначительным он ни был, расщепляются и множатся вселенные. Да, мы не могли этого узнать – до нынешнего момента.

«Я – наблюдатель за кошками Шредингера, – подумала я, глупо захихикав. – Развожу кошек в гилбертовом сверхпространстве».

Сестра Деметриополюс с удивлением посмотрела на меня. Черт, она слышала. Неважно, неважно. Молись, чтобы не случилось сбоя аппаратуры. Это – история в…

Джесс Хэндли тихо, пугающе застонала. Я почувствовала, как мой взгляд непроизвольно отрывается от компьютерного дисплея, словно что-то пересилило сознательную волю. Нашего дока так просто не прошибить. Его глаза так и не покинули электродного пучка, имплантированного в голову бедного чучела. Господи, что это за жизнь? Жизнь, когда есть только животные инстинкты: страх, голод, желание испражняться. Еще, быть может, похоть. Интересно, у него встанет на собственную кузину? Ее лето уже отгорело, но она по-прежнему неплохо выглядит.

Что ж, скоро ей предстоит это выяснить. Я вывела систему в точку когеренции девять-девять-семь. Ощутить на себе мерзкие пальчики его грязного маленького сознания. Изнутри.

Она снова издала этот ужасный стон. Я вздрогнула, почувствовав, как холодно в помещении. Казалось, стонала ее душа – глубокий, призрачный звук, не имеющий ничего общего с женским голосом. Должно быть, в том пустом мире, который она теперь разделяла с полуумком, нечто скверное протянуло к ней лапу.

Меня пронзил шок, забрался в кости, пробежал вдоль позвоночника, по кишкам. Не несварение и не ярость. Скорее кошмарное узнавание. Я с трудом сглотнул, охваченный чувством то ли вины, то ли стыда. Акты свершения и упущения. Какого черта?! Слегка пошатываясь, я продолжил чтение:

Теперь у меня большие руки, загрубевшие от вырывания травы и копания в земле. Пальцы бегают вместе с другими маленькими животными, переворачивают камешки, иногда засыпают под ними. Все время поют. Длинные костлявые ногти быстро бы пачкались, поэтому я сгрызаю их до самого основания. Лучше больные пальцы, чем грязь из земли, на которой росла трава. Волосы длинные, сальные и тоже любят грязь. Я катаюсь ими по земле. Время от времени они моют волосы, и те взлетают вверх, сияя на солнце. Золотые, словно кольцо на руке Дженни, словно палящее солнце. Я закрываю длинными прядями лицо, чтобы увидеть, как они перешептываются и напевают. Я мало знаю о темных птицах. Птицы роняют перья и поют о ветвях и свободе ветра.

Дерево огромное. Зеленое и желтое, пятнистое и полосатое, скрученное и карабкающееся в небо. Я бы смотрел на дерево, сидел бы под ним, до краев полным соком, всю свою жизнь. Оно и есть моя жизнь, изогнутая арка, вздымающаяся из травы к облакам. Птицы прыгают от листа к листу, раздираемые агонией счастья. Их домики построены из стеблей, слюны и золотых волос, украденных, пока я сижу, тихий, точно само дерево. Моя спина прижимается к коре. Шершавость, и свет, и запахи – это мир. Душа бы засмеялась. Дерево карабкается высоко в голубое небо, не зная границ, не боясь боли. Дереву они неведомы, а если ведомы, оно умеет их избегать. Моя месть – только моя, но когда я разрушу их мир, следует оставаться начеку. У них есть еда и кровать. Я должен следить за Дженни.

Тряся головой, я засунул книги обратно в шкаф и осторожно присел рядом с Лун.

Густой кофейный аромат вплыл в комнату, следом появился Тоби, толкающий уставленный едой столик на колесиках. Я много лет не нюхал ничего столь восхитительного – и столь дорогого.

– Blue Mountain?

