Текст книги "Принцип каратэ (сборник)"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

ПАУТИНА

Фаина Борисовна ошибалась. За четыре месяца до того, как в неописуемой панике выскочить из прокуратуры, Валерий Золотов, сидя на открытой веранде кафе «Лотос», мрачно подводил итоги двадцати девяти лет жизни.

Погода стояла хорошая, иссушающая жара еще не наступила, солнце светило мягко и ласково. Пузырилось в бокале полусладкое шампанское, ждал своей очереди маленький графинчик с коньяком, но настроение было скверным.

Тягостные размышления появились после того, как он принял идущего следом прохожего за человека от Шаха. Почему вдруг в голову пришла такая мысль? Черт его знает! Тот вроде смотрел как-то необычно: пристально, подозрительно…

Хмурое лицо, потрепанная одежда. Чушь собачья! Струсил без причины, и это угнетало больше всего. Как шестерка!

Впрочем, если смотреть правде в глаза, то он и есть шестерка. Хотя и не для всех. Эдик, Таня, Мэри, Куколка – они все у него в руках. А есть шушера, которая вообще считает его боссом. Только что из этого! Сам-то он знает истинное положение вещей.

Золотов отхлебнул шампанского, бросил в рот квадратик шоколада, помешал ложечкой тающее мороженое. Окружающих обманывать гораздо легче, чем самого себя. Он успешно играет роль хозяина жизни, но является рабом обстоятельств, зависит от прихотей фортуны, воли и усмотрения других людей. У него есть мальчики на побегушках, но сам он выполняет те же функции для стоящих чуть повыше. Из-за этого можно было не переживать – закон жизни: одному ты авторитет, другому – холуй. Но если стоишь на самых нижних ступеньках…

На лестнице показалась Вершикова. Облегающие брюки зеленого велюра, тугая броская маечка. Ничего девочка… Жалко отдавать. Ну да ради дела.

Подойдя к столику, она лениво взмахнула рукой.

– Приветик!

– Опаздываешь, Мэри!

– Что делать, я всегда опаздываю. Следовало бы привыкнуть.

Вершикова села напротив, облокотилась на спинку стула и, положив ногу на ногу, вопросительно посмотрела на Золотова.

– Зачем звал?

– Соскучился.

Тонкой струйкой он разлил коньяк по стопкам и поднял свою:

– За успех и процветание!

Они выпили.

– Так что тебе надо?

– Почему обязательно «надо»? Сказал же, соскучился!

– Знаю я, как ты скучаешь. Нечего мне шарики вкручивать. Выкладывай, зачем понадобилась?

– Шампанского?

Золотов наполнил фужеры.

– Выпьем за то, чтобы встречаться по велению души, а не по требованию дела.

– Что-то ты сегодня поешь как соловей… – Вершикова смаковала шампанское, ела шоколад, не спуская прищуренных глаз с собеседника. – Не иначе хочешь втравить в какую-то гнусность.

– Мне не нравится твое настроение, красавица. – Глаза Золотова остекленели. – И тон твой тоже не нравится. Ты что, вышла замуж за начальника ОБХСС? Нет? Отчего же так осмелела?

Он выпил еще коньяку.

– Надо же совесть иметь. За все хорошее, что я для тебя сделал…

– Ты мной хорошо и попользовался!

– Не преувеличивай. Забочусь о тебе, вот жениха сделал…

– Жениха? – Она зло рассмеялась. – Значит, опять хочешь кому-то в постель подложить? Так я и знала!

– Дурой ты была, дурой и осталась. Сказано – деревенщина! Во-первых, я тебя никому не подкладывал – сама у Сурена осталась. Во-вторых, тебя не убыло. А в-третьих, сейчас о настоящем женихе речь! – Золотов разлил остатки коньяка. – Так что слушай внимательно. – Он остановил пробегающую официантку. – Верочка, принеси пачку сигарет и рассчитай нас.

Выпитое подействовало: исчезло внутреннее беспокойство, забылся давешний испуг.

