Текст книги "В здоровом теле... (ЛП)"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

XIX

Третий день до нон октября

Мнесарета размахивала скальпелем, Элеазар – сикой.

Флавий за их спинами вращал гладием.

И все они одновременно пытались его ударить.

Рука Аврелия инстинктивно метнулась, чтобы отразить удар, и серебряный кубок, сбитый мощной оплеухой, с веселым звоном покатился на пол, разливая по мрамору светлую жидкость.

Аврелий открыл глаза. Чья-то рука нервно барабанила по спинке кровати из слоновой кости.

«Когда человек уже не отличает кубок с цервезией от меча, надеяться не на что», – подумал Кастор.

– Решил сменить обстановку? – с сарказмом осведомился он, искоса поглядывая на черепки косской амфоры.

– А, это ты! – пробормотал патриций, все еще ошеломленный. – Мне снился сон. Послание! Ты его доставил? – настойчиво спросил он, окончательно проснувшись.

– Нет, – мрачно ответил грек.

– Дом Флавия опечатан императорскими печатями. Старик умер на рассвете, и поговаривают об отравлении.

Аврелий сел, помрачнев.

– А сын?

– Исчез, – последовал лаконичный ответ.

«Слишком лаконично», – рассудил Аврелий.

– Тут что-то еще. Колись!

– Стража изъяла все лекарства, прописанные Фуску, для изучения.

– Естественно, таков порядок.

– На брусочках болеутоляющего стоит печать лекаря.

– Демофонта, я знаю.

– Не совсем.

Патриций побледнел.

– Ты ведь не хочешь сказать…

Кастор кивнул, опустив глаза.

– Мнесарета! Это ложь, она его даже не знала!

Но тем временем червь сомнения, таившийся в подсознании невесть сколько времени, уже прокладывал себе путь.

Мнесарета-отравительница, Мнесарета-убийца.

«Я всегда это знал, – говорил он себе, – боялся этого и не смел себе признаться».

– Скажи, ее уже арестовали?

– Еще нет. Это вопрос часов.

Мнесарета, которая лечила Фуска, которая медленно его травила, которая убила, возможно, и Дину, и Рубеллия… своими нежными, созданными для исцеления руками.

– Должно быть другое объяснение! – крикнул он, восставая против этой мысли.

Лишь теперь, когда он нашел в себе смелость допустить ее, он мог с ней бороться, опровергать ее.

– Ты в это веришь? – спросил он слугу. – Ты, который Мнесарету на дух не переносишь, можешь в это поверить?

Грек взвесил слова, испытывая сильное искушение сказать то «да», которое упростило бы столько его проблем.

– Честно говоря, нет, – пробормотал он, стыдясь, что поддался зову честности вопреки своим законным интересам.

– Но как тогда это лекарство могло…

Внезапно перед глазами Аврелия возникла отчетливая картина: мужчина в полумраке амбулатории, сгорбленная спина, затылок, поросший густыми светлыми кудрями.

– Апеллий! – воскликнул он, бросаясь в вестибюль. – Скорее, идем!

– К Мнесарете? – с сомнением осведомился вольноотпущенник.

– Да нет же, к Демофонту, глупец, пока он не сбежал!

Никогда еще центр Города не пересекали с такой скоростью.

– Где он? – крикнул Аврелий, врываясь в инсулу.

Слуги, застигнутые врасплох за растаскиванием добра опального хозяина, испуганно на него уставились.

– Где он? – угрожающе повторил сенатор. – Он не мог успеть сбежать!

– Он ушел, благородный господин, – с ледяным спокойствием заявил привратник. – Умчался со всех ног.

Но при этом он кивком указывал на расписной шкаф рядом с лестницей.

– Бесполезно его искать, сенатор, он уже наверняка далеко, – настаивал слуга-предатель, красноречивым взглядом направляя патриция к укрытию. – Он давно сбежал, говорю же, – добавил он, ухмыляясь и выходя за дверь с охапкой драгоценной посуды.