– Лучше, – Тоби разлил кофе по чашкам. – «Вогпео Green Mountain», из далекой параллели. Стоит того, чтобы импортировать. Сливки?

– Я не пью кофе, – с сожалением сказал я. – Он делает меня нервным. Лучше просто понюхаю, это будет почти так же здорово.

На тарелке, изящно накрытой салфеткой, лежали лакомства со взбитыми сливками, кусочки клубники и белоснежные хрустящие яичные меренги. Я не смог удержаться, протянул руку – и повел себя, как истинная свинья.

– Мальчик еще растет, – сообщил Тоби Лун.

Я вытер рот тыльной стороной ладони и, не в силах сопротивляться, отхлебнул кофе. Возможно, в его парах содержался какой-то наркотик, потому что я внезапно полностью очнулся, пришел в себя, сосредоточился; мой мозг вращался на холостых оборотах, готовый к активной работе. А еще мне отчаянно хотелось в туалет. Тоби понял мой безмолвный отчаянный взгляд.

– Пойдем. Заодно можешь умыться – у тебя на усах сливки.

Я потер лицо:

– У меня нет усов, Тоби. Однако ты прав, побриться бы не помешало. Сегодня утром это сделать не удалось.

Брат приоткрыл неприметную дверь:

– Бритва и мыло в шкафчике. Дейксусы следующие: «открыть сортир», «открыть биде», «открыть сушилку». Если захочешь вымыться – «открыть душ». О’кей? Я принесу тебе чистую одежду, твоя все равно слишком легкая для здешнего климата. Крикни, когда будешь готов.

Я понятия не имел, о чем он говорит. Закрыл дверь, огляделся в поисках унитаза, задохнулся, снова огляделся – ведь это шутка! – и выбежал обратно в коридор.

– Э… Тоби!.. Он удивился:

– Что-нибудь еще?

– Тоби, там нет… Я имею в виду, куда мне…

– О! – он хлопнул себя по лбу. – Я забыл, что ты совсем не привык к параллелям. Просто присядь и открой сортир. Точно так же, как Schwelle. Надеюсь, мне не нужно тебе показывать…

Я снова покраснел, став, кажется, огненно-пурпурным. В последний раз мне довелось испытать подобное унижение в первом классе, когда я намочил штаны, потому что не знал, где туалет (нам его не успели показать), а спросить постеснялся.

– Понял. Прости.

На самом деле, я ничего, абсолютно ничегошеньки не понял, однако снова закрыл дверь и осторожно приблизился к так называемым «удобствам». Сиденье было прикреплено к стене – нечто вроде деревянного круга на железном обруче на высоте стула. Ни унитаза, ни сливного механизма. Что, предполагается, что я просто… нагажу на пол?

У меня над головой мигала обычная, такая родная лампочка.

Я спустил джинсы и с мучительным неудобством уселся голым задом на деревянный обод.

– Открыть сортир.

Что-то странное и удивительно успокаивающее произошло под моими ягодицами, словно дуновение весеннего ветерка по обнаженной коже. Я соскочил с сиденья, запутался в джинсах и чуть не упал. Затем обернулся и пристально уставился в обод.

Далеко внизу лежал залитый солнцем травянистый холм. Казалось, я смотрю через идеально чистое окно в днище низко летящего самолета или дирижабля. Я покрутил головой туда-сюда, но параллакса не наблюдалось. Сладкий ветерок долетал с пастбища, а в отдалении я заметил группку диких животных, похожих на маленьких свиней. Возможно, пекари. Если прямо подо мной когда-то и возвышалась куча человеческих экскрементов, то ее давно утилизировали навозные мухи и погода, переработали экологически чистым способом. Черт бы тебя побрал, Тоби. Ты мог бы получить гринписовский приз за праведность!

