Текст книги "Принцип каратэ (сборник)"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

– А вы?

– А я говорю: "Ты лучше пойди в трюм, крыс погоняй, если больше заняться нечем.

А тараканы у нас пока еще не завелись". В общем, чудаковатый был парень, ну а кто совсем без причуд? У каждого ето-то свое. Курить можно?

Егоров достал пачку иностранных сигарет, щелкнул диковинной зажигалкой. В рабочих, со сбиты – ми пальцами руках эти атрибуты «красивой жизни» смотрелись совершенно чужеродно.

– Я думаю, учиться он из-за Зойки надумал, – вслух размышлял свидетель, выпуская дым. – Вначале вроде все у них складывалось, а потом… Мамаша воду мутила, графиню из себя строила, да и сама Зойка начала носом крутить. Она пединститут заканчивает. Федька и решил ее догонять.

Найти девушку Федора не составляло большого труда. Институт, имя, размер одежды – сорок шестой, обуви – тридцать седьмой. Правда, занятие хлопотное, но я располагал двумя помощниками, которые с энтузиазмом занялись розыском и нашли Зою уже к полудню.

В тот же день ее мама нашла меня.

Когда в кабинет вошла увядающая женщина с надменным лицом и положила на стол повестку, я несколько удивился: по возрасту и внешнему виду она не походила ни на одного из вызванных свидетелей.

– Что это такое? – грозно спросила она.

– Повестка, по-моему, – разобрав написанную почерком Валька фамилию и имя – Крольченко Зоя, я уже понял, в чем дело, и мог детально предсказать дальнейший ход этого визита.

– На каком основании моя дочь вызывается в прокуратуру? – Тон мамаши по-прежнему не предвещал ничего хорошего. – По какому праву вы собираетесь ее допрашивать?

Зоина мама относилась к категории людей, которые очень хорошо знают свои права, но даже думать не хотят об обязанностях. Больше того, считают, что все окружающие чем-то обязаны им.

– Вы отдаете себе отчет, что подобные вызовы компрометируют молодую девушку? Тем более – она студентка! Я пожалуюсь Первакову!

Этим она продемонстрировала, что знает фамилию прокурора области и шутить не намерена. Одета неожиданная посетительница была дорого и кричаще. В ушах посверкивали бриллианты, на шее – массивная золотая цепь с кулоном, толстые пальцы обильно унизаны разнокалиберными кольцами и перстнями. Чувства меры она не знала. И полагала, что блеск дорогих украшений компенсирует неряшливую прическу, грубо наложенную косметику и облупившийся маникюр.

Мое молчание ее озадачило, и она на минуту умолкла, чем я воспользовался.

– Простите, как вас зовут?

Она взглянула с таким недоумением, будто бы я заговорил по-японски.

– Калерия Эдуардовна, ну и что?

– Где вы работаете?

Калерия Эдуардовна саркастически улыбнулась.

– В гастрономе, заведующая секцией. Еще вопросы будут?

Следующий вопрос напрашивался сам собой, но я сдержался – начнет жаловаться во все инстанции, придется отписываться, будут дергать, отрывать от дела, да и жаль непроизводительно тратить нервные клетки… Я отвел глаза от ювелирной выставки.

Не время. Но ответить ей все равно придется, надо будет позвонить Грибову.

– У меня есть вопросы к вашей дочери. И связаны они с Федором Петренко.

Это имя сыграло роль искры, попавшей в бочку с порохом.

– У нее нет ничего общего с этим проходимцем! Если он попался на контрабанде и говорит, что делал это для нее, – ложь! Какой мерзавец! А еще в родственники набивался! Сволочь и больше никто!

Маска интеллигентности слетела с нее, как шелуха с арахиса, в изобилии продававшегося в гастрономе.

– Ведите себя прилично, Калерия Эдуардовна! Не забывайтесь, вы не у себя на работе!

Резкий тон подействовал, она сбавила тон, но останавливаться не собиралась.

– Помолчите и послушайте меня! – Если не поставить ее на место, можно потерять несколько часов и работоспособность на остаток дня. – Во-первых, Петренко нет в живых и поливать его грязью, основываясь на собственных домыслах, по меньшей мере непорядочно. Вы знаете, что такое порядочность?

Крольченко обмякла на стуле.

