Текст книги "Игроки Господа"
Автор книги: Дэмиен Бродерик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
Четыре
Август
Обыденность моей собственной реакции на следующее утро глубоко меня озадачила. Естественно, я проснулся почти на рассвете, потому что за последние два месяца привык вставать ни свет ни заря. Естественно, я остался нежиться под одеялом, позволив себе балансировать на краю сновидения, потому что с глубоким удовлетворением осознавал, что сегодня не должен выпрыгивать из постели и, даже не приняв душ, разводить костер для завтрака. Естественно, мысль о душе вернула меня прямо к… к тому, что я без малейшего колебания счел отвратительным сном, не лишенным, однако, некоторых соблазнительных элементов. Я потянулся и, по-прежнему не открывая глаз, потерся пальцами правой ноги о скользкую металлическую гравировку на подошве левой. У милой девочки из моего сна была такая же отметина, «метка зверя», как она выразилась, перед тем как выбросить покойника через зеркало, вылезти в окно и…
Зарычав, я резко сел на кровати.
Не сон. Слишком связный. Никакой не сон, Август, обычная абсурдная реальность.
Я снова застонал, зажмурился и уткнулся лицом в ладони. Стояло теплое летнее утро, конец января в Мельбурне, денек обещал выдаться не из прохладных, но меня внезапно бросило в дрожь, я ощутил себя слабым и больным. Словно в моем теле трепетали все мышцы.
Тряслись и судорожно подергивались. Я будто превратился в ребенка после гриппа.
– Соберись! – громко приказал я. Заставил себя выбраться из постели. Открыл жалюзи и, моргая, посмотрел на утреннюю голубизну неба. Ни облачка. Зеленая лужайка под окнами явно нуждается в стрижке. Внучатая тетушка Тэнзи, должно быть, действительно испытала сильное потрясение, раз допустила такое безобразие. Пока я натягивал чистое белье, футболку и старые джинсы, дрожь в руках поутихла. Неудивительно, что бедная старушка тряслась. Удивительно, как она вообще не скончалась от страха.
Я надел ботинки и галопом спустился вниз, не заботясь о производимом мной грохоте. Наверняка Тэнзи уже встала, а если нет, то сейчас встанет для серьезного разговора. Я настойчиво постучал в дверь ее спальни:
– Тэнзи, ты уже встала? Пора завтракать!
Затем вломился в кухню, по-прежнему хранившую слабый аромат остывающих булочек. Здесь ничего не изменилось. Я взял банку с кофейными зернами, высыпал их в кофемолку, чьи металлические лопасти завизжали, наполнил кофеварку водой из-под крана (вода в Мельбурне по-прежнему превосходная), засыпал туда насыщенно-коричневый порошок с насыщенно-коричневым ароматом, включил. Отрезал два толстых куска испеченного Тэнзи деревенского хлеба и засунул их в тостер. С лязгом водрузил на огонь тяжелую стальную сковородку, бросил на нее кусок масла, а также найденные на двери холодильника бекон и четыре яйца, снова выглянул в коридор и крикнул:
– Чай почти готов, тетушка, а яйца подоспеют через минуту, так что пошевеливайся!
Не буду об этом думать, сказал я себе. Ничего не произошло, потому что не могло произойти. Моя мать показала мне иероглифы на собственной ступне, когда я был настолько мал, что даже не удивился, решив, наверное, что у всех есть такие. «Это знак семьи», – объяснила мама несколько лет спустя, когда я подрос и заметил, что у других детей иероглифов нет. Когда мне исполнилось десять, я стал отчаянно стесняться, пытался вырвать их из собственной плоти, сначала ногтями, потом отверткой. Боль и кровотечение были, однако, как ни странно, никакой инфекции я не подцепил. В детстве я, кажется, ни разу не болел, как и мои родители. Без сомнения, правильный образ жизни плюс хорошая наследственность.
