355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэмиен Бродерик » Игроки Господа » Текст книги (страница 2)
Игроки Господа
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 23:22

Текст книги "Игроки Господа"


Автор книги: Дэмиен Бродерик



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Она стояла в ванной, по-прежнему спиной ко мне. Казалось не очень-то учтивым бить ее крикетной битой, которую я продолжал сжимать в онемевшей правой руке. Разумно, но неспортивно, и так я ничего не узнаю о странных действиях. Она высунулась из окна, пыхтя и тяжело дыша – и внезапно втащила внутрь верхнюю часть абсолютно мертвого взрослого мужчины. Тело застряло, сотрясая оконную раму.

– Не пихай, Мэйбиллин! – сердито сказала женщина. – Плечи не проходят.

Затем имел место какой-то хитрый трюк: труп немного подался назад, и леди повернула плечи, а потом втащила-таки покойника в окно, и он присоединился к нашей компании. Появилась и его нижняя часть, поддерживаемая массивной мускулистой девицей. Ее бицепсы внушительно перекатывались, когда она перекидывала через подоконник оцепеневшие нижние конечности мертвеца. Первая женщина уронила труп на пол. Мэйбиллин с деловитым кряканьем ввалилась в комнату. У нее были волосатые ноги, и, как и на первой даме, короткий летний наряд. Я подумал, что, наверное, обкурился, или у меня галлюцинации, а потом первая женщина повернулась к ванной, и я в этом совершенно уверился.

Такой красоты не бывает, тупо сообщил я себе, только не в реальном мире. (Это заявление оказалось настолько неправильным, во всех смыслах, что я привожу его здесь для отчетности.) Обе женщины были не старше меня. Быть может, студентки университета, разыгрывающие нелепую шутку. Они быстро и грациозно вернулись к своему мрачному занятию, производя минимум шума.

– Помоги мне с одеждой, Луна.

Через полминуты мертвец лишился ботинок, окровавленного костюма и нижнего белья. Никаких попыток обыскать его пиджак на предмет бумажника или вывернуть карманы. Нет, они не были ни шутницами, ни обычными грабителями. Покойник оказался толстым и волосатым, волосы покрывали спину, плечи и грудь, как это модно в Средиземноморье; зачесанные назад волосы на голове мерзко хлопали по сторонам, пока дамы ворочали его. Я увидел большую черную дыру в левой части груди, сочащуюся густой кровью. Мое собственное сердце чуть не разрывалось в груди. Крутая девка подняла труп за подмышки и поволокла к ванной.

– Луна, держи ноги.

Нет, она сказала не «луна», скорее «льюн». Луна во Франции? Это подождет, решил я. Сюрприииз! Прекрасная Лун взялась за край пластиковой занавески, откинула ее. Я быстро встал, поклонился, взмахнув правой рукой, и вылез из ванной.

Обе женщины окаменели. В воцарившейся мертвой тишине руки коренастой Мэйбиллин разжались, и покойник с неприятным звуком ударился о кафельный пол.

– Черт! – воскликнула она и выпрыгнула в окно. Больше я никогда в жизни не недооценю потенциальной скорости полного человека. Лун бросила на меня взгляд, полный очаровательного, совершенного замешательства, и выпустила ноги трупа.

– Эмбер? – сказала она. – Что ты?.. Твой наряд… – тут она замолчала, а я в это время пытался понять, о чем идет речь. – Ты не Эмбер, – наконец произнесла девушка и тоже метнулась к окну.

– Прошу прощения, – возразил я, ударяя битой по подоконнику.

Она отдернула руки, в ярости уставилась на меня, приоткрыв рот, потом прыгнула, будто кошка. Я был достаточно хорошо воспитан, чтобы никогда не бить женщин. Покойник искоса поглядывал на нас. Я свалился прямо на него, повалив вместе с собой Лун, удерживая ее за руки. У нее оказались совершенно невероятные кобальтовые глаза, и пахла она очень, очень хорошо.

– Слезь с меня ты, дурак! От тебя воняет. Когда ты в последний раз мылся?