Я уселся обратно и попытался не думать о зияющей подо мной дыре. Проклятье, я ведь не могу провалиться туда – сиденье слишком узкое! Несмотря на все это, мои кишки заклинило насмерть. Я слышал, что больничные медсестры заставляют больных мочиться в металлическую бутылку под одеялом и что большинство парней не могут заставить себя сделать это, пока их мочевой пузырь не переполняется до упора. Я ощущал себя примерно так же.

А что, если пролетающую мимо птичку подхватит восходящим потоком воздуха и…

Я попытался расслабиться, считая овец. Это не помогло, потому что я все время представлял себе несчастную овечку, которой в глаз влетает какашка. «Овечка недоуменно смотрит вверх – и вторая какашка влетает аккурат во второй глаз», – мелькнула у меня истерическая мысль. Я попробовал заставить себя расслабиться, но два этих действия определенно противоречили друг другу. Тогда я встал с сиденья, натянул брюки, потом взглянул правде в глаза – и сел обратно. Через некоторое время мне полегчало, и все прошло как по маслу.

Но не совсем. Я слишком поздно заметил, что поблизости нет туалетной бумаги. А держатель для нее? Ни одного во всем помещении! Может, бумага скрывалась в шкафчике, который упомянул Тоби? Я уже собрался пройтись в раскорячку в противоположный конец ванной, когда осознал вторую команду, точнее, решил, что осознал. Стиснув зубу, я произнес:

– Закрыть сортир, открыть биде.

В то же мгновение пульсирующая струя теплой воды ударила по нижним частям моего тела. Я вздрогнул и сразу успокоился. И как только он это устроил? Я мог встать и оглянуться, но не хотел мочить сиденье. Наверное, Тоби был настоящим волшебником или гениальным техником. Ему каким-то образом удалось использовать в своей команде вложенный цикл. Система несколько раз в секунду меняла свою вертикальную ориентацию, и вода била вверх, против силы тяжести ванной (но, возможно, повинуясь ей в своем мирке, что оказалось бы еще элегантней), после чего падала вниз, унося грязную ношу, и проливалась на землю вонючим дождем.

Через некоторое время, проведенное мной в изумленном ступоре, я решил, что меня достаточно отмыли (искренне надеясь, что Тоби не привлек к делу шланг из настоящей автомобильной мойки), закрыл биде и открыл сушилку. Порыв горячего воздуха обдул мой зад и в три секунды высушил его. Я встал, привел себя в порядок и с любопытством вперился в дыру. Пастбище, конечно, исчезло, вместе с тропическим ливнем. Подо мной, насколько хватало глаз, простирались раскаленные дюны. Легендарные арабские ветры высушили мою задницу, вознесенную достаточно высоко, чтобы не получить изрядную порцию колючего песка. Покачав головой, я закрыл пугающее отверстие, нашел безопасную бритву и мыло во встроенном шкафчике за большим зеркалом и приступил к поискам душевого Schwelle.

В дверь постучали:

– К тебе можно?

– Заходи, – проворчал я. На мне были ботинки и футболка, и я вылезал из джинсов.

– Оригинальные устройства, – сообщил я брату. Он принес ворох одежды, предположительно, моего размера. Подозреваю, заказал ее у какого-нибудь шикарного лондонского или сингапурского кутюрье. Тоби сбросил вещи на скамью, которую выдвинул из дальней стены.

– Встань перед зеркалом, – посоветовал он, – и скажи: «Открыть душ».

– А почему он еще не открылся?

– Прости, не понял?

– Ну, ты же только что произнес волшебные слова!

– Но я стоял не в том месте. Я же говорю, перед зеркалом. Так ты сможешь побриться, не отрезав себе уши. И не забудь поставить экран, иначе забрызгаешь всю комнату.