– Во-вторых, по закону следователь имеет право вызвать и допросить в качестве свидетеля любое лицо. Любое! Для вашей дочери исключений не предусмотрено. Вы знаете, что такое требования закона?

Вопрос был риторический, но она кивнула головой.

– И в-третьих, уклонение от дачи свидетельских показаний является преступлением.

Это вам известно?

Она снова кивнула, не выходя из оцепенения.

– Прекрасно. Тогда быстренько идите домой и пришлите ко мне Зою. Она и так задержалась. Вам все ясно?

Калерия Эдуардовна еще раз кивнула и встала.

– Было приятно с вами побеседовать. Если надумаете, заходите еще. Всего доброго.

– До свидания, – ошеломленно пискнула она и пулей вылетела из кабинета.

Зоя совсем не походила на свою мамашу. Изящная, красивая, со вкусом одетая.

Известие, принесенное Калерией Эдуардовной, произвело на нее угнетающее впечатление.

– Он покончил с собой? – В широко открытых глазах поблескивала влага.

– Из-за меня? Он оставил записку?

– Почему вы говорите о самоубийстве?

– Мы расстались… Собственно, я порвала с ним… Он очень переживал, писал, давал радиограммы… Из последнего плавания привез целый чемодан вещей… Я, конечно, не взяла, хотя мама советовала – отдай деньги и ничем не обязана, а в магазине такого не купишь… Но ни к чему, раз все кончено… Он приходил в институт, встречал на улице, даже заходил домой, хотя они с мамой терпеть друг друга не могли…

Она нервно комкала кружевной платочек.

– Потом вроде успокоился, во время последней встречи сказал: «Есть два лекарства от любви – пуля в висок или другая любовь. Стреляться мне рановато, а лечиться надо. Попытаюсь влюбиться». Старался говорить бодро, а получилось как-то грустно, натянуто. И слова чужие. Мне его даже жалко стало.

А сейчас мать пришла и говорит: «Впутал тебя Федька в историю! В прокуратуру вызывают! Видно, руки на себя наложил и записку оставил, что из-за тебя…»

– Если вы волнуетесь только из-за этого, то напрасно. Ни в какую историю вы не впутались.

– Ну зачем вы так… – Она действительно обиделась. – Как бы ни было, а Федора нет в живых. Ужас! Какой ужас! – Зоя сжала пальцами переносицу.

– Что с ним случилось?

– Петренко убит. Сейчас ведется расследование, и вы должны нам помочь.

– Убит… Как же так… Кто мог его убить? – Она недоумевающе смотрела на меня.

– Я готова вам помочь, но я же совершенно ничего об этом не знаю…

– Расскажите о Федоре. Что он был за человек, с кем дружил, почему вы расстались.

– Расстались? Не знаю… Мама его не любила: он ей как-то нагрубил.

Я вспомнил Калерию Эдуардовну – немудрено!

– …И вообще мама считала, что он мне не подходит: без образования, человек не нашего круга.

Я представил «круг» Калерии Эдуардовны. Тут она была права.

– К тому же, говорила, он девять месяцев в году в море, так и будешь вдовой при живом муже.

– Значит, она вас убедила?

– Ну почему?.. Я и сама разбираюсь в жизни.

– А как вы, вы лично относились к Федору?

– В общем-то, он парень неплохой… Но потом присмотрелась и поняла: мама права.

– Вот как?

– Ну представьте, каково одной сидеть по полгода? И потом, пока он плавает, вещи всякие привозит, материальный достаток есть. А если что – травму получит, спишут на берег или визу закроют… Не сможет ходить за кордон – и все. Без специальности много не заработает.

От этих слов повеяло железным рационализмом Крольченко-старшей.

– Понятно… А кого из знакомых Федора вы знали?

– Только Валерия Золотова.

Мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица.

– Кто такой?

– Он где-то в горисполкоме работает. Федор как-то зашел к нам с ним, а, оказалось, мама его хорошо знает – он ее постоянный покупатель. Так она мне все уши прожужжала – вот это тебе пара, человек солидный, обстоятельный, со связями, и деньги имеет.

Что ж, Золотов действительно по всем статьям вписывался в «круг» заведующей секцией гастронома Калерии Эдуардовны Крольченко.

