Текст книги "Принцип каратэ (сборник)"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 42 страниц)

– Заткнись!

Колпаков бешено обернулся, но сдержал руку и ужаснулся, увидев своим опережающим на миг реальность вторым зрением, как ороговевшие основания первой и второй фаланг легко, будто двухслойную фанеру, проваливают Гришкину височную кость.

– Что с тобой? Нервы? Надо больше медитировать.

Колпаков оцепенело выдохнул воздух, задержанный для ненанесенного удара. Ему стало страшно. Снова шевельнулась мысль, с которой он разделался утром у пожарного щита. Он управляет собой с помощью Системы или Система управляет им?

Лена скрылась в проеме выхода. Самостоятельно включившееся йоговское дыхание помогло снять напряжение и отогнать сомнения. Голос прозвучал буднично и спокойно.

– Зачем ты облил штаны этому пестрому полудурку? Он и так получил свое, к чему же глумиться?

– Да ты, братец, гуманист! – издевательски процедил Габаев. – Знаю, видел, как покалечил парня для забавы. Перед куколкой своей хотел показаться? А гуманность? Пьяный, неподготовленный, отними нож – и дело с концом…

– Ты бы это вчера посоветовал, да и помог заодно, чем за чужими спинами прятаться!

– Чего мне вмешиваться? Я без девушки, выставляться не перед кем… А этого мозгляка, что орал под руку, надо было вообще в бараний рог согнуть! – Гришка озабоченно ощупал кисть. – Пусть благодарит судьбу, что попался в неподходящем месте. Я бы его растоптал, по земле размазал!

В сознании Колпакова возникла ассоциативная цепочка, и он вдруг понял, почему бородатый травматолог вызывал у него неприязнь – он напоминал Гришку! Не столько внешне, хотя Габаев тоже коренаст и могуч, сколько явно выраженным комплексом сверхполноценности и глубокой убежденности в своем праве ломать, гнуть, размазывать, сворачивать в бараний рог любого, менее сильного человека, попавшегося на жизненном пути.

– Что вы здесь обсуждаете? – Зимин уже переоделся в джинсы и клетчатую рубаху, щегольски повязал легкий шейный платок. – Через пять минут начало!

– Ничего, можно и в спортивном на вопросы отвечать. – Окладов остался в кимоно, скула у него подернулась синевой. – Генка, газетчики тебя разыскивают. Что ты такого сотворил вчера в парке?

– Кстати, пока не забыл…

Колпаков стал напротив Окладова.

– Давай ножом снизу!

Николай обозначил удар, Колпаков показал защиту.

– Так вот, боевое исполнение этого приема приводит не к открытому перелому предплечья, а к разрыву сумки локтевого сустава и трещине лучевой кости. Впрочем, возможно, результат зависит от степени поворота запястья и места подхвата коленом…

– Спасибо, просветил, – усмехнулся Габаев. – Какая разница – в лоб или по лбу? Это только тебе интересно. Запиши в свою тетрадочку, непременно запиши…

Болван! Что с него взять? И еще посмеивается…

– Уже записал, Гриша. У меня много всякого записано. Настанет время – почитать попросишь.

Геннадий Колпаков составлял уникальное пособие по рукопашному бою и искренне верил, что через несколько лет оно нарасхват пойдет с книжных прилавков.

– Вам что, нужно особое приглашение?

Колодин был явно чем-то раздражен, впрочем, в следующую минуту стало ясно, чем именно.

– Что это за представление устроил? – резко обратился он к Габаеву. – Еще бы вытолкнул его на спарринг и разделал в котлету!

– Надо бы… – лениво ответил Гришка.

– Надо бы тебя не подпускать к карате! Основное правило: силу и умение нельзя применять для забавы, тем более к слабому! Забыл? А еще хотел стать зампредом федерации!

«Ай да Гришка! – подумал Колпаков. – Оказывается, тайно плетет интриги, чтобы занять административный пост! Не ожидал…»

– Мне сейчас Стукалов такую головомойку устроил за твои художества, что можешь распрощаться со своими надеждами!

