Текст книги "В здоровом теле... (ЛП)"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Тогда она сняла бы себе каморку, принимала бы только тех клиентов, что ей по нраву, скопила бы деньжат на старость, и кто знает, может, даже вышла бы замуж за доброго, уже немолодого человека и завела семью.

А теперь мужчина, который мог бы дать ей все это, завороженно созерцает эту шлюху-любительницу! А ей, настоящей, добросовестной труженице, останутся лишь старые, лысые извращенцы.

Тем временем золотая женщина начала танцевать. Босая, на столе, она двигалась сладострастно, отдаваясь алчным взглядам зрителей, которые тянули руки, пытаясь коснуться ее лодыжек.

Эти совершенные плечи, этот надменный вид.

В какой женщине Аврелий уже замечал эту абсолютную уверенность в себе и своей неотразимости? Густая масса золотых волос волнами ниспадала на гладкие плечи, и мышцы спины играли в такт ритмичному стуку гадесских кастаньет.

Поликсена почувствовала, как слезы обожгли ей глаза.

Она с усилием их сдержала.

Подобрав с ложа свой слегка помятый голубой плащ, она молча вышла из ложи.

Аврелий даже не обернулся.

– Кастор, Кастор! – нетерпеливо звал сенатор, пробираясь меж бесчувственных тел пьянчуг и время от времени переворачивая кого-нибудь, когда ему казалось, что он узнал неуловимого слугу.

Сладострастная танцовщица ушла, но не раньше, чем Аврелий успел обратиться к ней с приветствием и получить в ответ короткую фразу, произнесенную хрипловатым и чувственным голосом, слегка искаженным неподвижной маской, скрывавшей лицо.

В тот миг, когда незнакомка приблизилась к нему, коснувшись его щеки длинным металлическим ногтем, он ощутил легкий, терпкий запах амбры, смешанный с волнующим ароматом женского тела.

Флавий тут же властным хозяйским жестом встал между ними, дав любопытному сенатору возможность бросить:

– Клянусь богами! Вот это женщина! Не то что малютка Дина!

– Кто? Еврейская обезьянка? Какое мне до нее дело! Пусть Рубеллий ее себе забирает, ему такая под стать! – ответил блондин, явно жаждавший уединиться со своей чародейкой.

– Что ж, теперь-то обезьянка мертва!

– Мертва? – На миг Флавий вздрогнул и насторожился.

Но золотая женщина уже тянула его за руку, смеясь.

– И почему ты рассказываешь это мне? Иди лучше к Рубеллию! – заключил блондин, позволяя нетерпеливой спутнице увести себя.

Разочарованный, Аврелий мечтал поскорее уйти.

Широкими шагами он снова прошел через весь зал и по верхним коридорам, с досадой отдергивая занавеси спален, не заботясь о том, что нарушает уединение лежавших там пар.

Ничего. От Кастора не было и следа.

– Ищешь своего друга, этого знатного грека? – весело спросила Оппия, подкравшись к нему сзади. – Какой мужчина, какой тонкий ум! Какое мужское обаяние! Надеюсь, он будет часто сюда заходить. Уж он-то может себе это позволить, ведь он потомок Птолемеев!

Эта жердь восхищенно расхваливала на все лады хитроумного обманщика.

«Родственник Птолемеев! Почему бы сразу не царь Египта?» – мрачно подумал Аврелий.

Уж он покажет этому лживому слуге!

– Ты ведь тоже скоро вернешься, благородный Стаций? – не унималась тем временем Оппия. – Ты остался доволен? Поликсена бывает капризна, у меня было для тебя кое-что получше! Но если она тебе понравилась…

– Кстати, о Поликсене, сколько она стоит? – спросил патриций, внезапно вспомнив о блондинке.

– Смотря на сколько. На одну ночь или дольше? Может, хочешь снять ее на месяц? – церемонно спросила женщина, почуяв выгодную сделку.

– Мне нужен ее контракт, – отрезал Аврелий.

– Ее контракт! Да я же ее только что купила! Она мне и половины своей цены не принесла. Тебе выгоднее взять ее на время, если уж так хочется сбить охоту. А давай так: я оставлю ее здесь, в лупанарии, и буду приберегать только для тебя, так ты сможешь навещать ее, когда захочешь, и сэкономишь на еде и жилье!