– Потом Золотов еще несколько раз к маме заходил, они сидели, разговаривали.

Я представил содержание этих светских бесед.

– Что общего у Федора с Золотовым?

– Честно говоря, не знаю. Люди они совсем разные. Но мне казалось, Золотов в Федоре заинтересован… Хотя, с другой стороны, маме говорил, что Федя долго на загранрейсах не продержится – с дисциплиной слабовато и на руку вроде нечист, дескать, вот-вот визу закроют… Непонятно как-то… Если дружишь с человеком, разве будешь про него сплетни распускать?

– Скажите, как Федор вел себя с женщинами?

– Что вы имеете в виду? – вскинулась Крольченко.

– Обвиняемая утверждает, будто он напал на нее, пытался изнасиловать.

– Ложь! Гнусная и грязная ложь! – возмущенно выкрикнула Крольченко. Кровь ударила ей в лицо, медленно краснели уши. – Федор мог ввязаться в драку, мог выругаться сгоряча, но такое… – Она отвернулась. – В этом отношении он был очень деликатен. Даже странно: казалось бы – моряк, резкий, несдержанный парень, но вел себя как джентльмен и никогда, никогда, слышите – никогда не позволял себе ничего лишнего! Эта дрянь, эта стерва врет!

Крольченко замолчала и подозрительно посмотрела на меня.

– Вы, надеюсь, ей не поверили?

– Работа следователя предполагает веру только в факты. А они пока такого заявления не подтверждают.

Порыв прошел, Зоя опустила голову.

– Сижу, разговариваю, отвечаю на вопросы… А человека нет. Так внезапно, дико, нелепо… Почему? Виновата ли я? Ничего сейчас не понимаю. Да и не верится. Не могу осознать… Можно мне уйти?

ВЕРШИКОВА

– Почему меня до сих пор не выпустили? – враждебно спросила она с порога следственного кабинета.

– А почему, собственно, вас должны освободить?

Я сделал вид, что не замечаю злого тона и нескрываемой взвинченности собеседницы.

– Потому что статья легкая, потому что призналась, потому что женщина, потому что не привлекалась, потому что не скроюсь никуда! – с ненавистью цедила Вершикова.

– Все вами перечисленное – ложь, – холодно сказал я. – Кроме того, что вы женщина. Но это не основание для освобождения из-под стражи обвиняемой в тяжком преступлении.

– Почему «в тяжком»? – настороженно перебила она.

– А каким вы считаете умышленное убийство?

– Неосторожное, при самозащите! – с надрывом выкрикнула Вершикова. – Я же рассказывала!

– Ваш рассказ не подтверждается ни одним доказательством. Зато опровергается многими фактами.

Я говорил сдержанно и спокойно, не поддаваясь эмоциям.

– Где вы их набрали, факты-то? – скривилась обвиняемая. – Кто видел? Я и он, а те двое – наверху. Чего на пушку берете?

– Вы книжки читаете? Ну хотя бы в кино ходите? Видели, как расследуют преступления?

Сохранять вежливо-официальный тон удавалось с трудом.

– Ну подумайте – неужели убийства, грабежи и прочие мерзости творят при свидетелях? Нет, скрываются, осторожничают, концы в воду прячут. И что? Удается избежать наказания?

– Конечно, – презрительно усмехнулась она. – Дураки попадаются, а умные гуляют на свободе и плюют в потолок!

– Это вас соседки по камере научили такой премудрости?

– А хотя бы! Не все же такие растяпы, как я!

– Значит, соседки ваши умные?

– Еще бы! Ларка-управдом кого захочет вокруг пальца обведет. Да и другие девчонки.

– Почему же они не гуляют на свободе и не плюют в потолок?

Вершикова запнулась, но тут же оправилась.

– Вы меня не путайте да на словах не подлавливайте, знаем эти штучки! Есть факты – выкладывайте, нет – нечего голову морочить!

– Ну что же… – Я раскрыл дело. – Показания людей, хорошо знавших потерпевшего, его характеристики, моральный облик не подтверждают вашего заявления о нападении с его стороны…

Вершикова слушала внимательно.

– Судебно-медицинский эксперт исключает возможность неосторожности, несчастного случая… Поэтому ваше так называемое «признание» ровным счетом ничего не стоит.