На лице Гришки отразилась растерянность, он даже не обратил внимания на удивление товарищей, впервые услышавших о его тайной инициативе.

– Не сдержался, Сергей Павлович, – просительно стал оправдываться он. – Эта мерзость кричит под руку, помешала мне, чуть кисть не выбил, от боли глаза на лоб полезли, вот и решил проучить. Да и не я его на сцену вытаскивал – возмущенные зрители…

– Пустые разговоры. – Колодин махнул рукой. – Мнение о себе ты сформировал скверное. Чего теперь объяснять… – И, предупреждая возражение, обрубил:

– Ладно! Быстро наверх, нас ждут!

Пресс-конференция, или, точнее, как значилось в программе, час вопросов и ответов, проходила в холле второго этажа. Глубокие мягкие кресла составили в круг, с одной стороны сидели журналисты и представители спортивной общественности, с другой – четверка бойцов и Колодин. Стукалов с Серебренниковым расположились чуть в стороне, у полированного журнального столика.

Корреспонденты начали с традиционных вопросов: не испытывают ли спортсмены боли при разбивании голыми руками твердых предметов, часто ли случаются травмы.

Отвечал первым Колпаков, он говорил оптимистично и для убедительности демонстрировал собственные руки, зная, что на расстоянии следы давних переломов незаметны.

Корреспондент молодежной газеты поинтересовался, сколько времени требуется, чтобы овладеть карате.

– На Востоке считалось, что не хватит всей жизни, но за пятнадцать-двадцать лет обучающийся приобретет необходимые знания и навыки.

– Что же, вы собираетесь готовить спортсменов двадцать лет? – недовольно спросил Стукалов. – Может, еще предложите специальные монастыри построить?

Добрушин и Литинский рассмеялись, улыбнулись корреспонденты, настороженно повернулся к Колпакову Колодин.

– В наших условиях для подготовки перворазрядника понадобится три-четыре года, как и для любого вида спортивного единоборства.

– А насколько вообще подходит для наших условий этот спорт? – продолжал Стукалов. – И можно ли назвать его спортом? Скорее какие-то цирковые номера, эффекты для публики… Чему они учат?

– Разбивание предметов – шивари – только один из разделов карате, да и то не главный…

Вопрос председателя городского спорткомитета выходил за рамки частного, и, в принципе, отвечать следовало Колодину, но тот молчал.

– А демонстрация такого рода показывает возможности человеческого организма, побуждает зрителей к физическому совершенствованию…

Колпаков поймал восторженный взгляд Окладова, согласно кивающего каждому слову. Николай, пожалуй, был самым большим энтузиастом карате, свято верил в его полезность и даже готовил письмо в Министерство просвещения с обоснованием необходимости обязательного введения его в программу физ-подготовки школьников.

– Видели, к чему побуждает. – Стукалов, не скрывая раздражения, дернул подбородком в сторону Габаева. – Какую-то корриду устроили! Случайность? Или наоборот – закономерность? Каково зрелище – такова и публика?

Колпаков не стал возражать и повернулся к Колодину, давая понять, что наступила его очередь.

– Как мнение присутствующих? – спросил Стукалов. – Может, я слишком субъективен?

– Наверное, так, Игорь Петрович, – улыбнулся верткий черноглазый Таиров. – Интересный вид, необычный, перспективный…

– Особенно перспективна вседозволенность, – вмешался Литинский. – Хочешь – бей в спину, хочешь – ногой в живот. На соревнованиях попробуй соблюди бесконтактность! Раз – и в больницу!

– Положим, у вас такое тоже случается. Разве нокаут – не тяжелое сотрясение мозга? Кстати, запланированное заранее…

Литинский оставил реплику Колодина без внимания, вместо него в разговор вступил Серебренников.

– Я служил в морской пехоте, и то, что сейчас увидел, не спорт, а рукопашный бой. Нужно ли обучать ему молодых парней?

Колодин встал.

– Игорь Петрович, мне кажется, обсуждение показательного вечера приняло странное направление…

Он обращался к Стукалову, но обводил взглядом всех собравшихся.

