Текст книги "Смерть куртизанки"

Автор книги: Данила Комастри Монтанари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Если бы, благородный сенатор, если бы! Я сразу бросилась бы в магистратуру и обвинила его в убийстве! Что же мне теперь делать, без моей девочки?

«И без твоего источника заработка!» – с иронией подумал Аврелий, но промолчал. Вместо этого он поинтересовался:

– Может, он сделал ей какой-нибудь подарок? Оставил что-нибудь на память?

– Ничего, благородный сенатор, ничего этот жмот не дал! Во всяком случае, я ничего не знаю. – Старуха замолчала, словно чего-то выжидая. – Но я ведь просто бедная служанка. Хозяйка почти ничего мне не рассказывала. Что толку от старой кормилицы? Что проку от неё? А он, наверное, очень богат, этот негодяй. Ведь его принесли сюда в паланкине.

– Ты видела его?

– Я – нет. Может, Псека… Куда подевалась эта дрянь? Наверное, Коринна и её выставила из дома.

– Кто такая Псека?

– Маленькая грязная девчонка-судомойка, которую Коринна купила за гроши на невольничьем рынке, – зачем-то она ей понадобилась. Худющая как доска, а ест за четверых. Прячется, чтобы не работать, и всё время шпионит. Она, должно быть, видела его. Если б я могла найти её… Но сама вернётся, вот увидишь, как только проголодается.

– А скажи-ка мне, Гекуба, – Аврелий невольно улыбнулся, когда, обращаясь к грязной старухе, произнёс имя прославленной троянской царицы, – сколько других любовников было у твоей хозяйки?

– Никого больше не было, я же говорю тебе. Она была честной девушкой. Думаешь, я осталась бы с ней, будь она волчицей[24]24
  Lupa (лат.) – лупа, волчица, дешёвая проститутка.


[Закрыть]?

– Так уж и никого? – настаивал Аврелий, позвенев монетами. Но этот звук не развязал Гекубе язык, а, напротив, заставил умолкнуть. Она замкнулась, словно устрица в раковине, и не произнесла больше ни слова.

– Послушай, женщина! В Риме очень строго наказывают сутенёров и нелегальных сводниц.

– Я ничего не знаю! – твёрдо повторила старуха, с недоверием глядя на представителя власти.

– Хорошо, пока что притворюсь, будто поверил тебе. Но помни, что я лично займусь этим делом.

Сказав так, он покинул комнату, с жалостью и сожалением взглянув на окровавленное тело, которое ещё совсем недавно умело отдаваться страсти и желанию.

– Немного ниже, Кастор, – велел Аврелий рабу, который, искусно нажимая большими пальцами, пытался расслабить напряжённые мышцы его шеи.

С тех пор, как они вернулись домой, это были первые слова, которые он произнёс. Кастор, хорошо знавший господина, понимал его молчание и терпеливо ожидал, когда тот сам захочет поговорить с ним.

– Не можешь пережить смерть этой куртизанки, так ведь? – спросил он.

Аврелий по-прежнему молчал, и хитрый грек решил, что пора бы уже вызвать его на разговор.

– Представляю твою физиономию! – со смехом произнёс он. – Являешься в спальню весь такой ухоженный и надушенный, предвкушая любовные утехи, и вдруг видишь перед собой бездыханное тело. – Грек захохотал. – Великолепный фокус!

Господин наконец очнулся и мрачно ответил:

– Дурак! Что тут смешного? Уж поверь мне, ничего забавного в этом не было!

– Конечно, трупов ты уже немало повидал за свою жизнь! Помнишь, в тот раз, в Александрии… Да и женщин у тебя ещё будет впереди, сколько захочешь. Отчего же ты так расстроился?

– Она была очень красива, так жизнерадостна!

– И ты раньше никогда не встречал её?

– Нет, повторяю тебе, познакомился только утром. Знаешь, как мне надоели эти гонки колесниц! Сидеть там часами, умирая от жары, и слушать вопли ошалелой толпы – это не для меня! И всё же иногда приходится бывать там, потому что император сходит с ума по этим играм…

– Клавдий всё же лучше Калигулы[25]25
  Калигула – римский император, получивший это прозвище за то, что всегда носил военные сапоги (caligae). Сменив в 37 году н. э. Тиберия, он грубо подавил оппозицию как в сенате, так и среди аристократов. Убит в результате заговора.


