Текст книги "И восходит луна (СИ)"
Автор книги: Дарья Беляева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
Глава 12
Грайс просыпалась медленно, сознание оставалось, как непроявленная пленка – голоса, запахи, ощущения – все было тусклым, темным. И Грайс не была уверена в том, что хочет приходить в себя. События предыдущей ночи всплыли в ее голове сразу, но некоторое время не вызывали у нее совершенно никаких чувств.
Она была где-то, не совсем понимала, где, она очнулась после лихорадочного, медикаментозного сна.
– Я же вижу, что ты проснулась, – раздался голос над ней. Искаженный голос Джанны. – Не делай из меня дурочку.
– Сейчас. Прошу прощения, – пробормотала Грайс. Она открыла глаза, ожидая увидеть ту же безликую маску. Но над ней стояла рыженькая Лайзбет. На ней были очки в аккуратной оправе, рыжие волосы собраны в высокий хвост. У ее губ был микрофон, и когда она говорила, то будто целовала его.
Грайс почувствовала, что руки и ноги ее прикованы к кушетке. Она дернулась, но кожаные ремни держали ее крепко.
– Джанна? – спросила Грайс.
– Лайзбет, – сказала она, убирая микрофон ото рта. Она нахмурилась. Ее светлые глаза смотрели с обидой, и Грайс никак не могла понять ее источник. Наконец, Лайзбет подняла руку. На ладони у нее был сломанный, раздавленный маячок – путь Грайс отсюда.
– Ты ведь не думала, что я – идиотка? – спросила она.
– Не думала, – честно сказала Грайс. – Я вообще не думала, что это ты.
Во рту было горько, хотелось пить.
Лайзбет бросила сломанный маячок на пол, раздавила его каблуком. У нее, в отличии от других диких девочек, на ногах были берцы.
– Я отследила, откуда шел твой звонок. И я отследила сигнал маячка.
– Так ты из тех гениальных хакеров, которые взломали сеть ФБР?
Лайзбет хмыкнула.
– Я там была не одна.
Она снова задумчиво проехалась каблуком по маячку, а потом достала из кармана платья маленькое зеркальце. Она поднесла его к Грайс, и Грайс увидела себя – обычную себя.
– Ты слишком далеко от твоей божественной подружки. Но кроме того, иллюзии не действуют, если в них не верить. Зря ты хотела меня обмануть.
Грайс слышала в ее голосе что-то похожее на грусть. Она снова попыталась дернуться, но не вышло. Грайс увидела, что на ней белое платье, такое же, как и на Лайзбет.
– Ты хотела попасть сюда – ты попала. И послужишь нам, как и обещала, – сказала Лайзбет.
Грайс облизала пересохшие губы, как же хотелось хоть глоток воды.
Грайс осмотрелась, вернее предприняла такую попытку. Голову запрокинуть тоже было нельзя – ее шею фиксировал еще один ремень. Комната была просторной, похожей на медицинский кабинет и, соответственно своему сходству, очень чистой. Грайс видела стеклянные шкафы с инструментами, чувствовала горький запах лекарств.
– Где я? – спросила Грайс. Ей казалось, что теперь Лайзбет может сказать ей все – без страха.
– В месте, которое ты можешь назвать своим домом на ближайшие девять месяцев. А потом ты умрешь. Тоже здесь.
Лайзбет села на стул рядом с кушеткой Грайс, наклонилась к ней, как к близкой подруге, которой хотела сообщить какой-то секрет.
– Мы с тобой проведем здесь, вместе, еще очень много времени. Мы с тобой познакомимся очень близко, и я все тебе расскажу. А ты поможешь нам. Ты ведь нам поможешь? Хочешь пить?
– Да, пожалуйста.
Лайзбет отошла куда-то в сторону, Грайс не могла повернуть голову ей вслед. Она услышала ток воды. Лайзбет вернулась с пластиковым одноразовым стаканчиком в руке, поднесла его к губам Грайс.
– Ты – наша надежда.