Бекон шипел. В доме царила тишина. Я сверился сначала с настенными часами, затем с цифровым дисплеем на печи. Оба сообщили, что через полчаса объявится миссис Эбботт, дабы исполнить свои воскресные обязанности. Я очень осторожно, чтобы не повредить желток, перевернул яйца, выложил ароматный бекон на бумажное полотенце, налил чай в большую кружку для себя (картинка на боку изображала «Коров нашей планеты») и, не забыв про две ложки сахара и молоко, для тети Тэнзи, в ее любимые чашку с блюдцем со сценой коронации Элизабет Виндзор в i960 году. Глотнул чая, откусил кусок тоста с маслом, вытер губы и водрузил завтрак Тэнзи на большой поднос, украшенный узором из скрещенных лакированных спичек, который я сделал тетушке в подарок, будучи еще относительно юным. Испытал приступ сентиментальности, подумав, что она до сих пор хранит это уродство и даже использует по назначению. Дважды постучал в дверь спальни, потом открыл ее.
Полумрак. Ни звуков пробуждения. Ни храпа. (Тэнзи ужасно храпела, хотя всегда яростно отрицала сей факт.) Ни химических вибраций живого пожилого человека. Ну, сами знаете. Кислое сонное дыхание, призрачные дуновения выпущенных газов, запахи кожи, и кожного сала, и мыла, высвобожденные теплым метаболизмом. Здесь же не пахло ничем. Тэнзи испарилась вместе с трупом из ванной.
Я вскрикнул, поставил поднос на полированный деревянный пол в прихожей, зажег в спальне свет. Покрывало на кровати было откинуто в сторону, однако я не увидел следов борьбы. Тетушкины аккуратные, слегка потрепанные шлепанцы стояли слева от кровати, а ее часы остались на ночном столике, возле стакана с водой. Маленькая раскрытая книга лежала обложкой вверх, будто тетушку прервали во время чтения. Тэнзи всегда закрывала книги, кладя в них узорчатые закладки.
– О, черт, – в отчаянии сказал я. – О, черт.
Я быстро обежал все комнаты на первом этаже, даже заглянул в шкафы, потом галопом взобрался на второй и обыскал все там. Ни единой запертой двери, все комнаты пусты, даже ванная, в которой был покойник…
Схватив с каминной доски большой ключ, я выбежал через заднюю дверь во двор. Маленькие птички взлетели в лучах утреннего солнца из травы, где искали насекомых и червей; высоко на эвкалипте, росшем рядом с забором, застрекотала сорока. Тэнзи я не увидел. Бросился к маленькому сарайчику для инструментов. Пусто, только газонокосилка, испускающая тяжелые запахи машинного масла, металла и бензина. Ни следа человека.
Я вернулся в ее спальню и осмотрелся. Ничего. Однако тут что-то привлекло мое внимание: странное слово на обложке тетушкиной книги. Я взял ее в руки. «SgrA*» [5]5
SgrA* – название черной дыры, находящейся в центре нашей Галактики; по весу в четыре миллиона раз превышает вес Солнца.
[Закрыть]. Что это, черт возьми, за название?! Открыв книгу, я начал читать с возрастающим удивлением. Моя тетушка не стала бы развлекаться этим перед сном!
Мне требовалось сознание Артура, если это, конечно, хоть что-то значило, поэтому мы парализовали его произвольную мускулатуру с помощью стандартных нервных блоков отдаленных производных смертельного яда кураре – во избежание подергивания или чего похуже. Моя медсестра, Мелисса Деметриополюс, также отвечавшая за анестезию, ввела ему в кровь очень низкую дозу гипнотика через интравенозное…
Когда я вынырнул на поверхность, кто-то стучал во входную дверь, сопровождая стук периодическими громкими звонками.
– Попридержи лошадей, – пробормотал я, пробираясь через темную прихожую, смущенный, что обнаружил неожиданное увлечение Тэнзи, а кроме того, напуганный до полусмерти. Это не могла быть тетушка – она всегда носила ключ от входной двери на шее, на крепкой цепочке – мера, на которой я настоял после того, как однажды она захлопнула дверь, оставив ключ внутри. Бедная старушка.
Миссис Эбботт с изумлением воззрилась на меня:
– Август! Твоя тетя думала, что ты появишься не раньше, чем через неделю!
– Вы, кстати, случаем, не знаете, где она? Ах, извините, входите, пожалуйста, – я посторонился и закрыл за ней дверь, издавшую при этом гулкий, успокаивающий звук – точнее, который являлся бы таковым, если бы Тэнзи находилась по нужную ее сторону.
