Текст книги "Принцип каратэ (сборник)"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)

ЭКИПАЖ БАРКЕНТИНЫ

Тяжелая стальная дверь с лязгом захлопнулась за спиной. Пройдя узкий и глубокий, как колодец, двор, я миновал сводчатую арку и вышел на широкий проспект. Здесь светило солнце, катились по своим маршрутам троллейбусы, проносились автомобили, спешили куда-то прохожие – словом, шла обычная жизнь.

Изолятор временного содержания (сокращенно – ИВС) находился в глубине двора, и никто из проходящих мимо людей не подозревал, что в какой-нибудь полусотне метров существует другой мир с круглосуточными электрическими лампочками вместо дневного света, со стенами, выкрашенными унылого цвета масляной краской, с лязгающими замками и спертым, несмотря на вентиляцию, воздухом, пропитанным тяжелой смесью запахов человеческого пота, карболки и чего-то еще – специфическим камерным духом, который невозможно истребить даже ежедневной уборкой.

Допрос, можно сказать, не получился. Марина Вершикова дала показания, подписала протокол, но контакта с ней установить не удалось, не удалось поговорить по душам, когда подследственный не просто рассказывает о совершенном, но и проявляет эмоции, отражающие отношение к своим поступкам, когда исподволь, незаметно выявляются мотивы преступления и цели, на достижение которых оно было направлено.

Вершикова все время плакала и сквозь слезы рассказывала, что да, она ударила Петренко кортиком, за что – не помнит, так как была пьяна. Убивать не хотела и, как все получилось, сказать не может.

За размышлениями я незаметно прошагал три квартала до своей конторы. Высокая массивная дверь, лестница, выложенная линолеумом, ступеньки с дюралевыми уголками. Прокурор – хороший хозяин, за десять лет работы здесь он полностью перекроил, перестроил старое запущенное здание, благоустроив его так, чтобы каждый сотрудник имел отдельный кабинет. Потом началась «доводка» – двери с двух сторон обивались дерматином, настилался паркет, обновлялась мебель.

Другие прокуроры завидовали нашему помещению, удивляясь оборотистости шефа. А он продолжал «шлифовать» свое детище: появились занавески, карнизы, шторы, паркет регулярно покрывается лаком, ежегодно проводится текущий ремонт: побелка, покраска…

Сейчас наша прокуратура блестит, как пасхальное яичко, так что в здание просто приятно войти. Не всем, конечно, – сотрудникам. Одним словом, созданы все условия для работы. А раз так – можно спросить и за ее выполнение. Шеф – великий стратег. И спрашивать он умеет.

– Юрий Владимирович, а вас Павел Порфирьевич все утро разыскивает, – наверху стояла машинистка Симочка. Она была в новых босоножках, я обратил внимание на изящные пальчики с красным педикюром и тут же поймал себя на мысли, что мне приятно смотреть на нее.

Вот тебе и раз! Симочка пришла к нам три года назад, едва достигшей совершеннолетия, этакая упитанная домашняя девочка с круглым миловидным личиком и румяными щеками. Она была трудолюбива, аккуратна и исполнительна, быстро вошла в коллектив и стала всеобщей любимицей, но воспринималась всеми именно как не знающий жизни несмышленый ребенок, которого можно опекать, угощать шоколадками, расспрашивать о планах на будущее, давать различные советы…

И этот стереотип отечески-снисходительного отношения к Симочке не претерпел изменений за прошедшие годы, тем более что в котле, в котором все мы варимся, время несется быстро и некогда особенно осматриваться по сторонам и приглядываться друг к другу. И даже когда не так давно я обратил внимание, что у нее красивые руки, то не задумался над этим, просто сознание отметило еще один воспринятый зрением факт, отложив его в свой объемистый запасник. И вот теперь я заметил, что мне приятно смотреть на нее.

– Спасибо, Симочка, сейчас я к нему зайду.

Она пошла к себе, а я задержался на площадке, глядя вслед. Три года сделали свое дело, и Симочка стала очень симпатичной женщиной с отличной фигурой. И если бы я не был на десять лет старше и женат, я бы с удовольствием за ней поухаживал.