Она дала Грайс лишь смочить губы, остальное выплеснула ей на лицо.
– Шлюха! Ты могла бы и не попасть сюда! Ты ведь мне даже понравилась.
– Мне очень жаль, что я доставила тебе столько неудобств, – сказала Грайс. – Но может быть мы поговорим в более спокойной обстановке.
– Нет уж. Госпожа велела оставить тебя закованной. Слухи о твоей беременности правдивы.
Лайзбет чуть нахмурилась. Теперь она вовсе не казалась Грайс девчонкой с улицы, как в прошлый раз. Эта девушка взломала сайт ФБР, эта девушка пыталась ее убить – в ней не было вообще ничего обычного.
– Вы меня просто порезали или взяли анализ на хорионический гонадотропин, – хмыкнула Грайс. Транквилизатор делал все мысли медленными, зато очень и очень спокойными.
– И то и другое, – сказала Лайзбет. – Наши девочки – мастера на все руки. Но интересно иное. Твоя неуязвимость. Мы узнали о ней случайно. Прокол на коже, когда я взяла у тебя кровь, просто исчез, будто и не было его. Мы думали убить тебя в прямом эфире, расстроить твоего муженька. Но Госпожа сказала, что это нам на руку, сказала тебя оставить. Представь, что было бы, если бы люди были бессмертны. Силы богов не так уж страшны, невозможность с ними сражаться исходит не оттуда. В первую очередь мы – смертны, мы превращаемся в прах, если сквозняк подует не с той стороны. Не буквально, конечно. Но нам не хватает стойкости, чтобы сражаться.
Лайзбет ласково улыбнулась Грайс, в глазах ее заплясали огни, делавшие ее лицо очень красивым. Грайс впервые стало жутковато – от ее вида.
– Твоя кровь может стать для нас спасением. Для всего человечества. Боги ведь не зря ревностно оберегали этот секрет.
– Здорово, – сказала Грайс. – Но меня будут искать.
– И не найдут.
Грайс постаралась приподняться, вышло не очень внушительно. Она прошипела, стараясь казаться более угрожающей, как какое-нибудь глупое животное.
– Ты не представляешь, на что способна моя семья.
Лайзбет тихо засмеялась.
– О, прекрасно представляю. Потерять двоих своих членов за одну ночь – вот на что способна твоя семья. Покурить хочешь?
Она вставила Грайс в рот сигарету, подкурила ей. Лайзбет позволила ей затянуться и отняла сигарету от ее рта, сама вдохнула дым.
– Двоих? – прошептала Грайс. – Кто еще?
Ноар? Лаис? Они мертвы? Ее бросило в дрожь. Лайзбет прошлась пальцами по лбу Грайс.
– Все живы. Пока. Невеста Дайлана будет нашим первым экспериментом с твоей кровью. Госпожа одобрила это.
– Что еще за госпожа?
– Ты увидишь ее в свое время. Не надо торопиться. Тебе некуда больше спешить. Знаешь, я ведь даже могла бы убить тебя. Вырезать твою матку. Детеныш остался бы в вечном стазисе, а ты умерла бы. Но я не буду этого делать.
– Я могу дать тебе гораздо больше, будучи живой? – сказала Грайс не совсем уверенно. Скорее уж спросила. Лайзбет казалась ей безумной, опасной, ей не стоило доверять, все ее слова слишком легко могли оказаться ложью.
– Можешь. Я даже не жалею, что не убила тебя тогда.
– Это очень приятно, – сказала Грайс. – Спасибо большое.
И вдруг Лайзбет подалась к ней, ее пальцы скользнули за ткань платья, вцепились ей в бедро.
– Шлюха для шайки развращенных недолюдей. Вы там все трахаетесь, да? Тебя все они трахали? Ты предала людей, свой вид, меня тошнит от тебя.
– Мне очень жаль, – вежливо сказала Грайс. Она не знала, что еще добавить. Ситуация была такой абсурдной, что Грайс засмеялась. Смех клокотал в ней, как кашель, и ремень, впивающийся в шею, душил ее сильнее, когда она дергалась, заливаясь в истерике.