– Я хочу, чтобы Поликсена была у меня дома завтра утром, сводня, – грубо приказал патриций, направляясь к выходу. – И смотри, чтобы доставили мне ее целой и чистой!

В этот миг из-за фонарей, все еще освещавших прокуренное заведение, выплыла шатающаяся тень.

Бормоча нечленораздельные слова в винном опьянении, Кастор сделал несколько нетвердых шагов и растянулся на полу во весь рост.

Аврелий не счел нужным его поднимать.

VII

Сентябрьские Ноны

– Господин, господин! – Парис тряс его, пытаясь разбудить. – Я знаю, ты поздно вернулся, но атрий полон клиентов, и у меня больше нет сил их сдерживать!

Аврелий вынырнул из короткого сна со звоном в голове.

Клиенты! Он вернулся на рассвете, а Парис говорит ему о клиентах!

– Ты должен их принять, хозяин, я уже четвертый раз говорю, что ты болен!

– Дай им денег и пошли к черту! – простонал сенатор.

– Не могу, господин, никак не могу! Среди них есть всадники и знать. Вчера утром ты велел мне сказать, что примешь их сегодня, и вот они уже два часа торчат там, все в тогах и со своими прошениями!

– И я еще должен оплачивать тоги этим бездельникам, чтобы они приходили ко мне на поклон! – проворчал патриций, окуная лицо в таз с холодной водой.

– Они на меня набрасываются, хозяин! Говорят, что я тебя не зову, что нарочно тяну время, чтобы получить мзду! А сегодня они особенно буйные, особенно с тех пор, как явилась какая-то странная девица с короткими, как у юноши, волосами, и утверждает, что ты ее купил.

Аврелий хлопнул себя по лбу: Поликсена! Он забыл предупредить управляющего!

– Фабеллий не хотел ее впускать, и она устроила целый скандал. Я поддержал привратника: знаешь, у нее был вид потаскухи!

– Она и есть потаскуха, – спокойно подтвердил Аврелий.

Благочестивый управляющий посмотрел на него в ужасе.

– И она будет жить здесь? – простонал он, молча моля богов о милости отрицательного ответа.

– Конечно, я купил ее прошлой ночью, – объяснил Аврелий, пока удрученный управляющий помогал ему уложить складки тоги.

– Но там вдова Маруллина с дочерью-подростком! Они пришли с прошением к Сенату. А эта блондинка орет как прачка! И что говорит, к тому же!

– Скажи вдове Маруллина, что ей придется обогатить свой словарный запас, если она хочет от меня милости! – отрезал патриций и смиренно отправился исполнять свой долг.

Несколько часов спустя, когда измученный Аврелий отпускал последнего просителя, в комнату вошел свежий как огурчик Кастор, явно только что после восстанавливающего сна.

– Негодяй! Я работаю все утро!

– Ты – хозяин! А я бедный слуга, у меня нет никаких обязанностей, – весело оправдывался грек.

– Удивляюсь, что у потомка Птолемеев нет никаких важных дел!

– Ах, бордель… – вольноотпущенник принял ностальгический вид. – Славное местечко. Там есть некая Вакхида, которая…

– Какая еще Вакхида! Лучше скажи, что ты узнал от Оппии!

– Клянусь Геркулесом, что за боевая старуха! Смотришь на нее, такую в летах, и думаешь, что ей уже не до глупостей, а она… Я чудом уцелел.

– Неужели? И почему же она не приняла бесплатно могущественного александрийца? Посмотри-ка на счет за вчерашний вечер и объясни мне, как твой желудок, при всей его вместительности, смог поглотить столько вина!

– Но мне пришлось ее напоить, хозяин, чтобы она немного смягчилась. А потом, когда она стала слишком уж навязчивой, мне пришлось ее вырубить, чтобы она меня не изнасиловала! – запротестовал слуга.

– Я вычту это из твоего жалованья!

Кастор, казалось, не испугался обычной угрозы.

На этот раз у него в запасе было несколько сюрпризов, чтобы умилостивить колючего хозяина.

