Текст книги "Игроки Господа"
Автор книги: Дэмиен Бродерик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Формальная система, – сказала Лун.
Шар света раздвоился, добавляя аксиомы.
Булева алгебра, – новая дорожка, – и Модели.
Связи множились с умопомрачительной скоростью.
Узкое исчисление предикатов рванулось вперед, образовав союзы и пересечения с Числами и Полугруппами, коммутативные операции с дробящимися Кольцами, в то время как другая связка обернулась Комплектами, Отношениями, Абстрактными геометриями и Пространством. И все они, в своем великолепном многообразии, являли собой лишь зародыш. Передо мной творился мир, космос, математический порядок: с одной стороны – Абелевы поля и Векторные пространства, с другой – Топологические, Метрические и Банаховы пространства. А цветистый шторм не унимался, рвался вперед и вверх, сквозь бесчисленные полчища чисел, отношений, порядков, связей, завершенностей, к Тензорным и Гилбертовым пространствам и Действительным и Комплексным множествам. Точкой кульминации потока бесконечного творчества стали два ледяных пика-близнеца, на которых играла радуга.
Лун сказала:
Здесь линейное векторное картирование порождает операторы, поддерживающие остов Квантовой теории поля, поля на R4, действующие на Тилбертовы n-мерные поля, в то время как – теперь смотри внимательно, Август – этот другой, но родственный путь Генеральной относительности, 3+1-мерный псевдориманиан, окружен тензорными полями.
Каким-то образом я понимал, о чем она говорит. Словарь, загруженный «Икс-калибром», раскрылся, распаковался в моем сознании. Я в благоговении огляделся, восхищенный кристаллической красотой. И пока я смотрел, эти невозможно абстрактные шедевры, раздвоенные пики, словно два огромных ледяных шельфа в сердце Антарктиды, слились в вычислительное единство…
– Слишком ярко! – завопил я, ощущая во рту привкус лимона, терпкого и ароматного.
Опции коллектора задели границы решения. Чья это была мысль, моя или Лун? Гравированная подошва левой ноги пылала, как и ладонь правой руки.
Мы шагнули через порог в водное царство Аврил. Сибил оторвалась от своих астрологических вычислений.
– Как раз вовремя, – сообщила она. – Джан наконец-то принесла последние новости со звезды Ксон.
Тринадцать
Деций
– Температура снаружи продолжает расти, – сообщил Гай. – Мы приближаемся к энергии всеобщей (не считая гравитации) унификации.
Сияние, даже приглушенное в десятки раз, впечатляло. За охранным щитом кокона, сформированного онтологической трансформационной математикой, целая вселенная съеживалась, становясь меньше, чем Солнечная система в день своего рождения. Вся масса и энергия смешались в суп из свободных кварков, глюонов, лептонов, дарконов.
Темная энергия! Деций фыркнул. Наконец-то видимая темнота. Пляшущая под дудку великих умов, давным-давно спроектировавших этот гигантский «бабл-Хаббл». Сейчас они усердно трудились над своим титаническим инженерным подвигом – последней и величайшей работой сознания. Малейший просчет, крошечная ошибка в последнем знаке – и все усилия пойдут прахом.
«Это непередаваемо!», – подумал он. Космос, который перестраивали эти умы, был ими самими, они проникли в каждую частицу и поле, в каждую колеблющуюся мембрану и солитонный поток. И вскоре, если теория верна и неоспорима, их усилия принесут плоды. Эта коллапсирующая локальная вселенная достигнет точки невозврата – и провалится в последнюю ловушку поверхностной сингулярности за пределами собственного сжимающегося горизонта, а вся невообразимая мощь перейдет… боготварям. Ангелам.
И тогда они навеки смогут раствориться в полях собственных сознаний, воспоминаний, воображения, забыв об ограничениях и законах, фертильные, полные силы, чтобы уже никогда не повторить своих исследований, разве что слабую тень, на досуге. Они перестроят целые миры для собственного увеселения и из добродетели, в бесконечном полуденном сиянии своего последнего вечного мгновения. Их космос погибнет – но станет бессмертным. Деций вздрогнул. Этот парадокс всегда заставлял его трепетать.
Глубокий сигнал гонга заполнил станцию Иггдра-силь.
