Текст книги "Игроки Господа"
Автор книги: Дэмиен Бродерик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
Семь
SgrA*
Мне требовалось сознание Артура, если это, конечно, хоть что-то значило, поэтому мы парализовали его произвольную мускулатуру с помощью стандартных нервных блоков – отдаленных производных смертельного яда кураре – во избежание подергивания или чего похуже. Моя медсестра, Мелисса Деметриополюс, также отвечавшая за анестезию, ввела ему в кровь очень низкую дозу гипнотика через внутривенный катетер в левой руке, ровно столько, сколько требовалось, чтобы загасить искры мыслительной деятельности, по-прежнему теплившиеся в его несчастном сбитом с толку мозгу. Голову неподвижно закрепили в стереотаксической рамке, и я ввела быстродействующий анальгетик в несколько точек выбритого участка черепа, дорзофронтально и медиально. Немного выждала, пока наступит полное онемение, затем активировала сверло, источающее привычный запах паленого, которое пассивные сканеры уверенно направили в точку рядом с областью Бродманна 24 и ближайшими базальными ганглиями. Я уже располагала картой функциональных участков его мозга, полученной в результате пяти утомительных сессий в огромных шумных сканерах ФМРИ и ПЭТ [16]16
ФМРИ – функциональное магнитно-резонансное изображение, технология, применяемая для измерения гемодинамической реакции, связанной с активностью головного или спинного мозга человека и других животных.
ПЭТ – позитронная эмиссионная томография, техника ядерного медицинского картирования, позволяющая получить трехмерную карту функциональных процессов, протекающих в теле.
[Закрыть]. Крови было немного, хотя, если не проявить должной аккуратности, скальп имеет тенденцию к сильному обескровливанию. Я провела стеклянные электроды сквозь кору и дальше, в поясную извилину, большую извилину на внутренней стороне полушария, куда весьма трудно добраться, глубоко в сплетение, отвечающее за волевой акт – так сказать, за способность выбирать и действовать по своему усмотрению. Разместив электроды толщиной с волос, мы в течение четверти часа отслеживали соматические маркеры, калибруя нашу позиционную точность до сотен нанометров. В дальнем конце театра бесстрастно застыла Джесс, кузина Хэндли, завернутая в зеленые покрывала, ее голова с выбритым участком топорщилась размещенными в поясной извилине электродами. Она наблюдала на мелькающими на мониторах огоньками, и ее странное равнодушие отражалось на приборах. Я подумала, что для пятидесятилетней женщины с выбритым черепом она смотрится потрясающе привлекательно.
– Что ж, выглядит нормально, – наконец сказала я. – Готовы, мисс Хэндли?
– Не будем ходить вокруг да около, – слегка невнятно отозвалась женщина. – Врубайте его.
Я сверкнула своей профессиональной улыбкой и кивнула оператору квантовой связи, крепкому бородатому парню по имени Гилберт Грант, каким-то чудом убедившему меня предпринять весь этот безумный эксперимент.
Гилберт нажал на кнопку.
Я знаю, что вы следите за мной, и мне наплевать. Наблюдатели должны наблюдать, а мы – выдерживать их взгляд. Образ и вдох, тело и дух – они больше, чем мир.
Сегодня зеленый лист спорхнул с ветки, словно птица. Я поймал его в ладонь. Длинный, и тонкий, и такой зеленый. Сегодня за обедом на столе лежала зеленая скатерть. Я сам похож на зеленый. Это цвет моего левого глаза. А правый – красный от постоянного зуда. Когда смотришь сквозь лист на небо, видны сосуды, полные бледно-зеленой крови, совсем как в мохнатой гусенице, на которую я наступил и раздавил, только не такой желтой. Душа осторожно крадется по телу, подсматривает одним глазом. Она никого не беспокоит, только все время смеется. Думаю, ее смешит зеленый. Не знаю, почему.
Я всегда был красивым ребенком. Хотя отчего они называют меня ребенком, мне уже шесть, и я принадлежу самому себе, даже если ем их пищу и пачкаю их зелень. Они смотрят, но их взгляды смущенно ускользают в сторону. Что-то сжимает мои руки, меня поднимают, вокруг – снова трава, длинная и пушистая, в ней кишат маленькие животные. Весь день солнце ползет по небу, выжигает его голубизну, и яростная белизна поднимается из зелени, плывет по серой синеве и поет, превращаясь в пурпур, а черные твари падают в кроны деревьев. Я должен быть солнцем, горящим шаром, бьющимся в теле и несущимся, несущимся от зеленого к красному, отчаянно царапающегося, чтобы назавтра снова возвратиться для следующей попытки. Ведь солнце никогда не умрет.