Интересно, ей говорили, что у нее красивые ноги?

– Сима! – Она оглянулась уже в конце длинного коридора, и на лице появилось выражение преувеличенного внимания – девчоночья манера реагировать на обращение старших.

– Ты напечатала обвинительное?

– Да, сейчас принесу.

Печатала она грамотно, без ошибок, я бегло прочитал документ, подписал все четыре экземпляра и один подшил к оконченному накануне делу. Теперь можно идти к шефу. Интересно, зачем я ему понадобился?

Прокурор пребывал в прекрасном расположении духа, это я понял сразу же, как только он ответил на приветствие.

– Можно направлять в суд. – Я положил перед ним законченное дело.

– Так-так, – Павел Порфирьевич взглянул на обложку. – Иванцов и Заморин, грабеж, две кражи, угон автомобиля и вовлечение несовершеннолетних. Целый букет…

Ничего нового не раскопали?

– Как же, Иванцову добавилось два эпизода квартирных краж, а Заморину – сбыт похищенного. Больше за ними ничего нет – проверял со всех сторон.

– Хорошо, хорошо… А что, Иванцов так и не признался? – Меня всегда поражала феноменальная память шефа, который не только держал в голове перечень всех дел, находившихся в производстве следователей, но и помнил их суть, ориентировался в обстоятельствах преступлений, знал позиции обвиняемых и свидетелей.

– Не признался. Ну это дело его – не новичок. На этот раз влепят ему на всю катушку…

Белов дочитал обвинительное заключение, полистал пухлый том и размашисто подписался под словом «утверждаю».

– А как обстоит дело с убийством на даче Золотовых?

– Вчера делал дополнительный осмотр, сегодня допрашивал подозреваемую…

– Ее фамилия Вершикова, если не ошибаюсь? – Шеф не ошибался и знал это, просто хотел продемонстрировать свою осведомленность и блеснуть памятью. – Ну и что она? Признается?

– Признается-то признается, да как-то странно. Дескать – убила, а как – не помню, по деталям ничего не дает…

– Это объяснимо – вечеринка, выпивка… В общем-то, дело несложное. Надо в этом месяце и закончить.

Шеф внимательно разглядывал меня. Он был массивным, внушительного вида мужчиной с крупными, простоватыми чертами лица и имел привычку изучающе рассматривать собеседника. Один глаз он потерял на войне, протез был подобран умело, и долгое время я не мог определить, какой глаз у него живой, а какой стеклянный, и оттого испытывал неловкость, когда он вот так, в упор, меня рассматривал.

– И еще вот что. У меня был Золотов-старший…

Интересно, когда же он успел?

– …он просил как можно деликатней отнестись к ним. Они уважаемые люди, и так уже травмированы, а тут следствие, повестки, огласка, ну, вы понимаете… Так что постарайтесь как-нибудь помягче. Может быть, вообще не будет необходимости их допрашивать…

– Такая необходимость уже есть! – Я не любил подобных разговоров.

– …а если все-таки понадобится, то можно вызвать по телефону, одним словом, поделикатней. Мы же должны внимательно относиться к людям, с пониманием…

Это уже начинались нравоучения, до которых шеф большой охотник. И хотя большей частью он говорил банальные вещи, именно потому ему было невозможно возразить, и, следовательно, он всегда оказывался прав.

– …проявлять терпимость и такт. Так?

Он внимательно посмотрел на меня, ожидая подтверждения.

– Так. – Действительно, что можно еще сказать в ответ? – Я могу идти?

– Минуту. У меня для вас приятная весть. – Белов торжественно заулыбался и поднялся из-за стола.

Я был заинтригован – в нашей работе приятные вести случаются гораздо реже неприятных.

– Поздравляю вас с очередным классным чином. – Он пожал мне руку и вручил две бумаги – выписку из приказа Генерального о присвоении мне первого класса и поздравление с этим событием от прокурора области, который желал «крепкого здоровья и успехов в работе».

