Текст книги "В здоровом теле... (ЛП)"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

V

Четвертый день до сентябрьских Нон

– А, Кастор, уже вернулся?

Грек, вольготно возлежавший на триклинии для самых важных гостей, сменил еврейские одежды на тончайшую вышитую хламиду.

– Скорее, говори, что узнал!

– Девушку в общине не слишком-то ценили. Сам тот факт, что в ее шестнадцать с лишним лет она все еще не была замужем, вызывал пересуды. Другие женщины косо смотрели на ее отлучки. Короче говоря, ее подозревали в самых гнусных связях с язычниками, и уже начинают шептаться, что в ее смерти есть что-то нечистое.

– Бедный Мордехай!

– И старику досталось. Его всем известная дружба с высокопоставленным римским магистратом…

– Где ты набрался этих сплетен?

– В доме главного раввина. Его внучка, Дебора, положила глаз на красавца Элеазара, но пришлось довольствоваться Уриилом, долговязым парнем с прыщавым лицом, который, может, и великий знаток Торы, но вот мужского обаяния в нем… Этот Уриил точит зуб на Мордехая и его семью: утверждает, что видел Дину с язычниками, и не раз!

– С кем именно? Он их знает?

– Бездельники, каких в Риме полно. Шайки, что по ночам нападают на прохожих, пристают к женщинам на улицах, а когда не находят занятия получше, выкорчевывают мильные камни из мостовых.

– Понятно. Завсегдатаи таверн и борделей. Развлекаются тем, что врываются в дома к блудницам и насилуют их. Или грабят порядочных людей, столь неосторожных, что забрели на их «территорию»! Отличная компания для благовоспитанной девушки!

– Ночные триумвиры, бедняги, из кожи вон лезут, чтобы поддерживать порядок в темное время суток, но уже не в силах справиться с этими бандами преступников. К тому же эти милые детки подстрекают болельщиков разных команд в Цирке и составляют клаку гладиаторов: любой повод хорош, чтобы пустить в ход кулаки. Ты же знаешь, что было после последней победы Хелидона на Арене: казалось, Рим разграблен варварами!

– И Дина с ними якшалась!

– Не преувеличивай. Ее всего лишь пару раз видели с ними разговаривающей, у Винного порта, и средь бела дня.

Аврелий был разочарован. Неужели дочь Мордехая не та, кем он ее считал? Он думал о ней как о влюбленной девушке, а не как о пособнице шайки хулиганов!

– Имена называли?

– Речь идет о шайке Флавия. В еврейском квартале их хорошо знают, потому что во время одной ночной вылазки они оставили на память немало сломанных носов и разнесли ограды многих лавок.

– Флавий? Я с ним знаком. Он из довольно богатой семьи, но по уши в долгах. Практически растранжирил состояние отца, еще не унаследовав его. И хотя теперь займы «под смерть отца» стали незаконными, никакой закон не мешает давать в долг тому, кому уже исполнилось двадцать пять, а Флавий, хоть и корчит из себя юного бунтаря, на пару лет постарше.

– Мне и сказали, что главарь уже не юнец зеленый. Остальные, напротив, совсем молодые, некоторым еще только предстоит надеть мужскую тогу.

– Типично для такого напыщенного осла – окружать себя безусыми молокососами, чтобы властвовать над ними с авторитетом, которого никто, хоть немного поопытнее, и не подумал бы ему признавать! – возмущенно фыркнул Аврелий.

– Вот именно! Вне своей шайки он никто, а в ней – король!

– Постараюсь как можно скорее встретиться с этим грошовым хулиганом! – решительно объявил Аврелий, извлекая из кошелька щедрое вознаграждение для умелого слуги.

Он уже протягивал греку, чьи глаза предвкушающе блестели, увесистую горсть монет, как вдруг с любопытством замер, остановив руку на полпути.

– Кастор, – спросил он, приглядевшись. – Но разве эта хламида не моя?

– Конечно, была твоя, но ты щедро мне ее подарил.

– И когда же, позволь спросить?