– Карате – официально признанный новый вид спорта, создана Всесоюзная федерация, у нас в городе образован соответствующий орган. Целесообразно ли ставить под сомнение эти факты? Да и что мы, собственно, обсуждаем?

– Гм… Действительно, Сергей Павлович прав, от фактов не уйдешь. Но опасения спортивной общественности следует учесть. Чтобы… – Стукалов очертил рукой остроконечное облачко. – Чтобы не потерять контроль над джинном, которого мы выпускаем из бутылки.

Беседа закончилась мирно, и через полчаса четверка бойцов шла по широким аллеям Зеленого парка.

– …Я-то при чем? Стерпеть должен был? Да попадись они мне – по стенкам размажу! Это Стукалов развел слюнтяйство! – возбужденно гудел Габаев, но его не поддерживали.

– А я вас поджидаю!

Во вскочившем со скамейки человеке Колпаков узнал бородатого травматолога.

– Догнал-таки их, подлецов. – Он как будто продолжал давний, понятный всем разговор. – Людей, жалко, много было, но перья все же пощипал, поучил, одному, кажется, ухо оторвал…

– Молодец! – громко захохотал Гришка, хлопая бородатого по плечу.

Тот стойко выдержал тяжелый удар. Довольно улыбнулся.

– Я сам хирург, вот товарищ меня знает. – Он, как на старого друга, указал на Колпакова, и тому стало неприятно. – Кулаков моя фамилия, Вова…

Габаев пожал руку новому знакомому.

«Если отпустит бороду, будут как братья», – подумал Колпаков.

– Возьмете к себе в секцию? Я штангой занимался, боксом…

Кулаков влюбленно смотрел на Гришку, чувствовалось, что симпатия у них взаимная.

– Конечно, возьму! – Габаев снова оглушительно хлопнул по каменному плечу. – Завтра к двум приходи в ДФК.

Кулаков почтительно склонил голову и исчез.

– Вот парень – орел! Побольше бы таких!

– Все без ушей останутся. Его на пушечный выстрел к секции нельзя подпускать.

– По-моему, ребята. Колпаков становится слюнтяем. Во всяком случае, право ломать конечности ближнему он признает только за собой…

– Хватит ссориться, – сказал Зимин, останавливаясь у узкой незаасфальтированной аллеи. – Сегодня день, о котором мы мечтали столько лет. Пойдем проведаем «штат Техас».

Колпаков не хотел, он бы обошел это место за километр, но три фигуры скользнули в темноту между кустами, и он двинулся следом. В темноте идти следовало осторожно, чтобы не споткнуться о корень или не напороться на острый сучок, органы чувств перестраивали работу, приспосабливаясь к новым условиям, и на миг появилось ощущение, что они перенеслись в прошлое…

Тогда они группировались вокруг Петьки Котова, нахватавшегося основ в Индии, где семь лет работали его родители. Самому Петьке это вскоре надоело, да и остальным тоже, а у Геннадия, Окладова и Зимина интерес сохранился, они продолжали занятия по самоучителям, потом осторожный японец – аспирант мединститута взял их к себе, начал с азов, преподал методику занятий, познакомил с сутью Системы.

Он работал по второму дану, располагал настоящей литературой, фотоальбомом – дело пошло всерьез. Когда он, окончив институт, уехал, тренером стал Колпаков. К тому времени он достаточно овладел техникой, поверил в Систему и подчинил ей распорядок своей жизни: занятия продолжались на качественно ином уровне. Саша и Николай признавали его авторитет, да и Гришка Габаев, которого взяли для комплекта в спаррингах, – тоже. Он оказался способным учеником, к тому же дьявольски сильным, выносливым и фанатичным. Именно Гришке принадлежала идея проверять себя в реальных боях.

– Пришли.

Зимин опустился на скамейку в густой, плохо освещенной аллее. Даже сейчас этот участок парка был неустроенным и пустынным, а тогда…

Окладов сел рядом, обняв Сашу за плечи, Гришка, хищно оскалившись, нырнул в темноту. Колпаков подошел к квадратному фонтанчику, заполненному вязкой черной водой. В душе шевелилось неприятное, забытое – то, что несколько лет служило причиной ночных кошмаров.