[Закрыть]. Ты забыл, как все богачи, в том числе и ты сам, были обязаны делать ставки на Красных, чтобы ваш любимый император, болевший за Зелёных, мог выигрывать? Ха-ха-ха! За четыре года ни один возничий Красных не рискнул первым пересечь финиш! А посмел бы, так недолго радовался бы победе!

– Это верно! Сегодня состязания проводятся без обмана, и Клавдий умеет проигрывать с достоинством. Но мне всё равно там смертельно скучно. Вот я и посматривал по сторонам в поисках знакомых, и вдруг эта Коринна подошла и села недалеко от меня.

– На особой трибуне?

– Да, это произошло сразу после оваций императору. Тут появилась Мессалина[26]26
  Мессалина, Валерия – жена императора Клавдия, которую он казнил за супружескую неверность и заговор с целью передать трон своему любовнику Силию.


[Закрыть], и толпа взревела от восторга.

– Ещё бы! Овации императрице, конечно, были гораздо более искренние, чем императору. Она прекрасна, как богиня, он же – противный старик; хромой к тому же.

– А что в этом такого? Я ценю Клавдия. Он далеко не дурак.

– А кроме того, у него очень красивая жена!

– Мне никогда не доводилось видеть Мессалину близко, но вчера с моего места я мог рассмотреть её достаточно хорошо. Она действительно заслуживает прозвища «императрица Венера».

– Выходит, пока ты смотрел на недосягаемую Валерию Мессалину Августу, рядом опустилась эта молодая рыжеволосая девушка, возможно не столь очаровательная, как супруга императора, зато намного более доступная… И ты отнёсся к ней как к спасительнице.

– Конечно! Я сказал себе: «Иногда всё же бывает смысл посетить цирк», – и решил познакомиться с ней.

– А она сама проявила инициативу?

– Нет, я первым заговорил. Она лишь посматривала на меня украдкой, откровенно выставляя напоказ все свои прелести, едва прикрытые зелёным платьем, которое почти ничего не скрывало.

– Типично для женщины лёгкого поведения в общественном месте. Я знаю таких: они не хотят, чтобы их считали проститутками, и довольствуются немногими богатыми клиентами, которых весьма старательно отбирают. Ты сказал, что она оказалась на твоей сенаторской трибуне?

– Да, но это ничего не значит. Сегодня любой может купить себе место где угодно, даже бывшие рабы, когда разбогатеют. Достаточно протянуть кому нужно немного сестерциев.

– Ну конечно, сегодня ведь всё продаётся, даже кресла в сенате, что уж там говорить о местах на трибунах в цирке!

– Я сразу подумал, что, может быть, это содержанка какого-нибудь важного лица. Коринна не походила на аристократку, её выдавали манеры, как ни старалась держаться непринуждённо.

Кастор согласился: его хозяин хорошо разбирался в людях, особенно в женщинах, и вряд ли мог ошибиться в отношении прекрасной незнакомки.

– Если я правильно понял, тебе пришлось подарить ей очень дорогое кольцо.

– Разумеется, я ведь привык покупать то, что мне нравится, не глядя на цену.

Аврелий, которому предки оставили более чем внушительное состояние, был весьма уверен в себе, поскольку пользовался огромным успехом у самых знатных римских матрон.

Его не заботило, уронит ли он своё достоинство, если попробует завоевать расположение прекрасной соседки, добавив к своему бесспорному мужскому обаянию ещё и щедрый подарок.

– Понятно, что скромная девушка, встретив богатого сенатора, захотела соединить приятное с полезным, тем более что человек, о котором идёт речь, не лишён привлекательности, – снисходительно заметил Кастор. – Этой бедной девушке надо ведь как-то жить!

Аврелий улыбнулся, сверкнув тёмными глазами.

– В самом деле. Казалось, она очень даже расположена ко мне, но когда я проводил её домой в паланкине, повела себя очень сдержанно, объяснив это тем, что старая кормилица строго следит за ней.

– Сводня, которую мы допрашивали, – уточнил Кастор.

– Да. Видя, что Коринна не пускает меня в дом, я постарался привлечь её внимание, сняв с пальца кольцо с сардониксом. Оно было достаточно крупным, чтобы понравиться ей…

– Представляю! И она, конечно, сразу согласилась…

– Согласилась, но… – Аврелий в смущении замолчал.