– А ну! Выходи оттуда! – приказал Аврелий хорошо замаскированной дверце стенного шкафа. – Или предпочитаешь, чтобы я вернулся со стражей?

Створка медленно приоткрылась, и показалась дрожащая рука и клок растрепанной бороды.

– Благородный магистрат…

– Я отправлю тебя на костер, отравитель! – крикнул патриций, схватив человечка за шиворот и вытаскивая наружу.

– Я ничего не знаю! – заблеял тот, вырываясь из его крепкой хватки.

– С каких это пор ты укорачиваешь жизнь Фуска, коварный грек? Ты, должно быть, использовал медленный яд: он болел уже давно.

– И-и! – взвизгнул утонченный левантиец, когда Аврелий, потеряв терпение, хорошенько его встряхнул. – Отвар был безвредным, клянусь! Только ячмень и немного меда. Он не мог его убить! Я ничего не знаю о яде!

– Что ты ему давал, паршивый пес? – Теперь патриций с холодной яростью сжимал ему горло.

– Отвар… и… и успокоительное.

Аврелий ослабил хватку, чтобы дать ему говорить.

– Болеутоляющее!

– Из чего оно было сделано? И почему на брусочках стоит печать Мнесареты?

– Понятия не имею… я в этом не разбираюсь, в ядах-то! – захныкал несчастный.

– Великий Демофонт из Пароса не замечает, что у него под носом травят клиента? Кому ты это рассказываешь?

– Дело в том… я, по правде… я ничего не смыслю в медицине.

Голос грека булькал, как пересыхающий фонтан.

– Я не лекарь, пойми ты! – прокричал он сквозь рыдания. – Сказал, наконец-то! Теперь мне лучше!

Аврелий ошеломленно на него посмотрел.

– Благородный сенатор, слушай! – взволнованно закричал человечек. – Я знаю несколько текстов и немного практиковался в Греции, но…

– В какой школе?

– Это была не совсем школа.

– Нет? Так где же ты проходил обучение?

– В термах! – со стыдом признался Демофонт. – Я работал в термах. Все говорили, что мне нет равных в том, чтобы укрепить мышцу или снять растяжение. И вот, поскольку у меня были небольшие сбережения, я решил посвятить себя медицине. На родине, конечно, я не мог этого сделать, греки подозрительны и стали бы наводить справки. Но здесь, в Риме, для практики не нужны дипломы. Так я вложил свои деньги в билет на корабль и в несколько книг Гиппократа и Филолая. Во время путешествия я заучил наизусть самые высокопарные термины… те, что должны были произвести впечатление.

Аврелий слушал, ошеломленный. Банщик!

– Я не сделал ничего дурного. По прибытии у меня оставалось несколько драхм. Я обошел амбулатории и сразу понял: чтобы заработать, нужно пустить пыль в глаза. Поэтому я потратил все, что у меня было, на нарядную одежду и на подношение Минуциону, чтобы получить эту амбулаторию. Потом я здесь обосновался и распустил слух, что цены у меня астрономические. «Если берет так много, значит, он хорош», – думали люди, и клиенты повалили толпами.

– Но как, Юпитера ради, ты их лечил, не имея никаких знаний? – все еще не веря, спросил Аврелий.

– О, это было нетрудно! Тучным матронам я прописывал ванны с водорослями. Они и вправду худели от всех этих парных, но были убеждены, что это заслуга моих чудодейственных снадобий! Потом я преуспел с косметическим массажем, с лечением бессилия… я использовал прямой метод, у меня была договоренность с лупанарием, простой обмен услугами. У Оппии нюх на дела! Так, вкратце, я и стал знаменитым лекарем.

– А когда к тебе приходил настоящий больной?

– Я старался сбагрить его коллеге. Я занимался только мнимыми больными, для которых хватало моей болтовни. Но я не мог отказывать всем. Молодой Флавий так настаивал, чтобы я лечил его отца, что я не смог уклониться!