Здесь постоянно стояла огромная лужа, вокруг валялись битые бутылки, банки, между кустами из фанерных ящиков и всякого тряпья сооружены подобия спальных мест. Попадались убитые кошки. Даже днем здесь было жутковато.

А ночью в заброшенную рощу стекался всякий сброд, привлекаемый возможностью открыто пить из горлышка вино или водку, жрать зажаренную над костром колбасу и обуглившийся хлеб, резаться в карты, громко ругаться и орать похабные песни, одним словом – балдеть и кейфовать, по своему разумению, от души.

Дурное место. Нормальные люди обходили его за версту. И если все же проходил, срезая дорогу, припозднившийся прохожий, забредала по незнанию или неосмотрительности влюбленная парочка, им оставалось полагаться на судьбу и везение. Всякое тут случалось – грабили, избивали.

Всякое бывало. «Штат Техас».

И четверка «шерифов», бросившая вызов грубой и жестокой силе…

– Никого нет, – с сожалением сказал вынырнувший из кустов Габаев. – А я хотел тряхнуть стариной…

Идиот! Колпакова передернуло.

Он вспомнил взаправдашние жестокие драки, серьезность которых тогда не осознавалась. Хулиганы часто хватались за ножи или палки, «шерифы» тоже вооружались подручными предметами…

Колпакову стало страшно от того, что происходило, и еще страшней от того, что могло произойти.

Повзрослевшие «шерифы» сидели рядом в бывшем «штате Техас», вспоминая опасности, которые они вместе преодолевали и которые должны были помочь им слиться в благородное братство, вечное и нерушимое.

Братства не получилось. Гришка отличался от остальных еще тогда: более жестокий и нетерпимый, он предлагал использовать нунчаки, не задумываясь, к чему это приведет, и если бы его не одергивали… Правда, тогда он был управляемым, знал свое место, слушался более опытных товарищей. До тех пор, пока не наработал технику и не почувствовал, что может тягаться даже с Колпаковым.

– Отучили-таки шпану сюда ходить!

– Брось, Гришка!

– А чего, по-твоему, совсем никакой пользы не принесли?

– Совсем – не совсем… Тому командированному здорово помогли, молодоженов выручили…

Окладов машинально потрогал шрам на затылке.

– …Вот и все полезные дела.

– А на остальное, как посмотреть.

– То есть?

– Обоюдная драка. Одни ввязались по въевшейся в кровь привычке, другие подставились умышленно, чтобы отработать на живом материале блоки, удары, броски… Кто из них хуже?

– Ну, ты даешь! Головой ударился?

Окладов не обратил на реплику Габаева ни малейшего внимания, он говорил не для него – Гришка не в состоянии был понимать такие тонкости, он говорил для остальных, да и для себя тоже.

– Они пьяные, грязные, злые, они не работают, воруют, все понятно; мы – полная противоположность: поставь рядом – наглядное воплощение добра и зла… Но когда мы деремся, чем мы отличаемся от них? Для них драка – элемент образа жизни, способ самоутверждения, поддержания авторитета. Для нас – тренировка на бесполезных обществу людишках, мы позволяем себе в отношении их то, чего никогда не допустили бы в привычном окружении! Это осквернение чистого и благородного искусства карате.

– «Сегун Йомицу на ночных улицах Эдо пробовал на живых людях остроту своего меча», – будто по книге прочитал Гришка, и в голосе его была печальная торжественность. – «Другие самураи переняли обычай окроплять новый меч горячей человеческой кровью, и утром в придорожных канавах находили трупы зарубленных бродяг, попрошаек, разбойников».

– Вот-вот! Воображаешь себя сверхчеловеком, не задумываясь, откуда у тебя право оценивать других…

– Эта мразь лезла на рожон, а мы им обламывали рога, отбивая охоту нападать на прохожих. Что же здесь плохого?

– …И ты всегда был инициатором драк, если не нападали – откровенно провоцировал, так что иногда трудно определить – кто хулиганы, а кто – жертвы.

– А иногда напротив – очень легко, – вмешался Зимин, и все поняли, что он имеет в виду. У Колпакова вновь ворохнулся в душе комплекс вины. Все, кроме Гришки.

– Когда же это? – с вызовом спросил он, не без основания заподозрив выпад в свой адрес.

– С футболистами.

– А-а-а, – протянул Габаев. – Мальчики с мячиком, бьют – как фугасиком… У меня аж в голове зазвенело… Чего я их – целовать должен?

Наступила пауза. Стало душно. Тревожно шелестела под резкими порывами ветра листва, запахло грозой.

Колпаков готов был поспорить, что думают все об одном.

– А помните, как я того бритого уделал?

Но только у Гришки могло хватить ума сказать об этом вслух, да еще с оттенком бахвальства.

Гришка даже через свою толстую кожу почувствовал молчаливое осуждение.

– Я вас не тянул, сами влезли. Генка семерку здорово уработал…

Идиот! Колпакова передернуло…

– Пошли по домам, сейчас начнется…

Окладов и Зимин поднялись вслед за ним.

– Чего заспешили? Дождика испугались?

Да, нюансов он никогда не ухватывал, поэтому и не понял, из-за чего они прекратили рейды в «штат Техас».

Спотыкаясь о выступающие корни, четверка бойцов выбралась из глухой части парка. Забросив за спину спортивные сумки, они размашисто шагали рядом, занимая почти всю ширину аллеи.

– А ведь нас всего четверо! – воскликнул Гришка. – Четверо на весь город! Это что-то да значит!

Действительно, их было четверо. Геннадий Колпаков – преподаватель вуза, перспективный молодой ученый, выросший без отца и потому привязанный к бывшему детдомовцу Николаю Окладову, с ранних лет зарабатывающему на жизнь и беззаветно преданному Системе. В противоположность им Александр Зимин в детстве и юности не знал трудностей. Родители – известные спортсмены, затем – популярные тренеры, дом – полная чаша, Саша – единственный любимый сын, старательно ограждаемый от житейских забот. К чести Зимина, он избежал опасности превратиться в избалованного недоросля. Хорошо учился в школе, с отличием окончил психологический факультет, в аспирантуре разрабатывал нестандартную тему, успешно защитился. Сейчас он руководил сектором в научно-исследовательской лаборатории психологии спорта института физкультуры.

Того самого, в котором уже добрых десять лет учился Григорий Габаев. Оставление на повторное изучение курса, академические отпуска, отчисления с последующими восстановлениями – классический послужной список «вечного студента». Бесшабашный и ветреный, Габаев подрабатывал то в ресторанном оркестре, благо в молодые годы мать из-под палки выучила его музыке, то нанимался сторожем в садоводческое товарищество, в черные дни разгружал вагоны, а когда приходилось совсем плохо, прибивался под крылышко разочаровавшихся родителей, но удерживался недолго – до очередного скандала.

Они были разными людьми и могли никогда не встретиться, если бы не Система, единственное объединяющее их звено, даже непостоянный Габаев служил ей верно и истово. Когда-то давно они думали, что общее увлечение превратит их компанию в вечный и несокрушимый монолит…

Ветер усилился, на горизонте ярко сверкнуло, в воздухе отчетливо чувствовался запах озона.

Братства не получилось. Что-то помешало, и соединяющие их узы не упрочились до нерасторжимости. Скорее наоборот – появилось нечто разъединяющее компанию, вызывающее холодок отчуждения, порождающее какое-то скрытое неудовлетворение при внешней видимости полного благополучия…

Колпаков наедине с собой пытался разобраться – в чем тут дело, несколько раз ему казалось, что вот-вот удастся нащупать это нечто, но мысль ускользала, так и не оформившись в догадку.

И сейчас он вдруг ощутил: «штат Техас» разъединяет их, как любое сделанное совместно предосудительное дело. И подумал, что каждый в настоящую минуту понял это. Кроме, пожалуй, Гришки.

Они снова прошли мимо Зеленого театра. У рекламной тумбы с хорошо знакомой афишей припозднившиеся пацаны, гортанно выкрикивая, пинали ногами воздух.

Ветер мел по асфальту мятые пригласительные билеты и другой мусор. Упали первые тяжелые капли, Колпаков поднял голову и ускорил шаг.

На город наползала большая черная туча.

Глава вторая

– А какова ваша позиция? Определитесь четче, пожалуйста!

Завкафедрой философии Гавриленко был близорук и писал только в очках, но сейчас впервые за весь экзамен снял их и, поглаживая щеку облитой прозрачным пластиком золоченой проволокой, в упор смотрел на Колпакова.

– Я считаю, что человек не может познать окружающий мир, не познав самого себя…

– А на этом пути, как можно понять по интонации, вы видите непреодолимые препятствия?

Колпаков несколько секунд молчал. Перед ним два аспиранта и соискатель гладко отбарабанили по билетам, округло и правильно ответили на дополнительные вопросы и мирно выкатились в коридор, не нарушив академической покойности кандидатского экзамена.

Его же черт дернул продемонстрировать самостоятельность мышления. Гавриленко перестал чертить на промокашке замысловатые фигуры и явно подталкивает к продолжению нестандартного, ответа, а это может привести к самому неожиданному результату.

Проще всего незаметно попятиться и благополучно вернуться в рамки хорошо изученной программы, на протоптанную тропинку, наверняка ведущую к положительной оценке. Дескать, познание не имеет границ, победоносное шествие человеческого разума к глубочайшим тайнам мироздания неудержимо, ну и так далее. Пара примеров торжества науки, подходящая цитата – и в коридор, ожидать объявления оценок.

Колпаков упрямо тряхнул головой.

– Нет. Преодолимые. Но препятствия серьезные даже с методологических позиций.

– Поясните свою мысль.

Гавриленко заинтересованно подался вперед, Дронов оторвался от бумаг, доценты с философской кафедры прервали тихий доверительный разговор.

– Охотно.

Пристальное внимание членов комиссии не испугало Колпакова, напротив – он ощутил прилив бодрости и уверенности в себе. Так и должно было быть у хорошего бойца.

– Орудием познания окружающего мира является человеческий мозг, он же становится объектом самопознания. Таким образом, возникает порочный круг – то самое препятствие, которое я имел в виду…

– Позвольте, мозг успешно исследуется биологами, гистологами, морфологами! – вмешался философ помоложе, но Гавриленко движением руки остановил его, впрочем, Колпаков не смутился.

– Исследуются клетки, структура, нейронные цепочки, то есть части целого. А само целое – мозг как мыслетворный орган – до сих пор остается терра инкогнита! Но я говорю не об этом, а о методологических проблемах процесса самопознания. Объект исследования не может быть идентичным орудию исследования!

– Ну-ка, ну-ка… – поощрил Гавриленко.

– Для исследований бактерий нужен микроскоп, но изучить микроскоп с помощью другого микроскопа не удастся! Чтобы определить его вес, размер, оптические свойства, состав металлов, из которых сделаны объектив, тубус, предметный столик, – понадобятся совсем другие приборы, реактивы, инструменты. И на более сложном уровне то же самое: нельзя изучать компьютер другим, такого же класса… – Колпаков на секунду замолчал, переводя дыхание, и добавил:

– В процессе самопознания человеческий мозг – и инструмент и объект.

– Это же чистой воды агностицизм! – снова не выдержал молодой доцент.

Колпаков вспомнил его фамилию – Петров. На втором курсе он вел семинары в параллельной группе, несколько раз подменял у них заболевшего преподавателя и нещадно ставил «неуды» за малейшее отступление от текста учебника. К счастью, здесь решает не он.

– Значит, вы отрицаете возможность самопознания в принципе? А следовательно, и познаваемость мира?!

– Спокойней, коллега, – снова поднял руку Гавриленко, и Петров сразу же умолк, преданно глядя на своего заведуюшего. – Навешивать ярлыки в научном споре не принято, к тому же я не думаю, что наш юный друг проповедует агностицизм. Очевидно, сейчас он окончательна прояснит свою позицию.

Профессор снова надел очки, отчего лицо сделалось строже, но излюбленное обращение «юный друг» свидетельствовало о благодушном настроении.

– Решение проблемы в том, чтобы усовершенствовать инструмент, качественно изменить его…

– Сверхмозг? – задал первый вопрос Дронов. – Интересная мысль. Но каким способом? Повышением информативности, наращиванием интеллектуального потенциала? Но это будет количественное изменение. Вмешательство в структуру мозговой ткани, биологическая перестройка? Утопия!

– Речь а другом. Сейчас человек использует всего десять процентов нейронов. Остальное – резерв с многократным запасом надежности. Если включить его в работу…

Гавриленко улыбнулся и повернулся к Дронову:

– Нашему юному другу следовало быть биологом, как считаете, Илья Михайлович?

– Он вообще разносторонняя личность, – с неопределенной интонацией ответил проректор.

– Я не затрагивал биологических-аспектов – только гносеологические…

Колпаков завелся и не мог сразу остановиться.

– Концентрация сознания, самососредоточение, созерцание собственного "я" – это чисто психологические приемы, отработанные веками в философской мысли Востока…

– Теперь вы проповедуете буддизм?! – вскинулся Петров. – Хорошенькое дело! Вы не забыли, по какому предмету сдаете экзамен?

– В настоящее время многие из них используются в советской психологии для снятия нервного напряжения, устранения стрессов. – Колпаков не обратил внимания на реплику. – Разработаны системы аутогенной тренировки, способы повышения психологической устойчивости спортсменов, летчиков, космонавтов.

Петров растерянно поджал губы и бросил быстрый взгляд на Гавриленко.

– Тренировка сознания по специальным методикам позволит повысить эффективность мозгаинструмента и успешно изучать мозг – объект исследования. Порочный круг разорван, открывается возможность самопознания, а следовательно – и познания окружающего мира.

Гавриленко пожевал вялыми губами.

– Выстроенная вами концепция подразумевает существование двух разновидностей людей: исследователей и исследуемых. Вас это не смущает?

– Высшие и низшие! – вновь ободрился Петров, – Сверхлюди и кролики!

Гавриленко поморщился.

– Ладно, достаточно.

– В социологии такое разделение никого не шокирует, – по инерции продолжал Колпаков. – К тому же способы психологической тренировки доступны каждому. Тут нет элитарности…

– Достаточно.

Гавриленко задумчиво постучал ручкой по столу.

– У членов комиссии есть вопросы?

– Вполне достаточно, – по-прежнему неопределенно сказал Дронов.

Доцент постарше отрицательно качнул головой, Петров открыл было рот, но передумал и, наклонившись к рукописному списку экзаменующихся, поставил против фамилии Колпакова нарочито крупную двойку.

– Подождите немного в коридоре. Мы сравним впечатления, посоветуемся и пригласим для объявления оценок.

Гавриленко не добавил обычного «мой юный друг», и Петров демонстративно обвел двойку кружочком. Это был предел его возможностей в данной ситуации, и если столь наивная демонстрация приносит удовлетворение… Бедняга!

Колпаков сдержал улыбку и громко попрощался.

– Почему так долго? Скоро они там?

Предшественники истомились в ожидании.

– Теперь скоро, – не останавливаясь, бросил Колпаков. – Петька, зайдешь, скажешь мою Оценку.

Быстро шагая по длинному коридору, Колпаков спиной ощущал изумленные таким равнодушием взгляды.

Чего ждать? Полный ответ по билету, проявленная самостоятельность, умение нешаблонно мыслить… Побалансировал на грани, подразнил немного гусей, но остался в рамках… Держался уверенно, говорил свободно и объективно, выглядел на голову выше остальных. Чистая пятерка! Правда, если его бравада вызвала раздражение не только у Петрова, могут влепить и тройку. Практически разницы никакой, даже самолюбие не пострадает, поскольку причина известна и результат предугадан Так чего торчать под закрытой дверью?

В кабинет завкафедрой он вошел без стука, резко распахнув дверь с обновленной табличкой. Здесь все оставалось по-прежнему. Только стол Гончаров придвинул ближе к окну.

– Сколько?

Вениамин Борисович оторвался от беглой карандашной схемы, на лбу проступили три вопросительных морщины.

– «Пять». – Колпаков плюхнулся в кресло – Впрочем, это мои предположения. Как объявят, Петька скажет.

– Ты что, не дождался результата? Ну и ну!

– Что удивительного?

– Все. Твоя самонадеянность, неэтичность…

– Чепуха Присутствие при объявлении оценок вовсе не есть проявление уважения к экзаменаторам. Лучше послушай, как я раздразнил Петрова.

Гончаров выслушал короткий пересказ экзамена, добавил несколько острых точных штрихов в схему, с трещоточным звуком прокатил ладонью отточенный карандаш.

– Значит, самое главное ты им не открыл? Про монахов, постигающих истину круглосуточным рассматриванием собственного пупа? Жаль.

– Не уподобляйся некоторым…

– Петров не самый умный человек в институте, согласен. Но ты своими буддийскими эскападами наверняка разозлил и Гавриленко, и Илью Михайловича. Да еще не явился на оглашение результатов. Не удивлюсь, если тебе закатят «пару» и ты потеряешь на этом полтора года.

– Хочешь пари? «Неуд» – я до конца семестра провожу за тебя индивидуальные консультации по субботам. «Отлично» – ты отпускаешь меня на сегодня с лабораторных. По рукам? Заметь – условия неравные и для тебя крайне выгодные.

– По-моему, Геннадий, ты чересчур вольно обращаешься с начальством.

Гончаров изобразил суровость.

– Будьте проще, Вениамин Борисович, и народ к вам потянется! Помнишь любимую присказку бывшего проректора, уважаемого Ивана Фомича? Принимаешь пари? Весь семестр по субботам!

– Давай.

Гончаров протянул руку.

– Однако очень долго… – забеспокоился Колпаков.

– Увидели, что тебя нет, и терпение лопнуло – вернулись переписывать ведомость, – съязвил Гончаров.

Зазвонил телефон.

– Слушаю вас, Гончаров. Здравствуйте. Как раз здесь. Пожалуйста, передаю… Не стоит, до свидания. Тебя. – Он закрыл микрофон ладонью. – Светская дама, воспитанная, и голос очень приятный.

– Привет, Геннадий! Не забыл еще меня?

– Здравствуй… – Колпаков не мог скрыть удивления. – Как узнала этот номер?

– Спросила у секретаря, где ты можешь быть, – вот и все. Скоро освободишься?

– Занят до шести, но мой друг и начальник любезно вызвался меня подменить…

– Ну и нахал, – покачал головой Гончаров.

– …Так что скоро, но с четырех у меня дела…

– Набор в секцию?

– Откуда данные? – снова удивился Колпаков.

– Весь город знает, ты стал популярной личностью. Сегодня даже читала про тебя в газете…

– Смотри-ка, не читал…

– Видишь, сколько раз я тебя удивила, – засмеялась Лена.

Колпаков остро ощутил, что ему нравится ее смех, голос, и почувствовал желание увидеть ее прямо сейчас, немедленно…

– Ты меня выручишь?

– Всем, чем могу.

– Возьми в секцию двух ребят. Сына моей заведующей и племянника директора. Для меня это очень важно. Сделаешь?

– Конечно, – не задумываясь, ответил Колпаков. – Пусть подходят.

– Умница, огромное спасибо, – обрадованно затараторила Лена, и чуть заметная напряженность в голосе исчезла. – Когда освободишься, позвони, что-нибудь придумаем на вечер. Договорились? Вот и славненько. Целую.

Колпаков ошарашенно смотрел в гладкую, с аккуратными стыками обоев стенку. Такой ласковой он не знал Лену уже давно. Но почему в радостное чувство вплетается неприятный горький оттенок?

– Положи трубку, Ромео! – Насмешливый голос Гончарова вернул его к действительности. Тревожная мысль, оставшись недодуманной, развеялась без следа.