– Ну, ты не отдал ее мне напрямую, но я считаю своим долгом всегда проверять гардеробщиков, чтобы они не выпускали тебя на люди как оборванца. Так вот, на днях я заметил, что они убирают это ветхое одеяние, недостойное мужчины твоего положения, и попросил осмотреть его повнимательнее. И обнаружил несколько изъянов: пятно, не поддающееся никакой стирке, и слегка потрепанный подол. Я сурово отчитал раба, ответственного за твои одежды, и велел ему убрать эту ветхую тряпку из твоих шкафов. Разумеется, какой бы поношенной она ни была, для бедного слуги вроде меня еще сгодится, и…

– Благодарю за твою заботу, – произнес Аврелий, стараясь сохранить серьезность. – И я скажу управляющему, чтобы он вычел цену этой старой тряпки – сущие пустяки, разумеется, – из твоего жалованья.

– Парису? Да ты с ума сошел, хозяин? – с наглым лицом запротестовал грек. – Ты же знаешь, он на меня зол и способен заявить, что она стоит сто сестерциев, просто чтобы мне насолить!

Между расточительным Кастором и скупым управляющим Аврелия давно пробежала черная кошка. Добросовестный эконом, излюбленная мишень для насмешек грека, от всей души его ненавидел, хотя втайне и питал к нему всепоглощающую зависть; тот факт, что хитрый левантинец был бесспорным любимцем хозяина, приводил его в бешенство.

– Доверься Парису, Кастор! – увещевал его патриций. – У него на такие вещи глаз-алмаз!

– К несчастью! – вздохнул слуга, демонстративно оставаясь стоять в ожидании монет, которые он мельком увидел мгновение назад.

Когда после нескольких сдержанных покашливаний стало ясно, что вознаграждение до адресата не дойдет, Кастор смирился и удалился, бормоча под нос горькие сетования на скупость и неблагодарность некоторых невоспитанных богачей.

VI

Канун сентябрьских Нон

– Ave, Публий Аврелий Стаций!

– Ave, благородный Аврелий Стаций.

– Ave, ave! – приветствовал патриций направо и налево. Постоянные посетители Терм узнавали его, пока он пытался разглядеть в толпе дородную фигуру Сервилия, с которым у него была назначена встреча.

Друг заверил его, что в банях Агриппы ему будет нетрудно встретить Флавия и его компанию.

Быстро осмотрев вестибюль, прерываемый назойливыми приветствиями нескольких клиентов, жаждавших представить ему свои дела и прошения, сенатор направился в раздевальню, чтобы сдать одежду смотрителям, а за ним – целая процессия банщиков, несших все необходимое для омовений.

Наконец его ожидание было вознаграждено: в дальнем конце мраморного зала, прямо под личными шкафчиками, группа юнцов обменивалась грубыми шутками.

Выставляя напоказ накачанные мышцы, плод долгих часов в палестре, юнцы хвастались своими амурными победами.

Взрослый мужчина, светловолосый и надменный, свысока подтрунивал над ними, и Аврелий тотчас узнал знаменитого Флавия, которого ему уже доводилось встречать в гостях в некоторых домах, куда он зарекся больше не возвращаться.

Проходя мимо группки, патриций уловил обрывок разговора.

– Знаешь, Вакхида не простит тебе твою новую пассию, – говорил один из прихвостней главарю. – Вчера вечером у Оппии! Она была в ярости, бедняжка!

– Придется ей смириться. Теперь у меня есть кое-что получше! – ответил Флавий, подмигнув.

– Надеюсь, ты не собираешься подражать Рубеллию!

– Я? Да ты с ума сошел? Этого мы в борделе еще долго не увидим!

– Ты разве не знаешь, что он влюбился? – вмешался худощавый юнец, кожа да кости, и принялся жеманно пританцовывать в жалкой попытке спародировать отсутствующего друга.

При каждом пируэте на его лбу подпрыгивал венок из кудряшек, стоивший ему, должно быть, целого дня в кресле у парикмахера.

– Прощайте, женщины, бедный Рубеллий! – развязно рассмеялся блондин.

– И прощайте, пиры!

Аврелию показалось, что сейчас не лучший момент заговаривать с Флавием, и он незаметно удалился, уверенный, что еще встретит эту компанию в каком-нибудь из залов или в бассейне. Было ясно, что шайка изо всех сил старается привлечь к себе внимание других купальщиков и так скоро не уйдет.