– А что, она уже ушла? Ну, сегодня ведь воскресенье, знаешь ли, быть может, она решила попробовать того нового священника из Сент-Бартоломью. Пастора Джулса. Говорят, он читает яростные проповеди, – миссис Эбботт лукаво подмигнула мне. – И в высшей степени привлекателен!
Я пожал плечами и отвел ее на кухню. Святые небеса, кажется, из душераздирающего триллера я вот-вот окажусь в романе Джейн Остин! Но нет, тетушка давно была истинным приверженцем религии. Когда я уезжал в пустоши, она посещала некий Храм теософского обновления и состояла в Братстве оккультной химии Энни Бисон. Я снабдил миссис Эбботт чашкой чая, потом забрал подпорченный завтрак из-под двери тетушкиной комнаты, по дороге проглотив на бекон, словно оголодавший енот. Церковная гипотеза выглядела не слишком правдоподобной. Да, тетушка могла проспать (ну, предположительно), поспешно одеться и не заправить постель (очень маловероятно), аккуратно поставив шлепанцы возле кровати. Но она была чрезвычайно пунктуальной особой, и я не верил, что тетушка способна выйти из дома без часов.
Просто чтобы убедиться наверняка, я прихватил ключи от машины, обогнул Сен-Барта, спустился вниз с холма и направился к границе с Вестгартом. В крохотной кирпичной церкви пахло цветами, воскресными одеждами и – слегка – ладаном. Преподобный был в ударе. Я стоял позади, пристально вглядываясь в толпу верующих, угнездившуюся на сверкающих деревянных скамьях. Когда я вошел, в мою сторону повернулись несколько седых голов, таких же древних, как тетушкина. Одна леди нахмурилась и, наклонившись, что-то шепотом прокудахтала своей соседке. Большую часть прихожан, однако, составляли люди помоложе, восхищенно внимавшие цветистому представлению преподобного Джулса. Миссис Эбботт не ошиблась. Он был высоким, безупречным в своих черных одеждах, с густой темной бородой, придававшей ему сходство с византийской иконой какого-нибудь чувственного святого. Что-то в его облике напомнило мне… я никак не мог уловить мысль и, переминаясь с ноги на ногу, продолжал разглядывать собрание. Ни следа Тэнзи.
– Этот мир не есть истинный, – говорил преподобный, пронзая меня ласковым взглядом и кивком головы указывая на свободную скамью. Я остался стоять, высматривая тетушку. Мое сердце упало. Ее определенно здесь не было. – Обратимся к Евангелию от Иоанна, глава семнадцатая, стих четырнадцатый: «мир ненавидел их, потому что они не от мира, и даже сам я не от мира», – могу поклясться, тут он поднял глаза и посмотрел прямо на меня. – Да, а вот глава восемнадцатая, стих двадцать третий: «Он сказал им: „Вы пришли снизу, я – сверху, вы от этого мира, я же – нет“», – о Боже, а что это было, если не лукавое подмигивание?
Слегка поеживаясь, я выскользнул обратно на солнечный свет, в теплый летний воздух. Мимо проехало несколько машин, в некоторых гремел хип-хоп, стиль, к которому я не питаю особой любви. Всегда был старомодным ребенком. Я быстро обследовал прилегающую к церкви территорию, но Тэнзи не лежала без сознания на травке. Когда я шел к машине, голоса внутри смутно, нестройно пели что-то о старом жестком кресте.
Миссис Эбботт с беспокойством поджидала меня на передней веранде. Казалось, она вот-вот заплачет.
– Не сомневаюсь, с ней все в порядке, – не слишком уверенно пообещал я. – Почему бы вам не прийти завтра и…
– Меня не будет до среды, – с упреком возразила она. Мне не следовало воспринимать ее помощь как нечто само собой разумеющееся. – Я прихожу по воскресеньям только ради этой дорогой одаренной леди, да благословит ее Господь. Но если что-то случи…
Похлопывая миссис Эбботт по плечу, я проводил ее на улицу.
– Я свяжусь с больницами и полицией, – уверил я озабоченную леди. – Должно быть, она просто отправилась погулять. И не могла уйти далеко.
– О Боже, Боже мой! – возопила дама и побрела в сторону трамвайной остановке на Хай-Стрит – на одной руке болтается огромная сумка, на голове – шляпа, к воспаленным глазам прижат носовой платочек.
