Текст книги "И восходит луна (СИ)"
Автор книги: Дарья Беляева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
Глава 11
Они ехали сквозь толщу леса по обеим сторонам дороги. Грайс сидела рядом с Ноаром, периодически посматривая в зеркало заднего вида. Милая Джэйси с ее очаровательными веснушками, остроносая, давно умершая девочка.
Интересно, где она погребена, где гниет ее тело, прежде бывшее тем, что Грайс видела сейчас в зеркале?
Она закурила двадцатую по счету сигарету, закашлялась.
– Слушай, Грайси, в машине уже дышать нечем, – осторожно сказал Лаис.
– Я волнуюсь. И, кстати, я делаю это ради тебя.
– Волнуешься?
– Еду в этот лес.
Лес был беспробудно темен, и Грайс предчувствовала, как останется там одна. Джанна не сказала, где они встретятся, и встретятся ли вообще. Может быть, они просто подстрелят ее, если им не понравится ее ориентирование на местности.
Ах, да, она не умрет, если ее подстрелят. Зато сама по себе она могла умереть в любую минуту.
– Думаю очень скоро надо останавливаться, – сказала Грайс. – Даже прямо сейчас. Вот остановка!
Машина резко затормозила, и их всех швырнуло вперед, Грайс едва не ударилась головой о стекло. Впрочем, и это было бы ничего страшного. Лаис потер нос и сказал:
– Где ты водить учился? Ты же коп!
– Я коп-неудачник, а права я вообще купил.
– Очень успокаивает, – сказала Аймили.
– Мы здесь все, кроме Аймили, неудачники, – пожал плечами Лаис. – Мы похожи на самых отстойных супергероев. Вроде Календарного человека там или Спортмастера.
– Они суперзлодеи, – сказала Аймили.
– Ну, не супер.
– Это точно.
Они снова засмеялись. Грайс посмотрела на Ноара, тот пожал плечами:
– Я только "Настоящего детектива" смотрел. Потому что там бухают.
– Это не супергеройский комикс, Ноар, как можно быть таким невежественным! – сказала Аймили. Грайс спешно докуривала сигарету, слушая их перепалку.
– Так какой у нас план? – спросила она снова.
– Предельно простой. Ты и Маделин проникаете в их логовище, присматриваете друг за другом, а потом приходим мы с братьями и сеструхой, и вырезаем их всех. Ноар отвечает за полицейскую технику. Лаис сидит в машине.
– Ура!
– А то ты не этого ожидал.
Грайс затушила сигарету, поежилась. Ей так хотелось, чтобы оставалось хоть несколько затяжек до того, как ей предстоит отправиться в лес. Однако, сигарета догорела до фильтра, и Грайс чувствовала мерзкую горечь, в последний раз вдыхая дым.
Нет, умереть она не боялась. Но ночной лес, с его тесно сплетенными ветками и полузакрытым глазом луны, нависшим над верхушками деревьев, пробуждал в ней первобытный страх перед темнотой и тем, что бродит в ней. Разум Грайс понимал, что это лишь инстинкт, доставшийся ей от далеких предков, которые знали, что далекие предки Аймили охотятся по ночам.
И все же Грайс никак не могла справиться с ощущением ужаса, которое вселял в нее ночной лес. Когда Аймили подалась к ней и обняла, Грайс едва не завизжала от ужаса.
Аймили дернула ее за нос.
– Если будешь такой нервной, все провалишь.
– Ты не помогла мне с мотивацией.
– Я помогу! Ты лучшая! Спаси мне жизнь, пожалуйста!
– Ты перекладываешь на меня слишком много ответственности, Лаис.
– Проваливай давай, – буркнул Ноар.
Грайс вышла из машины замаскированной Аймили под рейсовый автобус. Она развернулась к ним, сказала:
– Спасибо, что подвезли.