– Спасибо, – как можно прочувствованнее ответил я, чтобы не огорчать шефа, и отправился к себе, гордо неся на невидимых петлицах штатского пиджака новенькую, только что полученную звездочку.

Содержимое служебного сейфа почти всегда приводит следователя в уныние. У меня, кроме изрядного количества проверочных материалов, имелось еще семь уголовных дел.

Несовершеннолетние Акимов и Гоценко – квартирные кражи. Получить характеристики, справки о стоимости вещей и можно заканчивать.

Тряпицын – покушение на убийство жены. Составить обвинительное заключение – и в суд.

Факелов – два разбойных нападения и убийство. Это пойдет в остаток: обвиняемый стационирован для психиатрической экспертизы.

Я раскладывал дела на две стопки: те, которые можно окончить в этом месяце, и остающиеся на следующий. Обычные папки – некоторые в толстых картонных переплетах коричневого цвета, другие – в мягких бумажных обложках, но в каждой – человеческие судьбы, горе, надежды, отчаяние… Впрочем, в данный момент поддаваться эмоциям не стоило: надо было решать производственные вопросы – одним из критериев оценки работы следователя является число выданных «на-гора» дел.

Рассадина, домоуправ. Взятки за прописку и предоставление служебной жилплощади.

Это тоже надолго – действовала она не одна, надо искать соучастников, кроме установленного эпизода, будут и другие, так что еще работать и работать.

Прораб Перов – нарушение правил производства строительных работ. Судьбу дела и самого Перова решает сейчас сложная комплексная экспертиза, заключение поступит со дня на день.

Васильцов, Игнатюк, Розанов – бывшие директор, главный инженер и главбух молкомбината. Хищения, злоупотребление служебным положением, приписки… Работы – непочатый край, тоже пойдет в остаток…

Наконец на свет появилась тоненькая пачка скрепленных листов – пока это все материалы об убийстве на даче Золотовых. Шеф был прав – дело из той категории, которые следователю нужно лишь должным образом задокументировать и оформить, закончить его можно довольно быстро.

Я набросал план расследования и отпечатал необходимые документы: запросы на характеристики всех участников вечеринки, сведения о наличии у них судимостей и постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы. Обычные вопросы: причина и время наступления смерти, характер и локализация телесных повреждений, причинная связь их с наступившими последствиями, наличие алкоголя и ядов в крови. – Можно? – Дверь кабинета приоткрылась. Одновременно зазвонил телефон.

– Входите. – Я снял трубку.

– Гражданин Зайцев? – Голос был строгий и официальный. – Вы обвиняетесь в том, что скрываете от широкой общественности факт присвоения очередного классного чина!

– Ну ты даешь, Саша! Когда успел разузнать?

– Уголовный розыск знает все! Что вы можете сказать в свое оправдание?

– Что же мне остается? Только пригласить в гости на завтрашний вечер!

– Разговаривая, я рассматривал вошедшую в кабинет девушку.

– Не могу, завтра иду в засаду, – сказал Крылов своим обычным голосом. – Давай послезавтра.

– А послезавтра я дежурю.

Блондинка, лет двадцати пяти, короткая стрижка, аккуратно уложенные волосы, красивенькое и какое-то кукольное личико, серый вельветовый сарафан со множеством ремешков, заклепок, карманчиков, волна дорогой парфюмерии. Кто же это у нас? В календаре запись: «12.00 – Марочникова (дело Верш.)». Сейчас двенадцать двадцать, опаздывает…

– Ну вот и поговорили! – Мы оба знали, что загадывать дальше чем на два дня вперед нельзя, мало ли как сложатся обстоятельства. – Тогда привет супруге. В конце недели созвонимся.

– Счастливо, – я положил трубку и указал посетительнице на стул. – Присаживайтесь. Вы, как я понимаю, Марочникова?

Она удивленно подняла брови.

– Откуда вы знаете?

– Паспорт с собой?