Аврелий содрогнулся. Ну конечно, Флавий умело выбрал себе простофилю, который позволит ему безнаказанно травить богатого родителя, ничего не заметив.

И… тем временем этот невежда лечил пол-Рима! Делал операции, проводил аборты.

– А при чем здесь Апеллий? И Мнесарета? Какую роль они играли в твоих махинациях? – спросил Аврелий, страшась ответа.

– С диагнозами я научился выкручиваться, но вот лечение… для более серьезных больных мне приходилось доставать уже готовые лекарства. Я не силен в фармацевтике.

– И с какой стати кто-то стал бы брать на себя такую ответственность ради тебя?

– По правде говоря, Мнесарета ничего не знала. Я объяснял Апеллию, от какой хвори мне нужно средство, и он находил его среди лекарств своей госпожи.

– Апеллий, грязный обманщик! Но тогда, возможно… Ты уверен, что Мнесарета была не в курсе?

– Да что ты! Эта кривляка ни за что бы не согласилась мне помогать!

Аврелий почувствовал, как облегчение хмелем ударило в голову.

Он посмотрел на Демофонта, почти свернувшегося у его ног.

Трусливый, дрожащий и умоляющий, тот пытался обнять его колени, словно перед ним был бог с Олимпа, а не простой магистрат.

Патриций почувствовал приступ отвращения и отвел взгляд.

– Благородный сенатор…

– Сейчас ты подпишешь мне признание. Я хочу, чтобы было ясно, почему этот брусок успокоительного оказался в доме Фуска!

– Да, да, господин, но меня ведь не приговорят к костру, правда?

– Это решит имперское правосудие.

– Дай мне день, всего один день. Я кое-что отложил, хватит, чтобы купить себе собственную баню в провинции!

– Подписывай! – жестко приказал Аврелий.

Дрожащая каракуля скрепила признание.

– Скажи, ты делал аборты?

– Немного, благородный сенатор. И никогда – матроне! Если бы она умерла, муж мог бы затащить меня в суд по обвинению в убийстве!

– А простолюдинки, значит…

– Некоторые просили.

– И ты оперировал и брал деньги! Что стало с этими женщинами? Сколько из них еще живы?

– Понятия не имею, господин, откуда мне знать? Они уходили сразу после, и я их больше не видел.

Аврелий, охваченный омерзением, отшвырнул лекаришку пинком.

Выходя с признанием в руке, он увидел приближающийся отряд стражи.

«Надеюсь, они найдут виновного!» – с яростью подумал он, и образ Дины, истекающей кровью, и других, подобных ей, не переставал его преследовать.

– Аврелий!

Мнесарета подбежала к нему, встревоженная.

– Аврелий, они пришли арестовать меня!

В амбулатории царил хаос.

Стражники во главе с уполномоченным префекта Города были заняты тем, что без особой деликатности выпроваживали ожидавших пациенток.

Те, со своей стороны, не собирались уходить и, прикрываясь своими большими животами, осыпали бедных стражников бранью всех мастей, по большей части касавшейся сомнительного ремесла их матушек.

Аврелий пробился сквозь толпу и подошел к начальнику стражи, который вел рукопашный бой с особенно агрессивной простолюдинкой.

– Обвиняемая непричастна к тому, в чем ее обвиняют, – заявил он, показывая признание Демофонта. – Арестуйте лучше ее помощника!

После долгого совещания стражники решили забрать Апеллия и покинули амбулаторию под оглушительный свист.

Аврелия приветствовали как героя и осыпали благословениями и липкими поцелуями.

Мнесарета все еще была сильно потрясена и не могла смириться с мыслью, что доверилась столь двуличному ученику.

– Он приехал со мной из самого Пергама! – не переставала повторять она. – Он должен был стать моим преемником, а теперь…

– А теперь его осудят, – с некоторым удовлетворением заявил патриций.

– Но ведь не сожгут заживо, я надеюсь!