Пощечина обожгла щеку.
– Извини пожалуйста, – сказала Грайс. – Я не удержалась. Все это звучало так смешно и дико. Я не хотела тебя обидеть. Хотя ты и хочешь выкачать из меня всю кровь. Ты правда устрашающая. Просто иногда я не могу справиться с собой.
Лайзбет засмеялась тоже – весело, будто они были знакомыми, только начинавшими узнавать друг друга, будто они могли стать друзьями и уже начинали друг другу нравиться.
– А ты довольно чокнутая.
– Ты увидишь, какая я чокнутая, если не дашь мне флуоксетин.
– Звучит, как угроза.
– Да, но на самом деле я просто начну плакать.
Они обе улыбнулись. Грайс чувствовала себя очень странно – она не могла понять всей чудовищности своего положения из-за транквилизатора. Ей казалось, будто и это поправимо, причем как-то очень просто.
Лайзбет снова дала ей затянуться сигаретой.
– Мне жаль, что ты на другой стороне.
Грайс выпустила дым к потолку. Она сказала:
– Я не думаю, что это война.
– Никто не думает, – коротко сказала Лайзбет. Ее нервные руки метнулись к хвосту, перетянули копну ярко-рыжих волос. – Если бы не Госпожа, я бы никогда не подумала, что мы можем не только прятаться. Прятать свою ненависть, себя, свою жизнь. Госпожа научила меня нападать.
Сейчас, подумала Грайс, по законам жанра Лайзбет должна была рассказать свою слезливую историю. Нужно было вежливо выслушать ее и посочувствовать.
– Знаешь, что ждало тебя и твое дитя там, дома? Знаешь, что бы сделали с ним при рождении?
– Знаю. Отрубили бы голову, чтобы доказать, что этот ребенок – божественной крови и превосходит смерть. Чтобы доказать, что он не похож на меня. Не человек.
Грайс хотела добавить что-то еще, но нахмурилась.
– Ты из жреческой семьи?
Лайзбет хмыкнула:
– Ни хрена. Эта дрянь обошла меня стороной. Но моя мама – была. Сбежала с отцом – досрочно. Ее даже не выбирали. Божественные мальчишки были тогда еще божественными малявками. Но Ионатан приказал найти маму. Я думаю, он ее самолично сожрал. С него бы сталось. Мне было десять, когда ее нашли. Он ее забрал. А про папу моего ты и так знаешь. Я думаю, поэтому Дайлан и выбрал его – из других преступников. Они очень мстительные твари.
Какая печальная история, подумала Грайс, маленькая девочка, потерявшая родителей, мстит врагу, который заведомо сильнее нее. Грайс прониклась к ней чем-то вроде уважения.
– А ты? – спросила вдруг Лайзбет. – Неужели с тобой все так просто?
– Со мной все очень просто. Кроме того, что я родилась в Юэте. Там все довольно сложно, особенно с ирригацией.
– Почему ты такая смешная? – спросила Лайзбет. – Мне будет так жаль тебя мучить.
– А тебе обязательно это делать?
Лицо Лайзбет приобрело задумчивое выражение. А потом она сказала:
– Да. Ты носишь внука убийцы моей матери. Я хочу сделать тебе больно.
– Я бы не сказала, что это особенно справедливо, – протянула Грайс. Даже сейчас ей было стыдно перед Лайзбет, она должна была сказать ей что-то, поддержать беседу и каким-то образом выбраться отсюда, но вежливые, участливые слова в голову упрямо не шли.
Давай же, Грайс, ты нашла их даже для Ноара на единственный день рожденья, когда он пригласил тебя.
От мучительных раздумий Грайс отвлек звук шагов и надсадный, немилосердный скрип каталки. Дикие девочки, лишенные лиц, катили перед собой каталку со спящей Маделин. Даже во сне она была прекрасна. Впрочем, очень скоро, прекрасную Маделин вывезли из поля зрения Грайс. Она успела заметить, как дикие девочки метнули испуганные взгляды в сторону Лайзбет, но она вытянула руку, махнула им.