– Принесла, в повестке же написано, – девушка положила документы на стол, и я начал переписывать установочные данные в протокол. Марочникова Галина Васильевна, двадцать три года, образование 10 классов, продавец магазина «Фиалка», незамужем, ранее не судима…

– Допрашиваетесь в качестве свидетеля; должны говорить правду, за дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность. Распишитесь, что предупреждены об этом, – я подвинул свидетельнице протокол.

– Я всегда говорю правду! – Она округлила глаза и, вновь подняв брови, с укором посмотрела на меня.

Я подождал, пока она распишется.

– Теперь расскажите, давно ли знаете Золотова, как часто ездили на его дачу, кто еще там бывал, как проводили время, а потом подробно про последнюю вечеринку.

Марочникова развела руками.

– Так много вопросов… Давайте я буду рассказывать все подряд, а если чего упущу – вы напомните?

– Ну что ж, давайте так. – Про себя я отметил, что она уверенно держится в кабинете следователя, пожалуй, слишком уверенно для своего возраста.

– Валерку все знают, он парень приметный. И я с ним часто сталкивалась: в одних местах бываем, в одних компаниях… Так и познакомились: раз вместе время провели, второй – и пошло. Знакомых много и у него, и у меня, постепенно всякая шушера отсеялась, остался узкий круг. Собирались, отдыхали… Вначале в городе, у кого-нибудь дома, потом на баркентине… Это так дачу Валеркину называли, ну в шутку… У него дедушка был адмирал…

Свидетельница на мгновение умолкла, выжидающе глянула пустенькими блестящими глазками, ожидая удивления: «Адмирал! Правда? Да что вы говорите! Как интересно!» Но я молча ждал, и она обескураженно хлопнула кукольными ресничками раз и другой.

– Да, адмирал… И дача чудесная, знаете, такое уютное место, кругом лес, в общем – красота! Мы приезжали на день-два, человек по шесть, отдыхали. Музыка классная, вина хорошего выпьем, там запас марочного, импортного… Танцуем, в баньке паримся… Да, там и финская баня есть!

– Почему финская? – не выдержал я.

– А какая же? – Глазки удивленно раскрылись. Ей бы очки – в модной оправе с дымчатыми стеклами… Со временем додумается, не сама – так подскажут…

– Финская баня, хоть у Валерия спросите…

– Ну хорошо, продолжайте.

– Всегда все нормально, ни драк, ни скандалов. Валерка в этом отношении культурный… Да и остальное. Свой круг все же… Если бы Машка этого морячка не притащила, ничего бы и не было!

– Давайте по порядку.

Свидетельница поерзала на жестком протертом стуле, но вряд ли ей стало удобней.

– Одна пара поехать не смогла – у него какие-то дела, я с Валерой, да Машка Вершикова привела этого… морячка. И зачем он ей сдался! Только что плавает…

Подумаешь, радость! Шмотки и так можно достать… Поужинали, музыку послушали, потанцевали. Все нормально. Я пошла наверх спать, а разбудила меня уже милиция.

Оказывается – такое дело…

– Скажите, Марочникова, вы были сильно пьяны в тот вечер?

– Кто, я?! – Она посмотрела такими изумленными чистыми глазами, что мне должно было стать стыдно за допущенную бестактность. И, может, стало бы, если бы я не читал справку дежурного следователя, в которой черным по белому написано:

«Опросить Марочникову не представилось возможным ввиду того, что она находится в сильной степени опьянения».

– Кто, я?! – повторила она. – Да я вообще больше трех рюмок никогда не пью!

– Значит, это были вместительные рюмки. – Я показал свидетельнице справку, и она мгновенно перестроилась:

– В этот вечер и правда немного перебрала. Знаете, коньяк на шампанское…

– А остальные?

– Да как вам сказать… Валерка выпил прилично, Машка тоже свою норму выбрала. А морячок – тот сачковал, пропускал часто и коньяка почти не пил. Говорил, ему с утра идти куда-то надо…

– О чем вы разговаривали?

– Сейчас разве вспомнишь? Обычный треп. Анекдоты, побасенки всякие…

– Не ссорились?

– Нет, что вы! Какие там ссоры! Все чинно-благородно.