– Что же случилось? – поинтересовался Кастор. Закончив расслабляющий массаж, он, не ожидая разрешения хозяина, отпил вина из его кувшина.

– Да нет, ничего особенного. Только, когда я надевал кольцо ей на палец, заметил, что у неё странные руки. Стройная и гибкая, она выглядела очень ухоженной женщиной – кожа нежная и тонкая, благодаря дорогой косметике, умело подведённые зелёные глаза, хорошо подкрашенные губы, волосы… А вот руки, напротив, оказались довольно грубыми, даже красными…

– Как у рабынь, что работают на кухне?

– Да, пожалуй… Руки женщины, которая много трудилась, прежде чем достигла благополучия. На самом деле она была не очень-то и молода: лет двадцать восемь или двадцать девять. И я задумался, что же она делала до того, как нашла богатого покровителя.

– Существует один безошибочный способ всё узнать! Ведь твоя подруга – самый осведомлённый человек в столице! Стоит с ней полюбезничать, и Помпония с радостью выложит тебе все городские сплетни.

Аврелий улыбнулся: жена его лучшего друга – матрона средних лет, страдающая от чрезмерной полноты и обилия денег, которые никак не могла растратить, несмотря на бурную фантазию, несомненно, тот самый человек, к кому следовало обратиться, ибо ничто не ускользало от её болезненного любопытства.

Уже многие годы любознательная Помпония всеми силами расширяла и обновляла густую сеть осведомителей среди рабов, служанок, брадобреев и массажистов с тем, чтобы неизменно быть в курсе всех любовных тайн добропорядочного римского общества.

Ни одно место, как бы недосягаемо оно ни было, не оставалось без её детальнейшего наблюдения, даже императорский двор.

– Прекрасная мысль, Кастор! Отправь кого-нибудь к Сервилию сообщить, что завтра навещу его.

II

ОДИННАДЦАТЫЙ ДЕНЬ ПЕРЕД ИЮЛЬСКИМИ КАЛЕНДАМИ

– И вот я нашёл её мёртвой, – с грустью признался Аврелий другу, который, желая утешить, наполнил его бокал.

– Да ещё вдобавок теперь рискуешь, что тебя обвинят в убийстве. Если окажется, что кто-нибудь видел, как ты приезжал, или проболтается хоть один из твоих рабов…

– В своих рабах я уверен. Нет, не думаю, что очень рискую. Это ведь была всего лишь свободная женщина, и вряд ли тут станут особенно копаться. Кого может интересовать её смерть? Будь она рабыней, хозяин стал бы настаивать на поисках убийцы, чтобы получить компенсацию. Римское правосудие уже привыкло к убийствам консулов и полководцев и не станет тратить время на какую-то мелкую гречанку-содержанку, никто даже не подумает искать виновного. – Он помолчал, размышляя. – Однако я найду его.

– Будь осторожен, Аврелий, – обеспокоился Сервилий. – Не всё ли тебе равно, кто убил. Ведь ты был едва знаком с ней! Даже в её постели не побывал. Оставь эту затею! В Риме сколько угодно женщин, и можешь найти другую… Но вот возвращается Помпония. Похоже, у неё какие-то новости, лишь бы только она не разболтала всему городу!

– Нет, Сервилий, я доверяю твоей жене. Если это что-то, над чем можно посмеяться и пошутить, она, конечно, молчать не станет, но тут, я уверен, сохранит секрет.

В комнату стремительно вошла импозантная матрона, яркое одеяние которой туго обтягивало её внушительную фигуру.

– Мне мало что удалось узнать, но, может быть, и это немногое тебе пригодится, – услужливо начала она. Славной Помпонии никак не верилось, что неожиданно пригодилось её умение собирать сплетни. Мужчины в удивлении переглянулись. – У Коринны была какая-то родственница в Риме, похоже сестра, которая живёт в Субуре. Они редко виделись, но, возможно, эта сестра – наследница её состояния, – с явным удовольствием сообщила Помпония и обратилась к мужу, предвосхищая его вопрос: – Как я узнала? Просто. – Она помолчала, желая подогреть интерес, и продолжила: – Мне сказала об этом парикмахерша Виталианы. Знаешь, из тех, что приезжают прямо к тебе домой и сооружают причёски по случаю какого-нибудь важного события, если у тебя нет рабыни, умеющей делать это. Коринна однажды пригласила Виталиану к себе на Авентинский холм, когда её собственная парикмахерша заболела. По правде говоря, природный цвет волос Коринны не так уж отличался от окрашенных, им лишь недоставало блеска. По словам парикмахерши, они были каштановыми с лёгкой рыжинкой. Коринна попросила нанести немного хны на корни отросших волос, а потом велела очень мелко завить их…

– Помпония, ближе к делу! – прервал её муж.