– Спокойно, девчонки, никто отсюда не выйдет, снимайте маски, если вам жарко.
Они судорожно мотнули головой, напомнив Грайс медсестер из «Сайлент Хилла». Да уж, будь Аймили сейчас рядом, она бы прыгала от радости и, возможно, даже сфотографировала пару кадров для своего гиковского инстаграмма.
Грайс попыталась развернуть голову к Маделин. Ее перекладывали с каталки на кушетку, пристегивали ремнями.
– Это твоя подруга? – спросила Лайзбет.
Грайс только осознала, как мучительно она пыталась повернуть голову. Ей хотелось увидеть Маделин, посмотреть, в порядке ли она.
– Она жива, – сказала Лайзбет. – А теперь ты ответь на мой вопрос.
Грайс не знала правильного ответа, а в таком случае вежливо говорить полуправду.
– Мы хорошо общаемся, – сказала Грайс.
– Интересно, – кивнула Лайзбет. – Вы близки?
– Весьма.
– Вы станете еще ближе. Вы разделите, буквально, самое дорогое.
Грайс едва не засмеялась снова от того, что ей на ум пришла реклама «Кока-колы». А потом она поняла, что именно разделит с Маделин. Кровь. И Грайс не знала, как это отразится на ней и на самой Маделин.
– Не думаю, что она станет бессмертной надолго, – продолжала Лайзбет. – Но если бы мы могли даже в ограниченных количествах использовать твою кровь, это стало бы звездным часом для Бримстоун.
– Вы уже подумали, как распорядитесь этим сокровищем? – подала голос Маделин. Она говорила хрипло, насмешливо. Транквилизаторы явно повлияли на нее минимально. А может она и вовсе была просто пьяная. С нее бы сталось.
– Заткнись, сука! – рявкнула вдруг Лайзбет.
– А ты злобная, подруга. Я ожидала кого-то вроде убежденных коммунистов, а не сборище девочек из фильмов ужасов.
Маделин говорила так же вальяжно и нагло, как обычно. Грайс сочла своим долгом предупредить.
– Она не чурается рукоприкладства.
– Да ладно? Может нас и на дыбе пытать будут?
Голос у Маделин был самый жизнерадостный. Грайс вдруг представилось, что они вместе просто отправились в путешествие и теперь, как настоящие подруги, разбирали вещи в отеле и жаловались на происходящее.
А может у них и кондиционера нет? И все такое прочее. И где конфетки на подушках?
Грайс почувствовала, что сознание снова уплывает. Маделин в ее воображении, мучительно-светлая, заходилась смехом.
– И вот это – Виенна? Посмотри в окно, милая.
– Что там? – спросила Грайс. – Прекрасный голубой Дунай?
– Нет, Грайси, это не Дунай.
Они засмеялись, и Маделин села на кровати, пахнущей чистыми простынями.
– Ну что, пойдем гулять? Ритц-Карлтон, конечно, лучшее место на земле, но я предпочитаю более активный отдых.
Маделин помолчала, глаза у нее стали серьезные, а потом она добавила:
– И не отключайся, Грайси, мы в большой беде. Открой-ка глазки.
Грайс резко дернулась, пытаясь вскочить с кровати, и окончательно пришла в себя.
Лайзбет теперь сидела около кушетки Маделин, Грайс слышала ее голос.
– И стоит тебе хоть пискнуть, – говорила Лайзбет. – Я пущу тебя в расход. А твою голову я пришлю твоему любимому.
– Ему понравится, я уверена.
Маделин, казалось, вообще не знала страха. Грайс почувствовала, как сильно она восхищается Маделин, ее спокойствием и насмешливой злостью. У нее будто бы все находилось под контролем. И Грайс на секунду подумала: а что если все и вправду под контролем? Она ведь хотела сюда попасть.
– Вижу, вам хочется поболтать, – сказала Лайзбет. – Тогда я вас оставлю.