Это было настолько нечестно, что я расхохотался и отпустил ее.

Большая ошибка.

Моя голова оказалась в захвате через секунду после того, как я освободил Лун. Она ударила меня макушкой об унитаз. Я взвыл и вырвался – ноги заплетаются, голова гудит – бросился к распахнутому окну и закрыл его. В летней ночи за стеклом не обнаружилось никаких следов Мэйбиллин или подъемного крана, который доставил бы двух женщин и покойника на второй этаж. Не успел я запереть раму, как крикетная бита ударила меня прямо под правое колено.

– О, черт! Да прекрати же! – завопил я. Повернулся и увидел ее отражение в зеркале: бита воздета для смертельного удара по моему несчастному черепу. Опуская биту, она на секунду потеряла равновесие. Я отступил вбок и подставил ей подножку ногой трупа. Лун упала ко мне в объятия. Потрясающе возбужденный, я путем некоторых усилий усадил ее на унитаз. Сиденье было поднято, и она возмущенно вскрикнула, стукнувшись о него спиной. Одна нога высвободилась, и Лун ударила меня в бедро; что-то вспыхнуло металлическим блеском, и внезапно мне стало холодно. Я схватил с сушилки толстое мохнатое полотенце и прижал к лицу Лун, держа ее за правую ногу и волоча в сторону так, что она соскользнула и ударилась спиной об унитаз. На ее ступне красовался ряд маленьких серебристых иероглифов.

Она избавилась от полотенца и увидела мое потрясение. Но, полагаю, неправильно его интерпретировала.

– Метка зверя, – саркастически заявила красавица.

– Ты будешь сидеть смирно или мне придется сделать тебе больно? Я бы предпочел первое, – сообщил я. – Так что это?

– Мой идентификационный номер, – усмехнулась она. – Срок годности. Ты ведь именно это и подумал? Очередная идиотская причуда.

На самом деле, я ничего такого не думал, однако это оказалась хорошей идеей.

– Ну да, только, на мой взгляд, лучше было бы вставить в язык, – я ничего не имею против пирсинга, однако стоило предоставить ей инициативу. Держа в руке биту, я уселся напротив Лун на край ванны. – Как вы сюда попали? Кто это? – я пнул мертвеца, который лежал, выставив одну ногу.

– Мир не такой, каким кажется, – ответила она. Опустила сиденье унитаза, накрыла накидкой и села обратно. Я ни разу в жизни не встречал никого столь восхитительно очаровательного – ни в кино, ни по телевизору, ни в этом слегка тормознутом пригороде.

– Только без чуши, – предостерег я. Затем, не отрывая взгляда от девушки, нагнулся и стянул один носок, который, повисев пару секунд на большом пальце ноги, свалился на кафель. Серебряные резные иероглифы на моей ступне ничем не отличались от иероглифов Лун. Она судорожно сглотнула. Я почти видел, как крутятся шестеренки в ее мозгу.

После долгого молчания она слабым голосом спросила:

– Как они тебя зовут?

– Они зовут меня Август, Льюююн. Они зовут меня так, потому что это мое имя.

Лун тяжело дышала, однако контролировала себя. Я видел, как она принимает решение. Она была такой красивой, что мне хотелось завыть. Потянувшись вниз, я снова надел носок. Тэнзи должна быть замешана во все это. Это не может не быть ее работой. Или моих скончавшихся родителей. Потом Лун поинтересовалась:

– Ты читал Чарльза Форта  [3]3
  Форт, Чарльз Гой (Charles Ноу Fort) (1874—1932) – американский исследователь непознанного, составитель справочников по сенсациям, публицист, предтеча современного уфологического движения.


[Закрыть]
, Август?

– Нет, – что, теперь у нас заседание читательского кружка? Я покосился на запертые окна, нервно ожидая, что в любую секунду сюда ворвется отряд поддержки, возможно, размахивая произведениями Чарльза Форта, кем бы он ни был.

– Он сказал: «Думаю, мы – имущество». И ты и есть имущество, ты, бедный гусеныш.