– Нет-нет, пусть говорит. Продолжай, прошу тебя, – с явным интересом попросил Аврелий.

– Парикмахерша провела у неё полдня. И, занимаясь её причёской, невольно слышала разговоры Коринны со старухой… Вы не представляете, сколько интересного можно узнать, укладывая женщине волосы… Коринна была в ссоре с сестрой, говорила, что в последний раз посылает ей деньги. Пусть остаётся в своей Субуре, если так нравится нюхать мочу, она же, Коринна, больше не станет помогать ей.

– И когда состоялся этот разговор? – поинтересовался Сервилий.

– Несколько месяцев назад. Потом парикмахерша ещё раз была у Коринны, но та больше не вспоминала о сестре.

Помпония взглянула на мужчин, ожидая похвалы за то, как хорошо справилась с поручением.

– Твоя помощь бесценна. Должен сказать, что подобный способ собирать нужные сведения не идёт ни в какое сравнение с методами преторианцев[27]27
  Преторианцы – личная императорская гвардия, учреждённая Октавианом Августом и обязанная охранять дворец и императорскую особу.


[Закрыть]. С другой стороны, если надо выведать тайну, то женщинам это всегда удаётся лучше, чем мужчинам. Что бы мы без них делали! – с улыбкой преподнёс свой комплимент Аврелий.

– Это не всё, что я узнала. Есть и другие новости, друг мой!

Матрона подождала, пока все удобно расположатся за столом. Собираясь сделать важное сообщение, она хотела, чтобы ожидание достигло апогея, и наконец, не сомневаясь, что любопытство мужчин уже на пределе, торжественно объявила:

– Она изменяет ему!

Человек, незнакомый с Помпонией, наверное, удивился бы, о ком это она говорит так коротко и ясно. Но Сервилий и Аврелий сразу всё поняли. Речь, конечно же, снова шла об императрице.

Помпония не собиралась, однако, давать этому факту какую-либо нравственную оценку. Славная матрона не приходила в ужас и никого не осуждала. Она вполне довольствовалась тем, что рассказывала всему свету о чужих прегрешениях и мгновенно делала достоянием общественности всё, что люди обычно хотели бы держать при себе. Она не была злой, всего лишь неизлечимо болтливой, и блудливая жена нового Цезаря[28]28
  Цезарь – обязательная часть титула римских императоров, отражавшая преемственность власти императора от Юлия Цезаря.


[Закрыть] представляла для неё почти неодолимое искушение.

– Видели, как она несколько раз уходила по ночам, когда Клавдий засыпал или, как обычно, был мертвецки пьян. Никто не знает, где она бывает, но определённо можно утверждать, что встречается с любовниками, – заключила Помпония, с огорчением заметив, что внимание мужа обращено не к её волнующему рассказу, а к только что поданному блюду с улитками.

– Вот как? – проговорил Сервилий, с удовольствием смакуя особенно толстую улитку. – Какая прелесть! Я кладу их в вазы с молоком, чтобы они как следует напились, – объяснил он Аврелию, – а потом, когда они становятся такими толстыми, что не влезают в свой домик, велю поджаривать их на оливковом масле с травами и специями.

Он охотно и дальше продолжал бы делиться своим гастрономическим опытом, если бы помрачневшее лицо жены не напомнило ему о важной проблеме императорских рогов.

– Говоришь, Мессалина изменяет ему? Ну, даже если и так? – снисходительно заметил он. – Клавдию почти шестьдесят лет, а ей на сорок меньше. Может ведь она позволить себе развлечься. С другой стороны, если, какты говоришь, она настолько скромна, что старается скрывать и делать это тайно, ночью, мне кажется, всё не так уж и страшно.

– На самом деле Юлия вела себя намного хуже. Видели, как она среди бела дня отдавалась рабу прямо на форуме! Конечно, этот старый моралист Август заслуживал такую дочь после того, как придумал свой распрекрасный закон против прелюбодеев! – с убеждением заявила Помпония.