Все трое смотрели на нее скептически. Грайс видела автобус NABI с характерным логотипом, Ноара в кэпке, сжимающего руль, Лаиса и Аймили в роли пассажиров. Автобус следовал до Массачусетса, если верить надписи над табло.
Странное дело, Грайс ведь знала, что это иллюзия, и стоило ей напрячься, как образ рассыпался, и оставалась только дряхлая машина Ноара, и испуганные, бледные лица ее семейства.
– Ну, пока, – сказала Аймили. Они тронулись, и Лаис еще долго махал ей рукой, а потом она перестала его видеть – сегодня было туманно. От остановки с проржавевшими, шершавыми столбами и ненадежной скамейкой шла просека, ведущая в лес. Следы проезжавших по ней машин оставили две полосы абсолютно черных травы и земли. Грайс решила, что это самый очевидный и цивилизованный вход в лес, именно тот, которым воспользовалась бы перепуганная, едва решившаяся на то, чтобы пойти сюда девочка.
Грайс шла по просеке, смотря на тонкие, птичьи руки Джэйси. Аймили, Лаис и Ноар были где-то по-близости, это успокаивало. В лифчике натирал чувствительную кожу прикрепленный к ней маячок. Легкая боль казалась приятной, успокаивающей – ведь она гарантировала, что семья знает, где Грайс.
Под ногами хрустели ветки и листья. В Юэте, пустынной и жаркой, почти лишенной лесов, Грайс полагала, что листья опадают исключительно осенью, и тогда хрустят под ногами, как корки зачерствевшего хлеба. В Нэй-Йарке Грайс узнала, что это вовсе не так. Листья опадали в течении лета, засыхали от жары, приобретали ржавый осенний цвет и, конечно же, хрустели. Просто их было не так много. Грайс нравилось находить их и специально давить, это было глупое развлечение девочки из Юэеты, ничего не знающей о лесах.
Грайс так привыкла к этому приятному звуку, но теперь он нервировал, а в темноте Грайс, как ни старалась, не могла идти тихо. Впрочем, ей и не нужно было красться. Это прежде темнота была полна чудовищами.
Теперь чудовища жили в пентхаусах и особняках, так близко к людям, как только можно, чудовища были медиамагнатами, политиками, звездами, загадочными затворниками, аристократами, да кем угодно, только не ночными охотниками.
Раньше их было больше, а теперь, возможно, Грайс шла по их занесенными землей телам, в самой почве, как сосуды, быть может бились от крови щупальца хозяев былых времен.
Что от них оставалось теперь? Грайс, оказавшись в ночном, пустом лесу, впервые подумала, как им всем одиноко. К примеру ее семья – в мире всего четверо богов Дома Хаоса, и никто из людей не поймет их – никогда. Грайс их не поймет, Ноар их не поймет, Маделин их не поймет, даже Лаис не поймет, при всей его огромной, нежной, ласковой любви к Аймили. Они не так скроены. Грайс понимала, почему они были так привязаны друг к другу, даже понимала, почему они спали друг с другом.
Просека превратилась в тропинку и увела Грайс под сень деревьев. Луну разрезали на кусочки острые ветки. Где-то рядом Грайс слышала нежный шум воды, означающий, что близко есть ленточка ручейка. Веселое журчанье, раздававшееся на краю слышимости, не успокаивало Грайс, наоборот – пугало сильнее.
– Возьми себя в руки, – сказала себе Грайс. И не добавила: ты бессмертна. Хотя это и было главным аргументом. Если что и могло убить ее, так это ребенок под сердцем, однако организм, несмотря на весь ужас паралича и потери крови, не спешил от него избавляться.
В стволах деревьев, как Грайс казалось, настойчиво кто-то копошился. У Грайс создавалось абсурдное впечатление, что здесь тучи насекомых, не спящих в полагающееся им время.
Интересно, Бримстоун уже нашли ее и хотят произвести впечатление или же они ищут ее по всему лесу. Глупые планы определенно придумывали не только Грайс с Ноаром.