Он на мгновение задержался в тепидарии, чтобы привыкнуть к раскаленному воздуху, ожидавшему его в сауне.

Но едва он сел, как понял, что совершил чудовищную ошибку: из вороха белоснежных простыней высунулась костлявая рука и мертвой хваткой вцепилась в него.

– Мне так нужно было поговорить с тобой, дорогой Стаций, по поводу того декрета.

– Конечно, Лентул, конечно, но сейчас…

Бесполезно. Неумолимый коллега, самый старый и занудный во всем Сенате, уже поймал его в свои сети и не отпустит, пока не изложит с присущей ему смертной нудностью свое совершенно ничтожное мнение о паре десятков постановлений Курии.

– Это было бы чрезвычайно интересно, Лентул, но я… – пытался увернуться Аврелий, уже смирившись со своей участью, как вдруг, с безупречным расчетом, на пороге появился Кастор.

– Хозяин! Срочное дело! Тебя ждет Сервилий!

Наспех откланявшись старому сенатору, который невозмутимо продолжал говорить сам с собой, Аврелий с вздохом облегчения последовал за вольноотпущенником.

– Ты и вправду нашел Сервилия?

– Конечно, но если хочешь, у нас полно времени заглянуть в судаторий: он только что начал гимнастические упражнения.

Патриций усмехнулся: Сервилию не помешало бы немного подвигаться, чтобы согнать жир, на который его обрекало неуемное чревоугодие.

Когда Аврелий наконец нашел его, друг как раз пытался поднять две довольно легкие гантели, сопровождая, впрочем, усилие бесконечным сопением и ворчанием.

– Ах ты, старый ленивец, погляди! Они же легкие как перышки! – рассмеялся Аврелий, с изяществом поднимая снаряды.

– Для тебя, может быть. И вообще, если хочешь знать, от этих усилий только больше жиреешь. Я прихожу сюда каждый день, чтобы этот мучитель, – пожаловался Сервилий, указывая на тренера, – меня истязал, а когда выхожу, ем вдвое больше, чтобы восполнить потраченные силы!

– Ну, живее! Шайка Флавия здесь, и мне нужен предлог, чтобы завязать разговор! – поторопил его Аврелий, затем, взяв Кастора под руку, сказал: – Они как раз входят, идем, сыграем в тригон.

Он подобрал с пола три маленьких твердых мяча.

По сигналу каждый игрок должен был внезапно бросить мяч противнику, и если в тебя целились сразу двумя мячами, требовалась немалая ловкость, чтобы их не уронить.

Надо ли говорить, что после нескольких бросков Сервилий сдался.

Его неуклюжие попытки, однако, не остались незамеченными вошедшей компанией, и молодчики тут же осыпали беднягу градом сальных шуточек.

– Полюбуйся-ка на цвет римской молодежи! Годятся только по борделям шляться да нападать на людей на улицах! – возмущенно фыркнул добряк-всадник.

– Кто этот, с кудряшками?

– Курций, первенец бывшего консула. Другой – Босс, богатый провинциал.

– Блондина я, к несчастью, уже знаю, это знаменитый Флавий, а вот того, высокого, слева, не могу признать.

– Это Гауденций. Будь с ним осторожен: его мать в фаворе у Палланта, всемогущего вольноотпущенника императора. Само собой, спит с ним.

– Полезно знать. Последнего зовут Галлий, я встречал его на одном пиру. Он гол как сокол.

– Этим четверым молокососам и восьмидесяти лет на всех не наберется, а Флавий ими помыкает. Его отец уже при смерти, так что скоро он сможет в святом спокойствии закончить разбазаривать семейное достояние.

– Но разве Клавдий не запретил эти займы «под смерть отца»?

– Да, только теперь эти славные сынки дошли до того, что нанимают наемных убийц, чтобы сократить долгое ожидание. И насчет таинственной болезни Фуска тоже ходят странные слухи. Учитывая, в каких кругах вращается сынок… – многозначительно протянул Сервилий.

Тем временем юнцы вышли на середину палестры, где Флавий, пользуясь своим возрастом и крепким телосложением, вызывал их на поединок одного за другим.

