Текст книги "И восходит луна (СИ)"
Автор книги: Дарья Беляева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Они съехали с дороги к туману, стелющемуся с реки. Навигатор показывал, что они почти приехали. В резком, болезненном свете фар, Грайс рассмотрела машину Дайлана. Они подъехали к поросшему, замусоренному, одичавшему берегу реки Харлем. Грайс увидела одинокие товарные вагоны, выглядевшие, как забытая мальчишкой часть игрушечной железной дороги. Наверняка, в них спали бездомные. Грайс об этом читала. В ее родной Юэте бездомных не было, до того там была размеренная жизнь, что всякий, кто не вписывался в нее, вынужден был уезжать как можно скорее. Нэй-Йарк нравился Грайс этой свободой быть кем хочешь, даже неудачником.
Мост был длинный и узкий, пешеходный. Железная конструкция с неизмеримым количеством металлических балок, такая надежная, такая высокая. С другой стороны от железной дороги Грайс видела близко посаженные к берегу многоквартирные дома.
Маделин сказала:
– А знаешь к чему я это все вспомнила?
– Нет, – осторожно сказала Грайс. – Понятия не имею.
Маделин указала на один из домов поблизости – безликую серую коробку.
– Тут я родилась.
Высокие билборды призывали просто действовать с кроссовками "Найк" и любить фастфуд "Макдональдс". Уродливый клоун требовал попробовать новый бургер в ближайшем ресторане.
Дайлан стоял почти у самой воды. Вода была грязная, в свете работающих фар была отчетливо видна бензиновая пленка. Пропавшая река, в которую долгое время сливали химические отходы. А из реки Харлем, все попадало в Ист-Ривер и Гудзон. Пропавшая река, и город пропавший. Здесь это чувствовалось особенно. Сильный, явственный запах грязной земли, мусор, плывущий в мутном течении, далекий шум машин, искривленные деревья. Берег был усеян банками от «Кока-колы» и пива. Грайс захотелось бежать отсюда, как можно дальше. Бежать туда, где Нэй-Йарк яркий, усеянный желтыми такси и дорогими магазинами, быстрый, богатый. Здесь же, в Харлеме, был какой-то отмерший, некротический кусок. И теперь он навсегда отпечатался в голове Грайс, как часть ее города, так резко контрастирующая с Манхэйттеном, где она жила. Ей стало жутко, будто эта унылая грязь могла передаваться дальше, как болезнь. Будто ее Манхэйттен с небоскребами был в опасности, потому что кто-то здесь, в Харлеме, был несчастен.
– О, – сказал он. – Дамы. Как дела?
Он не оборачивался к ним. Взгляд его был устремлен в темноту и вверх. Сначала Грайс не поняла, на что он смотрит. Но потом глаза привыкли к темноте, и Грайс увидела силуэт.
Он возвышался надо всем. Грайс узнала его безошибочно – он был такой белый, что светился в темноте. Кайстофер раскачивался, стоя на парапете над глубокой, широкой рекой.
Дайлан крикнул:
– Братишка, слезай!
И до Грайс донесся голос Кайстофера, громкий, задорный:
– А если я не хочу?
– Хочешь! А то завтра очень пожалеешь об этом.
– Если завтра наступит. У меня закончились лимонные леденцы, и я понял, что больше не хочу жить!
С высоты его голос доносился урывками, но слова оставались различимы.
– Тебе еще есть, зачем жить, брат! – Дайлан приложил руку к сердцу. Выглядело так, будто они играли друг с другом. Будто все происходящее было старой доброй шуткой. Но подойдя чуть ближе, Грайс увидела, что лицо у Дайлана серьезное, бледное, очень взволнованное. Голос, впрочем, оставался веселым.
С высоты до Грайс донесся смех, заливистый, резкий.