Я поспешно ретировался в дом и застыл, оглушенный полумраком и тишиной. Большие старинные часы в прихожей тикали с выверенным безразличием. Я снова отправился в комнату Тэнзи и поискал свидетельства приступа – или, хуже того, взлома. Ничего. Запахи старой леди, аккуратно сложенные вещи в шкафу, платья на вешалках в гардеробе, слегка попахивающие нафталином.
Я уселся на кухне, подпер голову руками и попытался осмыслить ситуацию.
– Они вернулись за ней, – услышал я собственное бормотание.
Это была очень глупая идея, но не более глупая, чем все остальные. Я понятия не имел, что они из себя представляют. Не верил ни одному слову Лун, не верил в миры вокруг нас – ни в божественный мир проповедника, ни в тетушкин фантастический, пусть и прибыльный, мир психического вдохновения, ни в сумасшедший рассказ прекрасной взломщицы, свалившейся мне на голову посреди полуночной ванны.
Тем не менее, мне оставалось только одно.
Я допил холодный кофе, дожевал жирный бекон и потопал наверх, чтобы взглянуть на зеркало.
Я постучал по стеклу. Оно слегка содрогнулось в своей тяжелой, вмонтированной в стену раме и стукнуло меня в ответ по костяшкам пальцев. Пройти сквозь него было не легче, чем птице – влететь в комнату сквозь закрытое окно. Я вздрогнул. Или трупу – попасть в Зазеркалье. Однако, именно это и произошло. Если только все случившееся не являлось галлюцинацией или кошмарным сном, а я уже решил, что такое объяснение равносильно трусости и отрицанию очевидного. Это произошло – смирись и действуй соответственно. Я прижался лбом к зеркалу, услышал легкий скрип, когда мой небритый подбородок соприкоснулся со стеклом. Попытался увидеть то, что за – и уставился в собственные перепуганные карие глазищи.
Чувствуя себя идиотом, я на треть выдвинул из шкафчика два ящика и осторожно взобрался по этим импровизированным ступеням на раковину. Уперся плечом в зеркало и нажал – стекло нажало в ответ. Какой-то там ньютоновский закон действия и противодействия. Я поднял ногу и прижался ботинком к стеклу. Нога не прошла на ту сторону.
– Может, оно работает только в субботние ночи, – пробормотал я себе под нос. – Может, нужен ключ, – тут я захихикал. Потом с трудом сглотнул. И, может, у меня есть этот ключ.
Очень аккуратно, балансируя на одной ноге, я снял левый ботинок и носок. Держась за верхний край зеркала тремя пальцами – носок зажат между большим и безымянным – поднял ногу и приложил серебристую «метку зверя» к холодной поверхности.
Зеркало начало таять, будто сверкающий утренний туман.
Потеряв равновесие, я рухнул прямо в него, туда, где только что возвышалась непроницаемая стеклянная стена. В руке я по-прежнему держал носок и, падая, ухитрился схватиться рукой за шнурки левого ботинка, утащив его за собой. Он перевернулся в воздухе и стукнул меня каблуком по лицу. Я почти не обратил на это внимания, потому что, пролетев некоторое расстояние, болезненно ударился о грязный пол, освещенный красными огнями. Моя голова гудела. Я прикусил себе язык. Пахло маслом и древним металлом, ржавчиной. Тихие звуки гонга в ушах не были последствиями шока или падения – где-то далеко пыхтела огромная машина, металл лязгал о металл.
Я поднялся на ноги, напуганный больше, чем когда-либо в жизни, и в ужасе осмотрелся вокруг в поисках зеркала. Точнее, не зеркала, а его изнанки. Здесь должна быть…
Ни зеркала. Ни стены. За моей спиной простиралось красное помещение, с обеих сторон заканчивающееся высокими, затянутыми паутиной грязными окнами, покрытыми пылью, которую долгие годы и дождь местами превратили в грязевые потеки.
Не в Канзасе, и не в Норскоте, и вообще не в чертовом знакомом мире.
Тут в моем мозгу всплыла сказанная Лун фраза. Я громко расхохотался, недоверчиво потряс головой.
– Я вне Игры, – вслух сообщил я. Мои слова канули в пустоту, в биение далекой машины. Я поднял голову, расширил глаза, глубоко вдохнул и как можно громче проорал: – Подсказку!!!