Для дюжего главаря не составило труда уложить на лопатки безусых товарищей, тем более что он не брезговал грязными приемами.

Когда последний юнец рухнул на пол, блондин, напыжившись от гордости, удовлетворенно вытер пот.

С откровенно ироничной улыбкой Аврелий ему похлопал.

– Что такое, дедуля? Не нравится, как я дерусь? – наехал на него юнец, явно радуясь возможности затеять ссору.

– Ничего не скажешь: твой учитель хорошо научил тебя бить младенцев! – съязвил Аврелий, которому прозвище пришлось не по вкусу.

– Хочешь сам попробовать, или духу не хватит, старичок? – мрачно вызвал его Флавий.

Аврелию не пришлось повторять дважды: в свои сорок он без труда поддерживал безупречную форму и всегда питал слабость к борьбе.

– Сейчас иду, молокосос, но с одним условием. Я видел, ты не очень-то любишь соблюдать правила, да и я тоже. Бой без правил?

– Без правил! – согласился юноша, уверенный в своей силе.

Сервилий обеспокоенно пытался удержать друга, в то время как Кастор, предвкушавший радость наконец-то увидеть поверженным своего сурового хозяина, тут же занял место в первом ряду, чтобы с удобством наблюдать за поединком.

Новость быстро разнеслась, и палестра наполнилась зрителями, которые делали ставки то на одного, то на другого бойца. Квириты были народом неисправимых игроков, и поговаривали, что даже героизм римских солдат на войне объяснялся желанием не проиграть крупные суммы, поставленные на победу их легионов.

Тем временем противники вышли на середину зала.

Флавий не стал дожидаться сигнала и с силой ринулся в атаку после ложного выпада, от которого ловкий сенатор тут же увернулся.

Юноша на миг пошатнулся, но тут же пришел в себя и попытался сделать подсечку, от которой противник проворно ушел.

После еще пары неудачных атак гул зрителей перерос в оглушительный рев.

– Что ж ты не нападаешь, трус? Ну, давай, иди сюда! – в ярости подначивал Флавий, пока его сторонники осыпали Аврелия мелкими монетами и фруктовыми косточками.

Патриций, ничуть не обеспокоенный, ждал недвижно.

Внезапно, без малейшего предупреждения, он схватил противника в охапку и молниеносным броском швырнул его на пол.

Флавий тяжело рухнул на спину, и патриций тут же навалился на него, прижав лопатками к земле.

Небольшая толпа неистово аплодировала.

Помогая ему подняться, Аврелий с формальной любезностью пожал руку побежденному.

Юноша тоже выдавил натянутую улыбку, но Аврелий не обманулся: он нажил себе смертельного врага.

Унижение от того, что его уложили на лопатки на глазах у всей шайки, жгло Флавия сильнее, чем клеймо палача.

Возвращаясь к своим, патрицию пришлось столкнуться с безудержным восторгом Сервилия, который, сам не способный на подобные подвиги, с лихвой возмещал это, упиваясь победами друга.

Кастор же поглядывал на него с разочарованным выражением человека, у которого в последний момент отняли нежданный подарок.

В этот миг блондин подошел к ним со спины.

– Слушай, а ты хорош. Научишь меня этому приему?

– Нет, но могу научить другим.

– Я хочу научиться именно этому!

– Нет. Это секрет старого мастера, пришедшего издалека, которого я выкупил из рабства много лет назад. Он заставил меня поклясться, что за всю жизнь я открою его лишь одному человеку.

– И ты уже это сделал?

Аврелий покачал головой.

– Старик утверждал, что его учение касается не столько тела, сколько духа. Однажды я найду того, кто будет достоин его познать.

Флавий выглядел раздосадованным, но проглотил и это новое унижение: надменный со слабыми, он был труслив перед сильными.

– Слушай, сегодня вечером у Оппии будет праздник. Я бы хотел, чтобы ты пришел.

«Раз не можешь победить, сделай его другом», – думал про себя хулиган. Ему не терпелось блеснуть перед патрицием в своей стихии: очевидно, он пользовался большой популярностью в этом притоне, известном на весь Город своими безудержными оргиями.

Аврелий не был завсегдатаем борделей, но уж точно не боялся там появиться.