Снова в мозгу роились десятки новых идей, которые переплетались, складываясь в головоломные комбинации.

– Есть парень, старый мой знакомый, моряк. Непьющий, влюбчивый. В загранку ходит, будешь всегда прикинута по последней моде. А пока он плавает – можешь себя особенно не ограничивать. Ухватываешь? Это то, что надо! Загвоздка в одном: переживает он из-за несчастной любви. Рана в сердце, страдания и все такое прочее. А ты ему понравься, голову вскружи, он и отойдет.

– У меня же вроде есть жених! Не знаешь, что ли?

– Солдатик? Ему еще служить и служить, а потом – какой с него толк? Он небось твоих финтилей не потерпит, так что придется сидеть на зарплате. А ты уже к другой жизни привыкла, к другим деньгам… Не так?

Вершикова молчала.

– Сама понимаешь, заставлять я тебя не собираюсь – дело-то твое. А посмотреть – посмотри. Парень видный. – Золотов закурил. – Допивай. Через полчаса у меня с ним встреча – познакомлю. Пообедаем вместе, а там – как у вас получится. Я тут никакого навара не имею.

Они спустились вниз, прошлись по тенистому парку мимо качелей, автодрома и других аттракционов, посидели у большого пруда, в котором плавали две пары белых лебедей, потом вышли на центральную площадку с фонтаном.

– Вот и он.

Возле солнечных часов, широко расставив ноги и заложив руки за спину, раскачивался с пятки на носок широкоплечий, приземистый парень.

– Здорово, дружище, – широко улыбаясь, сказал Золотов. – Знакомься, Марина.

– Федор.

Ладонь была сухой и горячей.

– Значит, так, время идет к обеду, – затараторил Золотов. – Поступило предложение: с учетом этого отправиться в «Сторожевую вышку». Кто за? Против?

Воздержался? Принято единогласно. Вперед, труба зовет!

На улице Золотов стал без разбора останавливать все, что двигалось, начиная с «Запорожцев» и кончая огромными «Икарусами».

– Брось дурачиться, Валера, – Федор потянул его за рукав. – За углом стоянка такси.

– Не беспокойся, все будет в норме, – с апломбом ответил тот. – Поедем с комфортом, как короли!

Ехали они в белом фургоне с надписью на борту «Гордезслужба», с невыносимым, выедающим глаза запахом карболки внутри.

«Черт бы побрал этого дурака!» – подумала Вершикова, а Федор высказал свое мнение вслух:

– Ты здорово придумал, вместо рвотного! Мне уже и есть не хочется.

– Ерунда. Сейчас выйдем, пройдемся пешочком по воздуху, вмиг аппетит нагуляем, – степенно ответствовал Золотев. – Шеф, останови у моста!

До «Сторожевой вышки» отсюда было метров восемьсот.

– Ничего, приключения полезны, – бодро вещал Золотов. – Посмотрите по сторонам, красота-то какая! Когда бы мы это увидели! Правда, Федя и не такое повидал во время странствий по белу свету! Расскажи нам что-нибудь.

– Неохота, – вяло ответил Петренко. – Настроения нет.

– Дело поправимое! Сейчас по двести граммов водочки под ушицу, потом еще – под цыплят на вертеле, и жизнь радужными красками заиграет.

Федор мрачно усмехнулся.

– Если бы так! Выпил, пошел – и счастлив… Вот была бы красота! Все просто, никаких проблем.

– А их и не стоит создавать! Ты не думаешь, что большинство проблем – дело наших собственных усилий? Надо смотреть на окружающий мир проще. А то ведь что получается? Куда-то стремимся, выдумываем для себя идеалы, поступаем как нужно и как правильно, ставим общественное выше личного… Крутимся, бежим, и вдруг – бац! Инфаркт! Или автомобильная катастрофа! Или нож в пьяной драке!

Мы живем так, будто имеем в запасе вторую жизнь – для себя, для своих удовольствий, жизнь, в которой все будет хорошо, спокойно и красиво. Но на самом-то деле ее нет! Значит, надо, чтобы каждый сегодняшний день приносил радость! Не переживай, Федька, «все пройдет, как с белых яблонь дым»!