Грайс поежилась. В джинсах Аймили и толстовке Лаиса все равно было холодно, кроме того ужасно неудобно – Грайс бы такого никогда не надела. Зато кроссовки, так же принадлежавшие Аймили, пришлись ей впору и очень нравились – подошва была пружинистая, идти было легко, даже когда тропинка ушла из-под ног.
Теперь Грайс шла по краю оврага, между тонких осин, взмывавших к небу, к серебряной луне. Звезд за городом было много, они наблюдали за ней с небес, и Грайс вспомнила глаза на шее Мэргана – красные и желтые звезды с вертикальными зрачками. Одна из звезд дернулась и искоркой слетела вниз. Конечно, ведь наступил август – начались персеиды. Так называемый звездный дождь – всего лишь следствие прохождения земли сквозь шлейф космического мусора. Даже самые прекрасные вещи на земле имеют свою грязную, глупую сторону. Именно эти стороны Грайс и любила больше всего. Ей нравилось думать о том, что падающая звезда это лишь пыль и мусор, но сгорая в земной атмосфере – как же она красива.
Мысли о звездопаде на пару минут помогли ей отвлечься. Ощущение одиночества, как жар, накатило снова. Грайс крикнула:
– Эй! Ребята! Вы же сами позвали меня! Я вам больше не нужна?
Никто не откликнулся, лес был пустым и тихим, даже шевеление в стволах деревьев, притихло.
– Хорошо, – послушно сказала Грайс. – Я поброжу тут еще полчаса. Довольно жутко, не находишь, Джанна?
Грайс вдруг подумала: вот было бы здорово – ошибиться, чтобы не было здесь никакой Джанны, чтобы она перепутала лес или еще что-нибудь в этом роде с ней приключилось. Ей вспомнилось спокойствие парковки перед тем, как она почувствовала удавку на своей шее. Грайс ощупала шею, перенесшую с тех пор даже петлю, улыбнулась. Однако хруст ветки, раздавшийся внезапно, напугал ее до дрожи. Только спустя секунду Грайс поняла, что ветка хрустнула под ее собственной ногой.
Если подумать, здесь было красиво. Можно было принять эту ночную прогулку, как эстетическое удовольствие с легкой долей адреналинового опьянения. В конце концов, ничего страшного не происходило. Самым жутким за полчаса было то, что Грайс вступила в ручей, и кроссовок теперь был мокрым.
Грайс засмеялась от абсурдности ситуации. Она с маячком в лифчике бродила по ночному лесу в мокром кроссовке, в ожидании встречи с членами тайной самоубийственной организации.
Именно в этот момент веселая часть прогулки закончилась. Ее смех подхватили. Звонкие голоса неслись, казалось, со всех сторон.
Грайс метнулась вперед, из-за дерева выглянула девушка. На ней было белое платье и белая маска, с алым, блестящим в нервном лунном свете знаком сульфура. В руках у нее был красивый, явно ритуальный кинжал. Она направила его на Грайс, глаза ее блеснули. Боковым зрением Грайс видела других девушек – так же одетых в белое, с лицами закрытыми масками и кинжалами в руках. Ни единого мужчины. Девушки окружали ее, но ей, Грайс знала, нужно бежать. Их было много, они были как тени. Они ожидали, что Грайс побежит назад, но она побежала вперед. Девушка схватила ее за руку, ногти впились в кожу, но Грайс вырвалась.
Каким-то подсознательным знанием поселилась в голове мысль о том, что Грайс играет правильно, играет по правилам, которые выдумали они. Ночная охота, инициация. Грайс устремилась вперед. Девушки в белом, и как она не замечала их, не бежали за ней. Они, сыграв свои роли, стояли неподвижно, как призраки. Их сменяли другие, новые. Сколько же их здесь. В какой-то момент Грайс казалось, что они – за каждым деревом.