Поэтому он с готовностью согласился, тем более что это давало ему возможность встретиться с Оппией, которую кормилица упоминала в связи с Диной.

– Что такое, мысль о галантном вечере тебе не по душе? – спросил Аврелий у насупившегося секретаря по дороге домой.

– Я думал, ты составишь мне компанию.

– Я и не отказываюсь, если платишь ты!

– Тогда что за обиженная мина?

– Ничего. Просто жаль сестерциев, которые ты у меня украл!

– Это еще каких?

– Тех, что я поставил на Флавия, разумеется!

– Дорогу носилкам благородного Аврелия! Дорогу благородному Аврелию Стацию, сенатору Рима!

Рабам-оповестителям пришлось потрудиться, расчищая путь перед носилками. Но сколько бы они ни суетились, размахивая факелами, ни их усилия, ни имя знатного господина не могли справиться с повозками, волами и лошадьми, запрудившими проход.

Как и следовало ожидать, движение в Городе вечером было хуже, чем днем. Уже давно закон запрещал передвигаться по улицам столицы на гужевом транспорте в светлое время суток, поэтому все поставки и подвоз припасов могли осуществляться лишь после заката.

Аврелий, возлежа на мягких подушках носилок, наблюдал сквозь открытые занавеси за лихорадочной суетой, наслаждаясь шумом и суматохой, окружавшими его со всех сторон.

Он ничуть не торопился в бордель, где пиршество должно было продолжаться до самого рассвета.

Благодаря выверенной стратегии толчков и работы локтями, процессия наконец добралась, почти невредимая, до Целимонтанских ворот, откуда уже виднелся вход на Кливус Скаури.

Лупанарий находился на середине улицы, в здании весьма притязательном. Дела у Оппии, должно быть, шли в гору, раз она могла позволить себе снимать столь просторное помещение.

У дверей толпились бездельники, чей кошелек не позволял войти, но которые участвовали в празднестве криками и гамом.

Хоть Аврелий и любил веселье и суматоху, он поблагодарил богов за то, что живет в тихом домусе на Виминальском холме, куда редко долетали назойливые шумы ночной жизни.

Едва он ступил из носилок, рядом с ним оказался верный Кастор, который в подобных случаях проявлял всю ту расторопность, которой ему часто не хватало на службе.

– Входим, входим, хозяин? – спросил он, явно жаждавший окунуться в веселье.

– Минуту, Кастор. Хочу напомнить, что мы здесь с вполне определенной целью. Если ты думаешь наброситься на первую же размалеванную цыпочку, что подкатит к тебе у входа, и наклюкаться, не выполнив поручения, то знай: в этом случае я сделаю вид, что не знаком с тобой, и оставлю тебя оплачивать весь счет.

– Да-да, знаю, я должен заняться сводницей, но это не исключает того, что я могу позволить себе небольшую интерлюдию с какой-нибудь милой девушкой. Скажи, а ты ее вообще видел, эту Оппию?

– Нет, только слышал о ней.

– Как только увидишь, поймешь, чего ты от меня требуешь!

Ворота распахнулись перед двумя гостями, и на них обрушился хаос из криков, песен и музыки.

Из потной толпы, возвышаясь над всеми, выплыла тощая как жердь женщина, которую огромный парик делал еще выше.

– Добро пожаловать в мой дом, сенатор Стаций! Ваш визит – большая честь!

Легкая косская ткань, кое-как прикрывавшая великаншу, позволяла разглядеть ее увядшие прелести куда подробнее, чем того требовал не то что хороший вкус, но и здравый смысл.

Набеленная до кончиков ушей, сводня беззастенчиво выставляла напоказ давно потерявший упругость живот, посреди которого красовалась драгоценность, намертво вделанная в иссохший пупок.

– У меня самые красивые девушки в Риме, сенатор! Все высочайшего качества!

«Надеюсь, они на нее не похожи», – простонал про себя утонченный патриций, следуя за ней.

– Разумеется, ты не захочешь смешиваться с этой толпой плебеев! Пойдем, у меня есть тихая ложа, откуда ты сможешь спокойно наслаждаться праздником и не спеша выбрать женщину по вкусу, – предложила Оппия, ведя его по лесенке на второй этаж, выходивший на пиршественный зал широким балконом.