Впереди показалась плетенная из гибких ивовых веток изгородь, за ней – несколько крытых камышом глинобитных хат и срубленная из бревен высокая сторожевая вышка.

– Вот и добрались! Может, теперь немного развеселитесь! Вы пока погуляйте, а я пойду закажу столик.

Территория ресторана была оформлена с явным смешением стилей. Рядом с казачьими домиками – сложенная из больших каменных глыб шашлычная, за ней – деревянный сруб колодца с торчащим вверх журавлем, неподалеку – водонапорная башня, замаскированная под ветряную мельницу. Асфальтированные дорожки, европейские клумбы.

– Давайте поднимемся на башню!

Идея пришла к Вершиковой неожиданно и, как всегда, была сразу приведена в исполнение. Не ожидая ответа, она быстро взбежала по крутой деревянной лестнице.

Первая обзорная площадка, вторая… На третьей ее догнал Федор.

– Дальше полезем?

Лестница закончилась, и подняться выше можно было по вертикальному толстому бревну с вырубленными углублениями и прибитыми на расстоянии полуметра досками.

– Конечно, я же в брюках!

Перехватываясь руками за доски, она ловко карабкалась по импровизированным ступеням, и ей нравилось, что по пятам следует человек, готовый подстраховать в случае чего.

Протиснувшись в узкий люк, они оказались на крохотной треугольной площадке, огороженной грубо обтесанными перилами.

– Осторожно, не занозите руки, – предупредил Федор. – Не страшно?

Под порывами ветра вышка ощутимо раскачивалась, земля была далеко внизу, а широкие щели между плохо подогнанными досками под ногами наводили на мысль о ненадежности всего сооружения.

– Нет, мы с Валерием выпили понемногу, это придает храбрости. А вам? Впрочем, вы привыкли лазать по мачтам!

Федор промолчал, осматриваясь. Справа и слева теснились, утопая в зелени, многочисленные базы отдыха, растянувшиеся вдоль берега на несколько километров.

Впереди река раздваивалась, огибая густо заросший деревьями и камышом остров, на высоком правом берегу раскинулся город – старые, обреченные на снос кварталы: частные домишки, бесконечные заборы, сады, огороды, приусадебные участки. Сзади лесополоса, а потом, до самого горизонта – голая степь…

– Почему вы такой невеселый?

Он молча пожал плечами.

«Скрытен», – отметила про себя Вершикова.

– Расскажите что-нибудь! Хотя бы новый анекдот!

Вершикова откровенно разглядывала своего спутника. Крепкий, правильные черты лица, круглые зеленые глаза, как у большого внимательного кота. Даже в вылинявшей клетчатой рубашке и в старых джинсах он выглядел неплохо. А если приодеть по высшему классу… Интересно, почему он не привезет себе шмоток?

Неужто все сбывает барыгам? Вряд ли, непохоже. Может, Золото не брешет на этот раз и действительно привел стоящего жениха? Солдатик-то как возможный муж совершенно неинтересен, тут Валерка прав. Да она его почти забыла: много всякого было за эти годы, а тот далеко, в казенной шинелишке. Переписка шла больше по инерции, да и про запас надо кого-то иметь.

– Хотите пожевать резинку?

Федор протянул Марине яркую пачечку. Она кивнула и энергично заработала челюстями.

– Приходит муж домой, а у жены любовник. Она ему: «Прыгай в окно!» – «Так ведь восьмой этаж…» – «Если любишь меня, прыгай!» Ну, он прыгает…

– Знаю, – со смехом перебила Вершикова. – Она высовывается и кричит: «А теперь отползай подальше!»

– О, слышу, здесь веселье!

В проеме люка показалась голова Золотова.

– Держите, – он протянул бутылку шампанского, на горлышко которой были надеты три картонных стаканчика, и довольно ловко выбрался на площадку. Втроем они еле разместились.