– А кроме того, Клавдий уже привык к супружеским изменам, – миролюбиво заговорил Аврелий. – Разве его первая жена Ургуланилла Плавция не подарила ему внебрачного ребёнка от одного вольноотпущенника, того, от которого потом сама и отказалась…

– Да нет, не отказалась, а только сделала вид! Теперь уже не времена республики, когда отцы могли вышвыривать детей на улицу! Я совершенно точно знаю, что Клавдий незадолго до родов предупредил жену о своём намерении не признавать незаконнорождённого, и она озаботилась родить «мёртвого ребёнка» и выставить его вместо дочери. Сейчас эта девушка уже взрослая, и я могла бы даже сказать тебе, где она живёт! – сообщила всеведущая матрона.

– Ну конечно, Помпония, я никогда не поверил бы, что он способен убить ребёнка. В этой ситуации он действовал по-доброму, спасая и козу, и капусту, то есть как новорождённую, так и репутацию мужа и члена императорской семьи. Вот увидишь, сейчас он тоже не станет поднимать шум.

Аврелий, несмотря на большое уважение, какое питал к новому императору, нисколько не удивился недостаточному целомудрию его очень юной жены.

Ему самому тоже пришлось жениться в двадцать два года по требованию семьи, и жена, аристократка, близкая к императорскому двору, сразу же объяснила, что не намерена губить свою жизнь, рожая кучу детей.

И всё же она повиновалась сословному правилу и тягостной обязанности зачать и родить первого и единственного сына, без которого её муж из-за безжалостного закона Папия Поппея[29]29
  Закон Юлия и Папия Поппея, принятый при императоре Августе, – один из первых известных в истории примеров последовательных мер по укреплению семьи и стимулированию рождаемости. Он предусматривал обязательность брака для представителей сенаторского и всаднического сословий, ряд ограничений в гражданских правах для холостяков и бездетных. Только став отцом, супруг мог свободно распоряжаться имуществом семьи.


[Закрыть] не мог бы пожизненно наследовать всё родовое имущество.

Они недолго пробыли родителями. Плод их союза прожил ровно столько времени, сколько необходимо, чтобы обеспечить отцу широчайшие возможности располагать финансами.

Аврелий не слишком огорчился, потеряв ребёнка, хотя теперь, спустя годы, иногда ловил себя на мысли, что останься сын жив, то был бы сейчас подростком.

После смерти ребёнка супружеские отношения, которые и прежде были редкими и отнюдь не страстными, совсем прекратились. Супруги жили порознь, каждый в своём кругу друзей и интересов.

Аврелий знал о двух любовниках жены и сильно подозревал, что есть третий. Но совершенно не хотел устраивать из-за этого сцен. Ему казалось, что требовать от супруги безусловной верности – это пережиток прошлого и характерен больше для низших сословий. Поэтому он закрывал оба глаза на амурные приключения навязанной ему жены и с удовольствием окунулся в череду собственных любовных увлечений.

Через несколько лет развод положил конец этому нежеланному браку.

– Не нахожу ничего ужасного в том, что Мессалина тайком встречается с какими-то мужчинами. Клавдий уже старик и далеко не Адонис. А императрица признана самой прекрасной женщиной в Риме.

Это верно. Валерия Мессалина была изумительно красива. Всё в ней было бесподобно – тонкие черты лица, как у ассирийцев, глаза чёрные, как уголь, чуть-чуть раскосые на восточный манер, волосы, словно вороново крыло, такие вьющиеся, что их невозможно было перевязать лентой, и блестящие, подобно лакированным ширмам, которые привозили из каких-то далёких заморских стран, что по ту сторону Индии.

Если добавить к этому, что ей было всего восемнадцать лет, и двигалась она с изяществом стрекозы, то нетрудно понять, почему возбуждала страсть не только у императора, но и у многих римских аристократов.

– Ну что вы хотите, если мужчина в преклонном возрасте вдруг женится на девочке… – рассуждал между тем Сервилий, неодобрительно качая головой. – Посмотри на меня! Я не намного моложе нашего Цезаря и чувствую себя прекрасно с моей Помпонией. Мы ссоримся целыми днями, но при этом живём, что называется, душа в душу. А кому нужна смазливая обезьянка с постоянными претензиями! – убеждённо заключил он, ласково глядя на свою пышнотелую подругу.