Отдельная ложа щеголяла определенным изяществом: ткани и подушки были неожиданно чистыми, и даже эротические фрески на стенах не были лишены изящества, при всей их непристойности.

С балкона Аврелий принялся наблюдать за работой проституток: облаченные в короткие восточные костюмы, они выставляли напоказ весьма недурные стати.

Обнаженную грудь, которую то и дело лапали нетерпеливые клиенты, поддерживали кожаные ремешки и серебряные цепочки. Некоторые щеголяли, прикрытые лишь нижним бельем: повязкой на груди и крошечной набедренной повязкой, которая, обвивая бедра, проходила между ног и застегивалась на животе драгоценной пряжкой.

Аврелий усмехнулся, вспоминая, как часто ему доводилось видеть в столь же скудном наряде добропорядочных матрон с безупречной репутацией.

Непристойные жесты, пьяный хохот, разнузданные танцы поглотили внимание патриция, но не настолько, чтобы помешать ему искать среди пьяных лиц неприятную физиономию Флавия и кого-нибудь из его шайки.

Тщетно. Юнец, должно быть, уединился с девушкой в одной из комнат или же явится на праздник глубокой ночью, чтобы сделать свой выход более эффектным.

Внезапно, наблюдая за развратными сценами, Аврелий заметил странное поведение одной блондинки, на которую явно положил глаз лысый человечек, в коем сенатор тотчас узнал почтенного коллегу. Девушка пыталась уклониться и всячески оттянуть галантную встречу, к которой ее обязывал контракт.

Это настолько его заинтриговало, что он решил позвать слугу, приставленного к ложе.

Перед ним предстало существо неопределенного пола, которому трудно было приписать какие-либо гендерные признаки. Раскрашенный с головы до ног в голубой цвет, эфеб не имел ни малейших следов бороды или волос на теле.

Изящный изгиб его плеч переходил в женственный торс, где угадывались мягкие очертания груди.

Его можно было бы принять за юную деву, если бы подозрительная выпуклость под набедренной повязкой категорически не опровергала первое впечатление.

Странный гермафродит томно ему улыбнулся.

– Я выбрал девушку. Хочу вон ту блондинку, с короткими прямыми волосами и бирюзовым ожерельем.

Андрогин, казалось, смутился.

– По правде говоря, я думаю, она заказана для постоянного клиента. Важный господин.

– Да, я его видел и знаю, кто он. Но я гораздо важнее, так что позови девушку и объясни лысому, что ее желает Аврелий Стаций. Будь уверен, он не станет возражать, учитывая, сколько денег он мне должен.

Через несколько минут девушка предстала перед ним, полная благодарности.

– Не знаю, кто ты, но ты выручил меня из большой беды! – воскликнула она с вздохом облегчения. – Этот старикашка ужасен. С тех пор как стал импотентом, он мучает нас чудовищными требованиями. В прошлый раз, когда я вырвалась из его лап, пришлось звать лекаря!

Аврелий мысленно сделал пометку: когда-нибудь эта информация может пригодиться.

– Лекаря? – с интересом переспросил он. – К какому лекарю вы, обитательницы лупанария, ходите?

– О, в этом плане о нас хорошо заботятся. Оппия дорожит своими работницами и хочет, чтобы они были в полном здравии. Она живет в вечном страхе, что какой-нибудь вельможа скажет, будто подцепил в ее заведении болезнь! Она заключила договор с Демофонтом, и он периодически нас осматривает. Если с кем-то не все в порядке, она тут же продает ее в бордель классом пониже.

– Демофонт, ты сказала?

– Да, он живет тут недалеко, и со всеми делишками, что творятся в этом районе, он гребет деньги лопатой, счастливчик! Но скажи, ты же не позвал меня только для того, чтобы поговорить, а?

– А почему бы и нет, моя прекрасная? – ответил Аврелий, показывая ей пригоршню блестящих монет.

Девушка насторожилась.

– Мы должны быть очень скрытными! Знаешь, что будет, если мы станем разбалтывать то, что здесь видим? Мы, проститутки, многое знаем!

– А тебе не хотелось бы когда-нибудь выкупить себе свободу и открыть собственное дело?