– Как и всякое существо, у которого есть психика, я живу только для того, чтобы отодрать свою мать и убить своего отца. Но автолиз плоти моей матери завершен, а отца невозможно добудиться, чтобы убить, если вообще возможно убить. Так что, не укладываясь в рамки фрейдисткой теории, я решил свести счеты с жизнью. Прощай, брат, попрощайся со своей вечно влажной сучкой за меня, я с ней не разговариваю, и прощай, моя милая жена!
Кайстофер раскинул руки, как будто собирался полететь, а потом сделал бесстрашный шаг вперед. Грайс зажмурилась, чтобы не смотреть, как он падает. Она знала, что с Кайстофером все будет в порядке, и все же ее инстинкты вопили об обратном.
Раздался громкий плеск воды, и Грайс открыла глаза. Кайстофер плыл по течению реки, так же раскинув руки. Изо рта он пускал длинный фонтанчик воды. Его белый костюм намок, а красные, клоунские носки казались черными от воды и ночи.
Дайлан ждал. Казалось, Грайс никогда не видела его в более спокойном и гармоничном состоянии. Он был очень сосредоточен. Грайс и Маделин стояли за его спиной, и отчего-то Грайс чувствовала, что это надежно. Он их защитит.
Грайс вдруг поняла, как чувствовали себя люди древних времен. Два хищника говорили друг с другом, пусть на человеческом языке, но сейчас здесь не было место человеку. Грайс чувствовала, как далеко они с Маделин на самом деле. Большие хищники не обращали на них внимания, и оба могли сожрать их, стоило только привлечь их. Чудовищный абсурд, усиливавший иррациональный страх заключался в том, что Кайстофер и Дайлан выглядели как люди, дурачились, в них не было ничего древнего – но именно сейчас их происхождение было очевиднее всего.
Кайстофер лениво перекинул игральные кубики, и небо над ними зажглось северным сиянием. Через пару минут Грайс увидела, как зажглись окна в домах.
– Неплохо, – сказал Кайстофер. – Освежающе! Хочешь поплавать, брат?
– Иди ко мне, братишка. Ты, наверняка, понимаешь, что пожалеешь обо всем, что делаешь сейчас?
– Я недавно трахнул свою молодую жену игрушкой для детей школьного возраста. Ты правда думаешь, что мне есть о чем жалеть?
Кайстофер вышел к берегу. Маделин и Грайс машинально отошли на пару шагов. Дайлан двинулся к Кайстоферу. Они замерли друг на против друга, Кайстофер еще стоял в воде, а Дайлан еще не касался ее носками ботинок.
– И что ты сделаешь, старший брат? – спросил Кайстофер. – Попробуй, и завтра все будет в газетах. Я ославлю себя на весь мир. Я сам себе враг. И тебе я тоже враг! Так что не двигайся, братишка.
– Ты же понимаешь, что можешь разрушить все, к чему стремился так долго? – осторожно спросил Дайлан. Застывшая улыбка у него на губах выражала только озабоченность.
Кайстофер подался к Дайлану, так близко, что, казалось, сейчас коснется носом кончика его носа.
– Ты лишил меня крови, Дайлан. А я хочу крови. Она мне нужна. Мои люди. Мои безумцы. И когда я скажу им, они будут действовать.
Он вдруг засмеялся.
Полная луна сияла над ними будто бриллиант, а северное сияние расцвечивало небо в зеленый и фиолетовый. Эти цвета ложились на их кожу, делали Дайлана и Кайстофера торжественными и жуткими.
– Мне нужна моя кровь. Ты лишил меня этого. Я убивал, и папа не был против. Это моя потребность. Но ты запер меня.
– Для твоего же блага, Кайстофер, – Дайлан протянул к нему руку, но ладонь его замерла в паре сантиметров от щеки Кайстофера.
– А кто у нас решает, что есть благо, кроме Платона, а, братишка? И почему ты решил, что благо для меня? Ты выбрал из двух братьев одного, того, который тебе больше нравился? Интересно, почему? Представь, как мы могли бы сделать это, братик? Фабрика трупов!