Ничто не шелохнулось в гулкой тишине. Далекая машина продолжала свои пыхтящие удары, словно там билось ее, машины, сердце, размеренно, постоянно, и через некоторое время ухо и мозг переставали слышать это биение. Я со злостью пнул обутой ногой грязную половицу, потом вздохнул, вытер голую ступню, обулся и крепко завязал шнурки. Что-то пробежало по стене и застыло, словно геккон. Качнуло в мою сторону усиками, замерло, сорвалось с места.
Я подбежал к стене, и существо рванулось быстрее. Мгновенно адаптировало свою то ли шкуру, то ли панцирь к блеклой краске, но я видел края его тела, когда оно достигло потолка. Я подпрыгнул, ударил рукой, промахнулся. Тварь закатилась в угол и скрылась в маленькой дыре.
Робот.
От этого захватывало дух. Не просто мелкое животное. Это была какая-то разновидность робота.
Я начал смеяться, беспомощно оперся спиной о стену, смех буквально разрывал меня на части. По лицу текли слезы. Я подался вперед, сжимая руками пульсирующую болью диафрагму. Мой ревущий смех отражался от дальних стен, призрачно и погребально, добавляя абсурдности ситуации. В моих легких не осталось воздуха. Я подумал, что сейчас потеряю сознание, соскользнул вдоль стены и уселся на грязный пол.
Каким-то невообразимым образом я очутился в симе. По-другому и быть не могло. Конечно же, я играл в симуляторы по сети, в детстве прошел «Sim City» бесконечное число раз, состоял в воображаемой семье Симов, с трудом пробирался по волшебным просторам Миста, даже провел пару месяцев в «Анархии Он-лайн», мой аватар бродил по городу РубиКа, иногда в роли Доктора, иногда – НаноТехника.
Ничто из этого не было новым, вот что терзало меня. В детстве, я обожал телешоу «Слайдеры», в котором кучка сбитых с толку людей в течение пятидесяти минут (продолжительность каждого эпизода) скользила по извилистым блестящим червоточинам между параллельными мирами. Да, чувак, идея не нова. Однако, насколько я знал, ни один серьезный ученый еще не применил ее к реальному миру. И в последнем выпуске «Nature» ничего не говорилось о том, как величайшая в мире лаборатория, занимающаяся физикой элементарных частиц, открыла дверь в параллельную реальность. Крошечные черные дыры – да, этим в «CERN» [6]6
«CERN» (Conseil Europe$еп pour la Recherche NucleSaire) – Европейская организация ядерных исследований (European Organization for Nuclear Research) – величайшая в мире лаборатория, занимающаяся физикой элементарных частиц; расположена к северо-западу от Женевы, на границы Швейцарии и Франции.
[Закрыть]баловались.
Запутанные квантовые связи между тщательно выстроенными микромирами, возникающие то тут, то там. Но не зеркала, через которые можно пройти. И которые исчезают, стоит тебе оказаться в другом мире. В грязном пустынном мире, населенном умеющей менять цвет робоящерицей, поспешно убегающей, стоит ей тебя увидеть.
Где-то поблизости, взвизгнув, ожил лифт.
Я мгновенно пришел в себя и заметался в поисках укрытия. Ничего подходящего. И, кстати, никаких дверей лифта. Я быстро отступил к ближайшему окну и сквозь коричневые грязевые потеки посмотрел на улицу. Да, это вам действительно не Норскот. То есть, по большим праздникам улочка какого-нибудь захолустного городка действительно могла быть абсолютно пуста. Но вот припаркованные машины никуда бы не делись. А здесь – ни одной. Ни листка рваной газеты, ни конфетной обертки, шелестящей на ветру. Я отпрянул назад, и тут лифт остановился, дверь с шипением открылись. Желтый луч света прорезался в дальней стене, где за секунду до этого красовалось одно из декорированных грязью окон. Trompe I’oeil – обман зрения – любимая архитектурная шуточка, вспомнил я. А из открытых дверей хлынул…
… Поток стремительных тварей: до блеска отполированные консервные банки на тонких паучьих ножках, сегментированные змеи, под цвет пыли, роботы размером с мышь, и кошку, и собаку, и парочка строительных экскаваторов. Некоторые бросились направо, некоторые налево, кто-то помчался к стене и вскарабкался на потолок. Остальные же нацелились прямо на меня.