Я не рассмеялся – депрессивная атмосфера не располагала к шуткам. Внизу – тетушка Тэнзи, плавающая в старческих видениях, наверху – шикарная красотка, на всех парах летящая в тот же дом веселья. Нет, постойте. Тэнзи говорила правду. Здесь действительно был труп – и, соответственно, не приходилось сомневаться в том, что предыдущие шесть трупов тоже существовали. Насколько я понимал, их доставляли женщины-курьеры, а потом покойники исчезали в воскресенье спозаранку. Я не мог больше думать об этом.

– Ну что ж, – ответил я, – в таком случае, полагаю, ты собираешься убить меня.

Оскорбленная Лун нахмурилась:

– Тебе сотрут память, вот и все.

Кто-то переобщался с Голливудом. Стирание памяти – где это было, в «Мужчинах в черном», кажется? А люди, возникающие из воздуха – или, в моем случае, из находящегося на недостижимой высоте окна ванной – в черно-белой «Сумеречной зоне». Точно-точно, так почему же сценаристам, и режиссерам, и актерам не стирали память? Во всех этих безумных конспиративных теориях всегда существует крошечная лазейка – заодно с гигантской логической дырой, в которую пролезет и танк. И все-таки…

– Я знаю, тебе нелегко слушать все это, – продолжила Лун, наблюдая за мной. Будто подстрекая. – Они – всего лишь декорации. Задник для нашего Состязания.

Я пожал плечами, чувствуя разочарование и печаль:

– Ты заблуждаешься. Я читал этого парня, Фила Дика  [4]4
  Дик, Филипп (Philip Dick) (1928—1982) – американский писатель, знаменитый своими научно-фантастическими произведениями.


[Закрыть]
. Он тоже был сумасшедшим, до мозга костей.

Воздух вспыхнул. Я отпрыгнул и врезался спиной в дверь. Лун осталась на месте, продолжая восседать на унитазе. Она выглядела элегантно и немного грустно. Все то же запертое окно взорвалось голубым огнем, краска начала трескаться. Стекло испарилось. В проеме возник коренастый силуэт Мэйбиллин, с опаской нацелившей на меня сверкающую стальную трубку, одной рукой удерживая равновесие. Она обогнула валяющийся на полу труп и встала рядом с Лун. Забыв закрыть рот, я ждал, что вот-вот исчезну в голубом пламени.

– Вам не нужно убивать меня! – начал бормотать я. – Вы из НЛО… я теперь понял… так почему бы вам не взять меня на свою планету, я всегда хотел путешествовать, в Иллинойсе интересно, но в космосе, наверное, еще лучше. Места больше, – они таращились на меня, – ну хорошо, не космический корабль. Вы из будущего, а за окном стоит машина времени, верно? Этот парень стал бы новым Гитлером, поэтому вы вычищаете прошлое, прежде чем оно отравит ваше собственное будущее, я могу это пережить, вы ведь, без сомнения, лучше осведомлены.

– Я сказала ему, что они простые пешки, – объяснила Лун спутнице. – Думаю, это выбило его из колеи, – она умолчала о том, что у нас одинаковые иероглифы.

– Что? Ах ты тупая сучка…

– Нам все равно придется его стереть, Мэйбиллин, пошевели мозгами.

– Ой, прости, Лун, – Мэйбиллин покаянно покачала головой. – Я знаю, что ты не тупая сучка. Ни в коем роде не сучка.

Лун любезно улыбнулась в ответ, пожала плечами. Труп смотрел на нас с пола. Со звуком, напоминающим треск разрываемого холста, в ванную через зеркало проник низенький мужчина, легко спустился с умывальника на пол. На плече он нес огромную сумку. Меня чуть не вырвало. Однако в помещении было недостаточно места, чтобы упасть в обморок, поэтому я прижался к двери. Такой шум – и ни звука от Доброго Ду. Я отчаянно надеялся, что никто из ублюдков не причинил вреда старику.