– Вот и насыщенность Ксона, – пробормотал Деций. – Ни нейтрино, ни кваркового супчика.
Все экраны заливал одинаковый серебристый свет. Они с Гаем словно погрузились в шар живой ртути под яркими лабораторными лампами. Сияющий пузырь представлял собой вселенную данной параллели Тегмарка, сжавшуюся чуть ли не до радиуса земной орбиты. Та Земля, и ее Луна, и прочие соседи, даже Солнце давно исчезли, поглотились несколько миллиардов лет назад, если верить измерениям, а их осколки развеялись золой во время космической катастрофы местного пространства-времени. Это не имело ни малейшего значения. Каждый атом, каждая структура вошли в вихревые потоки силовых полей пылающего Ксона, обеспечивающих растущее давление. Все атомы исчезли, наряду со всеми протонами и электронами, нейтрино и мезонами, всеми заряженными частицами, столь долго танцевавших свои танцы в гобелене материи, плывущей в темноте по искривленному пространственно-временному континууму.
Воспоминания о них исчезли. Четыре великих силы поглотили друг друга, точно карикатурные рыбки – каждая следующая больше и прожорливей предыдущей. Частицы столкнулись, кварки освободились от своих двойных и тройных асимптотических поводков, электромагнетизм и слабые ядерные силы радиоактивной дезинтеграции переплетались в нарастающей волне жара, пока не сплавились в одну из основных математических групп ОУ(2), спонтанно соединенную с У(1) – и несколько секунд спустя эти электрослабые силы соединились с сильными ядерными силами. Кварки и обменные бозоны метались в древних, глубоких операциях математической эквивалентности, скрытых от глаз с начала времен Особой Унитарной Группой симметрии (5). Черные дыры, захваченные поверхности в листах пространства постоянной кривизны, сливались с большими захваченными поверхностями, образующимися повсюду. Вселенная вскипела в мгновение ока, оказавшись на краю пропасти Планка, став огромным унитарным полем в пределах гравитации, X-частицей гигантских размеров. Одним бесконечным Ксоном.
Секунду спустя – хотя в местном замедленном времени эта секунда несколько растянется – материальное поле Ксона упростится в последнем кошмарном переходе. Все – абсолютно все – вернется к вакуумному состоянию плодородного ничто, единственной точке на компактной поверхности Коши.
И тогда станция Иггдрасиль превратится в пункт наблюдения за рождением Ангелов в бесконечность. И, возможно, рождением Состязания миров.
– Не пора ли звать твоих братцев и сестриц?
– Еще нет.
Немного помолчав, Гай откашлялся.
– Ты думаешь, – он прервался, смущенно посмотрел в сторону, шумно сглотнул. – Деций, ты думаешь, Они отпустят нас домой, на Состязание?
Хозяин смерил его ледяным взглядом:
– Лучше спроси, сможем ли мы отказаться от их общества.
– Понял. Они – как пение сирен.
– О, черт! – Деций выдавил из себя улыбку. – Иди сюда. Если нас потащат на небеса, мы с тем же успехом можем отправиться туда, обнявшись.
Они обнялись, и Деций ощутил незваную соленую влагу на щеках. Смахнул слезы. На столе лежал ворох страниц, исписанных рунами, которые загрузили в его сознание голоса из-за щита. Неожиданно он понял, что рисунки напоминают загадочные иероглифы, найденные им как-то раз на дне пересохшего вонючего бассейна. Кроме того, они напоминали стрижающие узоры его собственной плоти, и плоти его родственников, и всех остальных Игроков, не поддававшиеся ясной интерпретации, сколько бы Аврил ни раскидывала свою астрологическую аркану, а Джулс ни запускал программы одолженного им М-мозга в Звездной куколке. Будто раздражающая притча крестового похода за знанием. Более того, притча никак не поддавалась герменевтической разгадке.
Гай трясся от страха.
– Ничего, старина. Вижу, одними объятиями делу не поможешь, – Деций повлек его к спальному отсеку. – Давай встретим богов в постели, дорогой. Уверен, они не будут возражать.
Дедушкины часы показывали 10-43 секунд.