Аврелий знал, что задел за живое: вольная и собственная каморка, где можно без принуждения заниматься древнейшей и благороднейшей профессией, – вот мечта любой рабыни из лупанария.

– Еще бы! Но такими темпами, когда я отсюда выберусь, я буду так стара, что на меня и рабы не посмотрят! И то мне еще повезло: это заведение роскошное, и клиенты отваливают кучу сестерциев. А раньше я работала в такой дыре, что и врагу не пожелаешь!

– Расскажи мне то, что меня интересует, и я посмотрю, что можно сделать. А вдруг ты так мне понравишься, что я захочу выкупить тебя для себя! – прошептал Аврелий, поглаживая ее обнаженный живот.

Девушка с сомнением умолкла, быстро взвешивая риск.

А что, если этот мужчина выудит из нее тайные сведения, а потом бросит, оставив разбираться с разъяренной сводницей и клиентами?

– Что ты хочешь знать? – настороженно спросила она.

– Все о шайке Флавия. Это он меня пригласил.

– А, эти! Неугомонные юнцы. Иногда приходят с кучей денег, а иногда берут в долг, потому что в кармане ни гроша. Оппия все равно их пускает: у Флавия очень богатый отец, который уже одной ногой в лодке Харона. Как только старик отправится в Аид, она с лихвой вернет свое: сынок не глядя подписывает долговые расписки!

– Кто из вас ходит с Флавием? Есть кто-то особенный?

– Раньше – все понемногу, а теперь у него примадонна. Да, приходящая, иногда заходит потанцевать. Должна признать, тело у нее что надо, но лица никто никогда не видел, она всегда его прячет. Скажи, тебе бы не показалось подозрительным, что она либо изуродована, либо у нее какая-нибудь мерзкая болезнь? Ну так вот, Флавий якшается именно с ней.

– Сегодня это чудо здесь?

– Нет, она является, когда ей вздумается. Видно, не так уж и нуждается в деньгах. Наверняка у нее есть постоянные клиенты на дому.

– Какая она?

– Говорю же, она никому не показывается. Я думаю, это просто уловка, чтобы набить цену. Судя по фигуре, она должна быть молодой, примерно моих лет. У нее ослепительно светлые вьющиеся волосы. Таких желтых я никогда не видела, а ведь я и сама блондинка, да еще осветляю их майнцской мазью.

– Кстати, куда делись твои волосы? – спросил Аврелий, указывая на короткую мужскую стрижку своей спутницы.

– На голове у Оппии, вместе с волосами многих других! Она говорит, что так я больше нравлюсь клиентам, что они находят меня возбуждающей.

– Что ж, должен сказать, она не совсем неправа. У тебя странный вид с такими короткими волосами, особенно сейчас, когда матроны носят на головах целые башни из локонов.

– Значит, я тебе нравлюсь! И ты меня купишь? – с надеждой воскликнула девушка.

– Посмотрим. А вот, смотри, Флавий как раз входит! – Патриций перегнулся через балюстраду, чтобы лучше видеть: внизу посетители расступались перед новоприбывшим, за которым, как всегда, следовала его свита.

Приветствуя всех направо и налево с фамильярностью, выдававшей завсегдатая, Флавий наконец заметил своего гостя и сделал ему призывный жест.

Аврелий ответил красноречивым кивком, указывая на девушку рядом с собой.

Флавий с сальным смешком его простил.

Проститутки толпились вокруг хулигана, который, должно быть, славился своей щедростью.

Хозяйка тоже вышла его встретить, но, обменявшись положенными любезностями, поспешила вернуться к новому обожателю, который ее буквально околдовал.

Аврелий видел, как она с восторженными визгами подбежала к уединенному ложу, на котором с видом приговоренного к смерти, идущего на казнь, полунагой возлежал Кастор, пытаясь оглушить себя потоками вина.

– Ты знаешь друзей Флавия? Кстати, как тебя зовут? – рассеянно спросил Аврелий.

– Поликсена. Мне сказали, это значит «гостеприимная». Красивое имя для волчицы, правда? – объяснила она, пытаясь его отвлечь.

Но потом, видя, что клиент упрямо продолжает смотреть в зал, решила все же ответить.