Я не мог шевельнуться. Мой живот все еще не отошел от приступа истерического смеха, глаза слезились. Я вытер их тыльной стороной ладони и припал к полу. Но твари уже остановились. Выстроившиеся полукругом роботы, очаровательно разнящиеся по форме и размеру, созерцали меня своими фасетчатыми сенсорами, помахивали антеннами, мелькали змеиными язычками, наверное, пробуя из воздуха на вкус моих феромоны и зловония. Одна из тварей громко и отчетливо произнесла:
– Безвредно.
Я остался на месте, готовый к бешеной атаке или быстрому отступлению.
– Рассредоточиться, – раздался женский голос.
Агрегаты не пошевелились, однако по их рядам пронеслась волна торопливой активности. Языки спрятались, усики расслабились. Я всмотрелся в пятно желтого света и увидел женщину лет тридцати, незаметно вошедшую в помещение.
– И кто же ты такой, юноша? – спросила она, беззаботно приближаясь ко мне, словно я не мог представлять никакой опасности. Практичные туфли, короткая стрижка, ничего не добавлявшая и не убавлявшая от ее внешности. Широкие каблуки звонко цокали в воцарившейся тишине. Ее карие глаза изучили меня, но не обнаружили ничего примечательного. – Мальчик, ради Бога, расслабься! Я спросила, как тебя зовут, – ее акцент оказалось непросто охарактеризовать. Похоже на европейца из высшего общества, много лет прожившего на Западном побережье США.
Я прочистил горло и протянул руку:
– Зайбэк. Август Зайбэк. Женщину передернуло.
– Не смешно, – она не подала мне руки. Уголки ее рта поползли вниз. – Кто ты такой и как ты сюда попал?
Я выпрямился:
– Я сказал вам свое имя. А кто вы такая?
– А я сказала, что не верю тебе, ты, дерзкий мальчишка. Как тебе отлично известно, я – Рут, – если она ожидала изумленной реакции, то явно ошиблась. Я продолжал сверлить ее глазами. Женщина слегка нахмурилась: – Рут Зайбэк.
– О, – я уставился в пол, покачал головой. – О. Женщина отвернулась от меня и с небрежной злобой
бросила:
– Возьмите его, детки. Только без шума.
Умопомрачительно быстро аксминстерская [7]7
Аксминстер – маленький городок в восточной части Девона, Англия, славящийся своими коврами с великолепными узорами.
[Закрыть]змея свернулась в клубок, затем бросилась на меня. Я отшатнулся, но ее голова уже проникла мне в рот. Тварь, конвульсивно подергиваясь, обвила мой подбородок, шею, плечи – не сильно, но крепко. Я закашлялся, отчаянно втянул носом воздух. Ощутил, как закрываются носовые проходы, прекращается доступ кислорода. Попытался вцепиться в робота руками, но на них уже повисла дюжина лязгающих механизмов размером и весом с крысу. Я покачнулся – и только этого и ждавший экскаватор захватил мою ногу своим ковшом, чуть подавшись назад. Я впал в ярость, мне было вовсе не до смеха. Что-то цапнуло меня за правую лодыжку. С хрипом всасывая воздух, я пнул тварь; в ответ она прицепилась ко мне и скользнула в ботинок. Когда моя нога снова опустилась на пол, ботинок рванулся вперед, словно я ехал на коньках.
Тридцатилетняя женщина с невероятным именем уже была на полпути к лифту, ее короткие волосы стояли дыбом, твидовая юбка библиотекарши слегка покачивалась. Она не оглядывалась. Робозверинец тащил меня за ней – одна нога едет сама, другая зажата в катящемся ковше. Мне на глаза наворачивались слезы ярости и отчаяния. Мы вошли в лифт, остаток роботов втянулся внутрь, аккуратно выстроившись вокруг нас, словно исполняя цирковой трюк.
– Домой, – приказала Рут Зайбэк.
Наверное, это было даже хорошо, что роботы держали меня, иначе я бы упал. Лифтовая кабина резко скользнула влево.