Кайстофер облизнулся, а потом вдруг его блуждающий, нигде не находящий покоя взгляд остановился на Дайлане.
– А, стой-ка, стой-ка. Ты выбрал не меня, потому что тебе важно, что будет с людишками, а? Ты слаб, Дайлан. Ты забыл, кто они.
Кайстофер повернул голову, наградил их с Маделин долгим, блестящим взглядом.
– Секс-игрушки, слуги, источники радости и удовольствий. Мы с тобой, красавчик, рождены, чтобы царствовать над ними. А ты позволяешь себе переживать за тех из них, кого я выберу для своей маленькой вечеринки. Глупый братик, ты предаешь свою природу. А я боготворю ее! У меня член стоит, когда я думаю о том, кто мы такие. Ты и моя вторая, так сказать половина, не ты, моя девочка, а я, потеряли представление о том, кто мы есть на самом деле.
Кайстофер вынул из кармана леденец, не спеша развернул его мокрую от воды обертку, лизнул и отправил в рот.
Он высунул язык, и Грайс увидела белую, плоскую, как монета, карамельку с синей, мятной спиралькой внутри.
Дайлан неожиданно взял Кайстофера за воротник.
– Слушай меня, брат. Отец – уснул, его больше нет и не будет рядом. Я не буду позволять тебе то, что позволял он.
– Потому что люди облизывают тебя и носят наклейки с твоим дурацким шоу на бамперах своих машин? – Кайстофер склонил голову набок. А потом Дайлан вдруг зашипел, будто переходил с человеческого языка на язык богов.
– Потому что я – глава Дома Хаоса, и ты будешь слушаться меня, хочешь ты того или нет. Или я заставлю тебя.
Грайс впервые подумала о том, что Кайстофер, сидящий в советах директоров нескольких транснациональных корпораций, являющийся первым за долгие годы республиканским сенатором Нэй-Йарка и обладающий влиянием практически на все правящие круги Эмерики, это младший брат Дайлана, который ведет лево-радикальное садомазохисткое ток-шоу, чтобы себя развлечь.
И пусть у Кайстофера была вся власть над людьми и их ресурсами, которую только можно было представить, пусть у него были связи в высших эшелонах спецслужб десятка самых могущественных стран мира, он был лишь вторым из богов. А первым был бестолковый, смешливый Дайлан. Он был первым сыном Ионатана, и он наследовал Дом Хаоса.
Кайстофер зашипел, говоря на божественном языке, оскалил белые зубы, как зверь. Дайлан зашипел в ответ.
Как странно, они разъезжали на машинах, жили в лучшем пентхаусе Нэй-Йарка, занимались политикой, брали кофе в "Старбаксе", понимали, что такое атомы и молекулы, были ознакомлены с искусством и историей человечества, носили дизайнерские костюмы и смотрели телевизор.
И в то же время, с них разом слетало все человеческое, как только они начинали говорить на своем языке.
Теперь две древние, жуткие твари скалили друг на друга зубы. А потом, в один момент, Грайс даже не отследила, кто был первым, они друг на друга кинулись.
Вцепившись друг в друга, они катались по берегу, на самой кромке воды. Они били друг друга, душили, кусали. Кайстофер схватил ближайший острый камень и проломил Дайлану череп. Все бы закончилось, будь они людьми. Кровь заливала лицо Дайлана, и в свете огромной луны, Грайс видела осколки его черепа и розоватый мозг. Но Дайлан будто не замечал. Он держал Кайстофера под водой, и тот дергался. Он все чувствовал, но умереть не мог.
Их драка была долгой и чудовищно жестокой. Они наносили друг другу повреждения, которые не могло выдержать ни одно человеческое существо. Они были в крови, в грязи, рычали и шипели друг на друга. Грайс и Маделин стояли близко-близко друг к другу. Грайс чувствовала, что Маделин тоже страшно. Что она чувствует это жуткое напряжение, отделяющее их от Кайстофера и Дайлана. Грайс взяла Маделин за руку, и та сжала ее пальцы.