– Какое совпадение! – воскликнул мусорщик, оглядываясь вокруг. Это был маленький добродушный мужчина лет пятидесяти с небольшим, с затуманенным взглядом и трехдневной щетиной. Такая неплохо, хотя, на мой вкус, несколько несовременно, смотрится на некоторых певцах и кинозвездах, однако новоприбывший определенно не ходил в их число. На его взъерошенной макушке под лихим углом сидела старая тряпичная кепка. – И кто этот паренек? – он улыбнулся дамам и извлек из кармана куртки древнюю пенковую трубку. Рукава куртки украшали кожаные заплаты. Мужчина набил трубку хлопьями табака из кисета и начал разжигать ее.

– Только не в доме тетушки Тэнзи, – заявил я и, подавшись вперед над трупом, вырвал трубку у него изо рта. Молниеносным движением, точно мангуст, он выхватил ее из моей руки так, что чуть не оторвал пальцы. Однако, не стал снова раскуривать, засунул в карман и спрятал спички.

– Приношу свои извинения. Правила дома превыше всего, конечно же. Ну же, девчонки, я не знаком с этим джентльменом, – мужчина добродушно уставился на меня.

Девчонки заговорил одновременно, замолчали. Лун сказала:

– Беспокоиться не о чем, Август оказался здесь по ошибке…

– Август? – взвизгнула Мэйбиллин. – Ты сидела здесь и знакомилась с ним, в то время как я…

– Ну-ну, леди, тише, – вмешался мусорщик, его рука вновь полезла в карман за трубкой, потом замерла, – это ведь не конец света, когда один из них оказывается втянут в Состязание. Чуть-чуть зеленого луча, всего и делов, – готов поклясться, тут он подмигнул им. – Ну что ж, раз ты здесь, – мусорщик повернулся ко мне, – помоги с этим придурком.

Как в тумане, ничего не соображая, я помог ему засунуть голый труп в сумку, потом запихнул туда же ботинки и одежду. Мы застегнули сумку – я застегивал, он стягивал вместе края молнии. Потом взвалил упакованного мертвеца на плечо. Меня несколько удивило, как такому маленькому человеку удается удержать столь внушительную ношу, однако в последнее время я видел слишком много невероятного. Это напоминало растягивание эластичной ленты: тянешь, тянешь, а потом она испускает дух, и резинка в ней рвется.

– Я напишу рапорт об этом парне, – сказал мусорщик женщинам, – но просто угостите его зеленью – и никаких проблем.

Потом приподнял свою кепку в моем направлении:

– Доброго вечера, сэр, и благодарю за помощь.

Затем он вскарабкался на раковину, выдвинув предварительно два ящика из шкафчика, чтобы облегчить восхождение, и шагнул в никуда. Зеркало дрогнуло – и вновь застыло, словно пруд в безветренную погоду, покрылось золотистой патиной, на краях восстановились выщерблены. Я видел в нем отражение Мэйбиллин, которая целилась в меня из трубки. Голубой огонь, зеленый луч – какая разница. Я хотел просто залезть в горячую ванну, лечь в постель и пробудиться от этого преимущественно бессмысленного сна. Правда, все сны бессмысленны, с этим не поспоришь.

– Давайте-давайте, – предложил я, – выметайтесь в окно и улетайте на своих волшебных швабрах.

– Мы должны…

– Да, я в курсе, – и как они собираются объяснять окно без стекла и паленую краску? Возможно, вернутся обратно, когда я буду спать, и все исправят. – Что ж, давайте, пронзите меня своим амнезийным лучом – и дайте наконец поспать, я провел за рулем весь сегодняшний день, с шести утра.

Лун взглянула на меня и взяла у своей напарницы трубку. Мэйбиллин не стала терять времени даром – выбралась через окно и исчезла. Красавица приблизилась ко мне, притянула мою голову к своему блестящему красному рту. Я ждал, что она меня укусит. Элемент вампиризма, отлично!

– Знаешь, как говорят, Август, – мягко прошептала она мне в ухо, – «Пять – серебром, золотом – шесть, семь – тайной, чтоб в могилу с собой унесть».