Золотев приложил ладонь козырьком ко лбу, над бровями, пристально осмотрелся и тонким голосом закричал:

– Вижу вражеские струги! Тревога! По местам стоять! Огонь! – Хлопнула откупоренная бутылка. – За успешный исход битвы!

Скомканный стаканчик он швырнул под ноги.

– А теперь – все вниз!

Ресторанный зал был полупуст, но Золотов направился к столику, за которым сидел смуглый худощавый человек в белом джинсовом костюме.

– Познакомьтесь, мой товарищ, гость нашей страны, Хамид. Он случайно оказался здесь, и я пригласил его присоединиться.

«Ну и лиса, – подумала Вершикова. – Не иначе что-то задумал». В случайные встречи она уже давно перестала верить.

– Выпьем за дружбу и сотрудничество между народами!

Золотов умело разлил водку, потом, чтобы не сбавить темп, произнес еще два тоста, рассказал несколько анекдотов. Атмосфера стала свободной, завязалась общая беседа. Хамид говорил почти без акцента, держался раскованно, громко смеялся, одним словом, вошел в компанию.

Раскрутив веселье, Золотов отошел в тень и, хотя не забывал наполнять рюмки и продолжал участвовать в разговоре, погрузился в размышления.

Если для всех остальных участников застолье было просто развлечением, то для него – ответственным и важным мероприятием, от которого зависела реализация дальнейших планов. Во-первых, Федор познакомился с Хамидом. Теперь они знают друг друга в лицо, что значительно упрощает будущие контакты. А во-вторых, Федька, кажется, заглотнул наживку – вон как он рассматривает девочку, так бы и съел глазами. Это хорошо, очень хорошо.

– А где, наш друг Сурен? – обратился к нему Хамид. – Что-то я его давно не видел.

При упоминании имени Шаха Вершикову передернуло.

– Он… э-э-э… уехал, – выдавил из себя Золотов. – Уехал отдыхать на море.

– На Белое, – ядовито рассмеялась Вершикова. – Но скоро вернется. Через каких-нибудь восемь лет!

Золотов напрягся, но Хамид продолжал улыбаться и понимающе кивал головой, отнеся несуразность ответа на счет своего незнания нюансов языка.

Вот идиотка! Золотов, не меняя равнодушного выражения лица, сильно наступил Марине на ногу. Так и сгорают на мелочах. Одно лишнее слово может спугнуть партнера, и с огромным трудом налаживаемый канал закроется, не успев открыться.

– Что с тобой, Машенька? – участливо спросил он. – Нехорошо стало? Пойдем на улицу…

Он помог Вершиковой выйти из-за стола, бережно придерживая за локоть, провел к двери.

– Сдурела, стерва? Не знаешь, когда тебе можно пасть открывать? – Золотов говорил тихим голосом, выпучив бешеные глаза. – Ты со своими куриными мозгами можешь мне все карты спутать в большой игре! Знаешь, что за это бывает?

– Хватит пугать! Я уже устала бояться, надоело участвовать в твоих аферах, думать над каждым словом! Когда ты оставишь меня в покое? Я уже ничего не хочу, только отвяжись!

– Ничего не хочешь? Врешь, милая! А австрийские сапоги на зиму? А канадскую дубленку? А югославское белье? А французскую косметику? Обойдешься? Нет, дорогая, ты уже порченая, к дорогим шмоткам приученная, к дармовым деньгам!

Посади тебя на зарплату и одень в ширпотреб, и все – сразу же увянешь! Да и вид товарный потеряешь, а это ведь единственное, что у тебя есть!

Золотов немного успокоился и теперь наслаждался, хлеща Вершикову словами, на которые она не могла ничего возразить.

– Никакой путной специальности ты не выучилась, даже лаком ногти мазать и то я тебя пристроил. За душой ничего нет. Делать бизнес тоже не способна. Что же остается? Сниматься в кабаках – по четвертаку за ночь? Ну, годик покрутишься, примелькаешься, истаскаешься, цена и упадет! А потом?

Вершикова молчала.

– Или я не прав? Тогда возрази, выложи свои козыри!