– Это еще как посмотреть. Во-первых, смертные приговоры через сожжение в Риме очень редки, и даже если их выносят, то почти никогда не приводят в исполнение. Кроме того, еще нужно доказать, что именно твое болеутоляющее убило Фуска.

– Если он и вправду умер от яда.

– Это так трудно установить?

– Да. Профаны говорят о ядовитых веществах так, будто их можно отличить от других лекарств, но часто это лишь вопрос дозы. Одно и то же средство, которое в малых дозах способствует исцелению, в больших может убить. Почти невозможно с уверенностью определить, имеет ли затяжная болезнь естественное течение или вызвана медленным действием токсичного вещества.

– А успокоительное твоего приготовления, что изъяли у Фуска, ты представляешь, что это было?

– Я не могу быть уверена, не видя бруска. В любом случае, я проверю все свои лекарства одно за другим, чтобы понять, что у меня похитил Апеллий.

– По словам Демофонта, это было болеутоляющее.

– Постой! – Мнесарета подошла к шкафчику и достала несколько брусочков. – Мы не знаем много веществ, способных по-настоящему унять физическую боль. Несколько травяных экстрактов, конечно, но на практике это все полумеры. Есть лишь одно действительно эффективное средство: меконий!

– Что это такое?

– Это сок, который сочится из чашечки мака.

– Хочешь сказать, опий?

– Да, по-гречески «опий» и означает «сок».

– Он смертелен?

– В больших дозах смертельно все! Однако постоянное употребление опия вызывает серьезный физический упадок.

– Значит, болезнь Фуска могла быть вызвана этим?

Мнесарета задумалась, потом покачала головой.

– Но не из моего мекония. Поскольку это опасный препарат, я всегда примерно знаю, сколько его у меня есть. Его приготовление сложно: нужно надрезать еще незрелые коробочки и ждать, пока сок вытечет и застынет, поэтому мне часто случалось покупать его уже готовым. Если бы пропало значительное количество, я бы сразу заметила.

– Но если Апеллий воровал его понемногу…

Женщина пожала плечами.

– Нужно знать, какие симптомы были у Фуска перед смертью. Судя по тому, что ты рассказал, это не похоже на отравление опием. Конечно, я не могу исключать, что вещество, убившее его, вышло отсюда, хотя сама мысль об этом мне неприятна. Я знаю, что меня ни в чем не обвинят, но все же я предпочла бы быть уверенной, что он умер как-то иначе!

– Да уж. Жена Цезаря должна быть вне подозрений! – улыбнулся Аврелий, цитируя фразу, ставшую крылатой с тех пор, как божественный Юлий произнес ее, требуя развода с женой Помпеей, после того как защитил ее в суде от обвинения в прелюбодеянии. Он подошел к Мнесарете. – Ну что, ты наконец убедилась, что и тебе нужны другие? Или мое вмешательство тебя унизило?

– Аврелий, как ты можешь такое говорить? Ты спас мне жизнь! – страстно воскликнула гречанка. – Неужели ты считаешь меня такой бесчувственной?

– Нет, я так не считаю, – прошептал Аврелий, притянув ее к себе.

Тело Мнесареты было податливым в его объятиях, а в изгибе ее губ, обращенных к нему, больше не было той надменности, что столько раз его раздражала.

«Нет худа без добра, – подумал сенатор. – В конце концов, и это отравление чему-то да послужило».

– Идем! – сказал он ей, ведя к спальне и покровительственно обнимая за плечи.

Благодарная и доверчивая, женщина улыбнулась ему. Это была улыбка ребенка.

XX

Канун нон октября

Вернувшись на следующее утро, Аврелий застал Кастора, который ждал его в самом дурном расположении духа.

Он же, напротив, безмятежный и удовлетворенный, был полон решимости не дать испортить себе день и обратился к нему с веселым снисхождением.

Когда грек соизволил ответить, его голос походил на ворчание.