Оглушенный, я отпрянул от нее. Этим стишком убаюкивала меня внучатая тетушка Тэнзи после гибели родителей. Древнее гадание, позже рассказала мне она, что-то с родины моего отца. Теперь эти строчки пульсировали в моем теле, и я глухо ответил:

– Да, Лун, я знаю эту считалочку, – Тэнзи, телефонный экстрасенс, достаточно часто бормотала ее при мне своим клиентам. – «Один – для печали, два – на беду…» Вообще-то, на мой взгляд, бед для одного дня мне выпало с избытком.

Она радостно засмеялась.

– Ты очаровательный мальчик! Помнишь, как она кончается? «Одиннадцать – ведьма летит далеко, двенадцать – весь мир танцует легко». На один месяц больше, чем в году. Я еще вернусь и взгляну на тебя. Кто знает? – тут она, к моему удивлению, поцеловала меня. – До свидания.

Потом отступила, дважды прикоснулась к трубке. Вспыхнуло изумрудное сияние. Оно было холодным; я содрогнулся от мягкого шока, и комната подернулась туманом, будто во сне. Покачиваясь на своих облаченных в носки ногах, я наблюдал, как Лун осторожно выбирается через оконную раму. Там она словно зависла в воздухе, темный силуэт на фоне темноты. Проделала что-то, возможно, перекалибровку инструмента, и голубой свет нарисовал окно – точно такое же, как раньше, застекленное, покрашенное.

Я ждал черноты, потери памяти, амнезии. Вместо этого мое тело точно покалывали булавки и иголочки. Спотыкаясь, я проковылял к раковине и плеснул себе в лицо холодной водой. Я все помнил. Да, эти воспоминания были абсурдными, смешными, нелепыми. Я избавился от одежды, в то время как вода наполняла ванну, и по комнате полз пар. Затем уселся в чудесную горячую воду, скребя ароматным мылом подмышки и другие вонючие места. Выставил левую ногу из мыльной воды и повернул, чтобы рассмотреть серебристые иероглифы на подошве. Я отчаянно надеялся, что Лун не окажется моей давно потерянной сестрой или еще каким родственником. Насколько я знал, у меня, к счастью, не было потерянной сестры. (Вот-вот, именно что насколько я знал. Бедный гусеныш.)

Пока вода спускалась, я яростно вытерся, желая спать настолько отчаянно, что это чувство больше напоминало голод. Собрал одежду и ботинки и в темноте протрусил по холодному полу в спальню. Окно было распахнуто, сетка от насекомых натянута – сквозь проволоку я видел ясное, очень черное небо – ни луны, ни ведьмовских метел, ни НЛО, ни лучей прожекторов. Мерцали звезды, прохладный ветерок доносил из сада запахи свежей земли и листьев. Почему они ошиблись? Без сомнения, их записи должны были сообщить, что один игрок увиливает от обязанностей, что одна фигурка в их проклятом великом Состязании затерялась в человеческом море после смерти родителей. Я показал небесам средний палец – и увидел, что он дрожит. Не такие уж и умные, черт бы их побрал. Потеряли меня на двадцать лет, и я скрывался, пока сам не нашел ублюдков.

Теплая подушка. Лун. Ведьма летит далеко. Ее восхитительные жгучие губы. За окном лежал огромный темный мир. И из него вели двери. Я спал.

Три

Деций

Настроенный решительно, Деций Зайбэк карабкался по Т-первичной последовательности туда, где боготвари ожидали рождения в смертельных осколках космоса, одного из немногих, в котором онтология и местные законы физики дозволяли реализацию такого пути к славе. Цветистые бесконечности разлетались из-под ног с каждым шагом его отполированных кожаных подошв, изготовленных по личному заказу знатоком-сапожником в соседствующей с Землей Шанге.

«Schwellen» открывались и закрывались, повинуясь его божественным повелениям, пока он шел через туман метафизической сложности. Стоило ему остановиться, как вокруг мгновенно возникала вакуоль, обеспечивающая поддержание необходимых для жизни условий, наполненная влажным воздухом для его дыхания, освещенная цветовым спектром, воспринимаемым его глазами – непроницаемый щит против ревущей агонии распыленного пространства-времени за пиксельными границами. Как всегда, он испытывал благодарность к боготварям, однако это чувство не могло ни отвлечь его от цели, ни внушить бесполезное благоговение.