– Да чего ты взъелся? Что я такого сделала?

Воля у нее была сломлена уже давно, она привыкла приспосабливаться к обстоятельствам, к тому же прекрасно понимала, что в чем, в чем, а в этом Золотов прав.

– Не твоего ума дело! Лишнее сболтнула, а потому заруби себе на носу: про знакомых, про дела при посторонних ни звука! Ясно?

– Ясно…

Вершикова высморкалась, глядя в зеркальце, поправила расплывшиеся глаза.

– То-то. Ну как жених, нравится?

– Ничего. Но он на меня не реагирует.

– Ты просто к такому не привыкла. Медленно загорается – дольше горит. Глаз на тебя положил, еще пару раз встретитесь, и все в порядке!

Когда они вернулись к столику, Федор и Хамид беседовали как давние знакомые.

– Ну что? – участливо спросил Петренко.

– Нормально, – Вершикова как ни в чем не бывало села рядом. – Почему не пьете? И у меня пустая рюмка!

– Но… Может быть, вам хватит?

– Ерунда! Давайте выпьем за любовь! Вы верите в любовь, Федя?

– Как сказать… Иногда да, иногда нет.

– В зависимости от настроения? – лукаво засмеялась она. – Или от женщины?

– Даже не знаю, что вам ответить.

Федор растерянно подергал мочку уха.

– А почему мы до сих пор на «вы»? Живо брудершафт! – Вершикова выставила согнутую полукольцом руку со стопкой.

Преодолевая неловкость, Федор выпил через переплетенные руки и замешкался.

– Ну! – Марина ожидающе подняла лицо, и он поцеловал плотно сжатые губы.

"Молодец девка! – подумал Золотев. – Умело работает. По-моему, мальчик уже готов. Или почти готов. Но надо контролировать дальнейший ход событий. Если они вдруг и впрямь надумают пожениться. Тогда плохо. Перемкнутся друг на друга, и все – теряю обоих! Этого допустить нельзя. Ну да ладно, видно будет…

Используем старую любовь – солдатика служивого, или еще что-нибудь придумаем. Не впервой…"

Золотов на миг взглянул на себя со стороны. "А ведь я привык вертеть людьми, распоряжаться чужими судьбами. Даже испытываю удовлетворение от этого. И неплохо получается. А как расценить такую привычку с позиций общепринятой морали?

Безусловно, однозначно: значит, я мерзавец, отщепенец и негодяй! Так? Лично я не считаю себя негодяем. Правда, ни один мерзавец не признается в этом.

Подсознательный барьер ограничивает пределы самокритики. Можно сказать: «Ах, я недостаточно усидчив!» Или: «Я ленив!» В чем еще не стесняются признаваться?

«Грешен – люблю хорошо поесть (выпить, одеться, погулять)!» То есть в мелочах, подразумевая, что в случае необходимости эти недостатки легко преодолеть…

А кто посмеет сказать: «Я глуп, жаден, подл, труслив»? Какая женщина произнесет:

«Я развратна»? Даже не произнесет, подумает? Нет таких! Перед собой всегда находится тысяча оправданий, объяснений, уважительных причин и веских аргументов, чтобы задрапировать голую правду, сделать ее более привлекательной и не такой стыдной. А если все-таки это не удается, можно махнуть рукой и не держать ответа перед собой, а окружающим нетрудно замазать глаза, запудрить мозги, заткнуть рты. И все в порядке. Как легко быть чистым, честным и порядочным! Мало кто занимается самокопанием.

Но я же не принадлежу к серой массе! Правда, так думают все – каждому человеку свойственно оценивать себя выше остальных. Но я могу доказать это очень просто: признаться себе в том, в чем рядовой середнячок признаться не способен: да, если исходить из объективных критериев и общепринятых оценок, то иначе как негодяем меня не назовешь! То, что я это понимаю, и возвышает меня над толпой!

Я не всегда был таким, и моя беда, а не вина, что я таким стал. Бытие определяет сознание. Точно! Окружающим пришлось немало постараться, чтобы сделать из меня того, кто я есть. Так что теперь пусть не обижаются".