Сколько же их здесь, жутких призраков. Грайс знала, что они не убьют ее, даже если захотят, и все же ее брала жуть – детская жуть от девичьих игр.
Иногда девушки ловили ее, но она вырывалась. В голове крутился детский стишок про то, что боль от палок и камней, злого прозвища больней.
Стишок оказался пророческим. Первый удар палкой пришелся ей по ребрам. Грайс его не ожидала. Девушки сохраняли молчание, но Грайс знала, что удар означает – быстрее.
И она побежала быстрее. Инициация, это символическая смерть. Она станет девушкой в белом, если умрет. Грайс знала это, знала ответ – он крутился на языке.
Они гнали ее куда-то, как животное. Первобытные злые девочки, так непохожие на девочек в Юэте – девочек в красивых платьях, пахнущих блеском для губ и ванильными, пудровыми духами, насмешливых и ласковых. Дикие девочки с железками и палками.
Грайс дала им самим выбирать направление, тычки и удары сыпались на нее со всех сторон, подгоняя и направляя. Часть Грайс, мало осознававшая, что происходит, переполненная адреналином, почувствовала страх за ребенка внутри. Другая же часть, холодная и рациональная, получившая только что палкой под дых, вспомнила, что упала с сорок третьего этажа и осталась цела.
Девушки не использовали кинжалы, но Грайс знала – стоит ей отступить от намеченной ими тропы, и они воспользуются своим оружием. Этого допустить было нельзя – не из страха перед болью. Зарастающие раны могли создать о Грайс неверное впечатление.
Наконец, Грайс увидела пункт назначения – пруд посреди поляны, заросший, воняющий гнилой зеленью.
Грайс бежала к воде, уже зная, что погружение – смерть и выход из смерти. И только потом она станет им равной, и они поговорят с ней. Чокнутые викканки-хакерши, или кто они там. Из-за них Грайс придется лезть в эту грязную воду.
Дикие-дикие девочки с горящими глазами. Грайс получила палкой по коленям, упала на четвереньки. Они не издавали ни звука, слушая стоны Грайс.
Они знали – она терпела. Все было понятно без слов, Грайс никогда прежде не понимала всего настолько хорошо. Она погрузилась в воду, заползла в нее на четвереньках, как животное. Как унизительно. Грайс нахлебалась воды, почва была илистой, в ней попадались острые камни, изранившие ее руки.
Только бы ее снова не схватило оцепенение, только не в этой холодной, грязной воде. Удары сыпались на нее, и она уходила от них, как зверек, дальше, в глубину. Когда палки перестали доставать до нее, девушки принялись кидать в нее камни. Один из них раскроил Грайс ухо, и она была рада, что в темной воде этого не видно. Грайс нырнула вниз.
Вода оказалась не такой грязной, как Грайс ожидала. Наоборот, она была почти прозрачной. Грайс раскинула руки, вцепилась в тяжелые камни на дне. Воду делала белой луна над ней, сверху проплывали кувшинки. Грайс вспомнила, как лежала в непрозрачной, кровавой воде, не в силах пошевелиться. Так вот, это было намного лучше. Иногда до нее долетали камни, но толща воды делала их медлительными и легкими. Грайс, изредка выныривая, хотя это и не было нужно, поплыла на середину озера. Иногда водоросли опутывали ее руки, и Грайс охватывал все тот же страх. Насколько же глубоко сидит он в человеке.
Грайс больше не нуждалась в страхе, но он не оставлял ее. Девушки сохраняли молчание. Грайс плыла все дальше и дальше, не чувствуя усталости. Ребенок под сердцем был ее оберегом и ее проклятием. Не будь она беременной от Кайстофера, наверняка, она утонула бы, отключившись от одного из ударов или не справилась бы с глубиной из-за мокрой, тянущей вниз одежды. Оказавшись на середине озера, Грайс снова погрузилась вниз. Она не доставала ногами до дна, ее ступни в намокших кроссовках не могли нащупать ил, как бы она ни старалась.