Восемь
Август
– Вы только посмотрите, кто соизволил присоединиться к нам! – глаза внучатой тетушки Тэнзи блестели. – Уснул прямо в ванной, верно?
Я настороженно застыл в дверях, готовый к тому, что вот-вот случится нечто ужасное. Маленький плотный мужчина полез в карман своего выцветшего голубого кардигана, достал оттуда трубку, поймал нахмуренный взгляд Тэнзи и спрятал пахучую вещицу обратно. Затем, не вставая с кресла, развернулся и протянул руку:
– Вы, должно быть, Август. Как поживаете? Я – Джеймс К. Фенимор, – я пожал его сильную сухую руку. – Зовите меня Куп.
– Как цыплят, – добавила Тэнзи возбужденным довольным голосом, доставая тарелку и кружку для меня. Она похлопала по столу, и я, совершенно сбитый с толку, присоединился к ним.
– Я обнаружил эту милую наседку на Сен-Джордж-Роуд, – сообщил мне Куп. – Немножко смущенную и напуганную. Так что я отвел ее домой, а она оказалась настолько добра, что предложила мне разделить с ней чашечку чая. И эти восхитительные булочки, настоятельно рекомендую, молодой человек.
«Зеленый луч», – подумал я. Что бы это ни было, оно явно распространилось за пределы ванной. Я остался целым и невредимым – предположительно, благодаря метке зверя, или как там ее – а вот спящую тетушку Тэнзи задело. Жаль, Куп не сообразил использовать его раньше, во время предыдущих ночных визитов. Но тогда он еще не знал, что Тэнзи их видела. Или, быть может, плевал на это.
– Очень мило с вашей стороны, – заметил я, намазывая на булочку масло. Мы обменялись понимающим взглядом. – Что ж, Тэнзи, ты уверена, что теперь все в порядке? Может, нам стоит сходить к доктору?
Она разволновалась и расстроилась. Я смутил ее в присутствии нового поклонника.
– . Я не страдаю болезнью Альцгеймера, Август, если ты на это намекаешь. И могу уверить тебя, что даже в мои преклонные годы все еще способна…
– Что ты, дорогая, вовсе нет! Эти булочки просто восхитительны, можно мне еще одну?
– Ты прекрасно знаешь, что утащишь все, до чего дотянешься, как только я повернусь спиной, – лет пять назад она как-то раз спрятала булочки на верхнюю полку буфета, однако я все равно забрался туда и похитил их. Булочный валет. Если бы не проклятый зеленый луч, стоило бы начать беспокоиться. Я встал.
– Что ж, мне пора. Очень рад знакомству, Куп, и еще раз спасибо за помощь…
Он проворно вылез из своего кресла.
– Мне тоже не стоит мешкать. Мадам, премного благодарен за угощение. Рад, что оказался полезен. Молодой человек, не подбросите ли меня? Ваша тетушка рассказала мне, что вы выиграли в карты отличную машину. И каковы были шансы? – он гулко расхохотался.
Тэнзи выглядела разочарованной, однако проводила нас до двери.
– Я вернусь и помогу с обедом, – пообещал я, поцеловав тетушку в щеку.
– Вовсе ни к чему, мальчик, я пока способна пожарить ногу ягненка и сковороду картошки. Возвращайся к семи.
Очутившись возле машины, я открыл двери и поинтересовался у мусорщика:
– Что, на этот раз обойдемся без волшебных зеркал? – Джулс жаждет встречи, однако просил избегать
Schwellen. Они оставляют… детектируемые реверберации.
– А он не хочет, чтобы его братья и сестры знали, что мы скрываемся на планете Земля, верно?
Куп запрыгнул на пассажирское сиденье и пристегнулся, ни дать ни взять – примерный школьник лет этак шестидесяти.