Я тупо покачал головой, бросил свою одежду в угол и закрыл за Тоби дверь. Затем встал на указанное им место, развернул пластиковый экран и произнес слова. Теплая вода хлынула из открывшегося над моей головой Schwelle, стекая в треугольное углубление, неожиданно появившееся под ногами. На секунду я удивился, почему пол, на котором я стою, не проваливается через прогнившие перекрытия к фундаменту, унося с собой кричащего меня, но это была старая четырехмерная мысль. Как и дейксусный Schwelle, очевидно, встроенный в зеркало в ванной тетушки Тэнзи, эти штуки существовали в своем собственном метафизическом мире – мире вне всех других миров. Они появлялись и исчезали, как тени при повороте выключателя на лампочке. Правда, сквозь эти тени можно было пройти, или неосторожно уронить в них кусок мыла и расстаться с ним навеки.

– Черт! – что я и сделал.

К счастью, в шкафчике нашелся еще один, завернутый в плотную бумагу и испускающий чудесный аромат. С наслаждением зажмурившись, я намылил щеки, а когда открыл глаза, на запотевшем зеркале красовалась надпись:

«СПРОСИ О МЕЧЕ В КАМНЕ».

Если бы мои волосы не прилипли к шее, то, несомненно, встали бы дыбом. Я снова зажмурился и тяжело вздохнул. Затем взглянул на зеркало еще раз, но таинственное послание уже смыло водой.

– От тебя хорошо пахнет, – сообщила мне Лун, когда я вернулся в гостиную.

– Я похож на чертову модель! – сердито заявил я, хотя обрадовался ее словам. На мне были: шелковое нижнее белье от «Windsor Spencer»; песочно-коричневые брюки (и пиджак, перекинутый через плечо) от «House of Saud», быть может, из настоящей верблюжьей шерсти; белая шелковая рубашка, совсем как в «Гамлете»; потрясающе удобные высокие кожаные ботинки (в таких самое милое дело – вторгаться в Польшу). Нет, это выглядело нечестно и подло: поймав довольный отеческий взгляд Тоби, я решил, что в таких ботинках самое милое дело – спасать Польшу.

– Пришло время для откровенного разговора, – сказал мой брат. – Я только что заварил свежий чай. Садись и рассказывай. Начни с самого начала и иди до самого конца, там остановись.

Я со вздохом занял свободное кресло, налил себе чаю и начал с трупов в ванной тетушки Тэнзи. Выходило путано и непонятно, и я оставил при себе сомнения насчет миссис Эбботт и некоторые особенности таинственного молчаливого дома Тэнзи и его «нексуса». В какой-то момент в разговор вступила Лун и поведала нам предысторию. Я огорчился, когда она рассказала, почему перепутала меня с моим братом Эмбером. Насколько я понял, у нас с ним не было ничего общего. Тем не менее, Лун, кажется, находила его привлекательным, что странно, и я чуть не заскрипел зубами от ревности. В конце концов, мы замолчали.

– Хм-м-м… Неожиданная история, юный Август. Сквозь трещины брезжит свет, – Тоби встал и с грохотом опустил свою кружку на стол. – Совершенно ясно одно: тебя необходимо вооружить, и чем скорее, тем лучше. – Он повернулся к центру комнаты: – Дай Септимуса.

– Не думаю, что он страшно обрадуется… – начал я.

Schwelle распахнулся в непроглядную темноту. Оттуда доносился дребезжащий звук, глубокий и зловещий. Я быстро заслонил собой Лун, беспечно развалившуюся в кресле, затем понял, что это, и расхохотался. Кошмарный храп оборвался, закончившись сдавленным фырканьем. За порогом вспыхнул свет. Бородатый Септимус, облаченный в белую ночную рубашку, спрыгнул с походной раскладушки и приземлился на одно колено, нацелив на нас огромный пистолет, причем проделал все это в мгновенье ока.

– А, это ты, старый козел, – кивнул он Тоби, встал, отряхнул колени и отложил оружие. – Не мог сначала проверить, который час? Здесь три утра! – его взгляд скользнул мимо Тоби, наткнулся на меня в боевой стойке, по-прежнему загораживающего собой Лун, которая пыталась встать, одновременно утихомиривая меня. – И он! Незваный гость, фантом на пиру, потерянное дитя и тому подобное! Полагаю, ты хочешь вооружить парня?