– Спасибо, – сказала Грайс. А Маделин засмеялась:
– Прекрати, ты же не настолько хорошая девочка, да?
– Есть вечные ценности, такие как вежливость, – убежденно сказала Грайс.
– Только не забывайте, девочки, вы в плену, а не в баре.
– Забыть будет сложно – здесь же не наливают, – сказала Маделин. Но как только они остались одни, голос ее изменился.
– Ты в порядке? – спросила она.
– В относительном. А ты?
Маделин помолчала, судя по звукам, она поерзала на кушетке.
– Могло быть и лучше, – постановила она. – Я ожидала, что меня принесут в жертву в лесу или что-то вроде того. Очень неосмотрительно с моей стороны, правда?
Маделин засмеялась, голос у нее был звонкий, красивый, даже сейчас. Она не была расстроена. Грайс не боялась – у нее было еще много времени, но почему не боялась Маделин?
– О, да прекрати, я даже не вижу твоего лица, этот вопрос просто витает в воздухе. Потому что худшее, что может со мной случиться – я умру. Зато посмотрю на хваленый Бримстоун. Изнутри.
Грайс вздохнула. Маделин была совершенно чокнутой. А потом Грайс вспомнила собственный ажиотаж – да ей хотелось здесь оказаться. Никогда в своей жизни она не была так близка к чему-то настолько чудовищному, опасному и при этом человеческому. Она никогда прежде не видела безумцев, которые пошли против богов. Бримстоун, без сомнения, событие века. Сама история обращала течение свое в иное русло, и Грайс плыла по этим непослушным волнам.
– Так что будем делать? – спросила Маделин. – У тебя наверняка есть план, ты же была отличницей в школе или вроде того.
– Я думала, это ты – адреналиновая наркоманка, и умеешь выбираться из любых ситуаций.
– Разве не ты заколола себя как римский патриций у нас дома? Бессмертная Грайси решает, что нам делать.
– Ты сама привязалась, я вообще хотела идти одна!
– И что бы ты сейчас делала – одна?
– Примерно то же самое, только без упреков!
Грайс и не заметила, как разозлилась, как обе они разозлились.
Она замолчала. Лучшим выходом, без сомнения, было втереться в доверие Лайзбет, уговорить ее отстегнуть ремни, а потом броситься на нее. Грайс была прочнее, она без сомнения победила бы, вырубила бы ее. Затем можно было бы взять нож или скальпель, освободить Маделин, а вот что делать потом Грайс не знала.
Однако любое действие требовало изначального условия – благоволения Лайзбет. Грайс отчего-то очень сомневалась в ее милосердии. Она сказала:
– Я не надумала ничего, кроме как быть милой. Твои планы?
– Думаю, комната прослушивается, поэтому умолчу.
Грайс казалось, что Маделин рада. Не так, как был бы рад Ноар, а совсем по-иному, по-мазохистки рада. Грайс почувствовала раздражение. Маделин могла сидеть сейчас дома и пить, как она и предпочитает проводить время, но вместо этого она задевает Грайс, которая, как квази-богиня, еще и должна пытаться спасти их.
– Я на тебя немного обижена, – сообщила Грайс.
– О, правда? В таком случае не переживай, я скоро умру.
Но ведь не могла же она и в самом деле поддаться просто так, безо всякого умысла. Грайс ощущала глухое, злобное ворчание внутри оттого, что Маделин не хотела говорить, почему она здесь. Впрочем, если Маделин считала, что комната прослушивается, вряд ли умно было бы откровенничать. Но вела она себя глупо, развязно и совершенно безрассудно. Наконец, Грайс поняла, что именно вызвало в ней такую обиду – она переживала за Маделин, Маделин добровольно заставила Грайс переживать за нее. Время проходило в молчании, и, наконец, Грайс прошептала:
– Прости меня. Я не хотела тебя обидеть.
– Да мне плевать, – сказала Маделин. – Не мешай, я пытаюсь помедитировать.