– Но он женился на ней не по доброй воле! – возразила жена. – Это ведь Калигула заставил его, желая сыграть с ним одну из своих идиотских шуток. А потом Клавдий, бедняга, влюбился в неё как дурак. Сейчас вот…

– Хватит переживать за императорские рога! – посмеялся муж. – Подумай лучше о бедном Аврелии, который вместо тёплого тела нашёл в постели холодный труп!

– Спасибо, Сервилий, но сегодня я уже достаточно об этом думал… И воспоминание об убитой Коринне помешает мне насладиться этим прекрасным ужином, – возразил Аврелий.

– Тогда я немедленно меняю тему: пусть подадут жаркое! Хочу услышать твоё мнение как знатока! – засмеялся Сервилий и, смирившись с тем, что весь вечер придётся выслушивать светскую болтовню жены, окунулся в море удовольствия, какое доставляла ему еда.

III

ДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ ПЕРЕД ИЮЛЬСКИМИ КАЛЕНДАМИ

В просторных термах клубы пара поднимались от печей, в которых рабы непрестанно поддерживали огонь, чтобы кирпичи всё время оставались раскалёнными. Холодная вода, которой их периодически поливали, насыщала воздух влагой, и та конденсировалась на стенах, облицованных александрийским мрамором с инкрустированным изображением клубка медуз.

Аврелий вышел из бассейна, и двое угодливых слуг сразу же обернули его простынёй из белоснежного льна. Затем его ожидала другая ванна, наполненная холодной водой, для укрепления мышц.

– Так что, Кастор, придётся мне опять обратиться к твоей помощи, – вздохнул Аврелий, пока слуги вытирали ему спину.

Глубоко преданный своему хозяину, Кастор – секретарь и мастер на все руки – тоже вздохнул.

Уже многие годы служил он Аврелию, предоставляя в его распоряжение бесконечные запасы свойственной ему восточной хитрости, но считал своим правом по возможности избегать чересчур странных поручений, которые неизменно давал ему этот сенатор, неутомимый искатель приключений.

– Так вот, отправляйся в Субуру[30]30
  Субура – район Древнего Рима, где в основном проживала беднота и имелось множество притонов.


[Закрыть] и отыщи эту женщину, – распорядился Аврелий и вошёл в холодный бассейн. Содрогнувшись от соприкосновения с ледяной водой, которая текла сюда по акведукам с гор, он быстро освоился с перепадом температуры, сделав несколько крепких гребков, чтобы согреться. Затем, выйдя из бассейна и ожидая, пока с него стечёт вода, остановился перед греком, недовольно погладывавшим на него.

– Субура велика. Есть у тебя хоть какие-нибудь намёки, где искать? – спросил Кастор.

– Нет, никаких намёков у меня нет, кроме пересказанных слов парикмахерши. Это немного. Давай подумаем: она говорила о запахе мочи.

– Ты хочешь сказать, патрон, что мне нужно обойти все эти пользующиеся дурной славой трущобы, ориентируясь на вонь? – подчёркнуто вежливо поинтересовался раб. На его лице отражалось нечто среднее между изумлением и растерянностью. – При всём уважении к твоим согражданам, ты же знаешь, благородный сенатор, что Субура вся насквозь провоняла мочой. Несмотря на специальные уборные, которыми великодушно снабдил народ император, римляне находят более удобным облегчаться где-нибудь на улице, чаще всего на углу или у косяка чьих-нибудь дверей вместо того, чтобы заходить в отведённые для этого места.

Почтение, с каким всё это было произнесено, не обмануло бдительность Аврелия, который, зная своего раба, не обижался, неоднократно выслушивая его намёки на варварство римлян.

– В самом деле, нам известно слишком мало, – признал он, – но ведь и это могло быть сказано только из желания подчеркнуть нищенскую обстановку, в какой живёт эта предполагаемая сестра.

– Или, напротив, речь в самом деле идёт о каком-то особенно вонючем месте, – развил его мысль Кастор, который наконец-то заинтересовался делом. – Она может жить недалеко от общественного туалета, например.

– Это верно, но, как ты мне любезно напомнил, нужно также иметь в виду не слишком утончённые привычки плебеев: в некоторых кварталах лучше не ходить ночью по улице, иначе рискуешь получить на голову содержимое ночного горшка, которое выплеснут из окна!

