Текст книги "Принцип каратэ (сборник)"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 42 страниц)

Сюжет второй
Письмо из Одессы

День первый

Не полагаясь на память, я заглянул в записную книжку. Все правильно, улица Окружная, 96. Я еще раз осмотрелся по сторонам и толкнул тугую калитку. В глубине двора, под навесом, укутавшись клетчатым пледом, горбилась на невысокой скамеечке старушка в коричневом платке. По ее насиженной позе и экипировке было видно, что здесь она проводит все свое время, с утра до вечера, если, разумеется, этому не препятствует погода. Развлечений ей явно не хватало, и она с выжидающим любопытством устремила взгляд на незнакомого человека. – Где у вас уполномоченная проживает? – спросил я, подойдя поближе. – А вы по какому вопросу? – оживилась старушка, приглашая к разговору. – По делу, – и, чтобы столь краткий ответ не разочаровал ее, туманно добавил: – Насчет переписи. – Поднимитесь по лестнице и направо – пятая квартира. Дверь открыла дородная пожилая женщина с крупными чертами лица и властным голосом. Она так тщательно изучала мое удостоверение, что, наверное, запомнила даже его номер, после чего впустила меня в прихожую. – Чем интересуетесь? – несколько покровительственно спросила она. – Тунеядцами, пьяницами, скандалистами, хулиганами. Кто, так сказать, мешает нормально жить трудящемуся человеку. – Есть и пьяницы, и скандалисты. Иногда и во двор вечером не выйдешь. Совсем милиция их распустила. Творят что хотят, вот давеча на пустыре женщину убили. Слыхали небось? – Нет, не слыхал. Я больше мелкими делами занимаюсь. Давайте-ка списки жильцов посмотрим. Уполномоченная, сразу же потеряв ко мне интерес, принесла списки. Несмотря на преамбулу, она не смогла назвать ни одного конкретного пьяницу и дебошира, но несколько фамилий я все же выписал в свой блокнот. Вернувшись во двор, я поговорил со скучающей старушкой, обсудив волнующую ее проблему о влиянии запусков космических ракет на мировую погоду. Потом я еще провел много различных бесед с жильцами этого и соседних дворов. Темы разговоров были самыми различными: с пятнадцатилетним Колькой Макеевым мы поговорили о борьбе самбо, пограничной службе и способах запуска змея, с дворником дядей Ваней – о слухах по поводу повышения цен на водку, а между этими полярными темами поместились десятки других: о футболе, хоккее, семейной жизни, вреде пьянства, последнем фильме и множестве других житейских дел. И, конечно, мои собеседники не догадывались, что, обсуждая различные обыденные вопросы, большие и маленькие, я получал и другую, нужную мне информацию или, по крайней мере, убеждался, что таковой они не располагают. Закончив обход дворов, я вышел на узенькую кривую немощеную улицу, к развалинам сносимого дома, возле которого десять часов назад собака потеряла след. Почему это произошло, оставалось только догадываться, и даже проводник, или, как их теперь называют, инспектор-кинолог, в недоумении разводил руками. Земля была сухой, а канавы и груды строительного мусора обычно не могут обмануть чутье ищейки… Но Буран беспомощно вертелся на месте, неуверенно обнюхивая камни и куски бетона с торчащими штырями арматуры. Н-да, запах – дело тонкое. Даже ученые до сих пор не пришли к единому мнению о его природе и характере происхождения, сторонники молекулярной и волновой теорий ломают копья на страницах многочисленных статей и монографий, на научных конференциях и симпозиумах. Так что упрекать пса в том, что он без видимых причин потерял след, было бы просто несправедливо. Хотя если бы не эта осечка, все, что сейчас делал я и мои товарищи, возможно, было бы ненужным. Такое тоже бывает, однако это слишком хорошо для того, чтобы повторяться часто, собака, даже самая хорошая, редко выполняет, человеческую часть работы. Улица вилась между низенькими обветшалыми домами, доживающими свои последние годы: город разрастался, и новостройки подступали вплотную к окраине. Через несколько сотен метров, за поворотом, начинался пустырь, точнее, нечто среднее между пустырем и законсервированной несколько лет назад стройплощадкой. Сейчас, при солнечном освещении, он выглядел иначе, чем в рассветных сумерках: обычная, поросшая травой пустошь с наваленными кое-где грудами бетонных блоков и успевших заржаветь металлоконструкций. Скопление наших машин и белый фургон ненужной, вызванной впопыхах «скорой помощи», высвечиваемый фарами круг, в KOTODOM работали сотрудники оперативной группы, вспышки блицев, неизбежная суета первых минут следствия – все это ушло в прошлое, оставшись там – в десяти часах позади. Сейчас пустырь внешне снова был обычным пустырем, хотя в наших документах он теперь именуется местом происшествия, и дюжина скрепленных печатями фотографий сохранит на несколько десятков лет ту обстановку, что находилась в освещенном круге. Чтобы спрямить дорогу, я пошел через пустырь наискосок и в нескольких метрах миновал место, где лежал труп. По предварительной оценке эксперта, смерть наступила от множественных переломов ребер и внутреннего кровоизлияния, причиненных ударами тупым твердым предметом. Попросту говоря, Коровину забили насмерть ногами – способ, характерный для такого механизма образования телесных повреждений. Собственно, этот конец был закономерным завершением образа жизни, который вела потерпевшая. Она постоянно пьянствовала, занималась мелкой спекуляцией и поэтому была частой гостьей в райотделе, неоднократно получала предостережения об изменении образа жизни, но, «продержавшись» некоторое время, вновь принималась за старое. Как она оказалась на этом пустыре, довольно далеко от своего дома, кто, за что и почему жестоко избивал ее, мы пока не знали. Пройдя пустырь, я вышел на улицу нового микрорайона и на трамвайной остановке встретил Вадима Гришанина, который тоже возвращался в отдел. Мы перекинулись несколькими словами – разговаривать не хотелось: оба устали и к тому же обсуждать особенно нечего – сейчас был период сбора информации, время ее обработки и анализа еще не наступило. Я подумал, что все мы сейчас похожи на муравьев, возвращающихся из разных мест в муравейник с крупинками того, что удалось добыть. Потом эти крупинки сольются воедино и получится нечто довольно весомое. Как любит говорить наш шеф: «Курочка по зернышку клюет, а яичко вот какое получается» – здесь он показывает внушительного вида кулак. Составление рапорта заняло около часа, после чего я отправился домой, не потому, что мой рабочий день продолжался уже больше двенадцати часов, просто на сегодня я выполнил все свои функции.