– В таком случае я буду слишком убит горем, чтобы вспомнить речи этой голодной жерди, – вздохнул он.

– То, что ты должен вспомнить, стоит четырех конгиев вина?

– Думаю, да. Эта жердь в молодости была повитухой.

– Великолепно, Кастор! – воскликнул Аврелий, тут же пожалев о своей несдержанности.

– И это еще не все… Тебе разве не интересно, где встречались прекрасная иудейка и ее возлюбленный?

– Ты узнал? – в эйфории выпалил Аврелий. – Скорее, говори!

– Но то вино…

– Забудь о вине. Ну же, рассказывай!

– Так вот, Оппия, как сводня, знающая свое дело, держит на задворках борделя несколько укромных комнат для клиентов, желающих сохранить анонимность. Именно там она и пыталась меня соблазнить! Есть все основания полагать, что одну из них она сдавала нашим голубкам.

– О комнатах я уже знал. Остальное – твои домыслы.

– Домыслы? А что, если я скажу тебе, что, опоив старуху, я осмотрел незапертые спальни? И что в одной из них нашел надпись?

«Пожалуй, он стоит тех денег, что ворует у меня», – подумал патриций, пока слуга рассказывал ему о маленьком сердечке, нацарапанном на стене одной из комнат, внутри которого были выведены буквы «Р» и «Д».

– Это может быть совпадением, – осторожно предположил он.

– Там были и другие надписи, а эти инициалы меня уже заинтриговали. Так что я прочел их все. Весьма занимательно: некая Цинтия изменяет своему Афру, Цервин страдает по Филемону, аноним утверждает, что у Арриана отсутствует необходимый мужской атрибут. Рустик думает только о Паоле, Вестриций восхищается интимными частями некой Семпронии, Рувим любит Дину, ну и так далее!

– Рувим любит Дину! Так значит, это правда! И что я скажу Мордехаю?

– Ты же не собираешься отдать этого наивного мальчишку на растерзание иудеям, верно? – с неодобрением воскликнул Кастор.

Аврелий колебался.

– Да. Не могу этого сделать, не поговорив с ним сначала.

– Похоже, он больше нигде не показывается.

– Вот именно. Его нужно найти.

– Почему бы тебе не пойти к его отцу домой под каким-нибудь предлогом? – предложил секретарь.

– Я думал об этом. Но сначала хочу выяснить кое-что другое. Девушка из лупанария сказала мне, что проститутки часто пользуются услугами лекаря, некоего Демофонта. Возможно, это он сделал Дине аборт, или даже сама Оппия!

– Пойдешь жаловаться, что у тебя задержка? – ухмыльнулся Кастор.

– Глупец! Я возьму с собой одну из его постоянных клиенток. В конце концов, теперь у меня на нее все права!

Кастору не пришлось спрашивать, о ком идет речь: звонкий голос Поликсены уже разносился по всему домусу, наполняя его весьма цветистыми выражениями.

– Хозяин, что за дивный дар! Как ты узнал, что мне нравится именно она! – закричал грек, ликуя и бросаясь к девушке. – Ты поистине щедр!

И на глазах у отчаявшегося Париса с жаром обнял блудницу, приглашая ее посетить его спальню.

VIII

Восьмой день до сентябрьских Ид

Целимонтанская дорога, сразу за Сервиевой стеной, свидетельствовала о бурном росте, который Город пережил за последние полвека, с тех пор как орлы легионов, не зная больше соперников, достигли самых дальних пределов империи, неся повсюду неоспоримые блага Pax Romana.

Возможно, покоренные народы и питали некоторые сомнения в преимуществах уплаты непомерных налогов за привилегию изучать латынь, но это не беспокоило квиритов, привыкших к комфортной жизни в единственном городе мира, где зерно и зрелища были бесплатными, а праздничных дней скоро станет больше, чем рабочих.

И кто, глядя на щедрые раздачи зерна и игры на Арене, стал бы жаловаться на то, что теперь все – знать и простолюдины, свободные и рабы – должны подчиняться власти одного человека, божественного Цезаря? Кто, кроме немногих непримиримых реакционеров, тосковал по суровым временам республики? Уж точно не сапожники с Викус Скаури, что суетились в своих лавчонках, яростно делая ставки на последние скачки; не проститутки из борделя, блаженно дремавшие в своих спальнях в ожидании часа, когда вновь придется взяться за работу; и уж тем более не сенатор Аврелий Стаций, который в этот миг шел по переулку, а за ним следовала женщина, чьи волосы были слишком коротки для порядочной матроны.

Патриций был одет в грубый плащ с капюшоном и старые кожаные сандалии.

Девушка скромно шла позади, опустив глаза, как служанка или, скорее, как наложница.

Улица внезапно вывела на небольшую площадь, где показалась инсула чудовищных размеров, окруженная широким портиком.

На очень узком основании держалось невероятное количество этажей, опасно устремлявшихся ввысь. Астрономические цены на землю под застройку в Городе привели к тому, что эти монструозные здания росли как грибы, нависая над прохожими, словно каменные циклопы.

Здесь девушка остановилась, указывая на башню.

– Амбулатория Демофонта на первом этаже.

У дверей уже толпилось несколько пациентов в ожидании своей очереди.

Время от времени выходил раб-привратник, выкрикивал имя, и вызванный тут же устремлялся внутрь.

Аврелий счел за лучшее ускорить процесс, сунув в руку слуге пару монет – не слишком много, чтобы не выдать свою истинную платежеспособность.

– К лекарю, значит? – обратился к ним бойкий старичок, крутившийся поблизости.

– Да. И ты тоже? – лаконично ответил патриций, не расположенный заводить разговор о болячках и хворях.

– Да ни за что на свете! – запротестовал словоохотливый старичок. – Здоровьем я, милостью богов, не обижен! Да и как я могу позволить себе цены этого грабителя? Этой зимой я попросил его дать что-нибудь от лихорадки. Для ребенка, что живет здесь. Как же, жди! Нет денег – нет лечения!

– На вид ты не скажешь, что голодаешь. Чем живешь? – спросил Аврелий, которому простолюдин начинал нравиться.

– Да так, работенка разная время от времени. Я бы неплохо справлялся, если бы не плата за жилье! Видишь вон того? – спросил он, указывая на напыщенного типа, который в этот момент с важным видом входил в инсулу. – Это Минуцион, арендатор. Он снял здание за огромную сумму, но выручает вдвое больше, собирая плату со всех жильцов.

– А ты сколько платишь? – из любопытства поинтересовался сенатор.

– О, я не могу позволить себе квартиру. Снимаю вскладчину комнату с четырьмя приятелями.

– Не тесновато?

– Ну, ты же знаешь, дома почти не бываешь. Я почти все время на улице, под портиком, или по лавкам слоняюсь. Зачем жилье, если не для того, чтобы спать? Воду, конечно, приходится таскать от фонтана, водопровод есть только на первом этаже, да и очага в квартире нет. А в остальном – чего-чего, а общественных уборных в Риме хватает! – удовлетворенно заявил человечек. – Вот тем, кто на последнем этаже, да, тем мучение: черепица побита, дождь льет! И потом, они первые гибнут при пожаре или обвале.

– Но сколько же людей живет в этом муравейнике?

– Нас тут около ста пятидесяти, не считая детей, конечно.

– Больше двухсот человек в этой башне! Стены словно из папируса, такие тонкие! Да она в любой момент может рухнуть! Закон гласит, что…

– Да-да, закон! Знаешь, сколько Минуцион берет за квартиру? Две тысячи сестерциев в год! Мог бы и хозяину заплатить, и ремонт сделать, и еще бы куча денег осталась. Но эти арендаторы все одинаковы: стараются выжать побольше, а если дом рухнет, что ж, он ведь не их!

– А кому он принадлежит, кстати? – возмущенно спросил Аврелий.

Уж он покажет этому бессовестному, что так запустил свою собственность, отдав ее на откуп спекулянтам!

– По правде говоря, не знаю. Какой-то богач. Такие здесь никогда не показываются! Посылают людей вроде Минуциона с нами договариваться, сами руки не марают!

Аврелий еще раз окинул инсулу взглядом. Несмотря на плачевное состояние, здание это, должно быть, стоило целое состояние.

Не исключено, что он и сам знаком с владельцем. Рано или поздно он его встретит, и тогда…

– Слушай, окажи услугу, – сказал он, роясь в кошельке. – Вот два сестерция. Узнай, чей это дворец, и получишь еще столько же.

Глаза старика загорелись при виде денег.

– Еще два? Ты это серьезно? – недоверчиво воскликнул он, хватая монеты. – Я мигом! Ты позаботься о своем здоровье и о своей красавице, а уж имя этого негодяя тебе добудет Проб!

В этот миг помощник выкрикнул имя Аврелия.

Патриций в сопровождении Поликсены направился ко входу.

Дела у Демофонта, должно быть, шли неплохо.

Его квартира с примыкающей к ней амбулаторией занимала весь первый этаж и была обставлена отнюдь не скупо.

Стены украшали фрески и мрамор, мебель была из отличного резного дерева.

Комната, куда их провели, – строгая и элегантная – во всеуслышание заявляла о профессиональных успехах лекаря.

Задняя стена исчезала за рядами полок, уставленных амфорами, чашами и баночками с мазями, а перед полками высился стол, достаточно низкий, чтобы пациенты при необходимости могли на него лечь.

Склонившись над кушеткой, какой-то юноша заканчивал убирать лекарства, стоя спиной к вошедшим.

Едва заметив их, он быстро собрал свои вещи и скрылся в маленькой дверце в глубине комнаты.

Внешность Демофонта не слишком располагала к себе: невысокий и пухлый, он беспрестанно поглаживал короткую курчавую бородку, вероятно, убежденный, что этот жест придает ему вид мудрой авторитетности.

Он смерил взглядом обоих пациентов, оценив их скромные одежды и приниженный вид. Все его лицо выражало уверенность, что они ошиблись адресом.

– Чего желаете, добрые люди? – спросил он без особого интереса. – А, это ты, милочка, тебя Оппия прислала? – добавил он, узнав проститутку.

– Я здесь из-за моего друга. У его жены неприятности, и я посоветовала ему обратиться к тебе.

– Вообще-то у меня постоянная клиентура. Но раз он знаком с Оппией, посмотрю, что можно сделать. Где женщина?

– Она не захотела приходить, послала меня. Она очень застенчива и хотела, чтобы я сначала все разузнал. Она ждет еще одного ребенка, а мы никак не можем себе этого позволить, – вполголоса заявил Аврелий.

– Ах, до чего же невежественна чернь! И вы приходите к Демофонту только сейчас! Неужели вы не знаете, что для предотвращения зачатия достаточно хорошего пессария? Или немного керинийского вина, как советовал еще Теофраст триста лет назад? Но да, римляне так глупы!

Аврелий с трудом сглотнул, заставляя себя сохранять спокойствие.

– Ты прав, прославленный мудрец, мы были глупы. Но что теперь можно сделать?

– Это зависит от обстоятельств, юноша, зависит. Есть много способов прервать беременность. Я мог бы дать твоей жене таблетку драконция или попробовать хорошую дозу алоэ. Втирания сока цикламена тоже помогают, если сопровождать их соответствующими физическими упражнениями. Разумеется, все эти методы не гарантируют изгнания плода. Самый надежный способ – это, без сомнения, операция.

– Операция? – эхом отозвался Аврелий, притворившись испуганным.

– Да, да. А ты что думал? Мы, греки, занимаемся хирургией уже много веков, не то что вы, постигшие ее азы на полях сражений, пытаясь залатать легионеров!

– В чем заключается операция?

Демофонт, теряя терпение, извлек из ящика с инструментами длинную бронзовую иглу.

– Это эмбриосфакт, убийца зародышей. Его вводят в матку женщины и пронзают плод. Операция болезненная, но страдания можно облегчить анестетиком. Оплачивается отдельно, разумеется!

– И сколько это будет стоить? – робко спросил Аврелий.

– Пятьсот сестерциев, примерно, – безразлично бросил тот.

– Да это мой заработок за полгода! – запротестовал патриций, уже вжившись в роль.

– Тогда обращайся к знахарке, а не к лекарю! – с презрением отрезал Демофонт. – Я обслуживаю избранную клиентуру, а не оборванцев. Улица перед домом полна повитух, у которых работы хватает, при всех-то борделях в округе. Если у тебя ни гроша, мог бы сказать сразу! – ядовито заключил он, звоня в колокольчик, чтобы позвать помощника.

Вытолкав их за дверь, помощник поспешно удалился, и они снова оказались под портиком.

– Теперь будем искать повитух! – в ярости объявил Аврелий.

В этот миг привратник, высунувшийся из двери, чтобы позвать следующего клиента, сделал ему знак.

– Слушай, я знаю одно место. Можешь пойти туда!

– Правда?

– Если хозяин узнает, он с меня шкуру спустит, – замялся раб, многозначительно глядя на кошелек Аврелия. Очевидно, мзда, данная Пробу, не ускользнула от его внимания.

Несколько монет быстро перекочевали из рук в руки.

– Викус Капитис Африке, в двух шагах от ворот. Низкий кирпичный дом, – прошептал он и быстро скрылся внутри.

Аврелий, весьма раздосадованный унизительным приемом, уже собрался уходить, как вдруг увидел Проба, который широко махал ему с другой стороны улицы.

– Я нашел, господин! Здесь многие знают имя владельца здания!

Патриций удовлетворенно вздохнул.

По крайней мере, прогулка не прошла совсем впустую.

– Ну же, я слушаю! – сказал он, вручая обещанное вознаграждение.

– Вся инсула принадлежит одному сенатору.

«Как обычно, – подумал Аврелий, – можно ли было сомневаться, что такой негодяй заседает в Курии!»

– Речь идет о некоем Стации, – торжествующе объявил старик. – Публии Аврелии Стации!

Возлежа на массажном ложе, прикрытый лишь короткой набедренной повязкой, Аврелий отдавался умелым рукам Нефер, египтянки-массажистки, за которую он заплатил целое состояние.

Настроение у патриция было не из лучших, и досталось, как всегда, бедняге Парису. Вольноотпущенник, методичный и расчетливый управляющий, был обвинен в покушении на убийство жителей ветхой инсулы.

Сколько он ни оправдывался, показывая счета, недвусмысленно свидетельствовавшие о прибыли, его обозвали и спекулянтом, и мошенником, и детоубийцей.

Со слезами на глазах управляющий был вынужден удалиться, бормоча что-то о людях, которые путают частные интересы с общественной благотворительностью.

Слегка умиротворенный ласками Нефер, Аврелий начал размышлять.

Где могла малютка Дина достать пятьсот сестерциев, необходимых для операции? Да, она практически вела все хозяйство, но требуемая сумма была не та безделица, которую можно наскрести, утаивая деньги на хозяйственных расходах.

Возможно, ее тоже направили к какой-нибудь знахарке.

Патриций содрогнулся при этой мысли.

То, что он увидел вчера, когда в сопровождении Проба обходил знахарок квартала, было малоутешительно: амулеты всех мастей, эрегированные фаллосы, волшебные лампы, подвески в форме вагины и плода, чудодейственные травы с гарантией безотказности – и все это в обрамлении грязи и убожества.

Ни одна из повитух не призналась, что знала Дину, но их слову грош цена: они бы клялись в том же, даже если бы речь шла об их собственной дочери.

Так Аврелий оказался ровно в той же точке, что и раньше: имя соблазнителя было готово для доклада Мордехаю, но его не покидало глубокое убеждение, что сообщить его не будет актом правосудия.

И все же он обещал.

Нет, сначала он должен поговорить с юношей, понять, почему Дина выбрала путь, приведший ее к смерти.

«Ее убили».

Воспоминание о бреде Шулы вновь и вновь всплывало в памяти, и становилось все труднее загнать его в дальние уголки сознания.

Слова безумной, пьяной старухи. Но in vino veritas.

Дина хотела бежать. Может, кто-то ее остановил?

Найди он того, кто на самом деле прервал беременность, и многое бы прояснилось.

Он вспомнил об адресе, который подсказал ему слуга Демофонта.

Он тогда туда даже не пошел, уже разочарованный тщетностью своих поисков.

И все же он решил заглянуть и туда – для очистки совести, а потом поставить точку.

Это было все равно что искать иголку в стоге сена: в огромном городе десятки преступлений оставались нераскрытыми, и никому не было до них дела.

А он таскался по амбулаториям в поисках какой-нибудь знахарки или подпольного лекаря.

Впрочем, взглянуть и туда не мешало.

Но на сей раз он не собирался подвергать себя унизительной процедуре. В конце концов, он магистрат, и пора бы кому-нибудь об этом вспомнить.

Он велел подать нарядную тогу и пару броских перстней, позвал носильщиков и отправился в путь на носилках.

Площадь у Целимонтанских ворот была уже знакома нубийцам; они быстро миновали арку Долабеллы и с непривычной скоростью свернули на Викус Капитис Африке.

Патриций велел донести себя до самого дома, чтобы не смазать эффект.

Он намеревался использовать свое положение, чтобы добиться более уважительного обращения от нового лекаря – наверняка еще одного надменного грека, как и все те проходимцы, которым великодушная империя даровала римское гражданство.

Дом был скромный, всего в три этажа – редкость по тем временам, – а над входом в медицинскую таберну красовалась вывеска с изображением Гигиеи, богини здоровья.

Небольшая дверь вела в просторное и светлое, свежеоштукатуренное помещение. Вдоль стен тянулась скамья из грубого дерева, на которой, тесно прижавшись друг к другу, ожидали своей очереди несколько женщин на поздних сроках беременности.

На полу, кто сидя, а кто и лежа, ждали приема другие пациенты.

Аврелий решительно направился к двери из белой пихты, ведущей в саму амбулаторию, и настойчиво постучал.

Через несколько мгновений появился молодой человек со светлыми волосами и серьезным видом. Он вопросительно уставился на посетителя.

– Мне нужно поговорить с лекарем, – без обиняков объявил Аврелий.

Помощник смущенно указал на толпу больных, ожидавших своей очереди.

– Да, я видел, но я римский магистрат и веду расследование. У меня нет времени на пустяки. Позови своего хозяина.

Юноша, встревоженный, быстро исчез в соседней комнате и тут же появился вновь, с сожалением качая головой.

– Мне жаль, сенатор, он сказал, что вы должны подождать.

– Ты шутишь? Мне нужно видеть его сейчас же, пошли его сюда, я поговорю с ним.

Смирившись, помощник повиновался.

Прошло несколько минут, показавшихся нетерпеливому патрицию вечностью, затем из дверцы вышла дородная простолюдинка, очевидно, на сносях, таща за собой троих малолетних детей.

За ней следовала высокая женщина с правильным, гладким лицом и медно-рыжими волосами, собранными в простой узел.

– Это ты магистрат?

– Я Публий Аврелий Стаций, сенатор Рима.

– А я Мнесарета из Пергама, лекарь. Апеллий разве не сказал тебе, что я занята?

От ее прямой, стройной фигуры исходила спокойная властность.

Слегка удивленный, Аврелий присмотрелся к ней повнимательнее. Он знал, что в Риме некоторые женщины занимаются медициной, но, разумеется, ожидал увидеть мужчину.

– Мне срочно нужно с тобой поговорить.

– А моим пациентам срочно нужно, чтобы их осмотрели! – отрезала женщина.

– Но я…

– Курия подождет, а болезнь – нет! Становись в очередь, как все, – властно приказала она.

Аврелий не успел возразить: Мнесарета уже исчезла, а за ней последовал бедняга, с трудом волочивший ногу с гнойной раной.

Патриций с досадой огляделся: толпа клиентов была такова, что он не управится и до вечера.

Фыркнув, он решил, что стоит набраться терпения. В прошлом он целые дни проводил в ожидании прихотей какой-нибудь капризной матроны; возможно, полдня, потраченные на допрос этой странной особы, не пропадут даром.

«Мнесарета, „стремящаяся к добродетели“», – размышлял он.

Какое нелепое имя! И все же, как ни странно, оно ей шло.

Он со вздохом сел и приготовился к долгой и скучной интерлюдии.

Ничто так не развязывает языки, как ожидание у дверей врачебной амбулатории. За два часа Аврелий собрал коллекцию историй по меньшей мере о десяти тяжелых родах и стал знатоком детских болезней.

К тому же он наслушался немало язвительных замечаний о непомерных ценах Демофонта, известного в квартале как отъявленный грабитель.

О Мнесарете же пациенты были единодушны: женщина слыла отличным лекарем и, что немаловажно, брала плату, доступную любому кошельку.

Одни платили ей несколько ассов, а с других, более состоятельных, она просила больше.

Одна служанка принесла двух живых уток, а нищего она осмотрела бесплатно.

Казалось, плата зависела скорее от возможностей клиента, чем от сложности лечения.

При виде столь необычного поведения любопытство патриция, который за своей показной поверхностностью скрывал высокое чувство справедливости, лишь возросло.

Когда последний клиент вышел, закрыв за собой дверь, наконец появилась женщина-лекарь, удивленная, что он все еще здесь.

Она медленно развязала фартук, веля Апеллию вымыть и убрать инструменты.

Ее светлое лицо казалось осунувшимся и усталым после долгого рабочего дня.

– Благодарю, что подождал, сенатор. Теперь я могу ответить на твои вопросы, и никто нам не помешает.

Аврелий следил за ее уверенными, изящными жестами, смотрел на ее мягкие руки с тонкими пальцами, способными унимать страдания.

Он вдруг осознал, что она красива, несмотря на легкую сеточку морщин вокруг глаз.

Красива так, как ему никогда не казалась ни одна из матрон, что купались в ослином молоке и часами украшали себя.

– Я голодна, сенатор. Я работала весь день. Не хочешь пройтись со мной и купить чего-нибудь горячего?

Перед выходом Мнесарета поправила одежду и чисто женским жестом заколола выбившиеся пряди. В тот миг, когда они встретились в дверях, ее рука слегка коснулась его, и патриций, который в своей жизни беззастенчиво лапал и аристократок, и плебеек, знатных и рабынь, помедлил к ней прикоснуться.

Она сама взяла его за руку.

– Да, я помню еврейскую девушку, подходящую под твое описание.

Аврелий и Мнесарета сидели за столом в приемной, где крошки от лепешек с розмарином и пустой кубок свидетельствовали о простом, но теплом гостеприимстве.

Другой же кубок был полон родниковой воды.

– С вином всегда знаешь, с чего начнешь, но никогда – чем закончишь, – извинилась Мнесарета, – а хирургу нужны твердые руки.

– Она приходила около месяца назад, точного дня не скажу. До этого она была у одного моего коллеги, но не решилась войти, потому что его помощник обошелся с ней как с девкой из борделя.

– Ты не знаешь, кто направил ее к тебе? – спросил Аврелий, думая о не слишком надежном привратнике Демофонта.

– Кто угодно. В этом районе меня неплохо знают, – с плохо скрытой гордостью ответила она.

– Она должна была вернуться, чтобы сделать аборт. Постой, я могу сказать тебе точный день, на который была назначена операция, – добавила она, заглянув в какие-то записи. – Вот, на четвертый день до сентябрьских Календ. Но она не пришла. Наверное, решила оставить ребенка.

– К сожалению, все вышло иначе, – ответил Аврелий и вкратце рассказал ей печальную историю.

– Но это абсурд! – воскликнула Мнесарета. – Ни один приличный лекарь не допустит ошибки в такой операции! Даже Апеллий с этим справится!

Патриций в знак смирения развел руками.

– И подумать только, она могла обратиться ко мне!

– Наверное, постыдилась, – возразил он.

– Но я всегда стараюсь, чтобы женщины, у которых такие проблемы, чувствовали себя непринужденно. Я ведь тоже женщина и знаю, что прервать беременность, какой бы нежеланной она ни была, – значит заплатить очень высокую цену. Часто эти бедняжки хотят быть матерями и отказываются от ребенка лишь потому, что обстоятельства не позволяют.

– В случае Дины обстоятельства были особенно неблагоприятны. Возлюбленный был римлянином.

– Именно поэтому ей и следовало сделать аборт! Уж лучше так, чем подбросить ребенка на свалку и оставить его медленно умирать.

– Я никогда не слышал, чтобы лекарь так говорил. Для вас пациенты – живые люди, а не просто клинические случаи.

Мнесарета улыбнулась и покачала головой.