Меня поместили в удобное кожаное кресло цвета сливочного масла, в симпатичной, довольно нейтральной гостиной в апартаментах Рут – или как это там называлось. Невидимое устройство играло что-то скачущее и бессвязное авторства… эээ… Алана Берга [8]8
Берг, Алан (Alan Berg) (1934—1984) – ведущий либерального радио-ток-шоу на еврейской радиостанции в Денвере.
[Закрыть] – я узнал его благодаря репертуару Ицхака. Змея убралась из моего рта, оставив язык и губы высохшими, покрытыми какими-то волокнами. Я попробовал выплюнуть их, однако меня неправильно поняли.
– Со мной эти дурные привычки не проходят, молодой человек.
– Воды, – попросил я. – Пожалуйста?
Большая часть машин скрылась, но я оставался обездвиженным – ноги сцеплены друг с другом, руки крепко прижаты к мягкой коже кресла. Рут кивнула, и моя правая рука оказалась на свободе. Я достал носовой платок, высморкался, прокашлялся.
– Принесите ему чего-нибудь попить.
В конечности болтавшейся поблизости высокой тощей штуки мгновенно оказался высокий тощий стакан искрящейся минеральной воды. Я сделал большой глоток. Пузыри газа ударили мне в нос. Я поперхнулся и снова закашлялся, поставил стакан.
– Ты ел? Я как раз собиралась пообедать. Можешь составить мне компанию. Отпустите его.
Я растер лодыжки, осторожно встал. Открытые стеклянные двери вели в просторную комнату, где был стол, на котором красовались желтые и голубые цветы в хрустальной вазе, графин с белым вином, свежий салат из морепродуктов в огромной деревянной чаше и прикрытая тарелка, испускавшая ароматный пар. Торопливые твари достали второй набор столовых приборов и разместили на дальнем конце стола, рядом с салфеткой в слегка потускневшем серебряном кольце. Я понял, что действительно ужасно проголодался, если это, конечно, не являлось последствиями пережитого испуга. Ненавижу начинать день, хорошенько предварительно не позавтракав.
– Спасибо, нет, – ответил я. – Я завтракал всего пару… Стул выдвинулся сам собой. Рут кивнула мне на него:
– Сядь. Я не собираюсь есть одна, пока ты здесь, а деть тебя больше некуда. Что ты имеешь в виду под «только что позавтракал»? Уже за полдень, ты что, один из этих лежебок, которые тратят на лень лучшие годы своей жизни? Положите ему салата и парного риса.
Я заглянул в чашу, выстланную складчатыми листьями салата, вмещавшими в себя холм из очищенных королевских крабов, кубиков омара и чего-то, напоминавшего кусочки белой рыбы, с мелко нарезанными помидорами. Пахло французским соусом. Суетливая, скользкая еда лежала на тарелке прямо передо мной. Мой стакан был полон бледно-золотистого шардонэ. Держа вилку, точно регулировщик – палочку, Рут всем своим видом демонстрировала, что ждет только меня. Я подумал, не помолиться ли – просто чтобы посмотреть на ее реакцию – однако отказался от этой мысли. Насколько я понимал, она сама была Богом.
– Полагаю, вы не австралийка, – заметил я. Морепродукты оказались великолепны, и я сосредоточенно занялся ими.
– Святые небеса, надо полагать, нет! – Рут резко дернула головой. – Ах вот оно что, это объясняет варварский акцент, – она сделала два быстрых, сдержанных глотка. – Не сомневаюсь, ты и твои хозяева понимаете, что грубо нарушили Соглашение.
Что? Я попробовал вино, которое оказалось превосходным.
– Извини, я…
– Это дело рук Марчмейна, – размышляла Рут.
Я потряс головой, мой рот был набит омаром и коричневым рисом, выпаренным до пушистого великолепия.
– Тогда Джулса, – я моргнул от неожиданности. – Ага! Мерзавец! Любопытный вонючий трус – тут Рут Зайбэк самым непостижимым образом улыбнулась. Пожала плечами и самодовольно вскинула голову. – Ну что ж. Ешь, «Август», кто бы ты ни был, – в ее голосе отчетливо слышались кавычки. Возможно, эта женщина и приходилась мне родственницей, однако не проявляла излишней сердечности, не говоря уже о сестринских чувствах. Даже под угрозой смерти я не смог бы догадаться, «что за дерьмо она вбила себе в задницу», как выражаются чикагские детишки. – Быть может, ты предпочел бы доброе бургунди или чего-нибудь покрепче? Ром, например? Нет никаких причин, почему бы приговоренному не насладиться хорошим обедом.