– Именно. Мы можем войти?

– Если это необходимо, – Септимус с отвратительным звуком прочистил горло; судя по всему, он страстно любил сигары. – Конечно же, вижу, что необходимо.

Зловоние холокоста исчезло вместе с руинами. Шагнув за порог, мы оказались в железобетонной конструкции, напоминавшей внутренности блокгауза. Походная кровать, на которой вкушал свой неуютный сон Септимус, стояла в мезонине. Слева от меня, за металлическим ограждением, на застекленных стендах красовались все немыслимые виды оружия, словно боевая пародия на библиотеку Тоби. Будучи австралийцем, представителем весьма застенчивой и кроткой культуры, я был плохо знаком с огнестрельным оружием. Да, я умел обращаться с ружьями. В детстве, отец не раз брал меня с собой на охоту в буш и учил стрелять из ружья. Не составляло проблемы получить разрешение на этот вид оружия, однако его редко использовали для убийства, не говоря уже о кровавых бойнях. Отъявленные головорезы предпочитали нож. Будучи в Чикаго, я под руководством Ицхака стрелял по бумажным мишеням в спортивном клубе; сам он, конечно же, провел два года в израильской армии и был отличным стрелком. Оказалось, что у меня хороший глаз и задатки спортсмена, однако вернувшись домой, я потерял интерес к стрельбе – она отнимала слишком много сил, хотя я никогда не страдал хоплофобией. Теперь передо мной на подставках стояло оружие, которое раньше я видел только в фильмах и кровожадных шоу: РПГ и винтовки; пулеметы и маленькие, но смертоносные, посверкивающие масляно-синей сталью пистолеты; патронташи и магазины, сложенные стопками, будто видеокассеты в прокате, ждущие, когда же их зарядят в убийственные устройства; гранаты веселеньких расцветок и другие штуковины, предположительно, из фильма «Берсеркер» – лучевые пушки, или лазеры, или рельсовые пушки, или как там они, черт бы их побрал, называются. Страшно было даже подумать, для чего предназначались эти кошмарные штуковины, что они могли сотворить с миром – с мирами и их обитателями.

– Он, без сомнения, один из нас. Не просто Игрок – человек из нашего клана. И все же…

– Септимус, познакомься со своим братом Августом.

– Братом?! – такая наглость его просто разъярила. Он резко обернулся, трясясь от злости. Я не шелохнулся и спокойно встретил раскаленный взгляд, хотя внутри у меня все дрожало. Жаль, не прихватил с собой свидетельство о рождении! Тоби избавил меня от хлопот, объяснив все происходящее по-семейному и с восхитительной краткостью.

– Очень хорошо. В таком случае, мы стали сильнее на одного родственника, пусть зеленого и неопытного, – Септимус протянул свою гигантскую руку и пожал мою, не пытаясь, впрочем, переломать все кости. Полагаю, у него не было причин чувствовать себя незащищенным. – Добро пожаловать, Август. И вы тоже, мисс Ассамблея, игнорируя вас, я не хотел проявить неуважения. А теперь, когда мы покончили с формальностями, приглашаю всех следовать за мной, чтобы я подобрал Августу защиту. Ты не похож на стрелка, поэтому начнем с тазера и чего-нибудь небольшого, но функционального.

Спустившись вниз, он направился прямиком к двум стеллажам, извлек пару тусклых черных устройств, снова закрыл и ловко запер стеклянные дверцы. Септимус явно знал местоположение каждого вида оружия в своем арсенале. В воздухе пахло маслом, металлом и чем-то вроде корбита. Брат передернул затвор мелкокалиберного пистолета, отыскал двойную кожаную кобуру, подождал, пока я пристрою ее поверх обвисшей шелковой рубашки.

– Я проведу начальный курс по обращению… – начал Септимус, но тут его прервал Тоби:

– Эти игрушки не остановят и самоуверенного пса, – заявил он. – Септимус, я надеялся, что ты внимательно разглядел мальчика. Он молод и наивен – но присмотрись к нему. И скажи, что видишь.

– Да будь ты проклят, Тобиас, как ты смеешь обращаться ко мне в таком… – Септимус осекся, и его яростные глаза снова впились в мои. Губы сложились в жестокую складку. – Клянусь Аккордом, братец, думаю, ты не ошибся. А ведь я всегда считал его мифическим существом.

– Ты по-прежнему хранишь экскалибур в своем арсенале? Прошло столько веков.

У меня задрожали колени, я с трудом удержался, чтобы не разразиться визгливым хохотом. А я-то думал, что это шутка!

– Экскалибур?

– Речь идет не о пресловутом мече в камне, парень.

Я напряженно посмотрел на Лун:

– О чем, вашу мать, они говорят? Ее рука нашла мою, крепко сжала:

– Я подозревала… – она умолкла.

– Меня зовут Август, а не Артур! – сообщил я срывающимся голосом, думая о надписи на зеркале в ванной.

Лун издала нервный, испуганный смешок, которого я от нее никак не ожидал. Ее ладонь неожиданно стала мокрой.

– Кто тебе это сказал? – спросила она.

– Август начинается на «А» и состоит из шести букв, – одновременно произнес Тоби. – Мы не посмеем испытать его, – обратился он к Септимусу, словно меня здесь не было, или, точнее, словно я был молодым скакуном, которого он не решался пустить в галоп.

– Сейчас вы мне все объясните! – прорычал я, неожиданно ошалев от ярости.

– Нет, – отрезал Тоби. – Идем, мальчик! Я не двинулся с места.

Септимус тоже сказал:

– Идем, – и, развернувшись, повел нас вниз, по очередному лестничному пролету, в скудно освещенный альков за туннелем, идущем под оружейной. Мои глаза привыкли к тусклому свету, и я увидел в углу полупрозрачную плиту, напоминавшую огромный соляной кристалл. Казалось, она источала собственное таинственное мерцание.

– Как это работает? – я узнал его, или что-то глубоко внутри меня узнало.

– Положи руку сверху и не снимай, – ответил мой брат-воитель, – сколь бы сильными ни были смятение и боль. Тебя подвергнут испытанию, и если ты выдержишь, то будешь… создан заново, так, кажется, говорят эти варвары.

Я посмотрел на кристаллическую глыбу, возвышавшуюся в метре от нас. Ее верхнюю часть покрывала резьба, из плоской поверхности выступала цепочка иероглифов, напоминавших вмурованные в мою ступню и в ступню Лун. «Метка зверя».

Я медлил, и Септимус с презрением сплюнул:

– Ты боишься боли.

– Конечно, идиот, я боюсь боли! Для этого она и нужна, чтобы ее бояться!

Братец наградил меня злобной ухмылкой:

– Понимание и осознанный выбор – вот оружие против боли. Иди вперед. Положи руку. И будь что будет.

Они никак не объяснили, зачем мне подвергать себя такому испытанию. И, по моему мнению, могли немедленно отправляться куда подальше и топиться в озере, все вместе. Но я не мог отступить. Передо мной лежал решающий выбор – мой долг, моя судьба, путь к спасению Тэнзи и, быть может, моих родителей. – Скажи хоть, что это, – попросил я Тоби.

– Да. Мы слишком многое считаем само собой разумеющимся. Ты подумал, что мы сказали «экскалибур», но это вроде клички, сокращения двух слов до одного. Точнее, буквы и слова.

Я взглянул на него, и он отступил от холодного кристаллического сияния. Я взял себя в руки и сказал:

– Ах да, теперь понимаю. «Икс-калибр». Огневая пушка с неизвестной, однако, предположительно, офигительно большой мощностью. Так?