– Все они – планета Земля, дружок, вот что тебе следует усвоить. По крайней мере, все родственные параллели. Правда, чем дальше от главного дейксиса [17]17
Дейксис (от греч. deixis – указание) – значение, функция указания, соотнесения с лицами, предметами или событиями, находящимися в том или ином отношении к говорящему лицу или моменту речи.
[Закрыть], тем волосатей, мохнатей и первобытней.
От главного чего? Дейксуса?
– Куда мы едем? Полагаю, в Сен-Барта?
– В дом пастора по соседству.
Становилось жарко; солнце плескалось по асфальту. Я извлек из перчаточного отделения темные очки.
– А кто вы такой? Мой чертов дядюшка или что похуже?
Куп уныло покачал головой:
– Ничего подобного, хотя с твоей стороны было очень мило так подумать. Нет, я – машина.
На светофоре на Хай-Стрит вспыхнул красный. Я чуть не врезался в «хонду».
– Что, какая-то разновидность…
Он снова извлек свою трубку, и на сей раз я не стал возражать, а просто опустил стекло. В салон ворвался раскаленный летний воздух.
– Ты когда-нибудь смотрел фильм под названием «Терминатор»? – спросил мусорщик, выдувая клубы голубого дыма. – Прости, приятель, – стекло с его стороны поползло вниз. Он даже не прикоснулся к кнопке.
Мы спустились вдоль трамвайных путей по крутому холму в Вестгарт.
– Кажется, видел что-то такое на ночном сеансе. Молодой режиссер, никогда больше о нем не слышал. Камерун или что-то в этом духе?
– Ах, да. В этой параллели он вышел после «Берсеркера» Спилберга и остался незамеченным. Во всех же остальных это – настоящий культ, – Куп кивнул сам себе, разглядывая проносящиеся за окном магазины. – Притча во языцех, метафора. Неужели не видел? Машины сходят с ума и убивают все, что попадается им на глаза. Однако, я не такой, – в его глазах светилась уверенность. – Я забочусь о покойниках, но не я делаю их покойниками.
– А, отлично. Не то я уже начал волноваться.
Мы оба рассмеялись. У него были плохие зубы, правда, запаха распада в дыхании не чувствовалось, только табачный дым. Я видел похожие моменты на фотографиях в рубрике общественной жизни «The Age». Двоих смеющихся вместе людей, которые предпочли бы выпустить друг другу кишки или трахнуть жену соперника. В подписи к снимкам утверждалось, что они «разделяют шутку».
– Параллели, – сказал я, сворачивая на Вестгарт-Стрит. – Вы имеете в виду миры, являющиеся вариантами этого. Параллельные вселенные, Расщепляющиеся истории в духе космологии Многих Миров. Скажите, что я прав – и я непременно отблагодарю «Канал научной фантастики».
– Парень, ты слишком много болтаешь. Я остановился перед церковью.
– Мистер Фенимор, вы, должно быть, первый человек, выдвинувший мне такое обвинение. Большинство жалуется, что я слишком молчалив. А некоторые вообще считают меня замкнутым.
– Теперь понимаешь, о чем я? Бла-бла-бла!
Он вылез из машины и захлопнул дверь, приложив именно такое усилие, какое требовалось. Вздохнув, я последовал за ним через газон к входной двери маленького бревенчатого строения, приютившегося рядом с Сен-Бартом.
Джулс моментально распахнул дверь, одетый в потрепанную куртку, брюки для верховой езды, сияющие высокие кожаные ботинки и охотничью шляпу. Должно быть, преподобный покинул Мэйбиллин сразу после меня и успел избавиться от своего набожного наряда. И, предположительно, находился в постоянном контакте с Купом.
– Как раз вовремя, – провозгласил мнимый богослов, впуская нас внутрь. – Здесь, снаружи, жарко, как в преисподней.
Воздух в доме оказался невероятно прохладным, с резким привкусом еловых веток. Мы прошли по оклеенному желто-коричневыми обоями коридору в гостиную, где обнаружились: скромная деревенская мебель, благопристойный телевизор, голый крест на стене, фотографии торжественных духовников и их достойных супруг в рамках на каминной полке, большое засиженное мухами зеркало над камином – и распахнутый Schwelle площадью сантиметров тридцать в центре одного из занавешенных окон. В комнату врывались снежинки. За порогом садилось солнце, и мне показалось, что я вижу темно-зеленые острые макушки сосен, весело качающихся на ветру.