День второй

После селекторного совещания замнач райотдела Фролов, начальник уголовного розыска Есин, Ищенко, Гришанин и я отправились в прокуратуру: прокурор вызывал к себе руководство и оперсостав, работающий по делу об убийстве Коровиной. Обычно на такие доклады ходили Фролов с Есиным или даже один Есин, и то, что сегодня собирали почти все отделение, могло свидетельствовать только об одном: либо Петровский почему-то недоволен ходом работы, либо просто решил усилить надзор за розыском. Впрочем, причины эти могли переплетаться. В просторный кабинет прокурора все мы входили с некоторой робостью: Петровский был крут характером, ревностно надзирал за соблюдением законности и был скор на возбуждение дисциплинарных преследований за малейшие промахи и упущения в работе. Массивный, с неподвижным лицом, почти всегда в форменном мундире с двумя большими звездами советника юстиции в петлицах, он даже одним внешним видом подавлял собеседника, и в районе было всего несколько человек, которые могли не соглашаться и спорить с ним. К тому же спорить бесполезно: он обладал способностью использовать в качестве аргумента общеизвестные истины, на которые просто невозможно возразить, и в результате этого всегда оказывался правым. Сегодня прокурор был явно не в духе. Он коротко поздоровался и, молча указав на стулья, вызвал Зайцева. Когда следователь вошел. Петровский секунду помолчал, оглядывая собравшихся. – Давайте по порядку, – пророкотал он. – Доложите дело с начала. Все, что у нас есть. – Вчера, около пяти утра, дворник Посмитный обнаружил на пустыре лежащую женщину и вызвал «скорую помощь». – Зайцев говорил как по писаному. Врачи установили, что она мертва, и сообщили в райотдел. Потерпевшая Коровина, пятидесяти шести лет, одинокая, без определенных занятий, вела антиобщественный образ жизни, поддерживала связи с сомнительными личностями: пьяницами, скупщиками краденого, спекулянтами. Перед смертью находилась в состоянии сильного опьянения. Скончалась от избиения около двух часов ночи. В карманах обнаружены ключи от квартиры, пробка, мелочь тридцать шесть копеек. В пятидесяти метрах к северу найдена клеенчатая сумка убитой, в ней – три разбитые бутылки из-под коньяка «Энисели». Следов на месте происшествия не было. Применялась собака, но через несколько кварталов потеряла след. Из дома Коровина ушла вечером, часов в семь. Шла одна, была слегка выпившей. Зайцев ненадолго задумался и добавил: – У меня все. – Версии и кто над ними работает? – почти без интонаций спросил Петровский. – По коньяку похоже, что она как-то связана с делом Федорова. Я на всякий случай запросил эти материалы. Но наиболее реально все же другое: пьяная ссора со случайным собутыльником. Есть и еще предположения: ограбление, месть, сексуальный мотив. Но это больше для плана. – Версии надо выдвигать не для плана и не для проверяющих, а для отработки, – назидательно сказал Петровский и был, как обычно, прав, хотя знал не хуже любого из нас, что при любой проверке по линии прокуратуры области или УВД отсутствие в плане работы иных версий, кроме самых вероятных, будет расценено как упущение, проявление узости мышления, безынициативность. – Что у вас? – Петровский перевел неподвижный взгляд на Фролова. – Потерпевшая как будто ни с кем не враждовала, так что мстить ей некому. Денег и ценностей она никогда при себе не имела, и все это знали, так что грабеж исключается. – Кто же и почему ее убил? – Петровский задал этот вопрос нарочно, чтобы заставить всех присутствующих почувствовать угрызения совести за свое незнание, за недостаточную активность и вообще за то, что преступник еще не сидит за решеткой. Такой у него был метод активизировать работу. – Очевидно, ее избил кто-то из собутыльников во время пьяной ссоры, дипломатично ответил Фролов. – Как будто, очевидно, кто-то… – Петровский задумчиво уставился в окно, постукивая линейкой по краю своего стола. – Негусто. А что уже сделано? – Допрошены соседи Коровиной, проведен осмотр ее квартиры, назначены экспертизы: судебно-медицинская – трупа и криминалистическая – одежды убитой, – доложил Зайцев. – Негусто, негусто, – как бы про себя проговорил Петровский, все так же глядя в окно, будто решал в уме задачу исключительной сложности. – Не так уж и мало за один день, – возразил Зайцев, но прокурор, не обратив внимания на эту реплику, продолжил: – Что сделано остальными? Наступила очередь Есина. – В настоящее время отрабатывается подучетный элемент, лица, склонные