– Тш, – сказала Маделин. – Это игры статуса. Дайлан утверждает свою власть над ним.
Как думала Грайс, столь примитивные импульсы могли управлять столь могущественными существами. В мире наукоемких производств, многомиллиардных СМИ, транснациональных корпораций и безграничных возможностей информации, они оставались дикими тварями.
– Только не думай о том, чтобы из разнимать. Тебя может убить любой из них и даже этого не заметит.
– Вообще-то я не дура, – прошептала Грайс.
– О, ты тоже хочешь подраться? – засмеялась Маделин. Но когда кто-то, Грайс не поняла, Кайстофер или Дайлан, громко зашипел, она отошла от них еще дальше, дернув Грайс за собой.
Наконец, Дайлан оказался сверху. Грайс видела раскрошенные кости его черепа, вытекающую, мерзкую массу его мозга. Дайлан обвил щупальца вокруг шеи Кайстофера. И теперь он выглядел как пианист, который готов начать играть. Его пальцы едва-едва шевелились, чтобы щупальца напрягались сильнее. Жала на концах замерли над зрачками Кайстофера. Грайс почувствовала себя отомщенной за тот случай с иглой.
Дайлан говорил ласково, нежно, будто с ребенком:
– Ты ведешь себя как дурной мальчишка, ты капризничаешь. Все, что я прошу – посидеть дома. Но нет, ты сбегаешь, доставляешь мне массу проблем. Зачем, брат, милый? Ты ведь знаешь, как мы близки. Вся наша жизнь от ее зарождения, протекала рядом. Я пытаюсь позаботиться о тебе.
Дайлан погладил его по волосам, щупальце, тем не менее, напряглось, так что Грайс услышала хруст позвонков Кайстофера.
– Я не хочу делать тебе больно, Кайстофер. Но ты не оставляешь мне выбора, малыш. Я могу снова пытать тебя месяц или два, почти без перерыва, как тогда, чтобы ты кое-что мне пообещал. Так что вернись домой. По-хорошему, милый.
– Хорошо, – неожиданно сказал Кайстофер. Он был как ребенок, который решил перестать капризничать – покладистый, нежный. – Ты прав, братик.
– Что? – спросил Дайлан. Он явно опешил от такой внезапной покорности. Грайс увидела, что игральные кубики снова путешествуют в руках у Кайстофера.
– Дайлан! – пискнула она, но Кайстофер уже подбросил их.
– Может сейчас получится что-то дельное, – Кайстофер запрокинул голову, глядя на северное сияние, глаза его стали совсем светлыми за секунду перед тем, как жала на щупальцах Дайлана впились ему в глазницы.
– Я буду делать это снова и снова, – зашипел Дайлан.
– Пока я не попрошу тебя перестать? – засмеялся Кайстофер. В этот момент Грайс впервые увидела вторую его пару щупалец, вырвавшуюся из-под лопаток Дайлана, пробив рубашку. Жала пригвоздили ладони Кайстофера, но Дайлан не успокоился, пока не протолкнул щупальца глубже сквозь его ладонь, не опутал его руки. Встав, Дайлан потянул Кайстофера за собой.
Кайстофер слизывал языком дорожки крови, идущие от израненных глаз.
– Так нечестно! Мне так не нравится!
– Что он сделал? – спросила Маделин.
– Не знаю! Оживил бумажного дракона в Китае! Совершил обвал цен на нефть! Заставил какого-нибудь юриста танцевать до смерти!
– Попытал счастья, – засмеялся Кайстофер, а потом почти заплакал. – И теперь не увижу, что у меня получилось! Ты мерзкий брат!
– А то ты не привык!
– Но я хочу увидеть!