И я предлагаю рассказать правду!

– Больше мне нечего рассказывать!

Я молча смотрел на нее, и она не отводила взгляда, в котором отчетливо читался вызов.

– Ну хорошо. Тогда объясните, пожалуйста, как вам удалось нанести такой удар? – Я положил на стол протокол допроса Кобульяна.

Читала Вершикова долго, и на лице ее отражалась растерянность.

– Ну, что скажете?

Обвиняемая долго молчала.

– Не знаю, не помню… Налетел с разбегу. А как все получилось, не могу сказать.

– Придется проверять! Что такое следственный эксперимент, знаете?

– Проверяйте, – упавшим голосом сказала она.

Вершиковой было двадцать два года. Уроженка сельской местности, после окончания школы приехала в областной центр с мечтой поступить в училище искусств. Попытка окончилась неудачей, но домой она не вернулась – сняла угол на окраине и устроилась в парикмахерскую кассиром. Пять лет спустя в ней уже нельзя было узнать прежнюю скромную деревенскую девочку.

Работала маникюршей, имела «своих» клиентов, обзавелась обширными связями. Жила на широкую ногу, переехала в изолированную квартиру в центре. Обилие и разнообразие нарядов в ее гардеробе явно не соответствовали скромной зарплате.

Намек на разгадку такого феномена можно было найти в милицейских протоколах, где Вершикова неоднократно фигурировала под прозвищем Хипповая Мэри. Впервые она выступила в подобном качестве два года назад, пройдя вскользь по крупному делу о спекуляции. Часть товара сбывалась через парикмахерскую, и она тоже прикладывала к этому руку, но в незначительной мере, что помогло остаться свидетельницей и не угодить на скамью подсудимых.

Но урок не пошел впрок. Вершикова продолжала вертеться в сфере «черного бизнеса»: штраф за мелкую спекуляцию, два предупреждения, уголовное дело, прекращенное за недостаточностью доказательств.

Родители Вершиковой, простые работящие люди, потрясенные арестом дочери по подозрению в убийстве, объясняли подобное перерождение тлетворным влиянием городской жизни.

"Никогда она такой не была, – говорил отец, горестно глядя запавшими покрасневшими глазами. – Чтобы жадность или там наряды. Никогда. Да и в городе тоже вначале все нормально. Мы с матерью часто приезжали, да она к нам ездила по воскресеньям. Жила как все. Хотела на портниху учиться, швейную машинку покупать. И вдруг будто отрезало. К нам наведываться перестала, мы приедем, ее никогда дома нет, порой и на работе не найдешь. И приходила поздно, иногда вовсе не ночевала. Это и вовсе стал, у нее парень в армии. Только и разговоров стало: платье достать, костюм, туфли. Что, носить нечего? Нет – шифоньер битком набит!

Друзья другие стали, подруги – фасонистые, с гонором, при деньгах… А откуда деньги?

И у Машки деньги завелись. Мы ей говорили: «Одумайся, мол, не по той дорожке идешь! Выходи замуж, девка интересная, а семья появится – сразу дурь из головы выйдет…» А она смеется: «Замуж мне еще рано, пока молодая, погулять надо хорошо. Один раз живем!» Вот и догулялась".

– Скажите, Вершикова, за что вас привлекали к уголовной ответственности год назад?

– Никто меня не привлекал, – с оттенком оскорбленности ответила она.

– Подозревали в спекуляции, потом разобрались, что ошиблись. У вас ведь тоже ошибки бывают!

Я читал дело, о котором шла речь. Вершикову задержали, когда она продавала по астрономическим ценам импортное дамское белье. При себе у нее оставался целый ворох бюстгальтеров, трусиков и комбинаций. Вершикова заявила, что все приобрела на толкучке, с рук. Сейчас понадобились деньги, поэтому стала продавать по той же цене. Никакой выгоды для себя не извлекала. Почему белье разных размеров?

Приобретала для подружек, а те отказались.

Следователь допросил названных Вершиковой подруг, они полностью подтвердили сказанное Мариной, и дело было прекращено. Да… Стоило подвергнуть эту обычную спекулянтскую версию более тщательной проверке, и она лопнула бы как мыльный пузырь.