к совершению насильственных преступлений, ранее судимые. Проверяются связи Коровиной. Крылов делает повторный обход в районе, где собака потеряла след, Гришанин – в районе места происшествия. Ищенко и Багров проверяют версии мести и ограбления. – Есть конкретные результаты? – Прокурор посмотрел на меня, подождал, пока я отвечу «нет», затем выслушал аналогичные ответы от Гришанина и Ищенко. – А где же Багров? – Он с внештатниками в засаде на квартире Коровиной, – ответил Есин и тут же пожалел об этом, потому что Петровский, саркастически улыбнувшись, спросил: – Кого же он там поджидает? – И, не получив ответа, продолжил: – Или это тоже для плана? Дескать, в числе других оперативно-розыскных мероприятий организовывалась засада, но проделанная работа положительных результатов не дала? – Результаты будут, Владимир Степанович, – сказал Фролов, и мы согласно закивали головами. – Ну ладно, посмотрим, – Петровский секунду помолчал. – Надо установить, где была Коровина с момента ухода из дома и до убийства, где и с кем она выпивала, кто видел ее в последний раз. Работайте в контакте со следователем, чтобы у вас был постоянный обмен информацией. Каждый день докладывайте мне результаты. А сейчас – за дело. После совещания я и Есин зашли в кабинет к Зайцеву. Он выдал нам письменное поручение производить в ходе розыскной работы следственные действия, таким образом эффективность нашей деятельности резко возрастала. Договорившись со следователем о порядке обмена поступающими сведениями, мы отправились в райотдел. Здесь ожидала новость. Вопреки сарказму Петровского, засада принесла свои результаты, и Багров вернулся с задержанным. Им оказался тридцатилетний Пашка Веретенников, известный в кругах, где он вращался, под кличкой Веретено. Человек он был далеко не безгрешный и несколько раз уже бывал в местах, где перевоспитывают трудом, но перевоспитался лишь настолько, чтобы опять туда не попадать. Теперь все его похождения заканчивались у той границы, за которой начиналась деятельность, наказуемая в уголовном порядке. Поскольку взгляды и убеждения его не изменились, далеко от этой черты он не отходил и постоянно балансировал на грани между просто антиобщественным и преступным поведением. Он пришел на рассвете, открыл дверь отмычкой и проник в комнату, где его и встретил Багров. Зачем он явился к Коровиной, Веретенников не рассказывал, он вообще отказывался давать какиенибудь показания. Есин позвонил Зайцеву, и через полчаса тот пришел в райотдел с санкцией на обыск квартиры задержанного. Веретенников жил неподалеку, в низком покосившемся домике на тихой зеленой улице. В доме, как и следовало ожидать, было грязно и запущенно, обстановка состояла из старого колченогого стола, платяного шкафа с оторванной дверцей и кровати, застеленной грязным тряпьем. Однако на подоконнике стояла недопитая бутылка дорогого марочного коньяка и валялась обертка от шоколада «Золотой якорь». – Э, братец, да ты гурман, – проговорил Зайцев, осторожно беря бутылку. Живешь не по средствам. Или наследство получил? Веретенников не ответил. Он явно нервничал, хотя и старался этого не показывать. Зайцев изъял весь его небогатый гардероб: две рубашки, брюки, куртку и ботинки. В шкафу, под грязными тряпками, оказалась целая связка ключей и отмычек. – Интересно, – Зайцев подбросил на ладони хитро изогнутые крючочки. Теперь посмотрим погреб, чердак, сарай. Может, там тоже что-нибудь любопытное отыщется. Любопытное отыскалось в сарае, хотя это было и не совсем то, что мы искали. Под старой, вылинявшей и обтрепанной ковровой дорожкой скрывались два ящика коньяка «Отборный» и «Энисели» и неполный ящик шоколада. – Вот что значит – меняется вкус у человека, – сказал я. – Сколько помню Пашу, всегда он пил вермут и «Солнцедар», а теперь пристрастился к коньяку. С чего бы это? Веретенников молчал. – И коньяк, конечно, из магазина номер сорок два, – продолжал Зайцев. – Ясно было, что Федоров брал его не один, но предпочел пройти по делу без соучастников, зачем ему отягчающие обстоятельства – «группа лиц», «предварительный сговор»… Но это несправедливо, как вы считаете, Веретенников? Теперь приговор придется отменять в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. – Ладно, ваша взяла, – наконец нарушил молчание Веретенников. – Одного понять не могу, зачем вы мои шмотки забрали? Конфискация, что ли? Так за них гроша ломаного не дадут! – А это уже тема для другого разговора, – загадочно ответил Зайцев.