– Да уж, эти квириты[31]31
  Quiriti (лат.). Квиритами называли римских граждан в официальных обращениях.


[Закрыть] слишком много пьют и писают! Это на пользу только красильщикам, – качая головой, ответил раб.

– Красильня! Ну конечно! Сестра Коринны могла работать в красильне. Хорошо, что напомнил! Ведь красильщики обрабатывают ткани разбавленной мочой и с этой целью собирают по утрам у своих – назовём их так – поставщиков всё, что те накопили за ночь. Они получают из мочи аммониевую соль для закрепления окраски.

– Да, пожалуй, я мог бы начать поиски с красилен, – пробурчал не слишком убеждённый Кастор.

– И не забудь про прачечные! Там тоже используют разведённую мочу, чтобы удалять особо стойкие пятна, – подтвердил довольный сенатор.

– Великолепно! Мне предстоит приятнейшая работа: обследовать общественные уборные, красильни, прачечные и все прочие вонючие места самого грязного квартала империи. Должен сделать тебе комплимент, благородный господин, – ты мастер плодотворно использовать интеллектуальные способности твоих верных слуг! – вздохнул явно задетый за живое грек.

– Ну, ну, Кастор, вот увидишь, это будет интересно. Лучше скажи, нет ли у тебя новостей по поводу минувшей ночи? – спросил Аврелий, укладываясь на массажный стол.

– Я следил за домом Коринны, как ты приказал. – И Кастор посмотрел на хозяина, желая понять, какое впечатление произвели его слова. – Спустя час после твоего отъезда прибежала девочка. Тощее, испуганное существо с мышиной рожицей. Она вошла в дом с другой стороны, где я тоже установил слежку, хотя ты и не давал такого распоряжения, – раб подчеркнул эти слова лёгким, но выразительным покашливанием. – Девчонка вышла оттуда через полчаса и пустилась наутёк.

– Ты последовал за ней? – спросил патриций, не сомневаясь в ответе грека.

– Разумеется. Уверяю тебя, мне пришлось очень нелегко, потому что эта паршивка неслась, словно нильская газель. Так мы пробежали с ней две мили – она впереди, а я за ней, как сумасшедший.

Аврелий усмехнулся: Кастор никогда не упускал случая преувеличить трудности, с какими сталкивался, выполняя его поручения, дабы увеличить вознаграждение.

– Наконец она поднялась на Палатинский холм и постучала в дверь для прислуги в большом домусе.

Тут Кастор замолчал, наслаждаясь эффектом, какой произвели его слова, и ожидая приглашения продолжить рассказ.

– Ну же, Кастор, не тяни! Ты прекрасно знаешь, мне не нужны эти уловки, чтобы сделать твой кошелёк тяжелее!

– Это привычка, господин. Когда приходится всё время обманывать… Но нет, я не хочу тебя мучить, дом был… Угадай, чей? Фурия Руфо.

– Фурия Руфо! – Аврелий рывком сел на массажном столе, так что рука раба-массажиста, которой он нацелился пройтись по спине господина, больно ударила его по голове.

– Самсон, дурак, осторожнее! – вскричал молодой сенатор, поворачиваясь к огромному слуге, с лысого черепа которого градом катил пот, так сильно он испугался, что его накажут за невольную оплошность.

– Фурий Руфо? Ты уверен?

– Ну конечно, господин. Думаешь, я не знаю дом этого неудачника? Его рабы – самые нищие во всём Риме! Этот скупердяй под предлогом, будто соблюдает римские обычаи, не выдаёт им новую тунику, пока старая не превратится в лохмотья! Подозреваю, что он так же обходится и со своими детьми. И все слуги в городе знают, какой он жадный. Когда кто-то хочет припугнуть особенно ленивого раба, который не боится наказаний, стоит лишь сказать ему: «Будешь так продолжать, продам Руфо», тот мигом становится шёлковым! Ты же сам рассказывал мне, как сильно надоели сенаторам его призывы к экономии во всём и филиппики против распутства, процветающего в римском обществе.

– Верно, он и в самом деле похож на нового Катона[32]32
  Катон, Марк Порций – древнеримский политик и писатель, известный как борец против пороков и роскоши.