– Ave, господин! Если не ошибаюсь, ты нашел милое местечко, чтобы провести ночь. Что ж, надеюсь, оно того стоило, потому что, пока ты нежился в безопасности, здесь такое творилось! – с укором и ядом в голосе объявил он. – Там Сервилий и Помпония уже давно ждут тебя с довольно серьезными новостями. Но да, какая разница, пусть хоть весь мир летит в тартарары? Главное – Мнесарета.

– Аврелий, Аврелий! – Румяная матрона ураганом ворвалась в комнату, сопровождаемая задыхающимся мужем, и оба затараторили одновременно, пока заплаканная Поликсена в волнении вбегала следом.

Общий хаос довершало непрерывное ворчание Кастора, который никак не мог успокоиться.

– Хватит! – в отчаянии крикнул патриций. – Вы объясните мне, что случилось?

– Его зарезали!

– Меня хотят допросить!

– Ах, какой скандал!

– По одному! – властно приказал Аврелий. – Кого зарезали?

– Флавия! – Матрона взяла слово, испепеляя взглядом всякого, кто пытался вмешаться. – Дворцовая стража застала его, когда он пытался проникнуть в покои Августы, чтобы ее изнасиловать! Он уже добрался до кровати и схватил ее, когда…

«Идиот! – подумал Аврелий. – Как можно быть таким болваном, чтобы попасться в эту старую ловушку? Ее еще Ливилла использовала во времена Тиберия, чтобы избавиться от Постума! Назначаешь тайному любовнику свидание на Палатинском холме. Тот клюет и, какая удача, не встречает на пути ни единого стражника. Входит в покои своей возлюбленной, заключает ее в объятия… И она начинает кричать. Прибегают преторианцы и парой ударов гладиев все улаживают. Не успеешь и глазом моргнуть, как неудобный любовник устранен: государственная измена, покушение на целомудрие императрицы и так далее, и тому подобное».

– Этот дурак получил по заслугам! – заявил Аврелий, ничуть не потрясенный. – Теперь естественно, что они хотят допросить тех, кто его знал. Тебе не о чем беспокоиться, Поликсена!

– Значит, это он убил Дину и Рубеллия? – с болезненным любопытством спросила Помпония. – Но зачем? У него не было никаких причин!

– Причина у него была, – отрезал Аврелий, вспоминая лицо цвета слоновой кости с безупречными чертами, которое он на миг увидел в щель спальни.

Ему показалось, что он снова чувствует запах амбры Мессалины, смешанный на этот раз с другим, приторным, тошнотворным запахом. Запахом крови.

– Этот убийца медленно убивал и собственного отца! Когда его раскрыли, он потерял голову и… – комментировал Сервилий.

«Нет, он не потерял голову», – размышлял Аврелий.

Он пошел просить о помощи, уверенный в высоком покровительстве, которое обеспечили ему его амурные подвиги, наивно полагая, что императрица станет рисковать собой, покрывая его преступления, лишь потому, что спала с ним! Слепой, самонадеянный, безумный Флавий! Он убил дважды, чтобы быть уверенным, что подростки не проговорятся, чтобы гарантированно продолжить эту связь, открывавшую ему ослепительные перспективы – от императорского ложа до трона! У кого бы не возникло искушение? Мог ли он допустить, чтобы его царственная любовница испугалась? Все должно было идти гладко, без сучка без задоринки.

Да, в объятиях императорской Венеры Флавий возомнил, что стал неуязвимым, что пользуется абсолютной безнаказанностью.

Но когда его отец умер и было произнесено страшное слово «отравление», трон, о котором он мечтал, молниеносно превратился в погребальный костер.

Что могло быть естественнее для перепуганного труса, чем побежать к августейшей покровительнице просить о помощи в обмен на былые услуги? И вот счет был оплачен.

– Все в порядке, друзья. Не понимаю, почему вы так волнуетесь. Убийца казнен. Не вижу в этом ничего странного.