День пятый

Можно было считать, что убийство раскрыто. Хотя Веретенников категорически отрицал это, доказательства изобличали его. Действительно, ограбив вдвоем с Федоровым продовольственный магазин, они поделили похищенное и стали искать пути сбыта. Федоров вскоре попался при попытке продать коньяк, а Веретенников решил действовать хитрее и нашел посредника – Коровину, которая договорилась с буфетчицей ипподрома Валентиной Платоновой – массивной крашеной блондинкой с улыбчивым лицом и злыми глазами от реализации благородного напитка. При этом процесс ценообразования строился таким образом, что с каждой бутылки краденого коньяка десять рублей должен был получать Веретенников, четыре рубля Коровина, а сумма, остающаяся после реализации коньяка с буфетной наценкой, отходила Платоновой. Однако Коровина нарушила джентльменское соглашение, и Веретенников получил вдвое меньшую сумму, чем ему причиталось. Накануне убийства, в пивной. Веретено ссорился с Коровиной и угрожал ей расправой. Не было сомнений, что, убив ее, он залез в квартиру за деньгами. Веретенников признавал все, кроме убийства. По его словам, после ссоры в пивной он расстался с Коровиной, а утром пришел к ней в дом, чтобы «забрать свои деньги». Впрочем, этого и следовало ожидать. Обычно преступник, признаваясь в менее тяжких преступлениях, до последнего отрицает участие в убийстве. Арестованная к тому времени Платонова подтвердила, что Веретенников собирался расправиться с Коровиной, нашлись и очевидцы ссоры возле пивной. Иными словами, доказательства вины Веретенникова в убийстве казались незыблемыми. И уж, конечно, никто не мог предположить, что эта стройная система плотно подогнанных друг к другу улик рассыплется в прах… Есин собрал отделение, чтобы обсудить наши текущие дела. Настроение у него было хорошим. – С делом Веретенникова мы закончили, все переключаются на свои материалы. Крылов, если понадобится, будет выполнять поручения следователя, но такая необходимость вряд ли возникнет. Поэтому вплотную займитесь угонами. У нас в зоне уже четыре мотоцикла, а всего по району – семь. Пора с этим кончать. В это время зазвонил телефон. – Здравствуйте, Виталий Васильевич, – весело проговорил Есин, и мы поняли, что звонит Зайцев. – Что там у вас новенького? Но улыбка тут же сползла с его лица. – Как это так? Почему? Да такого не может быть! – Он надолго замолчал, сосредоточенно слушая собеседника. – Заключение уже получили? Вот так штука! Я подошлю Крылова, и вы с ним обговорите… Да… Конечно, будем работать… Ну хорошо, до связи. Есин положил трубку и забарабанил пальцами по столу. – М-да, ситуация! Крылов, давай быстро к Зайцеву. У него там появились новые материалы, и выходит, что Веретенников Коровину не убивал. Реакцию всех сидевших в кабинете можно сравнить только с заключительной сценкой гоголевского «Ревизора». Я первым вышел из оцепенения и отправился в прокуратуру. Зайцев держался, как всегда, невозмутимо, хотя, зная его достаточно хорошо, можно было заметить, что он тоже изрядно ошарашен. На столе лежали несколько листков бумаги, и следователь молча протянул их мне. Акт криминалистической экспертизы одежды Коровиной. Как мы и предполагали, она была убита ударами ног. Эксперты нашли на платье следы коричневой ваксы, а в одном месте удалось обнаружить отпечаток подошвы сорок первого размера. Здесь же имелась и фотография, на которой довольно ясно просматривался сложный узорчатый рельеф, по всей видимости – лыжные ботинки. Н-да… В день убийства Веретенников был обут в старые черные туфли на гладкой подошве. И вообще носил он сорок четвертый размер… Я дочитал документ. На платье оказалось несколько шерстяных волокон красного цвета, не принадлежащих одежде потерпевшей. – Вот это прокол! – Я бросил листки обратно на стол. – По крайней мере, теперь мы знаем кое-что об убийце. – Да, размер обуви и рельеф подошвы. А также то, что у него может быть красный шерстяной свитер, так что все в порядке, через пару дней мы его задержим. – Сарказма в голосе было даже больше, чем мне хотелось, но Зайцев на это никак не отреагировал. – Поедешь в ИВС и допросишь Веретенникова. Подробно: когда он расстался с Коровиной, где, при каких обстоятельствах, кто при этом присутствовал.