– Курций – любимый прихвостень Флавия, вон он там с Филенией. Тот, что увивается за Вакхидой, брюнеткой, – это Гауденций. Ему надо во всем угождать, у него связи во Дворце. Галлий предпочитает эфебов и без ума от нашего Эхиона, ты ведь его видел? Это тот, что весь раскрашен в синий! Рубеллия, как обычно, нет.

– Кто этот Рубеллий, сын Децима? – спросил Аврелий, вспоминая разговор, подслушанный в термах.

– Да, но он уже давно не показывается. Друзья над ним подшучивают: говорят, он влюбился.

Поликсена умолкла, ясно давая понять, что предпочла бы перейти к делу.

Призрак возможной вольной от этого такого учтивого мужчины казался ей слишком большой удачей, чтобы стать явью.

Но попытка не пытка, и если богатый сенатор потратит все свое время на болтовню, как она сможет прельстить его своими любовными талантами и склонить к покупке? Патриций же неумолимо вернул ее к прерванному разговору.

– Расскажи мне о пассии Рубеллия. Ты ее знаешь?

– Это одна из тех, кого Флавий встретил на улице, одна из многих, к кому он любит приставать. Сначала он представляется порядочным юношей, а потом внезапно показывает свое истинное лицо – свиньи. Чем они застенчивее, тем больше ему нравится их смущать. Но с этой ему не повезло: она предпочла ему друга! Он этого не стерпел. Устроил Рубеллию жуткую сцену прямо здесь, в лупанарии, угрожая, что и он, и его красотка дорого за это заплатят!

– Повтори его слова в точности! – с интересом попросил Аврелий.

– «Недолго тебе с ней радоваться, кретин!» – прокричал он. Я слышала собственными ушами. Потом они сцепились, и Флавий его избил. С тех пор Рубеллия здесь не видели.

– А ты его встречала где-нибудь еще?

– Один раз, на улице, с этой девочкой. Они держались за руки и ворковали как голубки. Думаю, у них есть любовное гнездышко где-то в квартале. Оппия иногда сдает комнаты тайным парочкам.

«Рувим, Рубеллий, – размышлял Аврелий, – Дина, конечно, предпочитала называть своего римского возлюбленного еврейским именем, так похожим на настоящее».

Так вот кто был тот мужчина: не развратный и бессовестный бабник, а влюбленный мальчишка.

С какой душой он теперь отдаст его Мордехаю? Как он пойдет к этому отчаявшемуся отцу, которого поддерживала лишь надежда на бесполезную и запоздалую месть, и расскажет ему историю о нежной юношеской любви, за которую было заплачено слишком дорогой ценой? А что, если Флавий привел свои угрозы в исполнение? «Ее убили?» Голос пьяной старухи звучал у него в голове.

Почему он не мог смириться и списать смерть Дины на несчастный случай? В Риме множество женщин все еще умирало от абортов, что бы там ни говорила Помпония.

Какой был смысл надрываться в поисках надуманных и неправдоподобных объяснений?

– Но ты совсем не развлекаешься! – Поликсена, своим чутьем проститутки, уловила перемену в настроении клиента и затрепетала при мысли, что шанс всей ее жизни может ускользнуть.

Она принялась умело и настойчиво его ласкать.

Но ей определенно не везло. Едва благородный сенатор начал проявлять к ней интерес, как рев, донесшийся из зала, снова его отвлек.

– Вот она, вот она! – кричали и аплодировали обезумевшие клиенты.

На пороге появилась невероятно красивая женщина.

Ее почти нагое тело, гибкое и совершенное, было сплошь покрыто золотой пылью и волнующе мерцало в пламени факелов.

Каскад ослепительно светлых волос ниспадал на гордые плечи, перехваченный на лбу драгоценной камеей там, где начинался неподвижный профиль золотой маски.

– О нет, только не сейчас! – простонала бедная Поликсена.

Аврелий завороженно смотрел на вошедшую, а маленькая проститутка, искоса наблюдая за его восхищенным лицом, видела, как рассыпается в прах ее мечта об уютном и теплом доме, о добром хозяине, которому можно служить и угождать до того дня, когда он, в благодарность, не решится вернуть ей свободу.