Грайс барахталась в холодной воде, ноги сводило судорогой, и это было больно. Грайс хотелось плакать, но вместо этого она крикнула:
– Все? Вы закончили?!
Она видела, что девушки в белоснежных платьях кольцом окружили озеро. Они смотрели на нее, стояли неподвижно.
– Пожалуйста! – выкрикнула Грайс. – Я же умру!
Молочный свет луны лился на холодную воду озера, кувшинки отдалялись все дальше из-за дерганных движений Грайс, поднимавших волны. Грайс запрокинула голову и увидела, как оставляя серебристый хвост, с неба падает еще одна звезда.
– Почему вы молчите?!
У Грайс на глазах выступили слезы – ей было невероятно холодно. Она отдала бы все, чтобы выйти отсюда. Грайс представила, как было бы здесь настоящей Джэйси, испуганной, способной умереть. Грайс представила, как было здесь другим девушкам. Ей показалось, что в темной воде под ней проплывают бледные тела утопленниц.
Сколько их было? Дикие девочки, мертвые девочки.
Наконец, абсолютно синхронно, все они отступили. Грайс услышала голос Джанны, и теперь она знала, что этот голос ничем не отличается от голоса той, что пыталась ее убить.
– Выходи.
– Вы хотели убить меня? – выкрикнула Грайс.
– Мы хотели проверить, готова ли ты к смерти, не струсишь ли ты. Мы все здесь умрем. Ты не выживешь, никто из тех, кого ты видишь – не выживет. Ты готова к этому?
– Да, – всхлипнула Грайс. Получилось вполне реалистично – дыхание замерло в горле.
Она плыла вперед, к берегу. Они отходили все дальше, скрывались в тени, и только их белые платья ярко горели в темноте. Девушки были как призраки, Грайс не видела между ними разницы, их волосы были забраны назад, лица закрыты, платья свободны, они не подчеркивали фигуры.
– Я хочу этого! – с жаром выпалила Грайс, выбираясь на берег. Она отплевывалась от воды, откашливалась. Никто не подходил к ней, будто она была прокаженной. Маячок должен был быть водонепроницаем, но Грайс все равно заволновалась.
– Я готова умереть за свободу, – сказала она, вспомнив надпись в Ост-Инде. Те ребята ничего не знали о свободе и о смерти. Дикие девочки знали все.
– Хорошо, – согласилась Джанна. Остальные сохраняли молчание. – Что ты умеешь?
– Я из жреческой семьи. Я знаю их слабости и силу, знаю, где они живут, когда они уязвимы.
– Ты хочешь стать убийцей?
Грайс замолчала, задумалась. Она говорила слишком быстро, почти не отдавая себе отчета в том, что произносит. Нужно было остановиться, нужно было подумать. Они не говорили, чего хотят от нее, не подсказывали ей. Они слушали, а Грайс дрожала от холода на земле, скорчившись, свернувшись в клубок. Джанна сделала шаг, встала над ней.
– Чего ты хочешь? – спросила она.
– Я хочу быть свободной. Я хочу освободить людей. Всех людей. Таких, как я. И тех, кто не является жрецом. Я хочу знать, что никто не может просто так взять и уничтожить сотню жизней, и не понести наказание за это. Я хочу...
Грайс замолчала. Она не знала, чего еще хотела бы девушка, пребывающая в смертном отчаянии, дрожащая от холода. Машинально Грайс прижала руки к животу. Глупо было переживать о ребенке бога, но Грайс переживала, не отдавая себе в этом отчет. Наверное, это гормональное, свойственное человеческому организму.
– Это благородная цель. Но ты ведь понимаешь, каким образом мы достигаем ее?