– Август, чего-нибудь выпить? «Кола»? «Папаша Пеппер»? Виноградный сок?
– «Доктор Пеппер», – поправил я, – по крайней мере, в этом мире – и да, было бы неплохо. Вы можете рассказать, как связаться с Лун?
– «Доктор», конечно, извини, вечная путаница. Тебя ждет сюрприз… – Джулс что-то пробормотал себе под нос, открыл еще одно окошко, из которого извлек покрытую изморосью банку, перебросил ее мне и захлопнул Schwelle. Может, у него там был целый ледяной мир, забитый напитками. – Присаживайтесь, джентльмены.
– А как же мистер Фенимор? Он шел вместе с моей тетушкой под палящим солнцем.
– Он машина, Август, – ответил Джулс, пожав плечами, а машина с укором добавила:
– Зови меня Куп.
– Лун, – с выражением произнес я. – Скажи мне. Джулс стянул с головы свою охотничью шляпу, держа
ее в руках, словно метательный снаряд. Затем опустился в побитое молью клетчатое кресло.
– Первое, что тебе необходимо понять, мой мальчик: миры не вращаются вокруг твоих потребностей. Не говоря уже о желаниях.
Я вскрыл банку – она зашипела – и сердито заявил:
– Это я уже понял после смерти родителей. Но все равно – спасибо за заботу.
– Что ж, у нас есть несколько вопросов, – загадочно провозгласил преподобный. – Что касается Лун, она принадлежит к числу особых участников Соглашения Игроков и не может быть призвана к тебе простым щелчком пальцев. Наши дежурства, конечно же, пересекаются, об этом тебе расскажет Куп. Милое дитя, не могу не согласиться. Это все, что тебя интересует? Хочешь оттрахать ее до смерти, так, чтобы мозги из ушей повылетали?
Я подавился своим шипучим напитком. Я знал, что он ненастоящий, с тех самых пор, как внучатая тетушка Тэнзи проявила интерес к его секте, а сейчас на нем не было даже его фальшивого черного облачения – но моя детская доверчивость снова предала меня. Священники никогда не говорят подобных вещей! Предполагается, что они даже о них не думают]
– Пожалуйста, не надо так о ней говорить. Преподобный Джулс скорчил набожную мину, но его
взгляд потяжелел:
– Святые небеса, нет, не будем поддаваться таким нездоровым страстям! Так о чем я там думал?
– Сарказм не обязателен, – сказал я слегка дрожащим голосом и поставил банку. – Я ее… – тут я беспомощно замолчал, и с моего языка непрошеными сорвались слова, которые я в другой ситуации счел бы отвратительно сопливо-сахарными: – Я что-то к ней чувствую.
– Никаких сомнений, что чувствуешь, мой мальчик, – расхохотался Джулс, запрокинув голову. – Ты меня немного беспокоишь. Это ведь не некрофилия? Я слышал, что вы познакомились над мертвым телом, во время погребального обряда.
Я встал и направился к двери. Ничто не стоило таких оскорблений. Робот ухватил меня за ногу и вцепился железной хваткой.
– Джулс хочет сказать тебе кое-что важное, – сообщил Куп. – Прояви вежливость, парень. Сядь на место и сохраняй спокойствие, идет?
Я заскрипел зубами. Мне казалось, что моя голова сейчас буквально лопнет от гнева. Обычно я не такой. Обычно я немного замкнут, но спокоен. Теперь же я хотел кого-нибудь прикончить – или хотя бы изувечить.
– Чертов кот сообщил мне больше полезной информации, – огрызнулся я.
Джулс пожал плечами:
– Этот кот – известное трепло. Несмотря на то, что кошки славятся туманной загадочностью, я ни разу в жизни не встречал ни одного кота, который не выбалтывал бы все при первой же возможности.
Я устало сел в кресло и обхватил голову руками:
– Слушайте, это все – просто гребаный сон, галлюцинация. Никого из вас не существует. Вы ненастоящие.
– Поверь в меня, – весело предложил Джулс, – и я поверю в тебя.
– Да, мы все читали Льюиса Кэрролла. Это неудивительно, ведь ты – плод моего воспаленного воображения.