А увидели Грайс и Маделин. Хотя совершенно не хотели. Грайс бы никогда не поверила, что такое возможно. Она слышала множество историй о могуществе богов и их власти над землей и всем, что на ней и над ней.
Однако никогда эти истории не казались ей не то чтобы правдивыми, а близкими. Будто те далекие времена прошли, а вместе с ними ушла и часть силы богов. Сейчас же Грайс видела, как вздымается река. Вода была как огромный хлыст, она переливалась в свете луны, охватывающем ее, будто целиком. Все произошло в пару секунд, однако время будто замедлилось. Наверное, именно так чувствуют себя люди во время цунами. Стихия, настолько дикая и чудовищная, что сердце замирает, готова разрушить все, что ты знал и любил. А тебе остается только смотреть, и этот взгляд растягивается в вечность. Грайс увидела, как обмелела река, и теперь там, где раньше колыхалась под луной вода, остались только горы мусора на мокрой земле. Река превратилась в забросанную гниющими останками упаковок от фастфуда траншею. А вода, мгновенно, будто очистившись, приняв торжественный, праздничный вид, отпрянула в сторону, будто чья-то рука управляла этим огромным хлыстом. Часть Грайс уже знала, что сейчас будет, зато другая часть не понимала ничего. Грайс будто смотрела фильм, который не имел никакого отношения к реальности. Вода, как в водовороте, беспрестанно крутилась. Грайс думала, можно ли это как-то остановить? И понимала, что она болезненно беспомощна. Она ничего не могла сделать. Водяная плеть толщиной с машину вертелась и над ее головой.
А потом все произошло. С размаху плеть рубанула по домам у берега. Грайс услышала оглушительный звон лопающихся окон, невероятно громкий звук крошащегося под ударом камня и скрип гнущегося железа. Но самое главное – страшный, всеохватывающий шум разбившейся воды.
А потом Грайс увидела, что дома рассечены. Какой это силы должен был быть удар, чтобы пробить камень и железо, весь дом пробить насквозь.
Верхушки домов начали падать, и Грайс поняла, что осколки стекла и железа с легкостью преодолеют расстояние до них. Сверху полилась вода, будто Грайс вступила под душ. Холодная, пахнущая бензином, вода была такой грязной, что за ней ничего не было видно.
– Да! Теперь я пойду домой, Дайлан! Пойду туда, куда ты хочешь!
– Иди на хрен! – рявкнул Дайлан. Все стало как-то очень быстро. Дайлан взял Маделин за руки, потянул за собой, намного сильнее, чем мог бы человек. Грайс вцепилась в руку Маделин. Отстать было все равно, что умереть. Все вокруг заволокло пеленой из грязной воды, лязганьем железа и грохотом камня. Рядом с Грайс приземлялись осколки стекла, куски бетона, куски арматуры, древесины. Наверное, где-то были и бытовые предметы, а может быть и сами люди, без сомнения мертвые. Но Грайс не видела ничего этого. Мир погрузился в полную тьму, пелена воды заслонила единственный источник света – луну. Грайс даже не видела, куда бежит. Она просто не отпускала руку Маделин. Маделин и сама крепко сжимала пальцы Грайс, не давала ей упасть, когда Грайс была готова. Казалось, они бегут целую вечность. Грайс не понимала, сколько времени прошло – пять минут, пятьдесят, пятьсот, пять тысяч? Время слилось в липкий, неразделимый комок, в котором не было ни секунд, ни часов.
А потом до Грайс донесся, наконец, свет луны. Они выбежали к машине Маделин, припаркованной недалеко от шоссе. Отсюда Грайс увидела, что мост, на котором стоял Кайстофер, переломлен, будто хребет какого-то доисторического животного. Ноги Грайс и Маделин были в порезах, но Грайс даже не заметила, обо что они ранились.
Вода теперь была всюду, обезглавленные дома скалились прутьями каркасов. Дайлан усадил Маделин и Грайс в машину, и Грайс думала, почему вокруг такая тишина, где же крики?