Искаженный голос Джанны проносился над лесом. Грайс вспомнила ощущение удавки на шее.
– Понимаю, – Грайс склонила голову. Вся эта торжественность, первобытность, все принуждало ее к возвышенным жестам.
– Мы должны прервать их род. Иногда для того, чтобы спасти человечество, приходится уничтожить его часть.
Грайс таких этических примеров не понимала. Ей казалось, что спасение человечества строится исключительно на поиске способа спасти всех людей, в остальном это лишь политические игры. Но Грайс промолчала – губы у нее дрожали и, наверное, были синие-синие.
– Мы должны лишить их потомства, пусть они будут последними богами Эмерики, пусть уснут и видят сны под землей. Мы должны подорвать их авторитет, показать, кто они на самом деле такие – их преступления, экономические и уголовные. Люди должны видеть.
– Разве люди не знают, что они не живут по нашим законам?
– Знают. Но они должны видеть, – повторила Джанна. – В этом суть.
Девушки позади нее были неподвижны, как статуи, только ветерок колыхал подолы их платьев. Девушки-самоубийцы, безумные и прекрасные одновременно.
– Но мы умрем, – сказала Джанна просто. – Ты должна это понимать – у нас ничего не получится. Мы провалились уже вступив с ними в борьбу. Они сильнее нас, они рождены теми, кто владеет землей. А мы – всего лишь люди, и у нас нет ничего, что мы могли бы противопоставить им. Но мы – боремся.
Все это звучало так красиво, выглядело здорово, но Грайс неудержимо хотелось спросить, зачем они вырезают людям матки и отрезают члены. Как это относится к их благородной цели? Каким образом они могут защитить человечество, если будут убивать и осквернять тела людей?
Грайс прокашлялась:
– Это вы убивали...жрецов?
Джанна засмеялась, голос ее страшно исказился, проник в темноту леса, прорезал ее.
– Мы, – сказала она. – И ты знала об этом. Зачем спросила?
Грайс не выдержала, выпалила:
– Думала, что, может быть, я попала в какой-то девичий клуб.
Джанна фыркнула, прозвучало как предсмертный хрип. Интересно, остальные девушки молчали, потому что бюджет Бримстоуна не предусматривал микрофонов и для них?
Грайс пыталась рассмотреть их, но взгляд наталкивался лишь на одинаковые маски. Наконец, едва отогревшись, Грайс сумела встать.
– Тогда на что вы рассчитываете?
– На то, что другие люди выйдут на улицы и уничтожат жрецов. На то, что они перестанут бояться смерти.
Какая глупая, какая дурацкая надежда, подумала Грайс. Люди не перестанут бояться, пока они смертны. Есть вещи гораздо хуже, чем несвобода. И их очень много. Ноар мог бы рассказать об этом. Лаис мог бы рассказать об этом. Маделин могла бы.
– Мы хотим показать, что кто-то может выйти вперед и умереть за нас всех.
– И убить, – сказала Грайс.
– За нас всех, – закончила Джанна. В ней было свое механическое, убежденное, безумное обаяние. Грайс поймала себя на том, что ей нравятся ее упорство и верность своим сумасшедшим идеям. Это вызывало уважение, хоть и не имело никакой практической ценности. Грайс даже пожалела, что не может думать так, как Джанна. Насколько счастливее она была бы, сумев поверить хоть во что-то.
Дикие девочки стояли вокруг нее, лес казался их родным домом.
– Так что, маленькая жрица, что сказали люди, узнав о даре твоей семьи?
Грайс ответила, не думая. Все эти истории впитались в ее сознание, вошли в него, текли по сосудам ее, жили внутри.
– Горе нам, покуда проклято семя наше, и станем рабами на земле их, и в крови будут добывать им детей наши женщины, и будут они забирать наших мужчин, словно племенных быков, и нет нам покоя, потому что прокляты мы и осквернены.