– Я рад, что ты вспомнил преподобного Доджсона. Знаешь, мы с ним жили по соседству в Церкви Христа в Оксфорде, в 70-х годах позапрошлого века. Он был знатным любителем логических головоломок. Но я никогда не испытывал на нем парадокс Судного дня. А жаль. Полагаю, он превратил бы его в сказку с несовершеннолетними нимфетками.
А Куп еще жаловался, что я слишком много треплюсь! Я бросил на робота исполненный сарказма взгляд, однако тот безмятежно ждал, поставив свой механический мозг на нейтральную передачу.
– Да, а ведь тебе больше сотни ну ни как не дашь! – усмехнулся я.
– Тебя еще ждут сюрпризы. Здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте!
– Я уже говорил, что читал Кэрролла. А Судный день – полная чушь, – у меня по коже забегали мурашки. Я вспомнил несколько случайно подслушанных разговоров родителей. Тогда я не вполне понимал, о чем идет речь, но не сомневался, что споры разгорались нешуточные.
– О, так ты о нем знаешь? А я-то думал, ты все время проводил за стоуровневыми компьютерными играми и кибер-квестами, внимая отвратительным звукам, несущимся из магнитолы прямо в твой мозг.
– Ты пытаешься сообщить мне, что этот мир скоро будет уничтожен. И считаешь, что крайне мало вероятно, чтобы мы могли жить в любую другую историческую эпоху, кроме эпохи конца, – я начал вспоминать.
– Почему бы это?
Я поддался его провокационной ухмылке:
– Потому что человеческая популяция растет все быстрее и быстрее, и сейчас единовременно живых людей на планете больше, чем всех, существовавших на определенном промежутке прошлого. Поэтому мир обречен; это доказывает статистика. Бессмысленный спор. Древние вавилоняне могли думать точно так же, – я фыркнул. – Как и древние неандертальцы.
Джулс с улыбкой покачал головой:
– Тут ты попал прямо себе в ногу. Скольких неандертальцев ты встречал на улице? Они все пошли на корм цветочкам, – его лицо стало задумчивым. – На самом деле, я могу познакомить тебя с прекрасным семейством неандеров. Думаю, тебе понравится их дочка, – он помахал рукой. – Забудь, забудь мои слова. Нет, ты неправильно понял предмет дискуссии о Судном дне. Там ничего не сказано о разрушении мира, не говоря уже о Вселенной. Только человека.
Он меня достал.
– Зачем нам вся эта чушь? Я хочу знать, кто вы такие. И кто такая Лун! – мой голос начал вибрировать от огорчения. – И кто, вашу мать, такой я сам.
– Начни с самого начала и иди до самого конца, там остановись. Думай об этом как о рамке для Состязания. Как о расширенном контексте. Ты не согласен, что это самый эффективный подход?
Я крепко зажмурился, чтобы успокоиться. Заметно потеплевшая банка «Доктора Пеппера» слегка уплощилась в моих руках, но я все равно сделал большой глоток. Он оказался удивительно успокаивающим.
– Хорошо. С какого начала?
– Что ж, мой мальчик, раз уж мы обсуждали дискуссию о Судном дне, лучше всего начать с конца. Ты говоришь, что обнаружил фатальное слабое место в логических построениях, но я позволю себе не согласиться. Ну, ну, удели минутку и хорошенько все обдумай. Уверяю тебя, мы двигаемся так быстро, как только возможно и уместно в этих колючих дебрях. Скажи, почему ты не считаешь эту эпоху концом дней человечества?
– Спроси уж лучше тогда, перестал ли я иметь свою жену! – я устал. – А еще лучше – член. Это самая настоящая интеллектуальная мастурбация!
Тут кто-то позвонил в дверь.
– Вовсе нет, Август. Представляю, как ты удивишься, когда обнаружишь, насколько плодотворен такой образ мыслей. Хорошо, давай вернемся к началу, то есть концу.
В дверь снова позвонили, теперь настойчивей.
– О, да что же это такое! – раздраженно взревел преподобный Джулс. Потом выбрался из кресла и быстро исчез в коридоре. Я услышал, как открывается входная дверь, и он сердито спрашивает:
– Да? Чем могу вам помочь?
В ответ раздался невнятный тихий мужской голос, затем другой, с носовым американским акцентом.
– Что ж, премного благодарен, что вы спросили, – голос преподобного прямо-таки сочился сахарным сиропом, сдобренным змеиным ядом. – Прошу вас, заходите! Эти материи тревожили меня на протяжении долгих лет; я буду чрезвычайно рад вашему совету.