– Валера, ты что, заснул? – Голос Федора вывел его из задумчивости.

– Да вроде задремал – разморило. По-моему, засиделись мы здесь.

Когда они вышли на улицу, оживление спало – то, что связывало этих четверых людей, осталось в ресторанном зале. Первым откланялся Хамид, потом засобиралась Вершикова, а Федор вызвался ее проводить.

– Счастливо, – улыбнулся им Золотов. – С Федей я не прощаюсь, вечером зайду, поговорить надо.

Он шел в сторону лесополосы, и мягкая рыхлая земля приятно подавалась под ногами. Между молодыми деревцами Золотов лег на траву и, заложив руки за голову, закрыл глаза. Хотелось безмятежности и абсолютного покоя, но мысли о Деле продолжали терзать мозг.

О Деле он начал думать давно.

Достойного места под солнцем добиться не удавалось: крах честолюбивых планов в институте положил начало цепочке аналогичных неудач. Он так и топтался у подножия лестницы, в которой следующими ступеньками были отдельный телефон, отдельный кабинет, несколько телефонов, двойная входная дверь, селекторная связь и длинный приставной стол для совещаний, приемная с симпатичной секретаршей и персональный автомобиль с исполнительным водителем. Все – предел!

Каждый человек имеет свое представление о внешней стороне успеха в жизни. Для Золотова атрибуты высшего преуспевания связывались с водителем, и секретаршей – людьми, обязанными за государственную зарплату обслуживать его персону, заботиться об удобстве, спокойствии, комфорте, избавлять от прозаических житейских забот и ограждать от назойливых посетителей.

Он прекрасно понимал, что не обладает способностями или талантом, позволяющим шагнуть вверх от стола в комнате на четверых и трижды запараллеленного телефона, но это не обескураживало: мало ли посредственных середнячков важно перетаскивают геморроидальную задницу с пружинистого автомобильного сиденья в мягкое кресло и обратно!

Главное – обзавестись нужными связями, проникнуть в определенный круг, заручиться поддержкой, и все пойдет как по маслу!

Не получалось!

Одни шарахались от контакта, не подпуская обаятельнейшего и милейшего Валерия Федоровича на пушечный выстрел, видно, чувствовали, сволочи, в нем настоящее…

Другие были доступнее: охотно ездили на дачу, парились в баньке, жрали на халяву водку, травили анекдоты, но вот беда – чем ближе сходились с услужливым хозяином бесформенные жирняки, чем больше обещали, тем скорее сгорали синим пламенем:

Кузьмича сняли с треском, Федотыча посадили, а Исайкин и вовсе помер от инфаркта.

Как рок какой преследовал! А деньги-то нужны: угощенья устраивать в немалые суммы вылетает, а зарплаты иногда и на такси не хватало.

Преодолевая страх, начал вертеться. Кое-какие каналы имелись, потом закупал дефицит и через своих людей сбывал в розницу. Хлопотно и не очень выгодно: со многими приходилось делиться. А потом еще Мэри, дура, залетела, запахло жареным – нет, грубые игры надо кончать.

Пробовал заняться «самолетом»: в пору вступительных экзаменов через посредников находил ловкачей, стремящихся обойти конкурсные барьеры, устраивал небольшой спектакль в вестибюле горисполкома, придирчиво изучал документы, особое внимание аттестату и стажу. Говорил значительно, дескать, попробую, но ничего не обещаю и вперед ничего не прошу, нет-нет, никаких авансов! Если получится, тогда…

Один раз теория вероятностей ему подыграла, и растроганный родитель принес увесистый конверт, но потом пошли неудачи: абитуриенты проваливались, а когда один все-таки поступил, папа «забыл» выполнить свою часть обязательства.

Персональный автомобиль и приветливая секретарша не светили по-прежнему, и постепенно выкристаллизовалась мысль: а на фига? Были бы деньги, проживем не хуже! Но денег нужно много…

Он почти влюбился в Валентину Степановну – администраторшу гостиничного комплекса «Молодежный», с которой жил почти два года. Она была старше на семнадцать лет и весила под девяносто кэгэ, дарила к праздникам дорогие подарки и давала деньги на расходы – сотню-полторы в месяц.