– Бывают, – согласился я. – В вашем случае ошибка состояла в том, что дело поручили неопытному следователю, стажеру.

Вершикова потупилась и промолчала. Она прекрасно понимала, что в прошлый раз ей просто повезло.

– Когда мы делали у вас обыск, я нашел письма. Много писем…

Подозреваемая встрепенулась.

– Все от одного человека – Игоря Филатова. Уж извините, я их прочел – работа такая… Хорошие письма, серьезные. Даже предлагал замуж за него выйти, как отслужит. И вы ему, наверное, такие же письма писали. Как же увязать их с вашим образом жизни, времяпрепровождением, сомнительными компаниями, пьянками?

– Это к делу не относится!

– Прямо, может быть, и не относится.

– Вот и не лезьте, – грубо перебила она.

– Как хотите. Тогда скажите, давно ли вы знаете Золотова?

– Не очень. Месяц-два.

В голосе чувствовалось напряжение.

– А у меня складывается впечатление, что вы знакомы гораздо дольше. Около трех лет.

– Почему это? Нет, вовсе нет! – Она говорила чуть быстрее, чем требовала ситуация.

– И что вы можете сказать о нем?

– Да что вы ко мне пристали! Ничего я вам больше не скажу! Слышите, ничего!

– Отчего же? Вопрос вам неприятен?

– Отстаньте наконец! Хватит! Я устала! – Вершикова закрыла лицо руками.

Из мутного графина налил в стакан теплой воды, протянул обвиняемой. Стекло звякнуло о зубы. По-деревенски, тыльной стороной руки она вытерла мокрый рот.

– Раз так, будем заканчивать.

Я собрал бумаги.

– Сколько еще мне сидеть? – с трудом сдерживая, истерику, спросила Вершикова. – Сколько, я вас спрашиваю?

– Не знаю, наказание определяет суд. А статья предусматривает до десяти лет.

Лицо обвиняемой окаменело. Только подергивался глаз и дрожали губы.

– Ха-ха-ха! – пронзительно засмеялась она. – Десять лет! Ха-ха-ха! Смех перешел в визг, запрокинув голову, она раскачивалась на крепко прибитом стуле, и вдруг, резко наклонившись, ударилась о крышку стола. Хорошо, что папка с делом лежала у самого края и смягчила удар, а под второй я подставил руку и, удерживая Вершикову за плечи, локтем нажал кнопку.

МАРОЧНИКОВА

Она пришла без вызова, во всяком случае, я ей повторной повестки не направлял.

Подождала, пока вышел посетитель, заглянула, приоткрыв дверь.

– Можно?

Голос был тихий и неуверенный. Так же неуверенно села на краешек стула, глянула куда-то в сторону.

– Я тут ни при чем.

– О чем речь? – не сразу понял я.

– Прокурор вызвал, допрашивал про ресторан и вообще… Вы можете подумать на меня.

– А надо на Золотова? Он учил вас, что сказать в этом случае?

После долгой паузы Марочникова кивнула.

– Почему же вы не послушались?

Она как будто сплюнула.

– Надоело… Поплясала на задних лапках, хватит! – Она нервно хрустнула пальцами. – Он мне всю жизнь испортил! Вначале нарисовал картины всякие: синее море, белый теплоход, да морочил голову – анкеты приносил заполнять, автобиографию заставлял переписывать… И все толок: у дедушки, знаешь, какие связи были! А я, говорит, как близкий родственник адмирала могу к любому начальнику войти! Здесь не получится – в министерство поеду!

Марочникова усмехнулась.

– И ведь верила. Знала, какой он брехун, но верила!

Мне давно хотелось задать вопрос не для протокола, а для души, и я его задал.

– Скажите, Галина, а если бы не обманул вас Золотов. Если бы и правда мог устроить на заграничные рейсы… Или если бы до сих пор вы не догадались об обмане… Подтвердили бы про меня, как он учил?

Она опустила голову. Молчание затягивалось.

– Нет, конечно, как можно.

Уверенности в голосе не было. Понятно. Я так и думал.

– Галина Васильевна, Вершикова способна убить человека?

– Да нет, что вы! – искренне отмахнулась она.

– А Золотов?

Марочникова на миг задумалась.

– Тоже нет, – тон был убежденный. – Сподличать, сплетню свести, наврать… Может быть, украсть. Но убить – кишка тонка! Он трус в душе, только строит из себя.

Я постукивал ручкой по столу.

– А факт убийства – налицо!

– Несчастный случай, я уверена. А что Машка говорит?

Я оставил вопрос без ответа.

– Золотев сильный физически?

– Толстый, жиром заплыл, – презрительно сморщилась девушка. – Какая в жире сила.

– А кроме вас четверых, был кто-нибудь на даче?

– Нет, – удивленно посмотрела Марочникова. – Больше никого.

– Точно?

– Совершенно.

– Какие отношения у Золотова с Вершиковой?

Марочникова помедлила с ответом.

– Ладно. Плевать я на него хотела! – Она сосредоточилась. – Машка у него была до меня. Уже несколько лет. Он хвастался, что в люди ее вывел…

– Каким же образом?

– В маникюрши устроил, квартиру хорошую снял – у него знакомые где-то в жилуправлении. Приучил делишки разные обделывать… И мне предлагал: «Займись делом – всегда при деньгах будешь!» Но я на Машкином опыте ученая – она из-за этого чуть в тюрьму не села. И держал он ее «на крючке», чуть что – сразу:

«Смотри, со мной тебе лучше не ссориться!» Боялась она его. И зависела. Пугал:

«Из квартиры выселю, пойдешь опять углы снимать…»

Я вспомнил, что Марочникова тоже живет в комфортабельной квартире, снятой по договору.

– Он вообще умеет окрутить, запутать, так что никуда не денешься. Паутина!

Она задумчиво смотрела в угол между стеной и сейфом.

– Продолжайте, я слушаю.

– Когда такое на даче получилось, он мне перед допросом сказал, как говорить и что… Скрывал почему-то, что с Машкой знаком давно… И что с Федей отношения поддерживал. Вообще, говорил, меньше языком болтай, а то у всех неприятности будут, а у тебя – в первую очередь.

– Зачем ему эта ложь?

– Не знаю. Он же все время врет. Феде голову морочил, обещал в училище устроить.

Да и многих дурил. «Приходите ко мне в горисполком, ждите в вестибюле, я спущусь…» А сам за полчаса до встречи зайдет туда – и в туалет. К назначенному времени спускается важно по лестнице. Цену себе набивал, чтобы за важную персону принимали. И многие верили.

– А что он от Федора хотел? – У меня создавалось впечатление, будто я пытаюсь составить словесный портрет невидимки.

– Не знаю. Раньше Федор пару раз привозил ему вещички кое-какие, больше по мелочи – белье, косметику. Потом не захотел. Так Золото Машку научил, чтобы она Феде голову закрутила, влюбила в себя, чтобы он ее слушаться стал…

– Зачем?

– Этого сказать не могу. Нужен, видно, ему был парень.

– А во время вечеринки Золотов ничего об этом не говорил?

– Ничего.

– Как ведет себя Золотов после происшедшего? Что говорит о следствии? Я монотонно задавал вопросы и записывал такие же невыразительные ответы.

– После того вечера в ресторане я его не видела… А вообще напуган: на даче, говорил, засада, за всеми нами следят.

– Почему он так решил?

– Да приятель его, Эдик, позвонил туда – ему ответили, показалось, Валерка, а подошел – знака нет… Еле ноги унес.

– Какого знака?

– Условный сигнал: на ручку калитки подкову надевал. Значит, все в порядке, ждет в гости. А если подковы нет – и идти нечего: или родители там, или еще что…

Подкова эта обычно с обратной стороны на заборе висела.

Я вспомнил человека, который направлялся к даче Золотовых в день осмотра, но так и не вошел во двор. Сказанное Марочниковой объясняло этот факт. Но картина происшедшего запутывалась еще больше.

– Скажите, Галина, с кем дружил Золотов?

– Да есть некоторые… – Она презрительно сморщилась. – Работают, на собраниях выступают, правильные речи произносят… А сами спекулируют, пьянствуют, развратничают… Как оборотни. Только разве это дружба? При случае один другого с потрохами продаст!

Марочникова назвала несколько фамилий, я записал. Сейчас она держалась совсем иначе, чем на предыдущем допросе, кажется, начала выходить из-под влияния Золотова.

Я попросил девушку подождать несколько минут в коридоре, произвел необходимые приготовления, потом прошел к кабинетам помощников прокурора и пригласил сидящих в очереди на прием мужчину средних лет и молодую женщину поприсутствовать в качестве понятых при проведении опознания.

Вернувшись к себе, объяснил понятым, что от них требуется, и, позвав Марочникову, откинул покрывавшую стол газету. Под ней лежали в ряд сумочка из ткани болонья, зеленый пластиковый пакетик, полотняный мешочек и еще несколько однородных с ними предметов.

– Галина Васильевна, есть ли здесь знакомая вам вещь?

– Конечно, – Марочникова взяла зеленый, с тесемочками, мешочек, изъятый на квартире Петренко. – Я сама шила эту штуку, все пальцы исколола.

Честно говоря, я не очень надеялся на успех, просто делал то, что требуется, выполнял рутинную работу следствия, но скрыл радостное удивление.

– Понятно, так и отметим в протоколе, – бодро сказал я, будто другого результата и не ожидал. – А товарищи понятые распишутся, подтверждая факт опознания.

Товарищи понятые расписались и ушли, чтобы внести свой вклад в легенду о всезнающих сверхпроницательных следователях, не знающих сомнений и не умеющих ошибаться. Я повернулся к Марочниковой.

– Значит, сами шили?

Она кивнула.

– Валерий принес кусок ткани, хвастал, что очень редкая, еле достал. Вначале Машку просил, но у нее руки не из того места растут, да и ленивая… А меня мама хоть и из-под палки, но научила немного. Нарисовал чертежик, я выкройку сделала – как раз на два чехольчика. Стала кроить – намучилась, потом две иголки сломала, пришлось сначала шилом прокалывать.

– А для чего предназначена эта вещь?

Марочникова покачала головой.

– Не знаю. Для каких-то опытов.

– Для опытов?! – На этот раз я не смог сдержать изумления. – Неужели Золотов похож на естествоиспытателя?

Она задумалась.

– Действительно… Но делал опыты – сама видела. Гвоздь внутрь закладывал, гайку, а снаружи магнит подносил.

Девушка усмехнулась:

– Правда, физиономия у него при это была очень глупая!

Оставшись один, я стал наносить на чистый лист бумаги факт за фактом в аккуратных рамочках, выстраивая линию нового направления расследования.

Мнение судебно-медицинского эксперта о силе и направлении удара противоречит нарисованной Вершиковой версии убийства.

Вершикова полностью зависит от Золотова и подчиняется всему, что он скажет.

Похоже, что картина преступления тоже придумана Золотовым.

И Марочникова до недавнего времени зависела от Золотова.

Федор Петренко был связан с Золотовым какими-то взаимными интересами. Именно Золотов принес ему непонятный предмет из диэлектрической ткани.

Золотов, Золотов, Золотов…

Прослеживается влияние, которое он оказывал на судьбы окружающих людей: скромная деревенская девочка Марина Вершикова превратилась в Хипповую Мэри, долго балансировала на грани закона и сейчас арестована по подозрению в убийстве.

Он подчинил себе Марочникову, пытался использовать для своих темных махинаций, поставил перед ней ложную цель, к которой она плыла по воле волн. Мутных, грязных, разящих дешевым портвейном.

Наконец, Петренко, которым он играл как игрушкой: через Калерию Эдуардовну вбивал клин между ним и Зоей, свел с Вершиковой и подстраховался еще тем, что выступил в роли благодетеля, искренне заинтересованного в судьбе старого товарища. И в результате такой заботы Петренко убит.

Линия квадратиков и прямоугольников наглядно подтверждала новую версию: Петренко убит не Вершиковой, а кем-то другим. Может быть, самим Золотовым. Впервые так определенно сформулировалось подозрение, неоднократно мелькавшее в сознании. Но подозрение, даже обоснованное, не значит ровным счетом ничего, если его не подтвердить доказательствами. Чтобы разобраться во всех неувязках и противоречиях этого дела, необходимо проникнуть во внутренний мир Валерия Золотова, будто через увеличительное стекло заглянуть ему в душу.

Я знал, что ничего хорошего там не увижу, предстояла грязная, неприятная работа, и если бы можно было ее избежать, я бы с удовольствием это сделал.