Несколько диких девочек кивнули. Грайс вдруг осознала – в этом кругу есть ее родственники, пусть и очень дальние. Разбавленная, но кровь ее семьи. Ее сестры были здесь, отвернувшись от всего, во что верили их родители.
– Ты разбираешься, – коротко сказала Джанна. – Скажи мне о том, что попросили люди у богов в обмен на драгоценную кровь.
Грайс дрожала от холода, ее зубы стучали, но она произнесла как можно разборчивее.
– И вошли мы в покои их, и стояли перед ними, прося. И просили мы: дайте защиты нам, от других, что изгнали нас из городов своих. Дайте огня, чтобы обогреть наших детей. Дайте пищи, чтобы утолить голод чрев наших. Дайте воды, дабы напоить нам наш скот. И забирайте за то тех юношей и дев наших, что придутся вам по вкусу для ложа вашего. Пусть мы не бедствуем впредь, и смертью не умрем, покуда рука ваша не покарает нас. Мы драгоценны вам, мы скот ваш, и просим защиты у вашего рода.
Грайс замолчала. От холода все казалось нереальным, пустым, как будто она смотрела на картинку под стеклом. Тучи набежали на луну, сделав небесный глаз тусклым, серым на темном, угасшем небосводе.
Джанна кивнула девушкам. Две из них метнулись к Грайс, завязали ей глаза, и все исчезло. Через секунду на голове у Грайс оказалось что-то твердое и довольно тяжелое. Грайс поняла – это был раскроенный череп какого-то зверя. Может, коровы, может, оленя. Острые края царапали Грайс, череп скользил по мокрым волосам. Сверху на нее полилась теплая, почти горячая жидкость, пахнущая лесными травами и еще, самую малостью, кровью. Грайс оставалась в полной темноте, нюхая отвар, которым ее облили – запах был почти приятным, а к нотам крови Грайс уже привыкла. Только бы не сейчас, только бы не сейчас, только бы тело подчинялось ей в такой ответственный момент.
Грайс ожидала, что Бримстоун будет чем-то вроде мейксиканского наркокартеля с кастомизированными пистолетами, тайными знаками и угрожающими, громкими людьми. Однако Бримстоун нес в себе нечто от Голдинга и его "Повелителя мух", нечто от антропологических концепций начала девятнадцатого века, нечто от фильма "Девственницы-самоубийцы" и абсолютно ничего от террористических группировок.
Впрочем, она все же немного поспешила. Ее обострившийся от темноты слух уловил щелканье сразу нескольких затворов.
– А теперь, наконец, самая ответственная часть, – сказала Джанна насмешливо. Во всяком случае настолько, насколько Грайс могла различить хоть какие-то интонации в ее измененном голосе. Ее толкнули в спину, и Грайс приняла это за команду идти вперед. Она была не против – ей хотелось оказаться где угодно, лишь бы там было сухо.
– В чем же она заключается? – спросила Грайс. К языку проник горько-соленый вкус отвара, когда ей в рот влили, схватив ее за подбородок, пару глотков мерзкого варева.
– Ты предстанешь перед главой Бримстоуна. И если ты ей не понравишься, ты умрешь.
– Что?!
– Ты ведь сказала, что готова умереть, – хмыкнула Джанна. Прибор, искажающий ее голос, разразился помехами – кажется, она смеялась.
– Но ведь не просто так!
– В мире нет ничего такого, что происходило бы просто так. Даже твоя смерть сегодня будет иметь смысл. Она будет означать, что Бримстоун избавился от недостойной, и тем самым защитил свои ряды. Разве не это приближает победу?
Грайс замолчала. Ее вели под руки, в спину упиралось дуло автомата. Где же Маделин? Она обещала быть здесь. Впрочем, и хорошо, что ее здесь не было – Бримстоун в массе своей не производил впечатления сообщества, с которым можно договориться.