Он смотрел наружу через почти прозрачный щит на родственные вселенные, сменяющие друг друга, каждая следующая на шаг опережает предыдущую на пути к катастрофе, к компактизации, к инцистированию. Там, завернутое в кричащую тишину смоделированных гравитационных обрезков энергии, покоилось семя этих боготварей, Ангелов, которые, он не сомневался, представляли собой лишь субстрат для Состязания – или должны были превратиться в таковой после своего рождения в конце времен.

В этой вселенной, сказал он себе, угрюмо созерцая пятнистую темноту, кончается ночь; тени на западе укорачиваются, и в конце концов здесь наступит вечный день. Его кожаные подошвы удовлетворенно стучали по плитке, затем по полированным доскам, по зернистому бетону, по податливому металлу, серому, словно старый алюминий, по чистому свету, натянутому, точно батистовая ткань… В честь рабочего дня Деций тщательно облачился в lung-p’ao из искусственного дамаста, рубаху с разрезами спереди, сзади и на боках, в духе наездников, сшитую его любимым портным из Пайпа. Роскошные узоры украшали рабочую робу: из волн вставали горы, их верхушки пронзали облака, где резвились драконы. Поверх тугого воротничка он повязал шерстяной клубный галстук, темно-бордовый с хаки, цвета Ирода. Он сделал последний шаг в Т-первичное закрытое пространство-время – и оказался на станции Игдрасиль.

В полумраке тикали дедушкины часы, точные, успокаивающие, символ постоянства. Насколько Деций знал, ни он сам, ни другие члены семьи их здесь не вешали. Очередное свидетельство доброты Ангелов, которым вскоре предстоит родиться в этом пространстве со множеством форм, искривленном финальным алгоритмом в конденсирующийся, умирающий космос – большее сокровище, нежели драгоценная жемчужина – в котором космологическая константа лямбда станет равна нулю, и местная закрытая вселенная получит великий шанс, какого не выпадает почти никому – шанс коллапсировать и тем самым, в момент мучительной, пламенной смерти, достичь Т-бесконечности.

Он обнаружил, что его стол по-прежнему завален различными бумагами, и со вздохом уселся на большой оранжевый эргономичный пластиковый шар, купленный в Сиэттле. Застегнул широкие манжеты и принялся за работу, черкая ручкой направо и налево, выискивая в ворохе привычной информационной физики и онтологической механики толкование предсказания. В прошлом, случалось, его ручка неожиданно пузырилась и текла, словно внезапно падало давление воздуха на станции. Это приводило его в ярость: так он испортил свой лучший шелковый chi-fu. Увы, вычислительные устройства здесь просто не работали – слишком близко к финальной компрессии Точки Омеги. Их алгоритмы обращались в пыль. То же самое происходило и с кремниевыми и искусственными квантовыми штуковинами. Удивительно, что работали мозги; по-видимому, их спасали особенности белковых сетей, и нарушалась только функция сна. Он слегка пожал плечами. Да, здесь не место для беспечных сновидений.

Тяжелая дверь с шипением открылась. В кабинет вошел его взъерошенный адъютант, полуголый, почесывающий голову с рассеянной улыбкой. Гай остановился возле стола и, дыша слегка кислыми парами, дружески чмокнул Деция в щеку.

– Доброе утро, Дес.

Деций обернулся и крепко поцеловал его в губы:

– Кофе, Гай.

– Конечно, – адъютант побрел в кладовую, включил кофеварку, смолол две пригоршни первосортных эфиопских зерен, высыпал их на фильтр, затем извлек заменитель сахара и сливки. Гай с Децием были старыми друзьями и обходились без фанфар. – Не спал всю ночь?

– Вообще-то, я несколько месяцев провел в ортогональном соседе. Как продвигается обратный отсчет?