– Чинно-благородно! Прямо тишь да гладь! Как же в столь благочинной компании могло произойти убийство?

– Ну уж убийство! Несчастный случай вышел… Может, баловались по пьянке, он и напоролся случайно?

– Вы Вершикову хорошо знаете?

– Да вроде… Подружками были! Развлекались вместе, то да се… Она баба компанейская, веселая. Но с вывертами. Никогда не знаешь, что выкинет. Бывает, сядет ни с того ни с сего в угол – все танцуют, а у нее глаза на мокром месте.

Что у человека внутри – разве ж узнаешь? Чужая душа – потемки…

– А Золотова?

– Валерку знаю неплохо.

– Какие у вас с ним отношения?

– Ну ясно какие! Неужели не понятно?

Мне было понятно, но допрос тем и отличается от обычного разговора, что в протокол вносятся не догадки, умозаключения и намеки, а слова, прямо и недвусмысленно высказанные собеседником. Хотя бывает, что добиваться этих прямых слов несколько неудобно. Но ничего не поделаешь.

– Признаться, не понятно, – я выжидающе смотрел на Марочникову.

Она досадливо поморщилась и передернула плечами.

– Ну, живу я с ним. Что такого – мне не шестнадцать лет. Надеюсь, в протокол вы этого записывать не будете?

– Придется записать. Как и все, о чем мы говорим. Так что собой представляет Золотов?

– Нормальный парень. Пофорсить, правда, любит, как же – адмиральский внук! А так – ничего…

– Ничего? И это все, что вы можете сказать о близком человеке?

– Я же не тост за него поднимаю! Хватит и этого. Чем меньше говоришь следователю – тем лучше.

– Вот как? Интересная мысль. Кто вам ее подсказал?

– Сама не маленькая.

Марочникова неторопливо прочитала протокол.

– Правильно записано?

– Правильно. Только вот стиль, – она неодобрительно покачала головой.

– Сделайте скидку на то, что это все-таки не роман, – я не нашелся, чтобы ответить более хлестко и сразу поставить ее на место, да и немудрено: впервые свидетель обращает внимание на стиль протокола.

– Да, это явно не роман, – Марочникова расписалась, стрельнула глазками, странновато улыбнулась. – А жаль.

Она вышла так стремительно, что я не успел спросить, чего ей, собственно, жаль, и это неуместное сейчас слово осталось висеть в воздухе.

Дверь снова раскрылась. Оказывается, практиканты терпеливо ждали в коридоре.

– Почему не зашли?

– Чего соваться, – пробурчал Валек. – Мало ли о чем у вас разговор. Сунешься – настрой собьешь!

Молодец, понимает! Валек нравился мне все больше. Учились они одинаково хорошо, но, в отличие от Петра, он много читал, участвовал в рейдах комсомольского оперотряда, схватывался с хулиганами. И ум у него более живой и гибкий.

Петр выложил на стол несколько бумаг.

– В общей сложности эти гаврики украли на три с половиной тысячи, обчистили восемь квартир. А вот характеристики: Акимов – сущий ангел, Гоценко тоже, но с приводами за хулиганство! Как же так?

Я улыбнулся.

– Обычное дело. Жадность, жестокость, подлость проявляются в преступлениях, в повседневной жизни их скрывают или по крайней мере не афишируют. Вот и читаешь о злостном хулигане: нарушений трудовой дисциплины не допускал, сменные задания выполнял, активно участвовал в общественной жизни. А начинаешь проверять – вранье! Опаздывал, пьяным заявлялся, какая там общественная жизнь – разве что взносы платил с боем! Почему врут? Иначе вопрос: а где вы раньше были, почему не перевоспитывали?

– Ну хулиган весь на виду, – вмешался Валек. – Он и дома такой, и на работе не особенно маскируется. Птицу видно по полету. А вот вы про директора молкомбината рассказывали. Он-то не пьянствует, не дебоширит, на работу вовремя приходит, в инстанции ездит, прием по личным вопросам ведет. И ворует потихоньку! Что про него в характеристике напишут?

– Могу показать.