– Что?!
– Это снижает тревожность.
– Да что ты несешь, Маделин?
– Помолчи, милая.
И Грайс замолчала, послушавшись сладости ее голоса. Что-то внутри нее кипело, и ей казалось, будто сейчас оно взорвется, с отвратительным треском разорвав ее наполненное кровью сердце. А потом Грайс снова испытала это ощущение, чудовищное ощущение. Она и без того была обездвижена, но в секунду пропала малейшая возможность пошевелиться, ощущение беспомощности нахлынуло на Грайс, затопило ее и заставило задержать дыхание.
Во рту чувствовался привкус крови.
– Эй, девочки, вашей главной надежде очень плохо! Сейчас она может умереть! – крикнула Маделин. Грайс не знала, могла ли она умереть сейчас – обычно женщины умирали на больших сроках, полностью истощенные, но Лайзбет появилась рядом тут же, будто выросла из-под земли.
– Все в порядке. Сейчас мы вколем тебе миорелаксант.
– А мне? Мне необходимо расслабиться!
– Заткнись, шлюха!
– Ты начинаешь меня заводить.
Грайс не почувствовала укола. Секунд через тридцать она услышала, как Лайзбет дает пощечину Маделин.
– Скоро мы начнем. А потом я перережу твою глотку с большой радостью, – прошептала Лайзбет.
Она снова вышла. Грайс почувствовала, как расслабляются мышцы. Она все еще не могла двигаться, но теперь тупая боль и невозможность дышать ушли. Грайс чувствовала, как стекает по губам кровь, ей хотелось слизнуть ее, но она не могла. Глаза защипало, абсолютная беспомощность паралича пугала Грайс намного больше, чем стягивающие руки, ноги и шею кожаные ремни.
– Все будет хорошо, – сказала вдруг Маделин, и в ее голосе даже мелькнули человеческие нотки. Грайс, наконец, смогла двигаться, она задергалась, просто чтобы насладиться этим простым удовольствием. Все текло уже затекло, струйка крови спешила за воротник платья.
В этот момент снова зашла Лайзбет, а вместе с ней другие дикие девочки. Грайс не успела рассмотреть громоздкий инструментарий, который они завезли. Наверняка, это было что-то вроде аппарата для диализа.
– Уж извините, – сказала Лайзбет. – Чем богаты. Но мы успели кое-что подготовить.
– Можно посмотреть? – спросила Грайс.
– Ты и вправду такая наивная девочка? – Лайзбет потрепала ее по щеке. Другие дикие девочки копошились рядом, трогали ее, обрабатывали ей руки, вставляли иглы в вены. Скосив глаза, Грайс могла увидеть длинные трубочки, по которым тянулась, будто сок в чей-то жадный рот, ее кровь.
– Разве это не убьет нас обеих? Я не думаю, что вся моя кровь уже изменена!
– Это может убить ее. Мы посмотрим.
– У нас хотя бы одна группа крови? – спросила Грайс.
– Шанс один из четырех. Но есть еще шанс, что твоя кровь пригодна для переливания ей. Считай сама, если любишь комбинаторику.
Они долго настраивали аппарат, потрескивавший, с нажимом вытягивавший из Грайс кровь. Грайс чувствовала мучительную слабость. Интересно, могло ли их с Кайстофером дитя восстанавливать кровь с такой же скоростью, с которой аппарат выкачивал ее. Грайс слышала, как кровь Маделин капает в подставленную емкость – мерный, гулкий, несоразмерно громкий звук.
– Часа три, – сказала Лайзбет, проверяя настройки прибора. – Молись, Маделин, чтобы у нас вышло. Тогда у тебя будет еще немного времени.
– Я начну прямо сейчас. У меня есть бог, чтобы ему молиться.
Голос Маделин звучал все так же уверенно, будто это не ее кровь капала сейчас вниз с таким мерзким звуком. Трубки соединяли их, как провода, кровь Грайс шла в тело Маделин, медленно, болезненно, покидая саму Грайс.