– Я бы и правда мог воспользоваться какой-нибудь откалиброванной электроникой, – Гай подавил зевок. – Знаю, знаю. Что ж, насколько я понимаю их сообщения, судя по всему, мы войдем в сингулярность омеги в течение нескольких часов. О скорости нашего продвижения не хочется даже думать. – И правда.

Кофеварка хлопнула и забулькала, источая теплый аромат. Казалось совершенно абсурдным планировать утреннее кофепитие, когда местный космос вот-вот коллапсирует в окончательную беззаконность и вакуум вселенской черной дыры. Снаружи гравитационные пульсации бешеными осцилляциями сотрясали сжимающееся пространство. Галактики сотен миллиардов звезд – точнее, то, что от них осталось – полыхали огнем с эквивалентной их количеству температурой, сморщивались в сталкивающиеся друг с другом сферы из чистого света, по размеру вряд ли превышающие Солнце или одну из звезд Мозга Матрешки Джулса. А схлопывание все продолжалось, в то время как кофеварка внутри домашнего, экспоненциально стабилизированного панциря благоухала ароматным паром. Снаружи (что бы это ни значило, точнее, что бы это ни могло значить) сжатые измерения начинали вскрываться и разворачиваться, и бурлящее, вибрирующее пространство все быстрее, все яростней проваливалось внутрь самого себя.

Необъятные сознания сформировались, распространились и сосуществовали, не конфликтуя друг, с другом, в этом космосе на протяжении миллиардов лет, плетя свою сеть из звездных конструктов и турбулентного расширения дисковой среды обитания. Долгие эры они трудились, готовя сей бесконечно растянутый миг кульминации. Они царили повсюду за пределами жизнеобеспечивающей сферы, предохраняли ее от воспламенения, благодаря своей ужасающей силе и щедрости. Они еще не были богами; в некотором смысле, они никогда ими и не станут, только не теми, кого придумали онтологические мифологии их древних предков. Они даже не пребывали вне пространства и времени, за уровнем Тегмарка – они были имманентны, и их трансцендентность – их выход за пределы – являлись не более (не более! сознание мутится от одной мысли!) чем окончательным триумфом осознанной воли над бездумной энтропией. (Деций и его команда это вполне понимали.) Когда работа закончится, когда погаснет пламя под космическим перегонным кубом, когда начнется их блистательное рождение в вечности – они станут Ангелами.

Деций вздохнул и почесался. Это место вызывало у него психосоматический тепловой зуд. Он выудил чистый лист бумаги, снова взял ручку, приготовился писать. Намеренно замедлил дыхание, квантовый хаос его центральной нервной системы вошел в резонанс с изгибающимся информационным субстратом коллапсирующего местного космоса. Везикулы с нейротрансмиттером раскрылись, излив свое содержимое, словно горячее вино, на синапсы миллиардов нервных клеток в мозгу. Ионы вспыхнули и стремительно побежали, будто гонимые яростным ветром искры. Мускулы издали собственный аккорд, водя стиснутые пальцы вверх-вниз по странице. Он не знал, что пишет. Голоса из-за стен защитной капсулы захлестывали его приливными волнами. Он перестал негодовать по поводу отсутствия электронного оснащения. Кому нужны грубые инструменты, когда слышишь речи самих боготварей, пророческие и всепроникающие?

– Эй, – позвал Гай, – твой кофе готов. Принести тебе?

Гипнотически синхронизированный с силами извне, сгорбленный, восседающий на своем оранжевом шаре – высокомерные черты лица расслаблены – Деций ничего не ответил. Его рука дергалась и царапала, заполняя страницу за страницей куриными следами символов.

В своей туманной трансфигурации он понимал, что здесь кроются тайны, которые никогда нельзя будет поведать. Скоро родятся Ангелы. Этого достаточно. Ручка в правой руке двигалась, выплескивая чернила на бумагу, поднималась, тряслась в старческом треморе, в то время как левая рука искала новый лист, вытаскивала, клала на стол.

Кофе остыл, черная гладь затянулась молочной пенкой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю