Текст книги "Принцип каратэ (сборник)"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

– Да нельзя же так, нельзя, – продолжал страдать Окладов, обводя горячим убеждающим взглядом членов федерации. – С водой выплескивать ребенка…

– Прекраснодушная близорукость! – повторил Крылов и встал. – Я не хотел сегодня об этом говорить, но придется. – Он сосредоточенно свел брови. – Вчера в Зеленом парке совершено убийство. По заключению экспертов – одним из приемов воспеваемой этим молодым человеком прекрасной системы физического и нравственного развития.

Сообщение произвело впечатление разорвавшегося снаряда. Даже Окладов побледнел и не произнес ни слова.

Федерация приняла решение оставить в городе две секции, ограничить их численность, принимать только зарекомендовавших себя активистов из числа дружинников и членов комсомольского оперативного отряда.

Решение прошло единогласно при одном воздержавшемся.

Колпаков вышел из ДФК вместе с Крыловым.

– Что за парень этот Окладов? Прямо фанатик какой-то.

– Он действительно очень увлечен. Даже вел переписку с различными инстанциями о введении преподавания карате с младших классов. Огорчался, что его не поддержали.

Капитан раздраженно передернул плечами, громыхнув содержимым раздутого портфеля.

– Николай вообще идеалист. Но он искренен и честен, у него совершенно чистые руки. Он считает, что такие качества присущи большинству людей, а карате способно очистить и облагородить самую замшелую душу…

– Прекраснодушная близорукость! – в третий раз сказал Крылов. – Опасная и вредная!

– Вы судите со своих, милицейских позиций…

– Расскажите это матери убитого вчера человека!

– Николай прав в одном: тот, кто сумел освоить азы карате, а на это уйдет два-три года, проникается одновременно убежденностью…

– Да ничем он не проникается! Оглянитесь вокруг, даже без нашей статистики видно, во что выливаются «безобидные» увлечения! На Руси всегда существовало правило: драка до первой крови, ноги в ход не пускать, лежачего не бить… И вдруг запрет снимается: все дозволено!

– Можно подумать, до введения карате не было хулиганства…

– Было. Но сейчас положение ухудшилось. Пример тому – вчерашний случай.

– Многое просто-напросто преувеличено. Любой боксер, борец, футболист могут нанести смертельный удар. И пусть он окажется не столь сложным, как этот…

Они шли вдоль огораживающего стройку забора, и движение Колпакова напомнило капитану выхватывание пистолета для выстрела в воздух: рука метнулась к левому бедру и резко выпрямилась, направляя ствол вверх; но никакого оружия в ней не было, а короткий сухой треск оказался звуком лопнувшей доски.

Колпаков выпустил воздух и спокойно продолжил:

– Потерпевшему никакой разницы не будет.

Крылов остановился, рассматривая повреждение. Древесина вогнулась, треснула, как переносица… И на таком же уровне…

– Где вы находились вчера вечером в девять часов?

Вопрос оперуполномоченного прозвучал резко, почти враждебно.

– А в чем дело? – по инерции спокойно спросил Колпаков. – Уж не подозреваете ли вы меня?

– Пока нет. Но похоже, убийство совершено именно таким ударом.

Геннадий посмотрел Крылову в лицо: не шутит ли? И ощутил растерянность – капитан не шутил.

– Ну… глупо… разве б я стал демонстрировать…

– Где вы находились вчера вечером?

– Сейчас… – Он вспомнил, что заходил к Колодину и просидел час-полтора, но во сколько это было? Есть ли у него алиби?

– Быстрее!

Заледеневшие глаза Крылова сверлили насквозь.

– У Сергея Павловича. Но времени не помню.

Доставая записную книжку, капитан втиснулся в будку телефона-автомата, набрал номер.

Сердце Колпакова билось учащенно. В чем дело? Он же ни в чем не виноват, бояться совершенно нечего…

Когда Крылов вышел из кабинки, лицо его расслабилось.

– Извините.

Обычный голос, обычные серые глаза. Но он умеет атаковать стремительно и неудержимо, внушая парализующий страх, – высшее качество бойца карате. Ведь испугаться – значит проиграть еще до начала схватки. Чего же он испугался? И кто из них сильнее духом: известный сенсей, отдавший Системе десять лет жизни, или этот худощавый парень, буднично исполняющий свой служебный долг?

Колпаков привык быть первым. Он научился работать жестче габаевских «зверей», на соревнованиях выбивал их одного за другим и вплотную приблизился к мастерскому нормативу, но сейчас, глядя новым, только что открывшимся зрением на Крылова, не был уверен, что сумел бы победить его, как любого другого.

– В нашем деле следует тщательно проверять каждое сомнение. – Крылов не совсем точно истолковал затянувшееся молчание спутника. – Зато теперь я смело могу обратиться к вам с просьбой…

– С просьбой? – вяло переспросил Колпаков, мучительно размышляя, чем же объясняется отчетливо ощущаемое превосходство Крылова, и пытаясь понять причину своего испуга.

– …Принять участие в следственном эксперименте.

– Что я должен сделать?

– Показать удары, которыми можно нанести интересующее нас повреждение. И еще попросим вас как специалиста высказать мнение: кто может владеть подобным ударом – стаж тренировок, спортивная квалификация предполагаемого убийцы…

Колпаков машинально кивал.

– Договорились. Завтра позвоню.

Ладонь оперуполномоченного была жесткой и тяжелой.

«Не боится подозрений только честный человек, – сформулировал наконец Колпаков. – За кем водятся грешки, тот опасается любой проверки: вдруг что-нибудь выплывет…»

Мысль была унизительной, и он ее отогнал.

На следующий день в одном из залов провели следственный эксперимент. Колпаков наносил сокрушительные удары в голову распятого на шведской стенке борцовского манекена, молчаливый фотограф щелкал затвором аппарата, багроволицый, с близко посаженными глазами судмедэксперт помечал что-то в блокноте. Чуть в стороне на длинной низкой скамейке сидели понятые.

– А не был ли один из таких ударов на Садовой? – услышал Колпаков вопрос инспектора.

– Нет, там боксерские дела, – уверенно ответил судмедэксперт. – Картина повреждений совершенно другая.

– Вот, пожалуй, и все, – переведя дух, сказал Колпаков и привычно опустился на колени. Эта поза показалась ему сейчас неуместной, но менять ее он не стал.

– Ваше мнение, доктор? – Крылов заглянул в блокнот задумавшегося эксперта.

– Третий… Или пятый… Можно их повторить?

Колпаков снова подошел к манекену, снова дергалась, сплющивалась ватная голова и дрожали толстые деревянные перекладины.

– Нет, все же третий… Да, точно! Так и запишите: наиболее вероятно, что смертельная травма причинена ударом под номером три.

Потом Крылов дал Колпакову прочесть материалы дела. Драка возникла сразу после танцев. Силы противников были явно неравны, рослый здоровяк – признанный «король» дискотеки, окруженный многочисленными подданными, и никому не известный парень в черных кожаных брюках и зеленой рубашке с вышитым на плече клеймом «Армия США». К удивлению очевидцев, именно он явился зачинщиком ссоры, которая не сулила ничего, кроме неприятностей, – «король» жестоко подавлял посягательства на свой авторитет.

Но в этот раз обернулось все по-другому. Парень без труда ушел от тяжелых ударов, низко присел на широко расставленных ногах, грозно выставил растопыренные пальцы, и сразу стало ясно, что он не пьяный неосмотрительный задира, ввязавшийся сдуру в скверную историю, а расчетливый и умелый боец, преследующий какую-то цель, известную только ему. Да, пожалуй, еще трем-четырем новичкам танцплощадки, внимательно наблюдающим за развитием событий.

«Король» топтался вокруг, тщетно пытаясь достать непривычно обороняющегося противника, потом, потеряв терпение, ударил ногой, но тот поймал и резко вывернул ступню, бросив его на пыльный заплеванный асфальт.

Разъяренный «король» атаковал, как бешеный бык, единственным результатом стали еще несколько падений и обширный кровоподтек на скуле.

– Все. Макс, заканчивай! – сказал один из новичков, постоянно поглядывавший на часы.

В это время испивший до дна чашу унижений «король» схватил обломок кирпича и швырнул в собравшегося уходить обидчика. Лицо Макса искривила гримаса боли и ярости, он неуловимым движением уложил бывшего «короля» на землю и в поднявшейся суматохе скрылся вместе с наблюдавшими бой незнакомцами. Когда приехала «Скорая помощь», пострадавший был уже мертв.

Примет Макса и его товарищей свидетели не запомнили, хотя один заявил, что сможет их опознать, если увидит.

– Что скажете? – спросил капитан, когда Колпаков закончил читать.

– Скорей всего, они опробовали защиту… Или на спор этот Макс должен был выстоять определенное время против более сильного противника… А последний удар получился случайно, как бы сам собой, такое бывает…

– Вот как? – саркастически улыбнулся Крылов. – И часто?

– Бывает, – упрямо повторил Геннадий. – Когда навыки закреплены на рефлекторном уровне, но им не сопутствует умение владеть собой.

– Какой стаж занятий у убийцы?

Страшное слово, умышленно произнесенное оперуполномоченным, резануло слух. Колпаков внутренне обмяк.

– Не начинающий… Лет около четырех… Эта низкая стойка… Скорей всего, «дракон»… Группа Слямина? Они любили всякие эффектные споры…

Крылов слушал с напряженным вниманием. От него веяло неотвратимой целеустремленностью, словно от самонаводящейся торпеды в момент пуска. Как бы тщательно ни прятался фирменно наряженный Макс, как бы далеко он ни убежал, как бы надежно ни замаскировался – промаха не будет. Отыщет его капитан, достанет из любой норы и возьмет – никакие навыки и приемы тому не помогут.

Колпаков остро ощутил, что ему бы не хотелось иметь противником Крылова. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

Значит, постулаты Системы, пригодные для затерянных в горах монастырей средневекового Китая, действительно не срабатывают в наших условиях? И умение голой рукой раздробить кирпич вовсе не делает человека всемогущим, не возвышает над окружающими? И Гончаров был прав? Есть котлеты палочками… Глупо. И смешно.

Смеяться Колпакову совсем не хотелось.

– А что за случай на Садовой? – поинтересовался он, чтобы заполнить паузу.

– Довольно странная история. Постучали трое, но один ударил хозяина и ушел, остальные все в квартире вверх дном перевернули, но ничего не взяли. Если, конечно, верить потерпевшему. Он побывал в нокауте, но переломов нет: то ли в боксерской перчатке его били, то ли руку специально обматывали. Хозяин – личность одиозная, у него прозвище Миллионер, не слыхали? И знает он, конечно, тех, кто у него был, но раздувать дело не хочет. Хулиганы, говорит, и точка. Если бы соседи не позвонили, мы бы вообще ничего не узнали.

Колпаков сглотнул. Миллионер, свисток, бегущий бывший чемпион, от которого не осталось ничего, кроме нокаутирующего удара… Мало ли совпадений! Как он сказал: «Ходячая отмычка»?

– О чем задумались?

– Да так, ни о чем.

– Напрасно. С одной стороны – пропаганда силы, культ всесокрушающего удара, с другой – убийство в Зеленом парке, разбой на Садовой. Можно, конечно, считать, что никакой связи тут нет, но, по-моему, следует задуматься об обратном.

«Сказать? – билось в голове Колпакова. – Но что я скажу? Они сами выяснят, точно и наверняка…»

– Вы, конечно, не согласны?

– Ну, какая связь, обычное совпадение, – промямлил Колпаков.

– Тогда до свидания. И спасибо за содействие.

Крылов крепко сжал ему руку.

После ноябрьских праздников Колпаков собрался в Москву – оформлять внедрение результатов диссертационного исследования. Сборы были недолги: по картотеке он выбрал ученика с выходом на железнодорожные кассы и заказал место в спальном вагоне, уложил красивый кожаный саквояж с номерными замочками, получил последние наставления Писаревского, оставил машину на платной стоянке у привокзальной площади и за десять минут до отправления подошел к сверкающему голубому составу.

Лена его не провожала: она не любила расставаний, к тому же занятия по сосредоточению и куча всяких важных дел… Вагон сиял чистотой, в комфортабельных двухместных купе неторопливо устраивались солидные, сопровождаемые услужливыми провожающими неулыбчивые мужчины. «В СВ ездят начальники, можно завести полезные знакомства», – говаривала дальновидная Лена, а Гришка Габаев хвастался, что именно таким образом сдружился с несколькими известными в городе людьми. Не исключено, что врал.

Колпаков расположился на широком мягком диване, удобно вытянул ноги и раскрыл рукопись пособия по рукопашному бою, которую собирался предложить в одно из спортивных издательств.

– Уф, еле успел! – отдуваясь, перевалился через порог начинающий полнеть коренастый человек с изборожденным морщинами лицом. Ему можно было дать лет пятьдесят с гаком, изрядно поредевшие седые волосы и усталые глаза говорили, что гак этот достаточно велик.

– Значит, вместе едем, – то ли спросил, то ли констатировал он. – Очень хорошо. Илья Сергеевич.

Рука у него оказалась неожиданно твердой.

– Хоть дух перевести…

Попутчик откинулся на диван, вытер аккуратно сложенным платочком вспотевший лоб, затем достал блокнот, будто спеша записать внезапно пришедшую мысль.

– Впрочем, засиживаться нельзя, надо дела делать. Это вам на память.

Он вырвал и положил на столик листок с рисунком. Быстрые точные штрихи изобразили угол купе и глядевшего в окно Колпакова.

– Вы художник?

– В душе, только в душе, – весело отозвался Илья Сергеевич, деловито устраивая вещи – черный пластмассовый «дипломат» и большую дорожную сумку.

Затем он снял и повесил на вешалку пиджак, ослабил галстук, сменил туфли на мягкие домашние тапочки.

Чувствовалось, что он энергичен, домовит, основателен и любит удобства. Колпакова сосед заинтересовал. Интересно, чем он занимается?

Поезд медленно тронулся с места, лавируя между пассажирскими составами и товарняками, выбрался со станции, осторожно протиснулся сквозь решетчатую ферму моста и, вырвавшись в загородный простор, быстро набрал скорость.

Колпаков просматривал рукопись, попутчик изучал газеты.

– Наконец-то! – неожиданно нарушил тишину Илья Сергеевич и ткнул пальцем в небольшую заметку. – Построен деревообрабатывающий комплекс с полной утилизацией отходов! А то с кубометра древесины треть уходит в опилки, это какие убытки по стране! Вот давайте посчитаем, что получается…

Оживившись, Илья Сергеевич сыпал цифрами: тонны, кубометры, сотни тысяч рублей, производительность лесопильных линий, рентабельность леспромхозов…

«Наверное, хозяйственник», – подумал Колпаков, которого вся эта математика начала утомлять.

– Вы работаете в системе лесозаготовок? – попробовал он перевести разговор в иное русло.

– Да нет… – Илья Сергеевич потух так же быстро, как вспыхнул. – Товарищ был большим специалистом по лесу… А я так…

Он снова уткнулся в газету, но, очевидно, деятельная натура не позволяла долго сидеть на месте.

– Покурим?

– Не курю.

Илья Сергеевич вышел в коридор и вскоре уже беседовал с похожим на Фантомаса лысым крепышом, сжимавшим в золотых зубах злую дешевую папиросу.

«Общительный дядя», – отметил Колпаков, прислушиваясь к обрывкам разговора.

Илья Сергеевич рассказывал об артельной добыче золота, северных коэффициентах, методах ведения геологической разведки, охоте на медведя.

«И с большим жизненным опытом».

Попутчик вызывал у него все больший интерес.

Любезная проводница в крахмальном фартуке принесла янтарный чай.

– Слабовато заварен, – добродушно пробурчал Илья Сергеевич и хитро подмигнул. – Ну, ничего, не пропадем!

Жестом фокусника он открыл «дипломат» и выставил на столик традиционную железнодорожную снедь: вареную курицу, яйца, кусок колбасы, длинный парниковый огурец, спичечный коробок с солью.

Потом значительно потер ладони и, как художник, завершающий натюрморт, добавил плоскую бутылочку дагестанского коньяка и блестящие мельхиоровые стопки.

– Приступим!

Колпаков пить отказался, чем поверг спутника в изумление. Пришлось дать пояснения.

– Ну, раз так!

Илья Сергеевич быстро пил и энергично закусывал, при этом шевелились все лицевые мышцы, а морщины то разглаживались, то еще более углублялись.

– У меня был сосед – тренер по карате, – сообщил он, обгладывая грудную кость. – Слямин его фамилия, может, слышал?

Колпаков кивнул.

– Хороший навар имел…

Илья Сергеевич снова наполнил стопку.

– Но дуролом! За здоровье непьющих! Так вот… Имеешь свое дело и сиди тихо, веди себя прилично, а он драку затеял и сел не по своей статье…

– А какая у него «своя» статья? – насторожился Колпаков.

– Сто пятьдесят третья, часть первая, – пробурчал Илья Сергеевич с набитым ртом. И, заметив недоумение слушателя, пояснил:

– Частнопредпринимательская деятельность. До пяти лет с конфискацией.

– За тренерство не сажают! Хочу, даю уроки математики, хочу – карате! – повторил Колпаков Гришкины слова.

– Молодец, разбираешься! – засмеялся Илья Сергеевич, показав смахивающие на искусственные зубы. – Но поверхностно! Математике можно учить у себя дома. А тут нужен зал! Чей он есть? Собственных залов не бывает. Значит – использование государственных, кооперативных или иных общественных форм…

«Разносторонний дядечка. Может, адвокат?» – подумал Колпаков и похвалил себя за предусмотрительность: аренду залов он всегда оплачивал.

– А вообще мое мнение такое, – не переставая жевать, продолжал Илья Сергеевич. – Карате – сплошное хулиганство. Орут, прыгают, ногами дерутся. Его по ошибке к нам пустили и скоро прикроют, попомнишь мое слово. Ни к чему хулиганов плодить!

Несколько лет назад Колпаков вступил бы с ним в спор, но сейчас только вяло возразил:

– Вы судите обо всех по одному хулигану. Слямин получил то, что заслужил, зачем обобщать… И вообще он не был тренером. Если хотите знать, на всю область нас всего двое. Это о чем-то говорит?

Он поймал себя на том, что вновь заговорил словами Габаева.

Собеседник усмехнулся.

– Двое на область… Редкие звери! Как зубры в Беловежской Пуще. Небось приятно чувствовать свою исключительность?

«Да он еще и психолог!»

– У вас широкий круг интересов. И рисование, и лесозаготовки, и статьи закона, и полярные коэффициенты… Какой род занятий позволяет иметь такой кругозор?

Илья Сергеевич отставил стопку.

– Повидал много. И по натуре любознателен.

– А сейчас чем занимаетесь? – напрямую спросил Колпаков, удивляясь собственной бесцеремонности.

– Сейчас? Да вроде как на пенсии. Изобретаю понемногу…

– Изобретаете? – удивился Колпаков. – Что же?

Попутчик сконфузился.

– Да вот… Игрушку придумал… Кому расскажешь – смеются… А чего? В магазинах хорошую тяжело отыскать. Решил сам отвезти в министерство, оно верней…

– А посмотреть можно? – спросил Колпаков, заинтригованный необычным поворотом дела.

– Посмотреть…

Илья Сергеевич старчески закряхтел, отодвинул наполовину опустошенную бутылочку и закуски, а на освободившееся место поставил извлеченный из сумки квадратный сверток размером с коробку из-под торта.

– Покажем, если интерес есть, – бормотал он, снимая бумагу и поролоновые прокладки. – Вот моя машинка!

Аккуратно сделанный приборчик чем-то напоминал арифмометр, от него еще исходил запах свежей краски.

С видом фокусника Илья Сергеевич передвинул рычажок и нажал большую синюю кнопку.

– Опля!

Машинка обещающе заурчала, на панели замигали разноцветные лампочки, что-то щелкнуло раз и другой, раздался звонок, и из щели в боковой стенке вылез бумажный прямоугольник с нарисованной уточкой и надписью «один рубль».

– Ну как?

Смущение прошло, глаза Ильи Сергеевича лучились торжеством.

– Повторяем, опля! Без осечки, как часы!

Колпаков вертел одинаковые бумажки. Замысловатые узоры, завитушки, уточки – это понятно.

– А почему «рубль»?

– Не обязательно, – добродушно пояснил изобретатель, – можно выдавать трояки, пятерки… Клише поменять пара пустяков.

Он снова загорелся энтузиазмом.

– Это пробный образец, дальше я думаю усложнить конструкцию: на поворотном барабане несколько штампов, нажал кнопку – и печатай что тебе надо!

– Но почему именно купюры?

– Если делать монеты, то их надо закладывать заранее. А так интересней – вставляешь чистую бумагу, опля!

Он опять нажал кнопку, снова застрекотала машинка, замигала огоньками, звякнула и выплюнула «детский рубль».

– Я не понимаю, почему ребенок должен изготавливать именно деньги? Ну, картинки, портреты зверей, буквы, слова…

– А детские игры? В магазин, дочки-матери! Без денег не обойтись! Так что пусть приучаются!

– К чему? Печатать денежные знаки?

Илья Сергеевич помрачнел.

– А ведь верно, тут могут нехороший смысл отыскать! Как же я не подумал… – Он встряхнул головой. – Впрочем, недоброжелатели всегда найдут к чему прицепиться, не одно, так другое. Интересная игрушка, зачем о плохом говорить…

Приборчик снова был тщательно упакован и упрятан в сумку. Илья Сергеевич задумчиво потягивал коньяк, машинально набрасывая что-то остро заточенным карандашом.

– Можно, конечно, оставить одних уточек, зайчиков всяких, картинки веселые, – вслух рассуждал он. – Но интерес пропадает, верно ведь?

Колпаков сделал неопределенный жест.

– А как у вас появилась идея такой игрушки?

Илья Сергеевич поскреб затылок, как бы раздумывая – говорить или нет. В конце концов природная общительность победила.

– Была одна история…

Он отставил раскрытый блокнот. На глянцевом листе рельефно выделялись прорисованные в деталях два государственных герба. Совершенно одинаковые, будто оттиснутые искусно изготовленной матрицей.

– В деревеньке под Киевом жил одинокий старик… – Илья Сергеевич допил светло-коричневую жидкость, аккуратно убрал пустую бутылку под столик. – Справный хозяин – куры, индюки, корова, сад… Прижимистый – зимой снега не выпросишь… Как-то пустил на постой двух приезжих, молодые ребята, симпатичные, студенты… Те три дня прожили, сдружились с хозяином – в саду помогали, водку покупали, за жизнь разговаривали. Собрались уезжать, дед от полноты чувств отвальную устроил: кур порезал, из подпола горилку выставил, сало копченое, отродясь за ним такого не водилось, сам себя не узнает!

Выпили, расчувствовались, студенты переглянулись, пошептались и говорят: «Ты нам, дедусь, как родной, а потому сообщим тебе большой секрет, только сначала закрой ставни, занавесь окна да двери запри покрепче!»

Достают машинку навроде моей, раз – червонец выскочил, раз – другой, третий… «Это, дедусь, – говорят, – мы в институте наук много изучили и изобрели самопечатный станок. Хотели сами пользоваться, но раз ты такой хороший человек, то продадим тебе недорого – тысяч за десять. А себе новый сробим…»

У деда аж ум за разум зашел, но проверку все же сделал: взял те червонцы – и в сельпо, на почту, в сберкассу… Везде меняют без звука, никаких подозрении, дед и сам видел, что деньги от настоящих не отличаются, а теперь окончательно убедился…

Колпаков скрывал улыбку: он несколько раз слышал эту байку. Рассказывали ее по-разному – чаще с иронией в адрес темноты и глупости жадного старика, иногда – с плохо скрытым огорчением от того, что чудесная машинка оказалась обычной мошеннической залепухой. Уж не является ли игрушка Ильи Сергеевича попыткой компенсировать его собственное разочарование?

– …Раскопал он свои кубышки, корову продал, птицу – и ударили по рукам. Студенты, когда прощались, говорят: «Не спеши, дедусь, пусть стоит станок в захоронке, как понадобятся деньги – отпечатай, сколько нужно, а впрок не запасай от греха. Тебе и так на всю жизнь хватит!» – Илья Сергеевич невесело улыбнулся. – И точно б хватило – дед только на хлеб, соль, сахар да спички тратился… Но уж натура человеческая такова… Короче, решил он вначале свое вернуть, кубышки опять наполнить, чтоб спокойней было.

Заперся, все щели законопатил – и за работу! Станок трещит, звенит, лампочки мигают, и выбрасывает десятки одну за другой, деду аж в голову шибает… Он каждую осматривает, обнюхивает, с другими сравнивает – все без обмана!

Десять купюр напечатал, перетянул резинкой, еще десять – опять перетянул резинкой, еще десять – опять перетянул и в мешок бросает, здоровенный такой чувал приготовил…

Так бы и не остановился, пока его не набил, да по-другому обернулось…

– Дальше я знаю, – не сдержался Колпаков. – Отказала машинка, запас кончился. Ребята-то не изобретатели-специалисты, а обыкновенные мошенники. Сколько туда купюр зарядишь, столько назад и получишь. Старая байка! Только в чем тут мораль?

– А ты не спеши, милок. С таким концом эта история для дураков, я б ее и пересказывать не стал. А в жизни по-другому было, посложнее… Не выдержал дед волнений, какой-то сосудик крохотный в мозгу лопнул, тем для него все и кончилось… – Илья Сергеевич с сожалением повертел пустую стопку. – Если бы старикан выдержал испытание богатством, еще пару минут продержался – был бы живехонек… Вот тебе и мораль! – Рассказчик прищелкнул языком. – Правда, остаток дней чувствовал бы себя обманутым. А так наоборот – умер на верху блаженства… Что лучше?

– Вам, конечно, не деда жаль, а машинку сказочную?

– Почему так? – быстро глянул Илья Сергеевич.

– Раз взялись воссоздавать ее в детских игрушках…

Попутчик молчал.

– У каждого есть увлечение. У тебя – карате, у другого – автомобили, у третьего – женщины…

Он замялся. Выпитый коньяк оказал свое действие, но не снял барьера, запрещающего касаться определенной темы. Той самой, о которой Колпаков начал догадываться.

– Я вижу, вы увлекаетесь графикой, – он показал на блокнот. – В первую очередь официальной символикой.

Илья Сергеевич быстро прикрыл листок, но тут же отдернул руку.

– Верно, – он тяжело вздохнул. – У меня уникальное хобби! Ты вот давеча похвалился: вас-де, тренеров карате, двое на область…

– Да не хвалился, к слову пришлось…

– А таких мастеров, как я, было двое на всю страну! Ваську деревом придавило, остался я один! Признанный специалист: восемь лет дали да еще ссылка… Дали… Это только говорится так, на самом деле отобрали кусок жизни… Ну, ладно, приехали, хорошо, мать еще жива была, обустроился, художественным промыслом занялся: кукол расписываю, ложки всякие… Каждый день гости: то участковый, то опер из обэхаэс – здравствуйте, Илья Сергеевич, как живете-можете? Вежливые ребята, молодые, ученые – с ромбиками, глазами как рентгеном просвечивают: что, мол, старый сыч, у тебя на душе?

А у меня там – сказать страшно! Зуд нестерпимый, жжение: клише резать, бумагу готовить, краску смешивать…

Короче, к старому тянет. Не из корысти, зарабатываю – грех жаловаться, да с Севера привез сберкнижку солидную: восемь лет зарплату не тратил.

Да и раньше не для наживы этим занимался. Хотелось убедиться, что смогу самый тонкий, точный, защищенный рисунок повторить… И других убедить… Убедил. Дружки хвалили – мол, чистодел, лучше, чем Госбанк, работает, мне приятно такую исключительность осознавать, вот и рисовал потихоньку купюру за купюрой… Многие уничтожал, если чем-то не нравились, а стоящие работы отдавал приятелям, те тут же в магазин: водка, закуска – и понеслось веселье… Сам ни рубля не сбыл и наживы не искал.

Ну, ладно, получил свое, отбыл срок, выводы сделал, и вдруг это наваждение – опять рисовать хочется!

Написал в монетный двор, так, мол, и так, предлагаю свои услуги, имею опыт… Какой именно опыт – не уточнил, но там, видно, догадались, прислали ответ на машинке: вакантных мест не имеется.

А у меня руки чешутся, бессонница появилась, как-то ночью сел в кухне и на обычной бумаге простым карандашом рубль нарисовал, грубо, одним цветом, будто понарошку. Потом изорвал его, сжег обрывки и пепел – в унитаз. Полегчало, заснул.

Через неделю снова зуд, и карандаш не помогает – душа настоящей работы требует: с водяными знаками, защитной сеткой… А затеваться боюсь: вдруг зайдет Андрей Иванович или Петр Васильевич со своими рентгенами, попробуй объясни им…

Три дня мучился, пошел в милицию, записался к начальнику на прием, рассказал все, попросил разрешения для себя рисовать, без выноса из дома… Отказал. Говорит: рисуй что угодно, а деньги – Боже упаси. Статью знаешь? Знаю.

После этого милицейские гости стали ко мне по несколько раз в день заглядывать, беседы долгие задушевные вести, закон объяснять… Только я и сам все знаю – и про государственную монополию, и про экономическую базу, но от знаний тех мне не легче…

Хотел к врачам обратиться, может, болезнь у меня такая, вроде клептомании – неудержимой тяги к кражам, но побоялся – вдруг упекут в дурдом. Сам достал книжку, прочел: про страсть к подделке денег ничего нет.

Так бы и пропал: или с ума сошел, или в тюрьму угодил, да решил для детей игрушку сделать, занялся – и все прошло…

Илья Сергеевич вырвал из блокнота лист с четкими, казалось, чуть выпуклыми рисунками и разорвал на мелкие кусочки.

– Почти прошло.

На всякий случай он разорвал и следующий, чистый лист, на котором могло отпечататься изображение. Очевидно, предусмотрительность тоже была чертой его характера.

Когда утром Колпаков проснулся, попутчик успел побриться и задумчиво смотрел в окно. Он был неразговорчив и явно жалел о вчерашней откровенности.

На первой крупной станции Илья Сергеевич сбегал за газетами и отгородился бумажной ширмой.

Колпаков решил, что остаток пути пройдет в молчании, и тоже углубился в рукопись.

– Ну вот, и до вашего брата добрались! – оторвал его от дела радостный возглас попутчика. – Новый указ «Об ответственности за незаконное обучение карате»!

Колпаков почти выхватил торжественно протянутую газету, впился взглядом в строгие черные строчки, торопясь, пробежал, ухватывая смысл, потом прочел еще раз, медленно и основательно.

За нарушение установленных правил открытия секций спортивного карате или набора в них граждан, обучение в секциях приемам, запрещенным спортивными правилами, а также самовольное обучение приемам карате устанавливается административная ответственность в виде штрафа до пятидесяти рублей.

За повторное нарушение наступает уголовная ответственность – лишение свободы на срок до двух лет, а если незаконные действия связаны с получением материальной выгоды в значительных размерах – наказание усиливается до пяти лет с конфискацией имущества.

Колпаков похолодел. Снова ворохнулось чувство, испытанное во время суда над Пинкиным: что сейчас войдут милиционеры и арестуют его.

«Что же делать? – закрутилась карусель беспомощных мыслей. – Возвращаться домой нельзя… Бежать, скрываться?»

Он представил себя с поднятым воротником, избегающим в вокзальной толчее бдительных взглядов милиционеров, свое фото на стенде «Их разыскивает милиция», голодную и холодную жизнь в какой-то горной пещере, и к горлу подкатила тошнота…

До сознания слабо доходили слова попутчика, и хотя он их не расслышал, но понял смысл – успокаивающий, перечеркивающий жуткие, созданные чрезмерно развитой фантазией картины, и мгновенно переключился на опытного, искушенного в подобных делах Илью Сергеевича.