Однажды в люксе «Молодежного», разомлев от особо старого коньяка и цыпленка табака, он предложил ей сойтись по-настоящему.

– Расписаться, что ли? – с непонятной улыбкой спросила Валентина Степановна, расправляя на округлых плечах яркий шелковый халат.

– Ну да, – Золотов тоже улыбнулся и допил очередную рюмку.

– А тебе что, мало? – Она ткнула пальцем в японские часы на столе, туфли под креслом, кожаный пиджак на спинке стула. – Насухо отжать меня хочешь? Не выйдет, миленький!

Валентина Степановна отобрала бутылку и демонстративно вылила остатки коньяка в раковину. Вскоре она дала ему отставку.

«Испугалась», – понял Золотев, но не обиделся. Всяк по-своему думает. Как узнать, что у другого на уме?

Самое смешное, что испугалась она напрасно: предлагая брак, он вовсе не гнался за материальной выгодой, во всяком случае, напрямую не ставил целью прибрать к рукам состояние подруги. Он действительно был очарован. Обилие золотых зубов, драгоценностей, поражающий воображение гардероб – одних дубленок три! – воспринимались Золотовым как физическая красота, у него просто дух захватывало, когда он в мечтах видел шикарную женщину, манекенщицу или кинозвезду, спешащую к нему на свидание.

Если бы грузная, страдающая одышкой и прогрессирующим плоскостопием Валентина Степановна разгадала впечатление, которое она производит на молодого партнера, возможно, их жизни резко бы изменились. Но гостиничный администратор не умела строить иллюзий, напротив, отличалась чрезвычайной практичностью, рационализмом и недоверчивостью.

В памяти Золотова она так и осталась идеалом женщины, правда, вспоминал он ее всегда в одном, зимне-уличном варианте: серые, на низкой танкетке сапоги, серая дубленка с пушистым, закрывающим нижнюю часть лица воротником, отсвечивающие дымчатыми стеклами очки в модной красивой оправе и белая норковая шапка.

Марочникова и Вершикова, как ни пыжились, не шли с ней ни в какое сравнение.

Однажды рассказал Галке, пооткровенничал, так она, дура, чуть в глотку не вцепилась… Мол, для тебя главное – золотые коронки на гнилых зубах да деньги.

Мало тебе того, что есть? Да ты весь нафарширован бабками!

Золотов довольно улыбнулся, поерзал на прохладной траве, перекатился на бок, устраиваясь поудобней, насколько это возможно на жесткой земле.

Пустить пыль в глаза и создать нужное впечатление он умел! Однажды, сидя без копья, занял у папахена двести рублей, обменял на две коричневые купюры, вложил между ними девяносто восемь листиков журнальной бумаги такого же формата, оклеил выуженной из урны в кассовом зале банка бандеролькой, получилась тугая и внушительная «кукла», ни дать ни взять – пачка «стольников»!

Потом ходил утомленно-озабоченный, пояснял приятелям, мол, крупное дело наклеивается, невзначай перекладывал из кармана в карман толстую коричневую пачку в банковской упаковке, вздыхая: свободных денег нет, развлечься не на что… И встречал полное понимание – в кабаки водили, угощали, развлекали да рассказывали потом друг другу, как Золотов жалуется на бедность с десятью тысячами в кармане, вот, дескать, акула!

А в действительности – ни денег, ни Дела, так, делишки. Но молва свою роль сыграла, когда случай и услужливый посредник свел Золотова с Суреном Шахназаровым, тот многозначительно присвистнул: слыхал, слыхал, ну и осторожный ты парень – слух про тебя идет, да никто не видел! С кем же ты дело имеешь?