– Но она, прекраснейшая, не может быть совсем непричастна, – со злорадством вставила Помпония. – Она должна была его знать. Эта история с изнасилованием никого не убедит!

– Ну и что? Может, он и вправду был ее жеребцом и имел дурной вкус выбрать неподходящий момент для галантного свидания! За такие неосторожности приходится платить.

Ничуть не удовлетворенные, двое тучных супругов смирились и отправились домой, разумеется, не молча.

И едкие комментарии Помпонии, произносимые зычным голосом, эхом отдавались в домусе до тех пор, пока Фабеллий, учтиво, но решительно, не сумел выпроводить их за дверь.

– Проводи девушку на допрос, Кастор, – приказал Аврелий, чтобы избавиться от Поликсены, которая смотрела на него со слезами и мольбой в глазах, как побитая собака.

Затем, наконец оставшись один, молодой сенатор растянулся на мягком ложе триклиния.

Его измученное тело наслаждалось соприкосновением с прохладой виссона.

Он вслепую схватил восточную подушку и потерся небритой щекой о мягкую ткань.

Он оденет свою женщину в шелка, хватит с нее грубой шерсти! Он представил, как длинные медно-рыжие волосы волнами ниспадают на ее гордые плечи, касаясь шуршащей ткани.

Место Мнесареты – в Риме.

Ее изящество достойно мраморного дворца, а не грязной амбулатории.

Он уж позаботится о том, чтобы она это поняла! Ему оставалось уладить еще одно дело, а потом…

XXI

Ноны октября

– Флавий мертв, и ты легко можешь снять с себя вину, – объяснял Аврелий. – Теперь мы можем приписать ему и твой удар сикой.

– Нет. – Элеазар, стоя перед письменным столом, смотрел на него горящими глазами.

– Мордехая я могу понять. Он почти дожил до конца своих дней и хочет упокоиться на земле своих предков, – настаивал патриций. – Но ты? Ты молод, у тебя впереди будущее. Армии нужны храбрые воины, и неважно, какой они веры, из какой части империи родом. Весь мир теперь – один город: Рим! Зачем уезжать в страну, которой ты никогда не видел? Поколение за поколением твои предки жили здесь, а до этого – на востоке. Что ты знаешь об Иудее? Для тебя это чужая страна. Твоя родина здесь, в тени Капитолия!

«Я зря трачу слова», – подумал Аврелий, продолжая:

– Империя дает тебе свободу исповедовать свою веру, почитать бога, которого ты предпочитаешь. Несмотря ни на что, ты найдешь больше справедливости и терпимости в Городе, чем в твоем Израиле!

Элеазар покачал головой.

Когда он заговорил, в его голосе не было злобы:

– Иудеи никогда не станут римлянами, сенатор. Иберы, мавританцы, галлы – возможно. И даже бритты, и германцы, и все еще свободные народы, которым ваши орлы принесут свой «мир». Они, все они, будут наперебой стараться стать идеальными римлянами. Мы – нет. Мы хотим остаться иудеями. Оставьте себе Империю, Термы, вашу цивилизацию – нас это не интересует.

Еврей прервался и направился к выходу.

Затем на пороге он на миг помедлил и, обернувшись, быстро добавил:

– Знаешь, в чем истинная причина, почему я должен уехать? Мой народ никогда не смирится с вашим владычеством, а Рим не сможет стерпеть такого оскорбления. Через несколько лет – пять, десять, кто знает? – наши народы сойдутся в кровопролитной войне. Римляне будут сражаться за власть, евреи – за выживание.

Элеазар изучал Аврелия. Тот был из племени угнетателей.

Язычник, необрезанный.

Но, может быть, он поймет.

– В тот день, римлянин, я хочу быть на стороне побежденных, а не победителей!

Аврелий опустил руку, уже было поднявшуюся в привычном прощальном жесте.

Он резко выпрямился и ударил себя сжатым кулаком в левое плечо – так приветствовали воинов.