Лайзбет прошла мимо, щелкнув Грайс по носу.
– Отдыхайте.
Девочки двигались как-то странно, дерганно. И Грайс поняла – они боялись. Отчего они боялись? Грайс и Маделин ничего не могли сделать им. Они были связаны, не представляли никакой опасности, и даже кровь их им больше не принадлежала. А потом Грайс поняла, с отвращением поняла, в них видят их далеких покровителей – Кайстофера и Дайлана. На них обращены страх и ненависть.
Дикие девочки в жутких масках не считали, что Грайс и Маделин люди вроде них самих. Они были функционерами божественной системы. И их спешили оставить.
Грайс истекала кровью, одно ее радовало – условия были намного более стерильными, нежели раньше. Она смотрела в потолок, чувствуя, как ее будто становится меньше, все становилось блеклым, вялым.
– Серьезно? – спросила Грайс. – Ты думаешь, все будет хорошо?
– Абсолютно, – убежденно сказала Маделин. Голос ее звучал вполне бодро. – По крайней мере, у тебя. А теперь, моя сладкая, расскажи-ка мне какую-нибудь сказку. Хочу слушать твой журчащий голос, чтобы знать, что ты не умерла от страха.
– А ты не умрешь?
– Не знаю, сложно сказать, – она засмеялась, и, видимо, дернувшись – зашипела. Грайс впервые поняла, что ей тоже больно. Ей стало неприятно, захотелось помочь Маделин, вытащить из нее иглы, погладить, обнять.
– Говори, – сказала она. – А я попытаюсь поспать.
Голос у нее был жесткий, почти жестокий, как будто она отдавала Грайс приказ на войне, которую они вели только вдвоем. Грайс нахмурилась. Ей хотелось подумать о том, как им отсюда выбраться. Она пробовала дотянуться до ремней пальцами, пораскачивать кушетку, но ничего не вышло, и в голову больше ничего не шло. Наконец, Грайс сказала:
– Хорошо. О чем ты хочешь, чтобы я говорила?
– О своей жизни. Я, между прочим, раскрыла тебе самые сокровенные тайны моего бытия, а о тебе я только знаю, что ты – культистка из Юэты.
– Это моя основная драма.
– Ну, если ты такая скучная, то просто не мешай мне.
Как она умудрялась говорить так спокойно? Она ведь могла умереть через пару часов, но голос ее был свежим и бодрым, как если бы она, отлично выспавшись, готовилась провести весь день на теплом пляже, у кромки лучшего на свете моря. Грайс молчала, слушая ее мерное дыхание, чередовавшееся со звуком разбивающихся капель ее крови. Постоянное гудение аппарата было почти незаметным, шло по самому краю сознания.
Грайс сказала:
– Я родилась и выросла в семье культистов. Мои мама и папа всегда любили Дом Хаоса больше, чем меня и моих сестер. Я была вроде как совершенно одинока, но при этом меня никогда не оставляли в покое. Я участвовала во всех этих глупостях – мессы, "Книги восходов и закатов", жертвоприношения зверушек, собрания верующих, просмотры шоу телепроповедников из Нэй-Йарка. Вся моя жизнь вращалась вокруг культа, но я не была этим, я не была частью этого, я хотела быть больше, чем это.
Маделин молчала и слушала, что было для нее вовсе не характерно. Грайс вдруг почувствовала комок в горле, который побуждал ее рассказывать, никогда прежде она не ощущала ничего такого, будто что-то проталкивало слова через ее глотку.