Дверь захлопнулась с неотвратимостью и безысходностью могильной плиты, заставив меня вздрогнуть, и три пары ног зашагали к гостиной. Вслед за Джулсом появились два молодых человека в темных костюмах и белых рубашках, с тусклыми галстуками и плохими стрижками.
– Август, Куп. Хочу представить вам церковного старосту Боба и церковного старосту Билли, преодолевших Тихий океан, дабы помочь нашим душам обрести мир. Проходите, джентльмены, присаживайтесь, – Джулс кивнул им на диван, где миссионеры и разместились, неуверенно присев справа и слева от робота, коснувшегося кепки и блаженно расслабившегося. – Эти джентльмены принесли нам чудо веры, Август, и я бы рекомендовал выслушать их наставления, которые укрепят тебя в час испытаний, что не за горами.
Староста Боб, или, быть может, Билли, сам едва старше меня, вытянув шею, разглядывал открытый Schwelle; прохладный ветерок играл его вихрами, а глаза миссионера судорожно подергивались.
– Да, эти юные достопочтенные господа спросили у меня, спасен ли я, принял ли я Спасителя, и мне показалось, что это так здорово, так по-соседски, верно, Август? Они пришли сюда, в Вестгарт, в столь знойный летний день, в своих тяжелых темных костюмах, только ради того, чтобы передать нам это бессмертное послание. Очевидно, от их внимания ускользнуло, – шелковым голоском шелестел Джулс, – что сия скромная обитель расположена рядом с храмом не их вероисповедания, и что ее обитатель может оказаться – и действительно оказался – священником, пастором, принявшим духовный сан наставником этой самой религии… нет, нет, мальчики, – остановил он их, когда вспыхнувшие миссионеры вскочили с дивана, прижимая свои библии к пропотевшим животам, – нет нужды испытывать смущение, ибо я чувствую, что сам Господь направил ваш шаг – или, быть может, покрышки вашего велосипеда – сегодня сюда, ведь где еще могли бы вы получить столь близкое знакомство с истиной той доктрины, которую, как я иногда подозреваю, многие молодые люди сегодня принимают лишь на словах, но не в сердце. Что ж, раз вы уже встали, тогда, с вашего позволения… Дай мне Диз. Куп, помоги.
В центре комнаты распахнулось окно. Волосы на моем теле стали дыбом, к горлу подкатила тошнота. Пахнуло тем холокостным миром Септимуса, но вонь была вдвое, втрое сильнее. Существа с содранной кожей корчились в агонии, извергая хриплые крики из разорванных окровавленных глоток. Миссионеры ринулись к окну. Куп схватил несчастных за руки и с легкостью перенес за порог, и их отчаянные крики присоединились к страшному хору. Я рванулся вперед – я должен был сделать хоть что-нибудь, воспрепятствовать такой вопиющей бесчеловечности. Джулс произнес одно слово, и Schwelle с рвущимся звуком закрылся. Мы остались одни, вдвоем; я пошатывался, напуганный до безумия, полный отвращения и гнева.
– Ты, ублюдок! Вообразил себя Господом Всемогущим?!
Он покачал головой, весело сверкая глазами:
– А, просто тонизирующее. Ненавижу этих маленьких говнюков. Давай, садись, – Джулс вернулся в свое ветхое кресло, разгладил складки на брюках. – Этим глупым безмозглым марионеткам ничего не грозит. Слушай, садись, тебе станет плохо, если ты не успокоишься. Ох, да Боже мой, ну хорошо! – он снова поднялся. – Дай мне Диз.
Вскрик рвущейся реальности. Многоголосые стоны.
– Верни их, Куп.
Робот выволок из кошмарного мира своих жертв, Боба и Билла, трясущихся, извергающих хриплые стоны, с крошечными зрачками в побелевших глазах. Их одежда была разорвана, ботинки и ноги забрызганы слизью. А это еще что, уж не отметки ли зубов?
– Ты – Сатана! – проскулил Билли, отшатываясь подальше. Schwelle за его спиной захлопнулся. Куп выпустил миссионеров, они упали на пол и поползли в сторону коридора, позабыв о своих библиях. – Ты – грязное, дьявольское отродье!