Четырнадцать
Август
Вода и водяные лилии повсюду – но это был не тот грот, в котором я порезал руку, а Аврил исцелила ее каким-то скользким чудом. Чуть дальше возносились к небесам фаллические башни, напоминавшие о норманнских замках, а у их подножия виднелись голые стены убежищ вроде маяков без фонарей. Повсюду сновали юные девы – полагаю, к ним следовало обращаться «эй, девушка!» – похожие на телефонисток из пещеры: длинноногие, с маленькой грудью, только-только вышедшие из подросткового возраста, облаченные в паутинчатые тонкие одежды – привлекательные, как божьи коровки, и такие же равнодушные. Наша барка дрейфовала в середине самого большого канала из всех, что я когда-либо видел, скорее даже – целого озера с дюжиной островов, соединенных качающимися подвесными мостиками. Сквозь туманные облака пробивались мягкие, теплые солнечные лучи, и мне показалось, что я слышу звуки лютни. Или цимбал.
Аврил собрала свои длинные волосы в высокую прическу и по уши погрузилась в пергамент, испещренный чернильными окружностями, касательными и секущими в сопровождении старомодных геоцентрических символов планет, какие часто встречаются в шарлатанских гороскопах. Хриплый сердитый голосок за моей спиной произнес:
– Суеверна, как кошка, и вовсе не в лучшем смысле этого слова!
Старый мерзавец с деланной неохотой потянулся на руках у Мэйбиллин. Я автоматически протянул руку, чтобы почесать Когтяру за ухом, но при виде когтей и зубов одумался.
– Добрый день, Август, – сдержанно поздоровалась его хозяйка (или, наоборот, питомица?). – Теперь, когда ты наконец здесь, уверен, что больше не убежишь от нас сломя голову?
– Привет, сестричка. У меня есть парочка неотложных вопросов по поводу твоего друга, Джеймса К. Фе-ни…
– Тишина, пожалуйста, – хором сказали все девушки-служанки, их голоса разнеслись над нашей баркой и достигли островов. Я закрыл рот; у меня по спине побежали мурашки. Отличное шоу. Аврил поднялась из-за стола, держа в руках манускрипт.
– Джан присоединится к нам через минуту, и мы подумали, что следует собрать вас всех вместе ради столь важных новостей.
– Кончай кудахтать! – проворчал Когтяра, но если Аврил и услышала его, то не сочла достойным ответа.
– Мы приближаемся к свершению беспрецедентного чуда, – сообщила Сибил. – Деций в своем закрытом пространстве-времени ожидает рождения Ангелов, и час уже близок. Джан, как я сказала, возвращается из недр космоса с новостями со звезды Ксон. Наши противники в Состязании явно предчувствуют надвигающийся кризис – атаки деформеров возобновились с невиданной яростью. А сегодня, согласно моим вычислениям, – она помахала свитком, затем Ткнула им в мою сторону, – мы узнаем, что в нашу семью входит еще один член, наш брат Август.
Всеобщее бормотание. Я смотрел на хмурящиеся, кивающие, улыбающиеся (лживо?) лица моих вновь обретенных родственничков. Джулс поднял руки и начал хлопать, его примеру последовал еще кто-то, и наконец все они приветствовали меня приглушенными аплодисментами.
– Всему свое время, – произнесла Аврил, одобрительно кивнув мне. – Я только что узнала от Септимуса, что наш младший и в общем-то неожиданный брат взломал печать онтологической системы Ксон-калибра.
Опять этот Ксон! Что за чертовщина?
Для некоторых слова Аврил оказались новостью. Джулс, по крайней мере, на секунду потерял хладнокровие и побледнел. Я наградил его кривой ухмылкой и подмигиванием.
– И отлично справляется с ней! – прогремел рядом со мной голос Тоби, его рука твердо сжала мое левое плечо. Я коснулся пальцев брата своей правой – непривычно и все еще пугающе – могучей рукой, потом опустил ее, чтобы найти ожидающую ладонь Лун, ощутил сочувственное пожатие.
– Спасибо, Тоби. Аврил, что такое звезда Ксон и на фига она нужна?
Ответом мне послужил всеобщий смех. Хохотали даже завистники.
– Давайте, завалите парня кучей говна, – проворчал Когтяра и легко спрыгнул с рук Мэй на шелковые подушки. Я заметил, что, несмотря на показную беззаботность, он все время косится на воду, явно ожидая подвоха.