– Что-то вроде, – скромно кашлянул Тоби. – Моя маленькая шутка.

– Которая мне никогда не нравилась, – рыкнул Септимус. – Предпочитаю древнее название.

– И какое же?

– Стрижающий меч  [25]25
  Аллюзия на «Алису в Зазеркалье» Л. Кэрролла; стрижающий меч – оружие, обладающее магической способностью обезглавливать противников.


[Закрыть], – он встретил мой тяжелый взгляд, в его собственных глазах не таилось ни тени смеха. – Для того, кто сумеет с ним справиться.

Я шагнул к кристаллу:

– Неужели милому человеческому мальчику вроде меня дозволено иметь дело с такими вещами?

– Человеческому?! – взревел Септимус, и в его смехе я услышал жестокие нотки. – Ты по-прежнему считаешь себя человеком? Нет, парень, уж если ты Зайбэк и Игрок в Состязании Миров – то ты точно не человек!

Мой собственный голос эхом отразился от стен:

– А кто же?

Карабкавшаяся вверх по ступеням Лун протянула ко мне руки, в ее глазах сквозила жалость:

– О, Август, ты – стрижающий гомункулус. Как и все мы. Ты – артефакт на внутреннем алгоритмическом субстрате Состязания.

Конечно, это было мучительно. Я прижимал руку к кристаллу, по моим щекам струились слезы, изо рта вырывались тонкие подвывания. Ледяной шок пронзил тело, а изувеченная ладонь пылала в огне. Я чувствовал, как взрезывают мою плоть, словно в нее вонзаются сотни заточенных ракушек со дна пруда Аврил. К чему вся эта прелюдия? Дрожа на грани обморока, я цеплялся за свою ярость, за мерзкое ощущение, что попал в гнусную, бессмысленную сказку, в бездарный спектакль. Я снова начал истерически хохотать, и боль, ворвавшись в мозг, принесла темноту, расцвеченную звездами, полосами и эхом голосов, слишком близких и одновременно слишком далеких.

– Он в порядке, – произнес кто-то. К моему лбу прижимали холодное мокрое полотенце. Я попытался сесть, и Лун сказала:

– Полежи еще секундочку, дорогой.

Тем не менее, я все равно сел, взял полотенце и вытер щеки и глаза, горевшие от соленых слез. Раскладушка Септимуса заскрипела подо мной. Что-то привлекло мое внимание, какой-то золотой отблеск. Я раскрыл правую ладонь.

В линию жизни врезались золотые иероглифы.

Я ожидал этого, но не смог сдержать дрожи. Сжал кулак, снова разжал. Никакой разницы. Казалось, фигурные кусочки драгоценного металла втравили в мою плоть, однако я не чувствовал присутствия чужеродного материала. Постучал по значкам ногтем указательного пальца левой руки. Твердые, неподатливые, словно чеканка на монете. Я крепко прижал ладони к бедрам.

– И?

– Прямо сейчас, ни секундой позже, пока ты не угробил нас всех, – прогремел Септимус, – мы научим тебя, как управлять этим бесценным даром. Встать можешь?

– Да, – слегка покачнувшись, я обнял Лун за талию.

– Тогда идем на стрельбище.

Тоби уже был там и устанавливал мишени в дальнем конце серого, запятнанного копотью зала.

– Пока держи руки опущенными, Август! – его голос эхом отразился от стен, и мне показалось, что я уловил в нем беспокойные нотки. Это пугало, учитывая силу брата, продемонстрированную им в son et lumière  [26]26
  Светопредставление (фр.).


[Закрыть], схватке со злобным роем-мегерой. Я повиновался, стараясь глубоко дышать, чувствуя, как бешено колотится сердце.

– Мы полагаем, что ты теперь обладаешь системой управления стрижающим оружием, – сказал Септимус. – Однако нужно выбрать собственную дейктическую символику. Я тебе в этом помогу.