– Никто не возлагал на меня никаких надежд, у меня не было склонности к работе с людьми, которой обычно посвящают себя члены культа Дома Хаоса, я не любила мессы и ритуалы, меня пугали истории о богах, казнящих кого-то, я не понимала всего этого глобального Стокгольмского синдрома вокруг богов. Почему они живут с этим? Что заставляет их проповедовать верность богам? Почему им не кажутся чудовищными все эти истории? У меня не было ответа на все эти вопросы. Даже так: ни на один вопрос никакого ответа. Я просто жила в этом, позволяла запирать себя в темной комнате на время месячных, отказывалась от еды в полнолуние, бичевала себя и пророчествовала вместе с сестрами на праздниках – это было частью моей жизни. А потом я пошла в школу, и там все было по-другому. Другие люди после работы приходили и смотрели телевизор вместе со своими детишками, ехали в кафе, пить сверхсладкие молочные коктейли с растительными жирами или гуляли в парке. Там были другие дети, с велосипедами, конфетами, живущие в высоких домах без месяца над ними, играющие в компьютерные игры, одевающиеся в любые цвета. И я совершенно не знала, как с ними быть.
Грайс показалось, что Маделин засмеется – прямо сейчас. Но Маделин молчала. Грайс подумала, что ей стало плохо, но Маделин дышала размеренно и спокойно. Она что, слушала? Впервые Грайс слушал кто-то, кроме ее психотерапевта.
– У меня перед глазами был Ноар. Мы учились в одном классе. Он будто забывал о том, кто он, переступая школьный порог. Ему все удавалось, все его любили, никто не смотрел на него, как на прокаженного. Он был капитаном футбольной команды, у него были друзья, а я была заучкой с последней парты, которая может спрятаться от мира только за сальными волосами и факультативами. Понимаешь? Я была полной противоположностью Ноара. Я была неудачницей. И это всегда то, кто я есть. Я сбежала, самым позорным образом, сразу после выпускного. А они едва это заметили – у них не было насчет меня никаких надежд. Я никогда, никому не была нужна. Я всюду лишняя. Я даже сама себе – лишняя. У меня никогда не было желания сильнее, чем чтобы меня никогда не было.
Грайс замолчала. Теперь ей было все равно, слушает ее Маделин или нет.
– А знаешь, что самое забавное? Что я на самом деле в себе ненавижу? Никакая я не несчастная барышня, страдающая от застарелых травм. Ничего со мной не было такого, что могло бы повредить мою хрупкую психику. Я страдала ни от чего, я страдала, и не могла остановиться. Вот за что я себя ненавижу! Грайси – слабачка, Грайси и не достойна лучшего, потому что не заслужила этого. Грайси ломается от ветра, Грайси ни в чем никогда не уверена, Грайси не может стать близкой никому, потому что боится людей, Грайси ненавидит свою семью, Грайси ненавидит себя, Грайси чокнутая, но, самое главное, самое мое любимое – у малышки Грайси нет для этого ни малейшего повода! Она выдумала себе миллион страданий, у нее миллион проблем, но она не имеет на них права. Она просто слабачка, и особенно – сейчас, когда говорит об этом.
Грайс и не заметила, когда начала говорить о себе в третьем лице. Она замерла. Маделин не реагировала.
– Ты жива?! Ты в порядке?
Маделин некоторое время не отвечала, потом сонным голосом выдавила из себя:
– Да. Я хорошо себя чувствую.
Она заснула, поняла Грайс. Никто не слушал ее. Грайс впервые заставила себя говорить, открыла о себе даже больше, чем когда-либо открывала психотерапевту. И все это будучи привязанной к больничной койке в неведомом ей здании, истекая кровью на пару с любимой брата своего мужа.
Было чем гордиться.
Грайс почувствовала, как усталость плещется в ней, переполняет ее, и ей стало очень легко. Грайс ощущала, как из нее уходит кровь, но дело было не в этом. Высказав все это, все эти глупости, она опустела, как будто все силы враз покинули ее.
– Спокойной ночи, – пробормотала Грайс. Глаза закрывались, и она слушала, как мерно гудит прибор, который мог спасти Маделин и мог убить ее.
Интересно, сквозь подбирающийся сон подумала Грайс, а где сейчас Кайстофер?
Обнаружил он, что ее нет или ему сказали? Он переживает? Он придет за ней?
– Спокойной ночи, – некоторое время спустя ответила Маделин. – Только сейчас день.
Она добавила что-то еще, но конец ее фразы потонул в темноте.