День седьмой

Снова работу пришлось начинать с нуля: строить новые розыскные гипотезы, искать пути их проверки. После того как рухнула версия, казавшаяся железной, делать это трудно вдвойне, потому что приходится преодолевать уже сложившиеся психологические установки. И когда мы собрались на очередную оперативку, было видно, что каждый считает следствие зашедшим в тупик. Слава Виноградов, работавший по красному шерстяному свитеру, доложил, что среди завсегдатаев пивной, от которой начала свой последний путь Коровина, двое имеют такую одежду. Одного удалось установить, это слесарь-сантехник Злобин, который ни в чем предосудительном замешан не был, а в ночь убийства дежурил в домоуправлении. Вторым был неизвестный молодой парень по имени Леша, которого несколько раз видели вместе с Галкой Совой. В принципе, ничего обращающего на себя внимание в сообщении Виноградова не было, но чтото заставило меня насторожиться. А через секунду я понял, что это было. Совой приятели называли некую гражданку Ожогину, а в моей записной книжке уже фигурировала эта фамилия. Ожогина жила по ул. Окружной, 92, в одном из тех домов, в районе которых собака потеряла след. Образ жизни ее не был особо нравственным, и у меня против ее фамилиистояла пометка: «Постоянно водит к себе мужчин, некоторые длительное время живут без прописки». Когда я сказал об этом, Есин оживился: – Совпадение настораживающее. Надо вплотную заняться новыми фигурантами. Крылов, ты присмотрись к Ожогиной, а Виноградов займется установлением личности Леши. Остальные работают над своими версиями, но ориентируются и по линии Ожогина – Леша. Все ясно? Значит, вперед! Галина Ожогина, двадцать пять лет, подсобная рабочая швейной фабрики. Работает без особого старания, иногда прогуливает. С товарищами по работе отношений не поддерживает. Живет одна, часто выпивает, постоянно приводит к себе «гостей». Некоторые живут месяцами, и тогда пьянки следуют одна за другой. Соседи неоднократно жаловались, и мы беседовали с Ожогиной, предупреждали, она обещала изменить поведение, но все продолжалось по-старому. Вся эта информация нам, собственно, ничего не добавила к тому, что уже было известно о Сове. Нас больше интересовало ее знакомство с Лешей, но тут-то и начинались трудности: соседи и знакомые, запутавшись в многочисленных «друзьях» Ожогиной, естественно, не знали их по именам, а достаточными приметами Леши мы пока не располагали. Посоветовавшись с Зайцевым, решили избрать самый простой путь, и я вызвал Ожогину к себе. Расчет был на то, что если повестка из прокуратуры может насторожить ее, то вызов в милицию – учреждение, ставшее привычным, будет расценен как приглашение на обычную профилактическую беседу. Ожогина была коренастой ширококостной девицей с развитыми формами. Кличка у нее была не случайной: круглое лицо с круглыми же глазами, тонкими полукружьями бровей и крупным носом действительно напоминало совиное. Когда она переступила порог моего кабинета, я обратил внимание, что выглядит она несколько необычно, и тут же понял, в чем заключается эта необычность: всегда ярко, аляповато накрашенная, сегодня она была без грима, а пестрый крикливый наряд заменило серое неброское платье. Понятно. Люди такого рода в учреждения, подобные нашему, предпочитают приходить в скромном виде, чтобы произвести благоприятное впечатление. – Садись, Галя, – пригласил я. – Как живешь? – Живу понемногу, – ответила Ожогина низким прокуренным голосом и напряженно улыбнулась. – Как на работе, не прогуливаешь? – Нет, у меня все в порядке, можете мастера спросить. Уже почти целый месяц хорошо работаю. – Ну а как дома себя ведешь? Что-то соседи тобой недовольны. – Да вы их не слушайте, они всегда чем-нибудь недовольны. К тому же я одна живу, жизнь неустроенная, вот и мешаю им, как бельмо на глазу. К кому-то же надо придираться… – Как раз о том и речь, что не одна ты живешь, все время к тебе посторонние ходят, пьянствуют, живут без прописки. – Я протянул Ожогиной сигарету, и она обрадованно закурила, а когда глубоко вдохнула дым, то как бы расслабилась и, оставив тон светской дамы, вернулась к привычному лексикону. – Брешут все. Бывает и зайдут гости, ну и бухнем, выпьем то есть, не без этого. Так это законом разрешается. Можно по нашим законам в гости ходить? – Конечно, можно, – весело ответил я. – Я и сам люблю в гости сходить или у себя гостей принять. – Вот-вот, – ободрилась Ожогина. – И пить по закону можно, так ведь? Если бы нельзя было, то вино и водку в магазинах бы не продавали. Вы небось тоже в гостях употребляете? – Бывает, – не стал запираться я, подивившись своеобразию взгляда собеседницы на проблему потребления спиртного. – Ну вот, – еще больше воодушевилась она. – А раз все пьют, почему мне нельзя? Разве я не человек, по-вашему? – Человек, конечно, человек, – успокоил ее я и перебил дальнейшие излияния вопросом: – А где сейчас Леша? – Какой Леша? – Ожогина заметно вздрогнула. – Да этот, в красном свитере, который к тебе приходит. – Никакого Леши я не знаю. – Сова вновь сидела в напряженной, выжидающей позе, и на лице ее