– Ага, наш юный Парсифаль задал верный вопрос! – произнес незнакомый, слишком выразительный, словно у актера, голос. Совершенно голый, дочерна загорелый мускулистый мужчина с фацией гимнаста шагнул ко мне, протягивая руку: – Я – Марчмэйн. Ты загадал загадку, которую мы все горячо желаем разгадать.
Господь всемогущий, сколько их еще? Я приветствовал его, сказав:
– Я – самый несведущий пассажир в лодке, Марчмэйн. Только и могу, что задавать вопросы. Ну, и еще открывать Schwelle-толчок, если кто-нибудь добрый сообщит код.
Вновь смех, на этот раз более дружелюбный. Молодая девушка вложила в мою свободную руку бокал с искрящимся шампанским, двинулась дальше, овеваемая крыльями легкого шифона. Я заметил, что все остальные уже держат бокалы. Марчмэйн поднял свой к скрытому облаками солнцу:
– За наш крестовый поход за кодом Ксон!
В ответ все чокнулись, выпили. Я тоже, не придумав ничего лучшего, отхлебнул большой глоток и придвинулся поближе к Марчмэйну, немного смущенный его наготой. Однако он держался с достоинством моего психованного школьного дружка Джеймса Давенпорта, Даверса в платье и туфельках с помпонами, которого чем-то напоминал.
– Марчмэйн, никто не отвечает на мои прямо поставленные вопросы, – я продемонстрировал ему гравированную ладонь своей правой руки. – Прошлой ночью какой-то кристалл нового поколения из арсенала Септимуса втравил в меня эту проклятую штуковину. И теперь я могу делать радиоактивные дырки в сплошном железобетоне, точно какой-нибудь чертов герой комиксов – вместо того чтобы отправиться домой и убедиться, что моя бедная престарелая тетушка Тэнзи жива и в безопасности. Я отлично понимаю, что вы, ребята – ну, по крайней мере, некоторые из вас – устроили мне суровый курс выживания… – я прервался, чтобы глубоко вдохнуть. Марчмэйн вежливо ждал продолжения. – И если бы не моя очаровательная новая подружка Лун, я бы уже давно свалил. Послал бы всех на. Слышал такое выражение? Мне чертовски надоело, что со мной обращаются, как с идиотом. Я отлично знаю, кто такой Парсифаль, в свое время я прослушал парочку опер Вагнера, но вот про звезду Ксон там точно ничего не было, поэтому, прежде чем я найду очередной выход и нассу на прощание на коврик, предлагаю сказать мне что-нибудь полезное, братец, что-нибудь более информативное, чем очередная кроссвордная подсказка.
Удивительно, как тихо может вести себя такое количество людей. Крошечные волны плескали в борта барки. Ветер хлопал парусом и флажками на мачте. Несколько ртов открылись, закрылись снова. Лун стояла, покачиваясь в такт лодке – бокал у губ, внимательные кобальтовые глаза прикрыты темными ресницами.
Джулс откашлялся.
– Суть ты уловил, Август. Дела, однако, остаются… запутанными. Но если ты сможешь сдержать свое любопытство еще на некоторое время, полагаю, все твои вопросы… А, вот и они! Добро пожаловать, сестрички!
Schwelle открылся на том месте, которое, как я только теперь понял, все время оставалось свободным, и на палубу шагнули две женщины, одна – в дорогущем наряде трофейной жены нью-йоркского Хозяина Вселенной Тома Вулфа, другая – в живописных уличных лохмотьях, какие можно встретить в Саус-Хьюстоне или в Виллидж. Если Лун источала темную, лучистою красоту, то эта неоготическая крошка казалось всего-навсего симпатичной, но что-то в ней такое было. Она мне сразу понравилась. Космонавтка. Святые небеса. Я только что вернулся из галлюцинаторного турне по четырем уровням Великого Космоса, однако сама мысль, что эта крутая цыпочка водит ракеты, заставила мои колени дрожать. Кстати, о космических героях из комиксов. Интересно, она надевает в своем звездолете прозрачный пузырчатый шлем?
– Командир Джан Зайбэк, без корабля, – представил Марчмэйн, – и Джуни, без нанороботов. Ваш брат Август. И, возможно, вы помните доктора Лун Кату Сарит Сагиру?
– Ты знаешь, – отозвалась леди из высшего общества, – кажется, мы ни разу не встречались. Конечно, я читала вашу книгу, доктор, потрясающее исследование модальных…
– Ну-ну, не время для магазинных светских бесед, дамы. Вы, наверное, умираете с голоду. Киски Аврил приготовили восхитительные канапе, – Марчмэйн взмахнул рукой, и перед нами очутился поднос с хрустящими горячими креветками в божественно легком тесте, а также очередная бутылка пузырькового пойла. Я радостно заработал челюстями.
Джан искоса разглядывала меня.
– От этого парня исходит сильный Ксон-поток, – сказала она Марчмэйну. – Чем он занимался в последнее время?
– Точнее будет спросить, где он прятался, – томно поправила Джуни.
– Чувствуйте себя как дома, не бойтесь задать свой вопрос напрямую! – предложил я сквозь стиснутые зубы. – Я редко кусаюсь, а кроме того, прививку от бешенства мне в этом году уже сделали.
– Следующий вопрос! – голосом оракула провозгласил Марчмэйн.
– Где Мириам? – рявкнул я.
Собравшиеся недоуменно переглянулись. Рут покачала головой, прикусила губу, вспоминая:
– Мириам Беркбэнк? Не видела ее с охоты на тигров в Кении.
Я отмахнулся, снова начиная свирепеть. Обычно мне такое состояние не свойственно, и я не знал, как с ним справиться.
– Моя тетя Мириам. И, предположительно, ваша тоже, всех вас. Хватит ходить вокруг да около!
– Прости, дорогой, – нахмурилась Джуни, – но ты глубоко заблуждаешься. У нас, Зайбэков, нет родственников, помимо друг друга. Такова наша природа.
– Мириам, – медленно и отчетливо произнес я, – сестра моей матери Анжелины. Из чего следует, что она ваша тетя, мадам.
– Господи боже! Только не называй меня «мадам»! – вскрикнула Джуни, отшатываясь. – Я чувствую себя замшелой древностью!
– Что недалеко от истины, – проскрипел Когтяра.
– Сестры Мириам не существует, – сказал Марчмэйн. – Тебя дезинформировали. Мы, стрижающие ребята, произошли от Дрэмена и леди Анжелины.
– А они, – нараспев подхватил Тоби, – от дерева Иггдрасиль.
Тут все присутствующие сотворили чудной суеверный жест, что-то из буддизма или из хинди: сложенные вместе руки скользят от талии до середины груди, где расходятся вверх, словно ветви дерева. Правда, вышло весьма забавно, потому что большинство при этом держало тарелки и бокалы с шампанским. Святые небеса. Я почувствовал отвращение. Очередное сборище чокнутых. Им самое место среди спиритуалистов, любителей эктоплазмы, ясновидящих и душепереселенцев тетушки Тэнзи! Однако какая-то часть меня – новая, чистая, застенчивая и потрясенная – помнила Тоби, стоящего в ворохе осенних листьев, окруженного искрящейся энергией, помнила солнечный огонь, бьющий из моей собственной протянутой руки. Я был не в том положении, чтобы издеваться над эксцентричными верованиями других.
– Отлично, – устало вздохнул я. – Я еще спросил насчет этой звезды Ксон, и, кажется, вопрос вам понравился. Так что это такое? – я тряхнул головой. – Простите за грубость и настойчивость. За последнее, время мне пришлось многое пережить. Наверное, следует тихонько удалиться в угол и ждать, пока за мной приедут из психиатрической клиники.
– Слишком поздно, – фыркнул кот, – ты уже там! Не отходившая от меня Лун взяла мою правую руку,
перевернула и разжала стиснутые пальцы. Стоявшие поблизости родственнички – по крайней мере, те, кто был не в курсе – ахнули.
– Это Ксон-материя, Август.
Утопленные в моей плоти золотые иероглифы тускло поблескивали в лучах бледного солнца. Я на мгновение зажмурился.
– И у всех вас есть такие отметины на теле?
– Метка зверя, – весело откликнулся Джулс. – Моя – на левой лодыжке.
– Моя тоже на ноге, – сказал я. – И, насколько помню, всю жизнь там была. Лун – первый человек с такой же меткой, которого я встретил, не считая родителей. Полагаю, эти значки контролируют дейксис, Schwellen и все прочее.
– Это внешнее, видимое проявление нашей грамматической структуры, – сообщил Джулс.
– Да, но что, черт побери, это такое?!
Джан возбужденно схватила меня за руку и с неприкрытым любопытством уставилась на иероглифы.
– Это от Ксон-калибра?
– Вроде того, – не было никакого смысла отрицать очевидное. И кто я теперь, король Круглого стола?
– Это… ну, это большой вопрос. И простейший ответ на него – первичная материя.
– Типа застывшего рентгеновского излучения? Космический пилот радостно засмеялась.
– Ближе, чем ты думаешь! Это конденсат унитарного пространства-времени. В твоей параллели знают про Большой взрыв?
– Это когда Вселенная выскочила из пустоты? Да, мы уже научились добывать огонь трением двух палочек друг о друга. Или вы его добываете трением синей вайды о пупки?
– Эй, остынь, горячая твоя башка! Я просто хочу сказать, что во многих вселенных основного уровня Тегмарка… – она замолчала. – Ой, а вот об этом ты точно ничего не знаешь!
– Мы только что совершили полную четырехуровневую экскурсию, – сообщила с улыбкой Лун. – Не сомневаюсь, Август даст тебе понять, если ему потребуются дополнительные пояснения.
– О’кей, крутые парни! Оги…
– Август, – отрезал я ледяным голосом. И у хорошеньких есть свои границы.
– Август, сосредоточься. В первую стотысячную секунды – что по логарифмическим стандартам весьма долгий временной отрезок – все оставалось скомканным плотнее, чем атомное ядро. Улавливаешь, о чем я?
– Ага. Куча мятых кварков.
– Мечущихся, точно бешеные собаки. А еще раньше – значительно раньше – была эпоха кошмарной пресности. Где-то за триллионную триллионной триллионной секунды до этого, прямо перед лямбда-инфляцией, понимаешь? – Ну вот, еще один человек, спускающий на меня триллионы триллионов, словно чокнутый инопланетянин с его «миллиардами миллиардов звезд». Хотя я ведь видел летающую тарелку чувствительного овоща Флогкаалик, так что не стоило оскорблять несчастного осмеянного доктора Сагана [30]30
Саган, Карл Эдуард (Carl Edward Sagan) (1934—1996) – американский астроном, работавший в области физики планет, проблем происхождения жизни и возможности ее существования вне Земли. Тема связи с внеземными цивилизациями нашла воплощение в фантастическом романе Сагана «Контакт» (Contact, 1985).
[Закрыть]. – Очень горячо, – тем временем вещала Джан, – но ни электричества, ни магнетизма, ни ядерных сил – тогда еще и ядер-то не было, как и света – слишком тесно для света, да и видеть нечего. Еще не отделилась ни одна сила. Вот это и представляло собой Ксон-материю.
Я не смог сдержаться – раскрыл зудящую ладонь и уставился на тусклые металлические крючочки. По мне, они не особенно напоминали Большой взрыв, хотя я при нем и не присутствовал. (Видите, каким я тогда был невежественным?) Но эти иероглифы, несомненно, обладали наистраннейшими способностями и уберегли мою плоть от превращения в частицы вонючего пепла, когда распахнулись ворота убийственной солнечной термоядерной плазмы.
– А разве ей не следует быть тяжелой! Ну, как планете из сплошного свинца?
– В ней заперта отведенная лямбда-экспансией энергия. Массой не обладает, – Джан выглядела впечатленной. – Соображаешь. Ценю это в братьях.
– Стрижающая материя, – предположил я. Сестричка подмигнула Лун:
– Грубо выражаясь. Точнее, материально выражаясь потому что…
– Потому что это чертова метафора, мой мальчик, – произнес Джулс, чокаясь со мной. – Феноменология в роли семиотики, – я видел, как за его спиной Джуни возвела глаза к небесам, после чего отвернулась и, грациозно опустившись на шелковые подушки, завела с Аврил разговор на более осмысленные темы. Например, о внутренней природе устриц, или влиянии Венеры в восходящем квадранте.
– Это интересная особенность историй многих параллелей, – продолжал разглагольствовать Джулс, – что «феноменология» приобретает два значения, очевидно, противоречащих друг другу. В традициях философии, она означает прямое и безупречное знание о сущности вещей, своего рода единение духа с реальностью без посредства медитации. Гуссерль, Хайдеггер, Хелл, Гегель – и все прочие фамилии на эти буквы. Однако экспериментальные науки похитили «феноменологию», причем весьма варварски, если верить профессорам на X и на Г, чтобы применить ее к ошибочным наблюдениям, осуществляемым с помощью инструментов, что напрямую противоречит феноменологической интуиции. Но, конечно же…
Джан тихонько взяла нас с Лун под руки и потащила к одному из подвесных мостиков, соединявших барку с окруженными лилиями островами, над которыми раскинулись шатры. Ее брат явно оскорбился.
– Ему нравится звук собственного голоса. Меня не было шестьдесят лет – а кажется, что прошел всего один день.
– Но он прав? Он хочет заставить меня поверить, будто слова – это вещи. Или вещи – слова.
– Слова, диаграммы, жесты, танцевальные па, вопли, формулы. Особенно формулы. Изобразительная онтология.
Это выглядело ничем не лучше добродушной софистики Тэнзи. Три дня назад я сгонял сотни овец, восседая на трясущемся мотоцикле, пил и ел грубую пищу на выжженных равнинах. То была реальность, она оставляла волдыри на ладонях и исторгала из тела реки пота. Слова никогда не смогут описать опыт. Я не собирался за здорово живешь заглатывать сумасшедшую идею, будто слова, символы, каракули и есть опыт.
Лун настойчиво сказала:
– Командир, нам не стоит отвлекать вас от доклада семье Зайбэков. Как раз перед вашим прибытием Аврил говорила о свершении беспрецедентного чуда.
Вне всяких сомнений, в ее голосе сквозили издевательские нотки. Похоже, мои родственнички прямо-таки жить не могли без дутой риторики. Однако, Лун явно относилась к обсуждаемому вопросу серьезно.
– Не сомневаюсь, мы приближаемся к чему-то поистине важному, какому-то решающему ключу к фундаментальной онтологии.
Мы вошли в шатер, сделанный из чего-то розового и просвечивающего. Повсюду подушки, звуки флейты навевают романтическую импрессионистскую атмосферу. Джан порылась в своем наряде, извлекла косяк, раскурила, глубоко затянулась и передала нам. Лун сделала легкий вдох, кажется, только из вежливости. Я отмахнулся. Предпочитаю держать свою нейрохимию под эндогенным контролем. Ну вот, уже прорываются семейные замашки. Я хотел сказать, что предпочитаю оставаться в трезвой памяти. Наркота одурманивает, а мне требовалась ясность мышления.
Едкий дым наполнил шатер, и на мгновение мне показалось, что меня повело. Элегантная татуировка на плече Джан встряхнулась, словно просыпаясь, и, трепеща прозрачными крылышками, взлетела к уху моей сестрицы.
– Они хотят, чтобы ты вернулась на барку, – голосок был тоненьким, но пронзительным.
– Черт, Сильвия! – Джан втянула дым, невообразимо надолго задержала дыхание, выпустила из носа пушистые клубы. – Скажи, что я буду через пять минут. Кстати, как поживает наша «Висячая псинка»?
– «Повешенный» в целости и сохранности пребывает на орбите Меркурия L4, изображая из себя кусок кометного мусора.
– Круто. А теперь давай, иди на место, иначе у этого несчастного мальчика глаза выскочат из орбит. Август, теперь день Сильвии прожит не зря.
– Он такой милый, – сообщил режущий голосок – и я покраснел, действительно покраснел! Феечка Сильвия на секунду зависла в воздухе, приняв соблазнительную позу и бросая на меня провокационные взгляды, затем упорхнула к Джан и снова превратилась в татуировку на ее руке.
– О’кей, дело вот в чем. Вы ведь знаете о тринадцатичасовом тридцатиминутном пике местного звездного времени?
– Э… нет, извини. Джан покачала головой:
– Ну и мальчишки нынче пошли! В вероятностных полях существует онтологический источник доступа с квазидиурнальным ритмом во всех параллелях, чей пик регулярен в звездном времени, но не в солнечной хронологии.
– Командир, я понятия не имею, о чем вы… – тут я моргнул, и две абсолютно различных части моего опыта, старая и новая, слились вместе в беззвучной вспышке озарения. – О боже! Ты говоришь о тридцати минутах Тэнзи!
– Кого-кого? И не называй меня командиром, солнышко, я всего-навсего твоя сестрица Джанин.
– Моей тетушки. Она медиум, или, по крайней мере, так утверждает. Телефонный, – я возбужденно приложил к уху правую руку с выставленными большим пальцем и мизинцем. – Она занимается этим только в определенное время суток. Нет, я не это хотел сказать. Время каждый день меняется.
– На четыре минуты, – вставила Лун. Вот это да!
– Я думал, ты не знаешь Тэнзи!
– Не знаю. Но это следует из звездной периодичности.
– Можно считать время разными способами, Август, – пояснила Джан, делая очередную затяжку, которая в любую минуту могла лишить ее вообще всякой способности считать что бы то ни было. Глаза моей сестры остекленели, она явно приближалась к коллапсу. – Солнечный день, отсчитываемый твоими наручными часами, продолжается двадцать четыре часа – период между двумя полуднями, то есть время, которое требуется Солнцу, чтобы снова засиять над твоей головой, так? – я кивнул, и она продолжила, несколько невнятно: – Но как насчет всяких там забавных неподвижных звезд, а? Ответь, Август?
– Ты их не видишь. Когда Солнце стоит прямо над головой.
С губ Джан сорвался бессвязный смешок.
– Неплохо! Эй, да у парня есть мозги! Слушай, не в том дело. Сколько времени занимает у… ну, не знаю… у Большой медведицы, чтобы поднырнуть под Землю, обогнуть ее и снова высунуться из-за горизонта? Даю подсказку: не двадцать четыре часа.
Я пожал плечами.
– Твоя взяла. Я-то думал…
– Двадцать три часа пятьдесят шесть минут и четыре целых девяносто одну сотую секунды! Этому учат в школе космических кадетов. В смысле, звездному времени. Звездному, то есть свойственному звездам. Звездовремени, верно? – тут Джан закашлялась. – Только не думай, будто я ходила в школу космических кадетов.
Вообще-то я думал о числах. Почти на четыре минуты меньше, каждый день. Получается, каждый год – на один звездный день длиннее? Двадцать восемь минут каждую неделю… Святые небеса!
Неудивительно, что внучатая тетушка Тэнзи начинала свои магические консультации, скажем, в пять вечера в понедельник, если в прошлый понедельник она начинала их в пять двадцать восемь, а в позапрошлый – в пять пятьдесят шесть. Моя таинственная пожилая родственница всегда танцевала под ритм иного барабана, но только сейчас я понял, что на самом деле ее часы тикали несколько по-другому.
– Тэнзи утверждала, что в этом каждодневном сдвиге времени заключено нечто особенное, – вслух сказал я. – Что-то психическое.
– Называй как хочешь, – отозвалась Джан, заталкивая косяк в пустую бутылку из-под шампанского. – Что для одной женщины онтологические основы, для другой – волшебство. И не спрашивай об этом Аврил, она забьет твою голову сущей чушью насчет влияния звезд.
– Так ведь ты сама говорила о звездах, – возразил я и поднялся. Воспоминания о Тэнзи снова пробудили чувство вины, ведь я бросил ее одну в доме, населенном демонами-мародерами, скачущими по ванной. Нет, конечно, ни Лун, ни моя сестра Мэйбиллин не походили на скачущих демонов, но вот насчет Купа меня терзали мрачные сомнения. Оставалось еще столько вопросов, которые я хотел задать Лун, например, какого черта они с Мэй складывали трупы машин – если я правильно понял их природу – в моей ванной. Просто на все не хватало времени. «Следующий вопрос!» – зловеще провозгласил Марчмэйн. И тут я вспомнил что-то мерзкое про Парсифаля и сообразил наконец с отвращением, что он был наивным придурком, ни разу в жизни не задавшим правильного вопроса. Джан взирала на нас счастливыми стеклянными глазищами. Вот дерьмо! Я негалантно схватил ее за руку и заставил встать.