– Ой, прекрати! Я-то думал, что вы будете благодарны. Полагаю, зеленый, мистер Фенимор, а затем – чуть-чуть голубого.
– Определенно, сэр, – Куп молниеносно извлек из кармана свою амнезийную трубку и окатил миссионеров изумрудным сиянием. Они свернулись клубочками, словно дети, со счастливыми улыбками на лицах. Заплясало голубое пламя, незнакомое и одновременно привычное, будто я когда-то сам стер его из собственной памяти безо всякого зеленого луча. Слизь испарилась, точно снежная слякоть возле костра. Порванная одежда исцелилась, совсем как окно в ванной внучатой тетушки Тэнзи – как проигранная задом наперед видеозапись, как желток и вязкая жижа, заползающие обратно в разбитую яичную скорлупу, склеивающуюся в блестящий овал и запрыгивающую, вопреки силе тяжести, обратно в ждущую руку, которая быстро прячет его на дверь холодильника. Но разворачивающаяся передо мной реальность текла вперед, а не назад, разглаживалась и восстанавливалась.
«Ну точно, – подумал я. – Я в симуляторе».
– Так-так, тебя посетила банальная мысль, Август, – Джулс пронзил меня острым взглядом. – Ты пытаешься убедить себя, что находишься в некоей программе виртуальной реальности, запущенной на твоем домашнем компьютере в 2051 году, а сам ты – старый пердун со вживленными в голову электродами, утонувший в фантазиях и воспоминаниях о минувших дня, – вообще-то достаточно точно; у меня по спине побежали мурашки, и причиной тому был отнюдь не зимний ветер из открытого Schwelle. – Да, тебе недостает веры. Все не так просто, парень, не так изящно, не так… старомодно. Спасибо, Куп, не проводишь ли наших друзей до двери?
– Сэр.
Одурманенные, глазеющие по сторонам в счастливом смущении Билли и Боб были взяты за руки и выволочены в коридор. Дверь открылась, потом тихо захлопнулась. Полагаю, они покатили по дороге, обдуваемые жарким северным ветром. Я больше никогда их не видел и даже представить не могу, что им впоследствии поведали сны. А если они сохранили какие-то частичные воспоминания о случившемся, то укрепились ли в своей вере или же, наоборот, засомневались? Я этого не знаю, и, если честно, мне наплевать. Теперь я Игрок, Игрок в Состязании Миров, и на мой крючок ловится рыбка покрупнее.
Но тогда я был невинным двадцатилетним ребенком, ждущим, когда же откроется университет, чтобы продолжить свои медицинские студии. Когда я решил стать врачом? Не помню; возможно, мои родители полагали, что меня заинтересует медицина, хотя никогда на этом не настаивали. Я сел в кресло – мои ноги дрожали от слабости – уставился на преподобного Джулса, исполненный страха и отвращения, и понял, что клиническая медицина – последняя в мире вещь, которую мне стоит изучать. «Если когда-нибудь выберусь из этого кошмарного Зазеркалья, – пообещал я себе, – направлюсь прямиком на кафедру философии». (Как я и поступил на самом деле, и теперь уже написал три четверти диссертации по модальной логике. Однако не следует забегать вперед. Надо начать с начала и идти до самого конца, или, по крайней мере, как минимум до конца, если он в этой истории будет. Так что продолжим.)
Джулс играючи перехватил мяч беседы – или, возможно, инструктажа – и повел его вперед, волоча за ним и меня. В физическом смысле. Преподобный кинул в пространство:
– Дай мне Звездную куколку.
Schwelle распахнулся в пронизанную звездами темноту, и преподобный кивнул мне идти туда. Черт побери, а почему бы и нет? Я искал ответы – так, может, они прятались там. Я шагнул за порог, Джулс – за мной.
На той стороне я в замешательстве остановился. Огромное пространство вовсе не было пустым, а огоньки над головой не были звездами. Далеко на востоке – точнее, там, где разгорался рассвет – звездные пятнышки мерцали ярче, словно чья-то гигантская рука подкручивала реостат. Я покрутил головой туда-сюда. Серую равнину беспорядочно испещряли бегущие во все стороны разноцветные линии. Ни одного здания не поднималось к фальшивым звездам, ни одного деревца, или цветка, или газетчика на велосипеде, или высоковольтного столба, или озера, или собаки, или… ничего из того, что я мог бы узнать. Должно быть, меня уменьшили до микроскопического размера и поместили в электрическую схему.
О-о-о.
– Это – симуляция.
– Отнюдь. Это – внутренняя компьютронная оболочка Мозга Матрешки. Пусть она тебя не беспокоит, мы всего лишь пройдем через нее. А вот это уже сим. Покажи нам демо-версию Судного дня, – Джулс картинно высоко взмахнул правой рукой, выставив вперед указательный палец. Пробормотал под нос инструкции – и мы мгновенно переместились, однако я не ощутил сбивающего с толку перехода, как ожидал. Это было похоже на слепое пятно в глазу: мозг каким-то образом приспосабливается к отсутствию части изображения и сглаживает его, избавляя вас от беспокойства по поводу исчезнувшего куска пейзажа. Что-то вроде этого, в полностью трехмерном пространстве. Мы полетели, точно стрелы, к маленькому пожарно-красному строению с двумя дверями. Я прищурился от бьющего в лицо ветра. Одна дверь оказалась синей, другая – насыщенно-коричневой. Их края, казалось, мерцали – оптическая иллюзия, создаваемая цветовым контрастом, странным образом более реалистичная, нежели красные кирпичи. Мы остановились перед дверьми.
– Выбери одну.
Пожав плечами, я открыл синюю дверь.
Мы находились на главной площади, полагаю, скандинавского города. Холодный ветер забирался под мою футболку без рукавов и в штанины джинсов. Высокое бледное солнце делало каждый предмет ясным и отчетливым: каменные и бревенчатые муниципальные строения с древними вывесками над окнами, застекленные окошки, скромные магазинчики. Мимо прогрохотал трамвай. По обеим сторонам улицы текла толпа: вышедшие за покупками матроны, пожилой джентльмен с тросточкой, двое неотесанных парней, кидавших влюбленные взгляды на симпатичную девушку, не обращавшую на них никакого внимания, бизнесмены с телефонами «Nokia» – все разнообразие мира в одном флаконе, или его аккуратный срез.
– Что ты заметил?
– Что мне нужна куртка, – и она мгновенно появилась, удобная, подбитая мехом. Ногам тоже стало теплее: я воззрился на ботинки из овечьей кожи, бежевые с белым. – Э…
Я пристально таращился вокруг. Люди бросали на нас заинтересованные, вежливые, мимолетные взгляды и сразу же отворачивались. Они видели…
– Они все северяне, блондины с голубыми глазами, – я всмотрелся еще внимательнее. Эффект оказался потрясающий: я никогда не был в Швеции или Финляндии. – Ни одного брюнета. Наверное, это конструкт. Арийские небеса. Что это, Джулс, чертов Тысячелетний рейх?
– Я же сказал, что это сим. На его создание моей Звездной куколке потребовалось не больше наносекунды.
Да, ты прав, Август, в этом городе – миллион светловолосых людей, и у всех у них голубые глаза. А мы с тобой – аномалии.
Мы шли по мощеной улочке. Джулс остановился у таверны, толкнул дверь и провел меня в душное помещение, провонявшее пивом, потом и пьяным дыханием. Скромная девушка разливала за стойкой пиво. Ее взгляд поймал меня, остановился, карие глаза расширились. Темно-каштановые волосы, как и мои собственные.
– Очередной член семейства Зайбэков?
– Только умозрительно, – усмехнулся Джулс. – Видишь коренастого парня в глубине, волочащего бочку с элем? Ее отец. Их тут всего десять, во всем городе, с такой расцветкой, – он поднял палец, и мы снова оказались перед двумя дверьми.
Я вздохнул, поежился, чувствуя, как исчезает с плеч вес меховой крутки, и открыл коричневую дверь.
– Да, это очевидно, Джулс, – вокруг нас сновали или бездельничали темноглазые, обожженные тропическим солнцем люди. С гигантских, дающих тень листьев капала вода – только что прошел дождь. Мы пошлепали по лужам. У прилавка торговца коврами, под брезентовым навесом я увидел семью швейцарских Робинзонов: блондина-отца, блондинов-сыновей, блондинку-мать и блонд инок-дочерей, чужаков в чужой стране. – Надо думать, эти десять – единственные голубоглазые люди во всем городе.