– Что? – однако я понимал, что он имеет в виду. Тоби, например, называл свой толчок «сортиром», а гигиеническую мойку – «биде». Вербальные указатели каким-то образом взаимодействовали с операционной системой. Отлично, с этим я справлюсь. Если только мне объяснят, что нужно делать.

– Лицом вперед, – скомандовал Септимус приглушенным голосом. Я заметил, что все трое укрылись за толстым бетонным щитом. – Сосредоточься на синем столбе.

– Это плохой, отвратительный столб, верно? – поинтересовался я. – Столб с дурными намерениями!

– Именно. Вытяни правую руку с раскрытой ладонью.

– Что-то?

– Ладонью к столбу.

– Понял.

– Ты собираешься сломать его. Только это. Ограниченная агрессия.

– О боже! – прошептала Лун. – Вооруженная онтическая механика! Ты ведь помнишь, что это запрещено Сог…

Септимус не обратил на нее внимания. Я тоже не слушал, да и все равно ничего бы не понял.

– Свяжи выбор с дейксисом, – велел оружейник. – Я бы использовал «Удар».

– Всего одно слово? Безо всяких там «открыть» и «дай мне»?

– Я считаю, что твоя оружейная грамматика уже активирована. Слово и намерение сольются в действие. Давай.

И я дал. Оглушительный звук, словно порыв ураганного ветра. В тридцати метрах от меня синий столб врезался в бетонную стену и рассыпался мелкими осколками.

– Черт! – я стиснул руку в кулак, повернулся к Септимусу. Тот мгновенно нырнул в укрытие. – Это надо выключать?

– Нет. Молодой человек, вы не осознаете собственной силы! Постарайся управлять ею, иначе еще до конца тренировки разнесешь весь этот мир к чертовой матери!

По залу носились небольшие вихри, расшвыривая деревянные обломки. Что-то воняло.

– Что я сделал?

– Мы думаем, что ты открыл Schwelle в ту версию Земли, где нет Луны, где ни одна маленькая планета не унесла с собой большую часть литосферы. Атмосфера там в десятки, если не в сотни раз плотнее, чем здесь.

Я очень живо представил себе картинку: моя вытянутая рука, крошечный Schwelle, открывающийся над иероглифами, ужасающе мощный поток сжатой атмосферы, врывающийся в комнату, подобно струе пожарного гидранта.

– Но ведь не было никакой реакции, никакой отдачи! – запротестовал я и, не успев произнести эти слова, уже понял, что ее и не могло быть. Schwelle боевой системы представлял собой всего-навсего дыру в пространстве-времени. Я ничего не делал, просто открывал заслонку. Святые небеса. – Значит, так выглядит низкая мощность?

– Сначала научись ее контролировать. Теперь красный столб. Это действительно опасно. «Солнечный пламень».

Звучало угрожающе. Что, встроенное в руку ядерное оружие? Я выставил ладонь, нацелился на красный столб с дурными намерениями, произнес слово.

Мен ослепило. Комната взорвалась разорванными ионами. Вырвавшийся из моей руки луч действительно напоминал луч солнца в ясный летний полдень. Удивительно, но какая-то опция Schwelle защитила ладонь и все прочее от тотальной радиации. Правда, кожа на лице горела, как от ожога.

– Г-г-господи! – где-то полыхнуло. Я вытер слезящиеся глаза. И наконец осознал, насколько точным было подобранное Септимусом слово. Меня схватили под руки и вывели из разрушенного зала. Позади упал и разбился вдребезги огромный кусок бетона. – Это действительно было…

– Да, ты добрался до фотосферы Солнца. Пять тысяч градусов, эффективная коллимация. Впервые такое вижу. В следующий раз отвернись, – очевидно, я произвел на Септимуса впечатление; это сквозило в его голосе. – Ты справишься, парень! – сказал он и своей массивной рукой хлопнул меня по плечу. – Справишься!