Я отпер сейф, достал дело Васильцова, нашел характеристику.

– Ознакомься.

Валек прочел, скривил губы.

– Как представление к награде. Псевдос первой ступени…

– Кто-кто?

– Еще не прочли мою книжку?

Я покачал головой.

– Ну ладно. Но здесь-то характеристика правильная? Без вранья?

– Пока не знаю, следствие не закончено. Случается, расхититель и взяточник маскируются – комар носа не подточит! Но чаще по-другому бывает: проявляет человечек свою червоточинку. Ведь если он дурак, то как сможет под умного сработать? Если демагог, приспособленец, трус – этого тоже не скроешь, видят и подчиненные, и те, кто вокруг, и кто повыше… Но как-то не принято в характеристиках писать – дурак, бесчестный, лгун. Нет явного криминала или аморалки, значит, хороший!

Ребята слушали внимательно, я поймал себя на том, что «завелся».

– Вот и получается, по характеристикам обвиняемый – один человек, по содеянному – совсем другой. Как судить – по словам или делам? То-то!

Я просмотрел принесенные практикантами документы.

Справки о размере ущерба, характеристики, все с подписями, печатями, полный ажур. Можно заканчивать дело.

– Знаете, ребята, у нас много лет выдвигают предложение – ввести технических помощников следователя. Когда приходят практиканты, я чувствую, что это необходимо сделать чем скорее, тем лучше. Вы экономите уйму времени!

Валек улыбнулся, Петр настороженно ждал продолжения.

– Сейчас прочтете один документ и переключитесь на новое дело.

Я дал им план расследования дела Вершиковой и, когда прочитали, спросил:

– Ясны ваши задачи?

– Яснее некуда. Отнести запросы, принести характеристики, получить справки, сходить, спросить… Работенка для курьера. – Петр не скрывал разочарования. Вот так всегда.

– А ты как представлял? – Впрочем, я знаю, как он представлял работу следователя. Обыски, засады, задержания… Романтика!

– Да уж по-другому. Разве это следствие? Что тут расследовать? Все и так ясно!

Допросил свидетелей, предъявил обвинение – и в суд. ЭВМ с такой работой легко справится. Разве не так?

Это он загнул. ЭВМ, наверное, можно было бы применять по очевидным делам, где нужно только придать уже имеющимся материалам процессуальную форму, оценить и проанализировать доказательства, подобрать соответствующую статью кодекса. Все это машина может. Но как быть с житейским опытом, интуитивными предположениями, внутренним убеждением и другими, не поддающимися программированию категориями?

Иногда непроизвольная улыбка, нервный прищур, подрагивание пальцев, настороженный взгляд и еще десятки незначительных примет, которые не зафиксируешь в протоколе и уж тем более не перенесешь на перфоленту, меняли направление расследования. А неожиданные догадки, необъяснимое озарение, выводящее на верный путь…

Заканчивая университет, я писал диплом о построении следственных версий, в одном из параграфов как раз и приводились доводы против теории, что следствие может вести соответствующе запрограммированная машина. Но только поработав, пропуская через свой мозг массу информации, из которой едва ли десятая часть попадет на листы дела, а остальная лишь помогает выбрать правильную тактику и определить нужную позицию, выработать то самое внутреннее убеждение, без которого просто не сможешь продраться сквозь чащу препятствий на пути к истине, я понял это до конца. Петр тоже поймет, но поймет, как говорится, «испытав на своей шкуре», словами тут ничего не объяснишь.

– Не совсем так, Петруша. К тому же ЭВМ пока еще очень дорогие. Так что придется тебе за них отдуваться!

И я вручил ребятам пачку запросов.

Золотов Валерий Федорович, 29 лет, образование высшее педагогическое, работает в горкоммунхозе, инженер по озеленению, холост, не судим… Среднего роста, полный, лицо обрюзгшее, морщинистый лоб – выглядит он гораздо старше своих лет.

В облике что-то бульдожье: нижняя челюсть выдается вперед, оттопыривая толстую губу; большие уши, мягкие, будто отвисшие; круглые коричневые глаза.