Грайс шла по ночному лесу в темноте и, будто бы, в пустоте – шаг стал легким оттого, что Грайс больше не несла за него ответственность – кто-то другой тянул и толкал ее так, чтобы она не споткнулась, чьи-то холодные руки вели ее, и где-то далеко Грайс услышала, как ухает сова. Грайс нравились совы, жаль она не могла увидеть сейчас сову – это бы изрядно подняло ей настроение.
В это время они с Кайстофером обычно уже спали. Он тесно прижимался к ней, обнимал ее так крепко и надежно, и его губы касались ее затылка. Никогда прежде Грайс не чувствовала такой безопасности, как с ним. Ей захотелось оказаться в их комнате, с Кайстофером, в тепле, и чтобы он гладил ее, и они обсуждали прошедший день в их типичных, осторожных и вежливых фразах.
Вполне естественное желание для человека, замерзшего до костей и не понимающего, куда его ведут – оно мало связано с чувствами – больше с физиологией.
Для того, чтобы поднять собственный боевой дух, Грайс принялась думать о Лаисе. Лаис Валентино был в большой опасности, которую он не в силах предотвратить. А вот Грайс могла бы ему помочь – она могла бы оправдать свое существование. Стать героиней. Было бы так здорово стать кем-то, кто спас человеческую жизнь. Грайс хотелось видеть Лаиса рядом, чтобы он улыбался, смеялся, и был этим забавным, непонятным счастливым человеком. В детстве у Грайс было стойкое убеждение, что счастливые люди не должны умирать. Им все это, в конце концов, надо. Для них существует весь мир, для их счастья, для радости. Грайс считала, что счастливые люди доживают до старости, а несчастные умирают рано. Поэтому ее шокировала мысль о том, что ее тетя, милая, веселая и приветливая, умирает от сердечной недостаточности в больнице. Как так могло быть, чтобы человек, радовавшийся каждому дню – умирал, оставляя все это. Это была невербальная, непередаваемая обида на мир, которую Грайс до сих пор не могла высказать.
Интересно, сколько еще людей в Бримстоуне? Все ли они девушки? Как была создана эта организация? На базе клуба любителей бриджа? Какой на самом деле голос у Джанны?
В последний раз Грайс была так заинтересована в финале сериала "Светлячок". Надо же, подумала Грайс, даже сейчас, в этой чудовищной ситуации с ночным лесом, между ней и миром – стена. Она снова будто смотрела шоу, пусть и крайне занимательное. Под ногами хрустели листья и ветки, влажно стекал за шиворот отвар.
А потом Грайс поняла – она думает вовсе не о том, о чем стоило бы. О чем она вообще думает? Грайс захотелось отвесить себе пощечину, но рука будто онемела. Это не было похоже на паралич, который она ощущала из-за ребенка под сердцем. Скорее ощущение было, как от транквилизаторов, которые она принимала в самые тяжелые периоды депрессии, когда ее врач считала, что стоит Грайс провести еще ночь без сна, она выбросится из окна, потому что возненавидит даже воздух.
Грайс поняла, что ее шатает, и она все еще стоит на ногах только потому, что ее поддерживают девушки рядом.
– Что вы сделали? – прошептала она. Говорить в полный голос оказалось практически невозможно.
Грайс услышала голос Джанны:
– Обезопасили себя. Ты правда думаешь, что мы просто чокнутые викканки?
Грайс мотнула головой, ей не хотелось быть невежливой, но язык заплетался.
Она почувствовала, что оседает на землю. Кто-то рядом звонко засмеялся. Ее подняли, и понесли. Странное чувство, ее будто качали, как если бы она была рок-звездой и дала изумительный концерт, однако все происходило в полной тишине.
– Хотя, может, отчасти и это правда, – засмеялась Джанна, и помехи растворились в тишине, которая теперь казалась совсем глухой. Стихли даже звуки шагов. Засыпая Грайс чувствовала, как она высоко.