отчетливо проявилась отчаянная решимость отрицать даже предположительный факт знакомства с каким-нибудь Лешей. Это уже становилось интересным, но нажимать я не стал. – А как зовут парня, который к тебе в последнее время ходит? Разве не Леша? – простецки спросил я. – Колька ко мне ходит, это да. Мы с ним пожениться хотим. А никакого Лешу я знать не знаю. – Да Бог с ним, это небось соседи перепутали, – сбавил напряжение я. – А как фамилия этого Кольки? – Берберов, он на Дачном поселке живет. Его еще Длинным зовут. – Так он у тебя что, без прописки жил? – Да не жил он у меня совсем. – Разговор вошел в привычное для Совы русло, и она снова успокоилась. – Придет да уйдет. Ну, иногда ночевать останется – жених все-таки… – Ну тогда ладно. А то паспортный режим нарушать нельзя, – назидательно проговорил я, дописывая протокол. – Ты это имей в виду. И вообще, веди себя правильно, порядок во дворе не нарушай. – Да я знаю, я нарушать законы не хочу, никогда себе лишнего не позволю. Мне ведь неприятности ни к чему. – Вот это ты правильно рассуждаешь, – «погладил» я Сову. – Молодец. Берись за ум, чтобы жалоб на тебя больше не было. Просияв, Ожогина собралась уходить. – Вы уже документы подали? – остановил я ее у самой двери. – Какие документы? – искренне удивилась она. – Ну с женихом твоим, Колей Берберовым, в загс ходили? – Да нет еще, – Сова изобразила легкую сконфуженность, – собираемся только… – Смотри, не забудь на свадьбу пригласить. – Конечно, приглашу, – широко улыбаясь, пообещала Ожогина и, манерно попрощавшись, вышла. Я записал кое-что в свой блокнот, потом набрал два номера и получил нужные справки. Зазуммерил внутренний телефон. – Ну что она рассказала? – поинтересовался Есин. – Я вам через час доложу, надо в одно место съездить. Наша машина где? – На трамвае съездишь. Ее Виноградов забрал. Он тоже грозился сногсшибательные новости привезти. Так что через час я тебя жду. – Если на трамвае, то через два. Но и за два часа я не управился. Берберов жил на другом конце города, к тому же дома его не оказалось. Я уже знал, что он не судим и на учете у нас не состоит, но решил навести о нем справки по месту жительства. Характеризовался он в общем неплохо: хотя и был любителем выпить, но меру знал, вел себя тихо, с соседями жил мирно, в обиходе вежлив. Единственным недостатком его был повышенный интерес к противоположному полу. Впрочем, на мой взгляд, это не самый большой недостаток. На всякий случай я выяснил и то, что красного свитера у него нет. Работал Берберов грузчиком в продовольственном магазине неподалеку от дома, и я сразу вычислил его по высокому росту и прибауткам, которыми он перебрасывался с продавщицами. Подождав, пока его назвали по имени, и убедившись, что не ошибся, я отозвал его в сторону и поговорил минут пятнадцать. Николай рассказал, что поссорился с Ожогиной больше месяца назад и с тех пор ее не видел, жизнью ее не интересовался и с кем встречается она в последнее время, он не знает. Когда я спросил, кто может об этом знать, Берберов, мучительно поморщив лоб несколько минут, посоветовал поговорить с некой Надей Дыминой, которая, по его словам, была до недавнего времени ближайшей подругой Совы, но буквально на днях насмерть с ней разругалась. Любезность Берберова на этом не закончилась, и он, отпросившись с работы, показал мне, где живет Дымина. На стук вышла высокая худощавая девица лет двадцати двух, довольно симпатичная и без того налета вульгарности, которого можно было ожидать от закадычной подруги Совы. Стиль одежды ее тоже был совершенно иным: облегающие джинсы, туфли из джинсовой ткани и батник с запонками. Если бы она была из компании Машки Вершиковой, в просторечии Хипповой Мэри, я бы не удивился: обычно подруги, как говорится, «одного поля ягоды» и, кроме одинаковых взглядов на жизнь, у них стандартны и косметика, и одежда, и манеры. А стоявшая передо мной девушка явно дисгармонировала с тем миром, в котором обитала Ожогина. – Вы Надя? – Я, а вы кто? – настороженно спросила она, но, увидав удостоверение, засуетилась и, перейдя на шепот, умоляюще зачастила: – Только тихо, пожалуйста, давайте зайдем в дом, а то тут соседи… Такая реакция меня удивила, но вида я не подал и зашел в комнату. Здесь было чисто и довольно уютно, имелось три полки с книгами, на столе лежала стопка польских журналов «Кино» и блок сигарет «Ядран». Рядом с журналами – учебники для десятого класса «История», «Литература». Все это удивило меня еще больше: и обстановка не соответствовала той, какую я ожидал увидеть. – Надя, кто там пришел? – послышался женский голос из соседней комнаты. – Это ко мне знакомый. – Дымина закрыла дверь и включила магнитофон. «Чтоб не было следов, дорогу подмели, ругайте же меня, позорьте и трезвоньте, мой финиш – горизонт, а лента – край земли, я должен первым быть на горизонте…» – со зловещей интонацией запел хриплый баритон. «Ну и ну», – подумал я, а вслух спросил: – Разве мы с вами знакомы? – Извините, это я для мамы. – Дымина нервно распечатала пачку сигарет и щелкнула зажигалкой. – Она старенькая, у нее сердце… И если она узнает, что