[Закрыть]: только и делает, что обличает в продажности современную молодёжь! Самсон, Зевсом молю, полегче! Ты же не лепёшку замешиваешь!

Аврелий соскочил со стола, жестом отпуская слишком сильного массажиста. И тут же перед ним предстал раб-брадобрей со своими инструментами.

– Ладно, Кастор, ты тоже побреешься. Но в Субуре.

– Да ты с ума сошёл, господин? Хочешь, чтобы я вернулся с изрезанным лицом?

– Но где ещё, как не у хорошего парикмахера, можно собрать самые интересные сведения о нашей бедной Коринне? Кстати, куда делась та алебастровая ваза, которую я доверил тебе вчера вечером?

– Знаешь, господин, что я подумал: несчастной девушке этот подарок ведь больше не нужен. А у меня, надо тебе сказать, есть подруга, редкая красотка, но из-за своего сутенёра не может, как хотела бы, принять меня бесплатно. Даже при том, что очень любит меня, понимаешь… Вот я и подумал…

– Пропала, значит, ваза? – догадался Аврелий, строго посмотрев на слугу.

– Нет, господин, как ты можешь такое подумать! Я только придержал её, сберёг, чтобы не потерялась. Хотел попросить у тебя…

– Молодец, Кастор! Прекрасно, что ты просишь у меня разрешения украсть что-нибудь! Ладно, оставь себе вазу. Считай это вознаграждением за бритьё у брадобрея в Субуре. А теперь можешь идти. Завтра жду новостей. – И Аврелий протянул ему небольшой кошелёк с монетами. – Это тебе на расходы.

– Не знаю, хватит ли, господин. Смазать придётся как следует…

– Сделай так, чтобы хватило, бездонный колодец! Половина моего состояния уже перекочевала в твои хищные руки. И вернись с чем-нибудь, что оправдало бы эти расходы!

– Разве я когда-нибудь разочаровывал тебя, мой господин? – с улыбкой поинтересовался слуга и, поклонившись с особым почтением, направился к выходу.

– И, разумеется, не вздумай болтать, что мы были в доме прежде, чем там обнаружили труп.

– О чем ты говоришь? Ведь мы прибежали туда, услышав крики старухи? – ответил Кастор как ни в чём не бывало, подмигнул и быстро исчез.

Аврелий опустился в удобное кресло и препоручил своё лицо заботам раба-брадобрея.

– Чтобы ни единого волоска не осталось! – строго приказал он, а в голове его между тем клубился целый вихрь мыслей.

Фурий Руфо! Он ожидал услышать какое угодно имя, но только не это.

Суровый сенатор, почитавший традиции старого Рима, жил как отец семейства республиканских времён и не выносил распущенных нравов новой императорской эпохи.

В курии[33]33
  Курия – здание, где заседал сенат и проходили другие официальные собрания.


[Закрыть] он не упускал случая осудить пороки и продажность нахальных матрон, а также молодых женоподобных мужчин. Послушать его, так казалось, будто судьба отечества зависела только от строгого соблюдения закона о прелюбодеянии, злополучная норма которого вынудила его автора – самого Августа – осудить на вечное изгнание свою единственную дочь и наследницу.

Сколько раз Аврелий прерывал в сенате колкими замечаниями филиппики этого зануды и моралиста Руфо!

У него в услужении не было ни одного грека: строгий магистрат, опираясь на классическую «мораль» Катона, приписывал влиянию Эллады истребление римской добродетели.

Мыслимо ли представить себе подобного мракобеса щеголеватым покровителем куртизанки?

Не то чтобы Аврелий сомневался в мужественности пожилого коллеги или в том, будто он настолько равнодушен к женской красоте, что откажется от подходящего случая, бесплатного, разумеется. Но чтобы он оплачивал духи, драгоценности и роскошные наряды греческой содержанки – это и представить себе невозможно.

Если уж на то пошло, он мог выбрать себе кого-нибудь из домашних рабынь – скромную и податливую сожительницу, которая скрасила бы его длительное вдовство.

Но он ни за что не стал бы тратить свои столь старательно оберегаемые средства на сладострастную любовную связь. Ведь это та самая распущенность, с которой он так упорно и безуспешно боролся.

Как ни старался, ироничный патриций не мог представить этого сурового ревнителя нравственности в объятиях жеманной Коринны, которая хорошо усвоила наставления Овидия в поэме «О любви».