Модная белая сорочка, из-под пристегнутых перламутровыми пуговицами уголков воротничка сбегает бордовый галстук с золотой монограммой – безупречный наряд респектабельного джентльмена, если не знать, что на скрытой столом части тела – джинсы, клетчатые красно-синие носки и ужасно шикарные красные босоножки. Будто верхняя и нижняя части костюма принадлежат разным людям.

– Вы же сами прекрасно понимаете, что для меня это полная неожиданность!

Он старается держаться солидно, но не совсем удается – нервничает, а оттого делает много ненужных движений: поминутно вытирает лоб большим клетчатым платком, обмахивается им, смотрит на часы, достает и прячет обратно в пачку сигарету.

Мы беседуем уже почти час. Он очень внимательно выслушивает вопросы, понимающе кивает головой, с готовностью отвечает, но чрезмерно многословен, часто сбивается с мысли, отвлекается на мелочи, второстепенные детали и выжидающе смотрит на меня, ожидая знака или жеста, поощряющего его к дальнейшему повествованию.

Несколько раз он, как бы к слову, вспомнил своего дедушку-адмирала, между делом небрежно назвал по имени нескольких известных в городе людей, давая понять, что он с ними на короткой ноге. Через каждые три-четыре фразы совершенно не к месту упоминал горисполком и другие городские организации, подчеркивая, что вхож туда запросто.

И то, что Золотов таким примитивным способом пытается произвести впечатление на столь искушенного собеседника, как следователь прокуратуры, выдавало в нем человека недалекого. По существу дела он фактически ничего не сообщил.

– Все шло нормально, послушали музыку – я записал последние диски, еще ни у кого нет… Выпили, у меня хороший бар – «Камю», «Бордо»… Гале стало нехорошо, не надо было коньяк с шампанским мешать, я отвел ее наверх, слышу – Маринка кричит.

Сбегаю в «кают-компанию», – Золотов испуганно выпучил глаза, – она в истерике, а Федор – на полу! Вначале думал, это он спьяну, гляжу – в сердце кортик…

Золотов перевел дух и снова вытер вспотевший лоб.

– Это же надо… В моем доме… Ну скажите, мне это надо? – Он заискивающе посмотрел на меня, ожидая сочувствия и ободрения, мол, конечно, вам это не надо, но не волнуйтесь, вы же не виноваты…

Сочувствия не последовало, и он, сокрушенно вздохнув, продолжил:

– Тогда я позвонил в «Скорую помощь», они вызвали милицию – завертелось.

Конечно, неприятно: допросы, осмотры, понятые, одним словом, скандал…

– Почему вы заявили, что произошел несчастный случай и Петренко сам напоролся на кортик?

– Так я ж, когда звонил, так и думал. А потом Маринка рассказала, что это она его…

– За что же?

– Да разве ее поймешь? Ревела все время, толком ничего не добился. Полез он к ней, что ли… А вам она разве не объяснила?

В этот момент мне не понравился его взгляд, настороженный и цепкий, не соответствующий растерянной позе и недоумевающему лицу.

– Что вы можете сказать о своих гостях? – Я сделал вид, что не обратил внимания на вопрос, и Золотов не переспросил.

– Люди как люди, – он сделал неопределенный жест.

– Подробней, пожалуйста.

– Да я их мало знаю. Разве что Галку… – Я понял, что Марочникова проинформировала своего друга, о чем мы с ней говорили. – Маринка – ее подружка, но встречался я с ней раз пять, и все больше в компаниях. Знаете, толчешься в своем кругу… Перебросимся словами, потанцуем – и все… С Петренко – можно считать, шапочное знакомство. Но, по-моему, по женской части он любитель: смотрел на Маринку, как коршун на цыпленка… А там кто его знает!

– Как же вы собрались под одной крышей – четыре малознакомых человека?

– Да так… От скуки. И потом, знаете, как бывает: я – с Галкой, она позвала подругу, а та привела своего парня… Так сказать, четверо в одной лодке… Мне не жалко, дача большая, места всем хватит, думал, компанией будет веселей. – Золотов опять печально улыбнулся, приглашая к ответной понимающей улыбке. – А вышло вон как…

– А что вы называете «своим кругом»? – Я не удержался от вопроса, который хотел задать еще Марочниковой.

– Ну, – Золотов задумчиво склонил голову, пощелкал пальцами, подбирая нужные слова. – Это люди с одними интересами, сходными наклонностями, похожими привычками. Которым есть о чем говорить, приятно общаться, проводить время…

– Друзья, что ли? Но почему тогда вы так мало знаете о своих друзьях?

Золотов демонстративно поморщился.

– Ну почему обязательно друзья? Экипаж баркентины «Кейф». Встретились, отошли от надоевшего берега, с его обязанностями, заботами, хлопотами, работами… Видите, даже в рифму – я балуюсь стишатами на досуге… И поплыли по морю развлечений, отдыха и удовольствий. Вот и все!

Он обрадованно щелкнул пальцами, будто ухватил удачную мысль.

– Вот у вас уйма знакомых милиционеров, следователей, судей. Но не все же они ваши друзья? И не о всех вы много знаете!

– Это профессиональная сфера. А что общего между озеленителем Золотовым, продавщицей парфюмерного магазина Марочниковой, маникюршей Вершиковой и моряком торгового флота Петренко?

– Федун у нас человек случайный.

Золотов запнулся, мне показалось, что фраза вырвалась непроизвольно и сейчас он об этом жалеет.

– Хорошо, остаетесь вы, Марочникова, Вершикова. Что вас объединяет? Какие интересы, наклонности, привычки?

Золотов улыбнулся, на этот раз не печально, а весело и добродушно.

– Так сразу разве ответишь? Отношения между людьми – материя сложная… Но для меня интересная. Я люблю пофилософствовать, заглянуть в суть вещей. Как-нибудь можем побеседовать, но не в такой строгой обстановке…

Он улыбнулся еще шире, обнажив сильно выступающие клыки.

– Когда все эти формальности закончатся, с удовольствием вернусь к нашему разговору. Помню, в институте…

– Кстати, а почему вы по специальности не работаете? – перебил я его излияния.

– Вечный вопрос! – Золотов стер с губ улыбку. – А зачем? Деньги те же, сам за себя ответчик, за тридцать оболтусов голова не болит. Показателей глупых с тебя не спрашивают – успеваемость, посещаемость, дисциплина, план по макулатуре. И сам себе хозяин – не привязан к классу целыми днями напролет.

Подписав протокол, он направился к двери, но внезапно вернулся, будто забыл что-то на моем столе.

Оказалось – наоборот, хотел оставить.

– Вы не могли бы передать это Вершиковой?

На стекло легла яркая пачка сигарет «Мальборо». Такие окурки я изъял с места происшествия.

– Фирменные, – пояснил Золотов. – Марина их очень любит, а достать почти невозможно.

– Как же вам удается?

В тоне вопроса отчетливо проявилась неприязнь к свидетелю. Плохо.

Непрофессионально.

Но добродушный рубаха-парень Валерий Золотов ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил.

– Только не подозревайте меня в связях с заграницей, – он шутливо поднял растопыренные ладони. На безымянном пальце левой руки туго сидел массивный перстень. – Просто я знаю людей, через которых можно раздобыть хорошие сигареты… Да и другую мелочь: очки, авторучки, зажигалки…

– Спекулянтов?

– Ну что вы! – обиделся оскорбленный в лучших чувствах порядочный человек Валерий Федорович Золотов. – Нельзя же всех под одну гребенку? Есть моряки, летчики, журналисты, выезжающие за рубеж… Да и дипломаты! Мои друзья часто возглавляют делегации, туристские группы. Естественно, привозят сувениры, естественно, их дарят! Разве это противозаконно? Или аморально?

– Успокойтесь, я не хотел вас обидеть.

Пришлось сделать усилие над собой, чтобы произнести эту фразу, но она подействовала: не помнящий обид Валерка Золотов мгновенно успокоился и вновь разулыбался.