А потом крики начались. Люди голосили, звали на помощь, звали полицию, даже маму. Этот громкий, визгливый, будто общий на всех голос, было слышно отовсюду. Дайлан ждал. Маделин сидела за рулем, Грайс сидела рядом с ней, а Дайлан барабанил пальцами по стеклу. Грайс смотрела, как дорожки крови сливаются друг с другом, стекая вниз от ее колен до щиколоток.
– Поедем без него. Что ему сделается? – хмыкнула Маделин. Он сделал это чтобы сбежать и сбежал.
– Нет, – сказал Дайлан. – Теперь он вернется. Он хотел развлечься и развлекся, как никогда. Вы подвергли себя опасности. Я ведь говорил, Маделин, хорошо подумай, прежде, чем приезжать сюда.
– Мы подумали, – сказала Маделин. Но Грайс понимала – подумали они недостаточно.
Спустя полминуты, когда голос толпы, безликий и горестный, стал еще громче и мимо промчались, одна за одной, машины скорой помощи, на дороге появился Кайстофер. Он встал перед машиной, как на трость, оперся на кусок арматуры, склонил голову набок.
– Сейчас я нажму на газ, – сказала Маделин.
– Нажимай, любовь моя!
Грайс ожидала, что Маделин переедет Кайстофера, но он за мгновение перед столкновением, отскочил от машины, будто тореадор, вдоволь подразнивший быка. Кайстофер распахнул заднюю дверь машины, но она уже была на ходу.
– Кайстофер, – прошептала Грайс вместо того, чтобы крикнуть. Кайстофер смеялся, пока Маделин все сильнее давила на газ. Он отклонился назад, и Грайс увидела, как за ним проносилась с захватывающей дух скоростью дорога, но Дайлан, с помощью щупалец, втянул его в салон. Закрыв дверцу, Кайстофер тяжело вздохнул.
– Я устал, – сказал он по-детски. – А тебя я убью, крошка.
Он указал пальцем на Маделин, и Дайлан его ударил. А потом вдруг засмеялся:
– Что ж, Кайстофер, ты сделал для дискредитации республиканской партии столько, сколько не сделали ни я, ни Буш младший.
Кайстофер захлопал в ладоши.
А Грайс раскачивалась на своем месте, совсем позабыв о ремне безопасности. Люди, сколько же людей погибло. Они что не понимают, не осознают? Сколько людей погибло, и все из-за Грайс. Одно ее слово принесло все эти смерти, эти крики, огромные разрушения. Кайстофер всего лишь подкинул два игральных кубика, и четыре дома возле берега были уничтожены. Жизни людей, их дома, все было сметено по одной его прихоти. Грайс было стыдно, что она не может заплакать, ее тошнило.
Маделин, Грайс видела, была бледнее обычного, почти мертвенной.
А потом Грайс увидела, случайно глянув в зеркало заднего вида, как Кайстофер и Дайлан целуются. На них обоих уже не было ран, они были мокрые от грязной воды, и все же одежда их все еще была розово-красной от пролитой друг из друга крови. А теперь они целовались так голодно и страстно. Кайстофер шептал:
– Мы будем трахаться на Таймс-сквер, братик, будем трахаться.
Дайлан смеялся, а потом снова целовал его.
– Они же братья!
Кайстофер же только что уничтожил полсотни человеческих жизней. Наверное.
– И что? – спросила Маделин. У нее дрожал голос, но она старалась этого не показать. – Я удивлюсь, если они все не перетрахались. Какая им разница?
Ее муж только что уничтожил четыре жилых дома, едва двинув рукой, а теперь целовался с собственным братом-близнецом.
Как Грайс стоило поступить, что ей стоило думать, что чувствовать?
Тупая боль в висках и тошнота оказались самой высокой ступенью осознания ситуации, которая была доступна Грайс. Дальше она просто заснула, даже не успев отследить, как закрыла глаза.