ко мне милиция… Все беспутные дети одинаковы. Они жалеют престарелых родителей и вспоминают про их изношенные сердца уже тогда, когда на пороге появляется работник милиции. Судя по поведению Дыминой, она знала, какие претензии ей могут предъявить правоохранительные органы. – Вы знаете, зачем я к вам пришел? – Знаю, конечно, знаю. Я мучилась все дни, уже жалела, что пошла на это… – Чтобы не жалеть потом, надо обдумывать свои поступки до того, как их совершаешь, – произнеся эту фразу, я сам почувствовал, насколько она фальшива и назидательна, но делать было нечего. – Рассказывайте все с самого начала, подробно и по порядку. Нервно затягиваясь и отчаянно жестикулируя, Дымина поведала мне, как неделю назад купила за 45 рублей туфли (прекрасные, итальянские, с двумя перепонками), а они оказались велики (размер подходящий, но полнота, вы понимаете, носить можно, но совершенно не смотрится!), а тут подружка предложила продать «с выгодой», чтобы подзаработать (она говорит, мол, все так делают, без переплаты хорошую вещь не достанешь, ну я и согласилась). «Заработок» Дыминой составил 15 рублей, сколько получила подружка, она не знала. – И только потом я поняла, что это спекуляция, – трагически заломив руки, каялась она. – Но я ведь не спекулянтка, это так, случайность. Что мне теперь будет? «А меня – в товарный и на восток, и на прииски, в Бодайбо», – надрывался магнитофон, и Дымина, поморщившись, приглушила звук. – А подружка – это Галя Ожогина? – Да нет, с Галкой я поссорилась. – И давно? – С неделю назад. – Дымина говорила машинально, с тревогой ожидая ответа на главный для нее сейчас вопрос. – Чего же вы поссорились? – Сама понять не могу. Видно, ей вожжа под хвост попала. Пришла как-то к ней, она что-то жжет в печке. Увидела меня и ни с того ни с сего – в крик. Выставила меня из дома и дверь на крючок, больше не приходи, кричит. А то сама от меня не вылезала, журналы смотрела да про кино расспрашивала. – Когда все это было? – Точно не помню, где-то неделю назад. – Что же она жгла? – Да тряпку какую-то красную. – Только сейчас до Дыминой дошло, что интересует меня совсем не то, что, на ее взгляд, должно интересовать. – Да Ожогина тут ни при чем. У нее и знакомых таких нет, кому можно с переплатой хорошую вещь продать. Так что мне теперь будет? – Давайте закончим про Ожогину. Что вообще между вами общего? – Ей у меня нравилось: можно музыку послушать, покурить, кофе выпить. Журналы она смотреть любила, ну, там, где актрисы, актеры… Делилась со мной, говорила, что больше ей пооткровенничать не с кем. Теперь мне стала понятной эта странная дружба. Действительно, после неприбранной, запущенной квартиры, бесконечной кутерьмы пьянок и неразберихи в знакомствах комната Дыминой представлялась Сове тихой, спокойной гаванью, где можно отдохнуть душой, провести время «по культурному» – с магнитофоном, кофе, иностранными журналами и познавательной беседой, где можно высказать все, что тебя волнует, и рассчитывать на сочувствие и добрый совет. В сущности, те, с кем постоянно общалась Ожогина, вряд ли были способны на нормальный откровенный человеческий разговор. Их интересы замыкались на бутылке, пьяном суррогате любви, особенности общения определялись спецификой алкогольного интеллекта, когда от дружеских лобызаний до мордобития расстояние короче ширины обеденного стола. Какое уж тут душевное участие, заинтересованность в чужой судьбе и сопереживание! А Ожогина, оказывается, нуждалась в таких эмоционально-нравственных категориях. Кто бы мог подумать… Ведь и поведение, и образ жизни никак не обнаруживали в ней такую потребность. Казалось, что она полностью довольна своей жизнью, и на работе оставили не слишком настойчивые попытки найти с ней общий язык… А она нашла подругу случайно, далеко за пределами круга своих знакомств, поэтому Дымина и не попадала в поле нашего зрения… – О чем же она вам рассказывала? – Да о чем, о жизни своей. Замуж хотела выйти, все у нее женихи: тот – жених, этот – жених. А жених через неделю-другую ручкой сделает «до свидания» – и вся свадьба. Говорила, что Лешка точно женится, а он тоже куда-то исчез. – Подождите, это какой Лешка? – перебил я ее. – Лешка, и все. Сама я его не знаю, один раз видела издалека. Все с Галкиных слов… – Как же он выглядит? – Невысокий, плечистый такой, с бакенбардами. На вид молодой, лет двадцати – двадцати трех. Да они-то здесь при чем? – Узнаете в свое время. – Я достал из папки бланк протокола допроса. – А сейчас выключите магнитофон и посидите полчаса молча. Можете? Подписав протокол, Дымина спросила: – Здесь же только про Ожогину да про Лешу… Значит, не из-за туфель? А я, дура, разболталась… Но я правда не спекулянтка… – С туфлями пока ничего. Единичный случай без предварительного умысла наживы. Аморальный проступок, лежащий вне правовой сферы. Иными словами – некрасиво, но пока ненаказуемо. Если, конечно, вы на этом остановитесь. – Я представил эту сцену со стороны и с трудом сдержал улыбку: доблестный оперуполномоченный предостерегает легкомысленную девушку от неосмотрительных поступков. Хоть фотографируй – и на обложку журнала «Человек и закон». Дымина облегченно улыбнулась в ответ и предложила: – Может быть, выпьем кофе? – Послушаем музыку и покурим? Спасибо, в другой раз. – А сам подумал, что мой отказ – это уже против устоявшихся для детективных повествований шаблонов. В подобных ситуациях сыщики всегда пьют кофе с симпатичными девушками, наставляют их на путь истинный, а иногда, чего доброго, и влюбляются в них… Есин встретил меня недружелюбно: – Наконец-то. Ты что, на волах ездил? Докладывай результаты! Я коротко доложил и положил перед ним протоколы допросов Ожогиной, Берберова и Дыминой. По мере того, как Есин читал, его первоначально хмурое лицо прояснялось. – Вот так так, – удовлетворенно проговорил он, дочитав последний лист. Это уже интересно. Очень интересно. Есин нажал клавишу селектора: «Собери всех ко мне». – А что у Виноградова? – поинтересовался я. Есин раздраженно махнул рукой. – Притащил он какого-то парня. Лешей его зовут, и свитер красный имеется. Да только он ни к Ожогиной, ни ко всей этой истории ничем не привязывается. А наш герой его уже допросил в качестве подозреваемого и собирался в ИВС определить… Теперь я понял причину плохого настроения Есина и мысленно посочувствовал Виноградову: зная шефа, можно было не сомневаться, что он всыпал ему по первое число. В кабинете собрались наши, и, посмотрев на выражение лица Виноградова, я понял, что не ошибся. – Докладывай, Крылов, – приказал Есин, и я еще раз рассказал то, что удалось установить. – Ясно? – задал вопрос Есин и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Все переключаются на версию «Ожогина – Леша». Подготовьте свои соображения, через два часа соберемся опять и обсудим задачу каждого. А сейчас все, кроме Крылова, свободны. Когда мы остались вдвоем, Есин собрал все материалы и пошел доложиться руководству, а вернувшись, позвонил Зайцеву и сказал, что мы сейчас подъедем. – Зачем? – спросил я. – Сейчас надо устанавливать Лешу, работа чисто розыскная. Но Есин покровительственно похлопал меня по плечу. – У нас свои возможности, а у прокуратуры – свои. К тому же обговорить направления работы никогда не мешает. Зайцев сразу провел нас к прокурору, и я в очередной раз пересказал свою историю. Петровский выслушал, не перебивая и не проявляя каких-либо эмоций. – Картинка получается занятная, – решил прокомментировать мое выступление Есин. – Ожогина упорно отрицает знакомство с Лешей, даже выставляет вместо него Берберова, который уже месяц не поддерживает с ней знакомства. Ссорится с подругой, когда та застает ее за странным занятием – сжиганием какой-то красной вещи. Это наверняка его свитер, видно, на него кровь попала, вот и решили избавиться от улики. – Картинка занятная, – согласился Петровский. – Только это все предположения, догадки, умозаключения. Может, так, а может, и не так. А нам нужны факты, доказательства, улики. Надо думать, как их добыть. С обыском к Ожогиной идти рано, а вот посмотреть за ней стоит. Очень хорошо посмотреть. Проверить связи, знакомства… – Владимир Степанович, – вступил в разговор Зайцев, – я думаю, стоит наложить арест на почтово-телеграфную корреспонденцию Ожогиной. Если этот ее Леша подался в бега, он может подать о себе весть. Петровский несколько мгновений поразмышлял. – Хорошая мысль. Готовьте постановление, я санкционирую. Я думал, что на этом наша беседа закончится, но прокурор вновь обратился к Есину: – Как идет работа по установлению личности Леши? – Пока результатов нет. – У меня на приеме был сегодня гражданин Алексей Воронин. Жаловался, что его без всяких оснований инспектор Виноградов задержал возле работы, привез в райотдел и два часа допрашивал, заявив, что он подозревается в убийстве. Как прикажете это понимать? Есин немного помолчал, и я представил, что он в этот момент думает о Виноградове. – Ошибка произошла. Виноградов работник молодой, старательный… Данных о преступнике почти никаких нет, работаем вслепую… Все приметы – имя и красный свитер… Вот он и вышел на этого Воронина… – Так вы собираетесь всех, кто красный свитер носит, через ИВС пропустить? – Ну зачем же так, Владимир Степанович? – Есин попытался перейти в контратаку. – Надо же и нас понимать. Люди стараются, ночей не спят, ищут на ощупь… Ошибки тут вполне возможны. Тем более Виноградов – работник неопытный… – Вы это бросьте, – жестко сказал Петровский. – Виноградов неопытный, пусть так, а вы для чего? Вы-то, я надеюсь, себя новичком не считаете? Так извольте контролировать работу подчиненных! Есин хотел что-то сказать, но вовремя передумал. Петровский был прав. – Если нечто подобное повторится, дело кончится дисциплинарным преследованием. – Посмотрев на красное лицо Есина, Петровский, очевидно, решил, что с него хватит, и обычным тоном закончил: – Можете быть свободны. Если появится чтонибудь интересное, докладывайте в любое время. – Ну, досталось на орехи? – весело спросил Зайцев, когда мы вышли из кабинета прокурора. – Шеф сегодня не в духе. Нам он с утра тоже разнос устроил. Обговорив со следователем некоторые детали, мы с Есиным вернулись в отдел.