Каждое сухожилие в моем теле жаждало вскочить из-за стола, опрокинуть стул, выбежать из комнаты. Или, если до этого дойдет, атаковать женщину, созерцавшую меня со странным, опасным весельем в глазах. Но долгие месяцы военных тренировок проявили себя, я остался на месте, стараясь дышать как можно глубже и спокойнее, и даже разжал пальцы, судорожно вцепившиеся в рукоятку столового ножа.
– Я не знаю никого из этих людей, мадам Зайбэк.
– Мисс, – поправила она. – Я не потерплю феминистской чуши за моим столом. Не лги мне, мальчик, ты знаешь Джулса.
Я начал расслаблять застывшие мышцы спины.
– Если быть точным, то нет. Но я был сегодня в церкви, где читал проповедь преподобный Джулс. Я искал Тэнзи. Вы знаете, что произошло с моей тетушкой?
Рут с фырканьем пропустила мои слова мимо ушей.
– Снова напялил на себя воротничок! Он всегда питал отвратительную страсть к святым ритуалам. Точно так же, как и Аврил, – она снова посуровела. – Факт остается фактом, сейчас ты признаешься, что вы с ним грубо нарушили Соглашение. Если я захочу, то вполне могу тебя уничтожить, – она сделала паузу, и я снова судорожно моргнул, мой пульс выбился из-под контроля, несмотря на все усилия. Прежде никто никогда не угрожал моей жизни в буквальном смысле. Через долю секунды Рут добавила: – Если бы захотела. Однако я от моего права отказываюсь… в данном конкретном случае. Ешь свой обед, мальчик. Я не собираюсь мешать тебе.
Я пожал плечами – кровь тяжело стучала у меня в ушах – схватил за хвост сочную креветку и высосал ее. Рут обернулась и через плечо сказала, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Дай мне эту сволочь Джулса.
Снова раздался тот звук, который я слышал прошлой ночью; у меня по коже побежали мурашки. Словно что-то рвут, словно ты сел в прогнившее парусиновое кресло, и оно под твоим весом расползлось, уронив тебя на землю. Такое случилось один раз с сумасшедшим Даверсом, все тогда смеялись, точно идиоты. В середине гостиной, на дальней стороне стола, открылась дыра, через которую вплыли пары фимиама. Свечи в серебряных подсвечниках над дубовым алтарем с простым деревянным крестом внезапно задымили и оплыли. Преподобный Джулс, в натуральную величину, озадаченно посмотрел на нас и жестом театральной снисходительности воздел правую руку с кольцом, до запястья затянутую в черное. Его рот только начал раскрываться, а я уже пришел в движение, вцепился руками в край стола, запрыгнул сначала на свой стул, оттуда на стол, пересек его двумя сокрушительными скачками – и уже видел, что невероятное окно в никуда – быть может, в мой собственный мир – расположено слишком высоко, чтобы достать до него.
– Твою мать, – высказался я, набрал в легкие побольше воздуха и, будто австралийский футболист Рулз, летящий за вращающимся мячом через спину своего собрата по команде, впечатался тяжелыми ботинками в плечи Рут Зайбэк – по ботинку на каждое плечо – используя ее в качестве точки опоры. Когда она пригнулась под моим весом, я услышал холодный голос Джулса:
– Закрыть Schwelle, – и полный ярости визг Рут:
– Отклонить в…
На этом ее голос оборвался, потому что я пролетел-таки за порог – и упал в голубой пруд, заросший водяными лилиями, а с берега на меня смотрела женщина в торжественных одеяниях, чем-то похожая на Рут, чем-то – на мою мать, а чем-то, быть может, и на меня, смотрела, широко раскрыв зеленый рот, а потом я с шумным всплеском ударился о воду, барахтаясь и захлебываясь, и болезненно задел рукой что-то на дне. К тому моменту, когда я пришел в себя и поплыл к берегу, окно исчезло.
Женщина сердилась:
– Эмбер, немедленно вылезай оттуда, ты, урод! – потом она пристально всмотрелась в мои барахтанья. – Черт возьми, да кто ты такой?
Я лучезарно улыбнулся:
