Текст книги "Смерть куртизанки"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

VII

ШЕСТОЙ ДЕНЬ ПЕРЕД ИЮЛЬСКИМИ КАЛЕНДАМИ

– Ave, Руфо.

– Ave, Аврелий. Добро пожаловать в мой дом.

Аврелий прошёл в просторный атриум, хорошо освещённый благодаря широкому прямоугольному отверстию в крыше дома[47]47
  Такое отверстие называлось комплувиум и было традиционным для частного дома в Древнем Риме. Среднюю часть атриума занимал имплувиум, куда из комплувиума собиралась дождевая вода.


[Закрыть].

Яркие, красные стены там и тут были покрыты простыми фресками с геометрическим рисунком. В углу на домашнем алтаре лежали недавние приношения.

Руфо сдержанным жестом пригласил гостя войти и усадил на триклиний, тоже очень просторный, но скромно убранный.

Дом Фурия Руфо оказался некоторой неожиданностью для Аврелия. Он представлял его себе на редкость неуютным, а в действительности его внутреннее убранство создавало впечатление спокойствия, разумного и благородного удобства.

В столовой гостя ожидала семья хозяина.

Руфо представил сначала сына, юношу лет восемнадцати, тщедушного сложения, с очень светлыми волосами, ниспадавшими на лоб.

– Мой сын Гай Фурий Руфо, а это, – продолжал он, указывая на высокого мужчину лет тридцати пяти с бегающими и злыми глазами, – мой зять Квинтилий.

Потом сенатор кивнул в сторону скромной худенькой девушки, которая робко ожидала своей очереди в глубине комнаты.

– Моя дочь Марция Фурилла.

Молодая женщина застенчиво улыбнулась, и Аврелий отметил, что, хотя она и стояла опустив голову, ссутулившись, на самом деле была намного выше отца. Однако Фурий всё равно словно возвышался над всеми.

Сервилий говорил, что Руфо уже под шестьдесят, но мало кто в это поверит, настолько крепким и сильным он выглядел.

– Мы рады, что ты пожелал разделить с нами наш скромный ужин, – сказал старый сенатор, располагаясь на триклинии, а вслед за ним это сразу же сделали его сын и зять. Дочь, однако, согласно старинному обычаю, опустилась в широкое кресло.

В атмосфере явно витала какая-то напряжённость, и беседа не клеилась. Появились рабы с корзиной отличных олив и пшеничного хлеба, а также с разными сортами сыров местного производства.

Вслед за ними вошла служанка средних лет в тёмной тунике и большом переднике. Она внесла тяжёлую кастрюлю и большим половником принялась выкладывать на огромную разделочную доску в центре стола густую кашу.

– Полба[48]48
  Полба – полудикая злаковая культура, пшеница-двузернянка.


[Закрыть]! – воскликнул Аврелий. – Сколько лет уже я не ел её!

– Как видишь, мы не любим экзотическую еду и блюда, в которых больше ценится внешний вид, чем качество. Эта простая каша из полбы веками оставалась пищей настоящих римлян – древних правителей, консулов, жрецов, простых крестьян и солдат. Насмешливые греки называли нас за это полбофагами – пожирателями полбы, – издевались над нами и нашими аскетичными привычками. Однако с этой полбой в желудке мы завоевали Элладу, Карфаген и весь мир. А для заправки салата используем лучшее масло из наших давилен. Попробуй вот это масло из моей давильни в Этрурии, – предложил Руфо, протягивая Аврелию кувшин, из которого полилось чудесное зеленоватое масло, густое и вкусное.

Аврелий обмакнул в него хлеб, попробовал сыры и оливки и не мог удержаться, чтобы не похвалить их свежесть и вкус.

– Народ есть то, что он ест, – заключил старик. – Не жду ничего хорошего от поколения «новой кулинарии». Какими вырастут молодые люди, которых кормят язычками фламинго, вульвой свиней и мозгами страусов? Кто сказал, что пища вкуснее только потому, что труднее достаётся? Добродетелью наших предков и были вот эти блюда: простые и настоящие. Уходя от этих ценностей, мы теряем свою общность и свою силу.

Аврелий всё больше недоумевал. Он ожидал встретить здесь скудость и скупость, но увидел достаток и простоту. Настоящая ли это простота, задумался он, или только спектакль с целью сбить его с толку?

Квинтилий неожиданно вступил в беседу:

– Несомненная польза этой еды не исключает, что другие продукты также хороши, Руфо. Иногда людям хочется каких-то перемен, какого-то отступления от правил. Я верно говорю, Аврелий?

Молодой сенатор взглянул на мужчину, задавшего вопрос. Ему не понравились его резкие черты, орлиный нос, маленькие, злые глаза.

Зять Руфо явно искал союзника, который поддержал бы его точку зрения. Но зря старался: у Аврелия не было ни малейшего желания вставать на сторону этого неприятного человека.

Он легко перевёл разговор, ответив Квинтилию вполне искренне, но стараясь не обидеть его.

– У меня отличный повар, и я каждый день пробую разные его «изобретения», иногда очень даже необычные, но должен признать, что давно не отведывал вот такого, традиционного, блюда, и вновь вкусить полбу доставило мне огромное удовольствие. После множества всяких гастрономических – изысков эта простая еда восхищает меня. И я похож сейчас на человека, который пробует экзотические блюда только по большим праздникам и потому получает от них больше удовольствия, чем тот, кто привык есть их ежедневно. Так что Руфо прав: хорошие старинные вещи не следует отвергать огульно.

– Если это справедливо в отношении еды, то разве не ещё более справедливо в отношении образа жизни? – подхватил разговор Руфо, не упуская случая утвердить свои идеи. – Что сказать, например, об обычае пренебрегать женой ради какой-нибудь заразной проститутки? Разве наши женщины не красивы? Или жена, чтобы муж чаще наведывался к ней, должна краситься, словно какая-нибудь ассирийская куртизанка? – спросил он, хитро глядя на зятя.

– Картине всегда нужна хорошая рама! – возразил Квинтилий. – Нельзя же требовать, чтобы молодой и здоровый мужчина отказывал себе в некоторых развлечениях!

Краем глаза Аврелий приметил, что Марция вздрогнула, при этом руки её слегка задрожали, а щёки вспыхнули: она явно силилась подавить вспышку гнева. Намёк на супружеские неприятности унижал её, как и грубое отцовское вмешательство в её личную жизнь.

Выйдя замуж по старинному обычаю, она пожизненно оставалась несовершеннолетней и не имела права самостоятельно распоряжаться ни своей судьбой, ни своими деньгами, в то время как её сверстницы давно уже пользовались гораздо большей свободой.

– Спросим, что думает об этом Публий Аврелий, – предложил Квинтилий. – Мне не ведомы его кулинарные предпочтения, но хорошо известны те, что касаются женщин.

Молодой патриций в изумлении вскинул брови. Он не собирался объяснять своё поведение Руфо, но и находил глупым обсуждать личные дела с коварным Квинтилием.

– Не думаю, что уважающий себя человек станет рассказывать всему свету о своих любовных удачах, – холодно возразил он, забывая о тех многочисленных случаях, когда радовал пышнотелую Помпонию историями о собственных любовных приключениях.

– Об удачах? – рассердился Руфо. – И вы называете это удачей, когда пользуетесь благосклонностью женщины, которая отдаётся за деньги?

Потом, немного поостыв, он хлопнул в ладоши, вызывая слугу.

Разговор не клеился. Аврелию не хотелось быть свидетелем явно не первой ссоры зятя и свёкра. Или, может быть, его присутствие лишь ускорило её?

Так или иначе, тема весьма подходила для того, чтобы завести разговор, который его интересовал, поэтому он продолжал:

– Опять не могу не согласиться с тобой, Руфо. Позавчера, например, я направился на Авентинский холм, намереваясь навестить одного друга, как вдруг ко мне обратились с просьбой, чтобы я, как магистрат, помог расследовать убийство одной вольноотпущенницы, которую только что убили ударом ножа.

В столовой повисла тишина. Сотрапезники затаили дыхание.

– Это определённо была содержанка. Дом, где она жила, украшала изысканная мебель, а её одеждам позавидовали бы многие матроны… И знаешь, когда я стал вникать в это дело, то узнал, что она оказалась вольноотпущенницей из семьи Руфо. Её звали Коринна, но гречанкой она была не больше, чем мы с вами. Её настоящее имя Цецилия, и родом она из Субуры, где её отец держал прачечную.

Аврелий помедлил на последних словах, желая рассмотреть лица своих слушателей.

Квинтилий сидел недвижно, словно статуя. Неловкую тишину вдруг прервал неожиданный грохот – это Марция уронила тарелку. Молодой сенатор поспешил поднять её и, передавая молодой женщине, как бы случайно коснулся её руки – она была ледяная.

Руфо смотрел на него, явно давая понять, что угадал причину его визита, и Аврелию не оставалось ничего другого, как с холодным равнодушием выдержать его пристальный взгляд.

Старик мрачно посмотрел на зятя и сообщил гостю:

– К сожалению, Аврелий, большая часть роскошной обстановки, какой ты смог полюбоваться там, оплачена приданым моей дочери.

Квинтилий пришёл в ярость и уже готов был высказать свёкру возражения, как вдруг впервые за всё это время подал голос Гай:

– Квинтилий, возможно, совершил какие-то ошибки, но сейчас он живёт с нами под одной крышей и управляет нашими имениями. Давайте жить мирно и спокойно, не упрекая друг друга в былых прегрешениях.

– И в нынешних, – уточнил Руфо вполголоса, но все же достаточно громко, чтобы услышали все. – Принимаю твоё предложение, сын. Продолжим наш прекрасный разговор. Ты ещё не высказал своего суждения. Что же ты думаешь о куртизанках?

Гай смутился:

– У меня нет никакого мнения на этот счёт.

– Да ладно, Гай, не робей!

Квинтилий заговорил с юношей вкрадчиво и хитро, не теряя из виду свёкра, который смотрел на него с откровенным вызовом.

– А разве неправда, что ты тоже навещал прекрасную Коринну?

Гай, разволновавшись, пробурчал:

– Всего пару раз…

Отец одобрительно посмотрел на него.

– Для молодого неженатого человека это нормально. Лишь бы не оставил там состояния.

Напряжение несколько спало с появлением слуги, который принёс и поставил на стол кастрюлю с голубями и гарниром из овощей.

– Выходит, эта женщина вовсе не гречанка, – продолжал старик, – а вольноотпущенница из нашей семьи. Наверное, кто-то из бывших рабынь Музония. Дело, однако, удивляет меня. Обычно когда приходит беда, достаточно покопаться немного, и непременно появится какой-нибудь грек!

– «Graecia capta ferum victorem cepit!»[49]49
  «Graecia capta ferum victorem cepit!» (лат.). – «Греция, завоёванная (римлянами), приобрела дикого победителя» (Гораций. Эпистолы, Il, 1, 156). Эту фразу обычно приводят, желая отдать дань высочайшему уровню развития греческой культуры.


[Закрыть] – процитировал Аврелий Горация, намекая на то, что прошло уже несколько веков с тех пор, как Рим впитал цивилизацию Эллады.

– Римом уже давно правят греки! – с презрением бросил Руфо. – Сегодня сенат только и делает, что утверждает решения Полибия, Нарцисса и Палланте[50]50
  При Клавдии вольноотпущенники фактически управляли государством через систему дворцовых канцелярий. Полибий руководил архивом и составлял научную документацию, Нарцисс ведал делопроизводством, а Палладий был финансовым секретарём.


[Закрыть].

Аврелий согласно кивнул. Он знал могущество вольноотпущенников Клавдия, которые сосредоточили в своих руках больше власти, чем консулы и сенаторы.

– Империя могла бы управляться хуже, – примирительно сказал он.

– Конечно! Что может быть хуже, чем сейчас, когда внуки Ромула униженно ползают у ног целой своры восточных слуг, желая добиться их милости! – Руфо опять вышел из себя. – И ты в их числе! – с презрением заключил он.

– Я не унижаюсь перед вольноотпущенниками императора, но не потому, что речь идёт о бывших рабах или греках, – ответил Аврелий, задетый за живое. – Я не стал бы так поступать, даже если это были бы знатные римляне самого древнего рода. Просто моё воспитание и моё состояние позволяют мне не делать этого. Вот и всё.

– Выходит, ты римлянин, Аврелий Стаций? – спросил Руфо почти с издёвкой. – Иными словами, римлянин – кумир светских салонов, игрушка не слишком щепетильных матрон. Любимец греческих прихвостней и восточных шлюх?

Гай и Марция испуганно переглянулись. Довольный Квинтилий зло ухмыльнулся.

– Я – римский гражданин, и не из худших, – возразил Аврелий, вставая. – Если опасаешься, что моё присутствие может осквернить твой уважаемый дом, Руфо, не разделяй со мной свой обед, – решительно заявил он, намереваясь уйти.

Сенатор тоже поднялся со своего места и удержал его:

– Нет, останься, прошу тебя. Ты мой гость и оказал мне величайшее уважение. Я же иногда бываю чересчур резок на словах. Слишком многое в нынешнем Риме выводит меня из себя. Но кому нужны нравоучения старика?

– Мне, Руфо, если пообещаешь не требовать, чтобы я претворял их в жизнь, – смеясь, ответил Аврелий.

На лице Руфо мелькнула еле заметная улыбка. Гай и Марция, слушавшие всю эту перепалку затаив дыхание, облегчённо вздохнули.

Напряжение спало. Квинтилий поднял глаза и с любопытством посмотрел на человека, который посмел возразить его грозному свёкру и даже получил нечто похожее на извинение.

– Муций, Криспий, принесите финики! – приказал хозяин дома и, обратившись к гостю, завёл дружеский разговор о законе, который предстояло одобрить в сенате, пытаясь восстановить согласие во взглядах, сложившееся у них во время прошлого голосования.

Аврелию только это и нужно было. Он надкусил финик и спокойно продолжил беседовать на безобидную тему.

VIII

ЧЕТВЁРТЫЙ ДЕНЬ ПЕРЕД ИЮЛЬСКИМИ КАЛЕНДАМИ

– Ты должен доплатить мне… – спокойно, без всякой просительной интонации произнёс Кастор.

Аврелий притворился, будто не слышал, принял скучающий вид и молча отпил глоток старого фалернского, внимательно разглядывая инкрустированные кессоны потолка.

В небольшом кабинете слуга и господин были одни.

– Помнишь брадобрея из Субуры, столь щедрого на городские сплетни? – продолжал грек.

– Ну как же. Его дешёвые духи целый день терзали моё тонкое обоняние!

– Ну, не суди о нём так плохо. Это весьма осведомлённый тип, в своём кругу, разумеется… Ему очень хочется поговорить, обменяться впечатлениями… К сожалению, его жалкая клиентура не даёт ему такой возможности. Поэтому, когда он встречает умного, находчивого человека с широкими взглядами…

– Тебя, надо полагать.

– Вот именно. Он вызвал у меня такое сочувствие, что я взялся порекомендовать его интересным людям, то есть доставить ему более утончённых клиентов: прислугу из богатых имений, секретарей, домашних учителей… из тех слуг, что желают облагородить свой облик.

– И всё это от чистого сердца.

– Разумеется. Конечно, пришлось согласиться на некоторый процент от его дохода, но только для того, чтобы этот добрый человек не чувствовал себя должником. Пустяк, чисто символический, лишь бы заставить умолкнуть его совесть.

– Примерно половину заработка, надо полагать.

– Не преувеличивай. Только треть. С другой стороны, с клиентурой, которую я предоставлю ему, он сможет удвоить цены.

Аврелий улыбнулся. Кастор определённо был человеком, обладавшим неистощимым запасом изворотливости. За долгие годы службы при помощи подарков, щедро оплаченных поручений патриция и мошенничеств он скопил состояние, которому позавидовал бы любой римский всадник[51]51
  Всадники – одно из привилегированных сословий в Древнем Риме. Первоначально – в царскую эпоху и в раннереспубликанский период – это была сражавшаяся верхом патрицианская знать.


[Закрыть].

– Ты не представляешь, скольких людей знает этот славный брадобрей, – продолжал тем временем раб. – Его услугами пользуется один старый нищий, когда хватает милостыни. Этот бедолага уже давно живёт на улице, с тех пор как несчастный случай оставил его без правой ноги. У него цепкий ум, отличная память, а сколько всего он перевидал за эти двадцать лет!

– Ближе к делу, Кастор.

– Разыскать старого попрошайку не составило труда. Братство нищих определило ему место недалеко от храма Сатурна. Я предложил ему выпить и получил полный отчёт об истории Субуры.

Разумеется, мне пришлось возместить ему недополученную милостыню. Я не сомневался, что ты разрешишь мне так поступить.

Аврелий понадеялся, что сумма, на которую Кастор собрался ограбить его, не превысит месячного заработка хорошего рабочего, но промолчал, желая услышать конец рассказа.

– Старик прекрасно помнил эту красавицу – дочь владельца прачечной. За ней бегали все парни в округе, но её интересовали только те, у кого имелись хоть какие-то деньги. Оказался среди них и молодой плотник, некий Энний, который готов был в огонь броситься ради того, чтобы жениться на ней. Но у девушки были другие планы. Ах, люди никогда не умеют довольствоваться тем, что имеют! – вздохнул Кастор. – Представляешь, Клелия, её младшая сестра, охотно отдала бы глаз, лишь бы выйти замуж за этого парня! Ну, а в один несчастливый день Цецилия ушла, оставив Энния с разбитым сердцем, настолько, что даже её сестра не могла утешить его. Ах, эта любовь…

– Молодец, Кастор. И как дальше сложилась судьба этого Энния?

– Он работает всё там же, в двух шагах от прачечной. Интересно, узнал ли он, что случилось с его былой любовью. Говорят, он хороший мастер, без тараканов в голове. Входит в ту же, что и Клелия, секту последователей Хреста, Христа или как его там, не знаю…

– Прекрасно, Кастор. Единственное, что мне не нравится в тебе, счета, которые ты выставляешь.

– Кстати, господин… – скромно произнёс грек, почтительно протягивая ему листок. – Я позволил себе добавить сюда и плату за вино…

– О, богиня Диана! Кастор, но на эти деньги можно напоить целую когорту преторианцев! – возмутился Аврелий.

– Видишь ли, мой господин, в таверне было много народу, все нищие, приятели старика, и я решил, что нужно угостить вином всю компанию, знаешь, чтобы поблагодарить такого замечательного осведомителя…

Смирившись, Аврелий вздохнул: Кастор никогда не перестанет жульничать. И хотя получал немалую оплату, добывать что-нибудь ещё обманным путём доставляло ему слишком большое удовольствие, чтобы он мог отказываться от него.

– Вернуться в Субуру, господин?

– Нет, отправимся туда вместе. А сейчас тебе нужно сделать ещё кое-что.

– Только скажи, будет исполнено!

– Постарайся отыскать эту старую сводню, Гекубу, и разговори её.

– Ох уж эта старая ворона! Она ведь просто сожрёт меня!

– А ты позволь ей очаровать тебя, козлище, и выведай всё, что можешь, о клиентах Коринны.

– Мне жаль, но я отказываюсь от этой задачи. Шла бы речь о какой-нибудь хорошенькой служанке…

– Повинуйся, осёл, и помни, что, худо-бедно, ты всё ещё мой раб! – прикрикнул на него Аврелий. – Кстати о служанках. У Коринны они, конечно, были. Наверняка и молодые, и красивые…

– Я готов, мой господин! – широко улыбаясь, воскликнул слуга, направившись к двери, и с порога предупредил: – Старуха будет стоить тебе дополнительной платы! – И исчез, не дожидаясь ответа.

Наутро он уже явился с докладом.

– Мне повезло! Мегера скрылась. Исчезла на другой день после убийства, словно те же адские силы, что исторгли её, теперь поглотили старую каргу обратно.

Запыхавшийся грек дал понять, что не сможет больше говорить без помощи хорошей чаши вина.

Утолив как следует жажду, он поспешил заверить хозяина:

– Я узнал всё, что тебя интересует. У соседей, точнее, у соседок с хорошим зрением.

– Так что же за клиенты были у Коринны? – поинтересовался Аврелий.

– Немногие, по правде говоря. Девушка не без претензий. Она даже не была настоящей содержанкой, иными словами, не упускала случая округлить свои доходы за счёт некоторых уступчивых друзей.

– Ах, вот как? А кто в таком случае оплачивал дом?

– Страбон, провинциальный купец, который сколотил состояние, доставляя товары с Востока. А недавно облагородил своё безвестное имя, женившись на женщине весьма высокого положения, – на Лоллии Антонине.

– Вот как? Я не раз слышал это имя от Помпонии. Первого мужа Лоллии Калигула несколько лет назад приговорил к смертной казни, и все ожидали, что она повторит его судьбу. Но она спаслась после того, как уговорила императора побеседовать с ней наедине. Однако ей не удалось сохранить состояние, которое было конфисковано как принадлежавшее врагу государства. С другой стороны, у Калигулы это ведь было в порядке вещей – осуждать за государственную измену самых состоятельных граждан, чтобы завладевать их имуществом. Странно, что я ещё жив!

– Эта большая удача объясняется тем, что мы подделали предсказание, согласно которому он умрёт через год после тебя, – усмехнулся Кастор.

– А Лоллия постаралась восполнить утрату имущества, выйдя замуж за богатого провинциала. Наверное, это весьма незаурядная женщина. Ведь мало кому удавалось выбраться живым из постели Калигулы!

– Страбон, однако, хотя и заполучил для себя эту жемчужину римской аристократии, без всяких проблем содержал и маленькую Коринну. Похоже, только для того, чтобы навещать её время от времени. Очевидно, дальние поездки позволяли ему и то, и другое.

– Мне кажется, девушка вела не слишком замкнутую жизнь в отсутствие своего покровителя, – заключил Аврелий.

– Ну да, славный Страбон всё время разъезжал по своим делам, и Коринна, пользуясь этим, позволяла себе некоторые вольности.

– Мне нужны имена, Кастор, не заставляй меня ждать.

– Что бы ты сказал о Гае Руфо и его шурине Квинтилии? Оба молоды и хороши собой, в отличие от Страбона, старого толстяка.

– Это я уже знаю! – разочарованно протянул Аврелий.

– В таком случае, может, тебя заинтересует третий гость нашей чаровницы: парень из низов, но с атлетической фигурой и всем прочим, что может осчастливить женщину. Так, во всяком случае, мне его описали.

– Кто, могу я узнать?

– Ну, как и в первом случае, служанка Коринны, конечно! Она прелестна и необычайно словоохотлива. Она рассказала, что её хозяйка обеспечивала клиентам абсолютную конфиденциальность: все слуги должны были покидать дом, когда приходили Квинтилий и Гай. Со Страбоном, однако, всё происходило по-другому. Старик любил окружать себя служанками и танцовщицами, когда бывал у неё.

– А тот парень из простонародья?

– Его она, похоже, принимала бесплатно. Должна же несчастная девушка позволить себе небольшое развлечение! Наверное, тебе будет интересно узнать, что этот молодой человек всегда приходил в рабочей одежде. По словам служанок, видимо, ремесленник, возможно, плотник…

– Отлично, Кастор, – охотно похвалил Аврелий. – Следовательно, любовная связь молодых людей продолжалась.

– Вне всякого сомнения.

– А что касается остальных слуг, что о них узнал?

– Немного. У Коринны было только пять служанок, все вольноотпущенницы, работавшие за плату. Ещё эта мегера и девчонка-рабыня с мышиной физиономией.

И Аврелий вдруг припомнил, что перед тем, как войти в дом к Коринне, ему показалось, будто заметил за приоткрытой дверью огромные выпуклые глаза на остроносом, как у грызуна, личике. Он вздрогнул. Девочка видела его! И возможно, донесла на него семье Руфо, когда побежала к ним.

Какой же он глупец! Выходит, ещё до того, как старуха обнаружила труп, кто-то уже знал, что он заходил к Коринне. В таком случае, если служанка рассказала кому-то о нём, этот кто-то должен был непременно заключить, что именно он, Аврелий, и убил вольноотпущенницу. Если, конечно, этот кто-то не убийца.

Аврелий постарался припомнить обед накануне вечером – лица сотрапезников, их разговоры. Но трудно было понять, видел ли в нём кто-нибудь возможного убийцу, обращал ли на него особое внимание. Если только…

В ночь убийства, когда он вошёл в дом куртизанки, было уже достаточно темно, и вряд ли девочка хорошо рассмотрела его. Кроме того, откуда она могла знать его имя и должность?

Девочка не появилась и тогда, когда допрашивали старуху, более того, её вообще не смогли найти. Можно было лишь предполагать, что она сказала кому-то о нём.

Возможно, служанка всегда была связной между Коринной и её любовниками, поэтому и решила, что нужно побежать и поскорее сообщить Квинтилию или Гаю, что хозяйка убита.

Аврелий успокоился: трудно было бы обвинить его в убийстве только на основании неопределённых показаний девочки-рабыни. И всё же надо бы разыскать её. Он займётся этим позже, а пока необходимо как можно быстрее разузнать у неистощимой на сведения Помпонии всё, что известно о Страбоне и Лоллии.

Аврелий написал записку, что хочет встретиться с друзьями, и отправил её с посланцем. Затем надел не самую красивую, но примечательную тунику, несколько крупных колец и обувь, украшенную лунулами[52]52
  Lunulla – украшение из слоновой кости в виде серпа на сандалиях с высокой шнуровкой, которые носили сенаторы.


[Закрыть] из слоновой кости, символом сенаторского звания. Потом велел подать паланкин, хорошо понимая, что внешность производит больше впечатления, чем то, что за ней скрывается, и со всей помпезностью отправился с визитом к скромному плотнику в Субуру.

Носильщикам нелегко было пробиться в толпе, заполнявшей узкие улочки квартала, но в конце концов, не без толкотни, они всё же добрались до мастерской Энния.

Пока Кастор беседовал со своим другом брадобреем, с которым надеялся создать совместное предприятие, Аврелий с важностью вышел из паланкина, вынудив расступиться небольшую толпу, собравшуюся поглазеть на необычного посетителя.

Мастерская оказалась крохотной, в ней витал приятный запах свежей древесной стружки. Двое или трое обнажённых по пояс рабочих строгали доски, когда сенатор появился на пороге.

Молодой великан с открытым лицом распахнул ясные голубые глаза, недоверчиво посмотрел на него, отложил инструмент и нерешительно приветствовал нежданного гостя.

– Ave, благородный…

– Аврелий Стаций, римский сенатор.

Патриций взглянул на ребяческое лицо юноши, на его мощную мускулатуру и мозолистые руки.

– Ты Энний, плотник? – требовательно спросил он.

– Да, благородный сенатор, – растерянно и не без волнения ответил великан.

Это неожиданное посещение не предвещало ничего хорошего.

– Где можем поговорить без свидетелей?

– Не знаю… Я живу вместе с другими плотниками. Нас трое в небольшой комнате.

– Тогда следуй за мной, – предложил Аврелий, направляясь в цирюльню, где Кастор излагал будущему компаньону свои планы, которые очень скоро невероятно обогатят их.

– Выйдите! – приказал Аврелий обоим, и они поспешно удалились.

В помещении было тесно, уединиться не получалось.

Патриций задёрнул занавеску, отделявшую цирюльню от улицы, чтобы, если уж любопытные и услышат его, то хотя бы не увидят.

– Садись, Энний.

Юноша робко посмотрел на Аврелия.

– Тебе известно, что твоя любовница убита?

Великан вздрогнул. На его лице, не способном скрывать чувства, появились и страх, и отчаяние.

– Благородный сенатор, я…

– Помолчи. Я пытаюсь понять, как плотник из Субуры может оплачивать самых дорогих куртизанок на Авентинском холме. Как ты платил ей? Воровал?

– Совсем не так, как ты думаешь, благородный Аврелий, – ответил молодой человек. – Мы с этой девушкой давно знакомы… то есть я хочу сказать, ещё до того, как она…

– Стала проституткой, – завершил его мысль Аврелий.

– Ещё с детства, благородный сенатор. Не так, как ты думаешь. Я хотел жениться на ней. Ещё когда мы вместе играли на улице, я мечтал, что однажды она станет моей женой. Но я был очень беден и ничего не мог предложить ей, а она такая красивая, такая нежная!

– Ты не смог жениться на ней, но сумел забраться в её постель, и не раз!

– Она жила здесь, когда была девочкой, – продолжал плотник, словно не слыша его. – Ты бы видел её! Даже в грубой шерстяной тунике она была необыкновенно красива! Всегда оживлённая, весёлая и жизнерадостная, но через минуту могла вдруг встревожиться, рассердиться. Трудный у неё был характер. Я знал, что слишком прост для неё, но я был бы счастлив хотя бы просто находиться рядом с ней, я терпел бы все её капризы. Когда мы были детьми, она часто просила меня поиграть с ней в богатых. Она изображала госпожу, а я – раба. Как я был счастлив в такие Минуты! Я готов был прислуживать ей всю жизнь! – Слёзы затуманили чистый взгляд рабочего. – Она жила неподалёку отсюда, её отец держал прачечную. Когда он умер, она стала вести дело вместе с сестрой, маленькой Клелией. Но эта жизнь оказалась слишком трудной для неё, она не выдерживала. Всё время плакала, жаловалась на вонь, на покрасневшие руки. «Увези меня отсюда, Энний, – просила она, – давай уедем куда-нибудь далеко, разбогатеем, у нас будут красивые туники, чистый дом и рабы, которые станут работать на нас…» – великан всхлипнул. – Но я не мог. Мне хотелось, чтобы она стала моей женой, чтобы у нас были дети, здесь, в Субуре, среди моих друзей, и в той же в бедности, в какой мы жили всегда. Я был бы счастлив тогда. А к старости мы накопили бы денег и купили бы небольшой участок земли в деревне и жили бы вместе… – Молодой человек замолчал, не в силах продолжать.

Аврелий подождал, пока он успокоится. Спустя какое-то время Энний снова заговорил, но тон его голоса изменился: стал не такой жалостный и умоляющий, теперь в его словах слышались отчаяние и угрызения совести.

– Я не смог увезти её отсюда. Думаю, это были только мечты, детские фантазии. Я надеялся, что она повзрослеет и сможет принять ту жизнь, какая нас ожидала, какую прожили наши родители… Но она не смирилась с этим и однажды утром исчезла. Ушла с какой-то старухой сводней, которая вскружила ей голову разговорами о её красоте, о том, что будто бы можно много получить за неё. Сестра прокляла её. Думаю, несмотря на своё доброе сердце, бедная Клелия так и не простила её никогда! Я знаю, что слишком крепко любил её, надеялся, что она найдёт то, что хочет, ради чего покинула нас. Всего этого я не мог дать ей.

– Весьма впечатляет. И таким образом, когда девушка устроилась, то стала содержать тебя, – посмеялся над ним Аврелий, изображая презрение, какого на самом деле не испытывал.

– Нет, это не так. Я встретил её случайно. Шёл как-то по форуму и вдруг увидел её вдали. Она стояла ко мне спиной, волосы перекрашены в рыжий цвет, но я сразу понял – это она. Я узнал бы её среди тысяч женщин! В лёгкой красивой тунике она выглядела знатной госпожой. Я даже не решился заговорить с ней.

– Ну, в конце-то концов смелости у тебя всё же хватило, как я понимаю!

– Не в тот раз. Но потом я уже не выдержал. Я искал её, это верно. Мне казалось, она забыла меня, но нет – сразу узнала, пошла навстречу, пригласила к себе в дом…

– И в свою постель, – саркастически завершил Аврелий.

– Между нами ничего не было, когда она жила здесь, в Субуре. Знаешь, мы были… Я – христианин. Для нас такое поведение немыслимо.

– Я слышал кое-что о вашей религии. Выходит, плотник, ты нарушил заповеди своего бога?

– Но я любил её! И готов был в любую минуту жениться на ней. Мне неважно, что она оступилась! Мне не нужны были её деньги, полученные от других мужчин. Мне ничего не нужно было, кроме неё. Я хотел вырвать её из этой жизни. Если бы я не надеялся, что смогу убедить её, наверное, нашёл бы силы отказаться от неё. Но я был уверен, что смогу. Она говорила: «Подожди, Энний, подожди ещё немного… У меня есть одно дело. Одно очень важное дело… Потом у нас будет очень много денег, и мы сможем уехать отсюда. Будем жить в каком-нибудь далёком городе, где никто нас не знает. Купим большую мастерскую, и ты станешь руководить работой рабов, ну а мне будут прислуживать горничные. У наших детей будут няни и воспитатели. Мы всю жизнь проведём вместе. Подожди ещё совсем немного…»

– И ты спокойно ожидал, когда сможешь воспользоваться её честно заработанными деньгами. Неплохо для порядочного христианина! – с насмешкой заключил Аврелий.

– Тебе не понять! Я любил её. Я всё стерпел бы ради неё. Я хотел, чтобы она была счастлива! – с дрожью в голосе возразил Энний.

– Ты любил её, а она отдавалась первому встречному, прося тебя подождать ещё немного, – ледяным тоном произнёс сенатор. – А потом, когда ты наконец понял, что она смеётся над тобой, всадил ей нож в сердце.

– Нет! Неправда! – Возглас Энния привлёк к двери любопытных.