Он, дурачок, насмешки не распознал, захлопал крыльями, весь свой апломб в ход пустил. Туманно намекнул про межреспубликанские каналы, продал Шаху одну из четырех имевшихся монет, которые изредка показывал кому-нибудь для подтверждения своего богатства, – дескать, срочно наличные понадобились.

И такими детскими штучками думал матерого волчину обмануть!

Тот прикидывался, будто поверил, а сам забрасывал: «Жду посылку с приисков – песок, самородки, могу взять в долю. Твой пай – пять штук, через месяц вдвое обернется!»

Кто откажется?

А он надувал щеки, морщился: «Курьер сгорел, деньги пропали, сейчас не могу…»

Сурен кивал понимающе. Интеллигентный, деловой человек. Такой же пристойный, как Калерия Эдуардовна, только с ней Золотов беседовал в тесной, пахнущей мылом подсобке, а с Шахом – в шикарном пункте скупки золота ювелирного магазина «Алмаз». И выглядел Шах более импозантно: отливающий синевой белый халат, толстая линза под жгуче-черной бровью, холодновато-корректный тон со сдатчиками, совсем другой с ним, уважаемым Валерием Федоровичем.

"Сгорел? – сочувственно переспрашивал, цокал языком. – Давно? Ай, как неприятно!

Далеко отсюда? Жалко курьера… Кто такой, я его не знаю? А шел к кому?"

Доброжелательная заинтересованность обязательна в светской беседе.

Но когда по дороге на дачу Шах свернул с привычной тропинки и повел в лес, будто позагорать у дальнего озера, Золотов вдруг ощутил смутное беспокойство. Вокруг не было привычных магазинных стен, успокаивающе-белого халата, респектабельной, напоминающей монокль линзы, и маячивший впереди Шах, с бесшумной звериной походкой и непонятной, пугающей устремленностью в самую чащу, где не было никакого озера, не походил уже на благочинного дельца – незнакомый человек, в облике которого угадывалось что-то давнее, забытое, неприятное.

Исподволь зародилось предчувствие, что если этот чуть сутуловатый, но сильный и быстрый незнакомец обернется, то и лицо у него будет другим – чужим и страшным.

Золотов прогонял глупую мыслишку, но безуспешно, и с каждым шагом она не казалась такой уж глупой.

Идущий впереди молча сел на поваленное дерево у края густо заросшего оврага, знакомым жестом приклеил к нижней губе сигарету, и Золотова будто по сердцу резануло: Ермолай! Угловато-ломаная линия спины и плеч, пренебрежительный наклон головы, манера не глядя кидать сигарету в угол рта.

И овраг показался знакомым, даже как будто рассмотрел под густым кустарником полуистлевшую груду навитых на проржавевшие проволочные каркасы бумажных цветов, траурных лент с размазанными желтыми буквами и грубые листики из зеленого целлулоида.

Когда зловещий незнакомец обернулся, Золотов чуть не вскрикнул, да спазм перехватил горло: конечно, не воскресший Ермолай сидел рядом со своим последним убежищем – Сурен, но другой, страшный, с ермолаевской нехорошей улыбкой и тяжелым пистолетом в нервно прыгающей руке!

Даже сейчас, вспоминая, Золотов ощутил холодок под сердцем, а тогда…

Отнялись руки и ноги, пропала речь, вылетели все мысли из головы, кроме одной:

«Не может быть, только не со мной».

– Что же ты, Валера, хочешь деньги иметь и ничего не делать? – укоризненно спросил Сурен. – За чернуху денег не платят! Могут только в яму положить.

Он мотнул головой в сторону оврага, щелкнул пистолетом, поднес сигарету к выскочившему из окошечка затвора язычку пламени, прикурил.

– Раз ты выдаешь себя за того, кем на самом деле не являешься, значит, подослан, – рассудительно продолжал Сурен. – А коль так – разговор короткий, разбираться тут нечего. Об этом ты не подумал?

Золотов машинально, поддавшись утвердительному тону, кивнул, тут же опомнился и лихорадочно затрясся в отрицании.

– Да ты садись, – пригласил Сурен. – Чего такой белый? Никак испугался?

Золотов понял, что убивать его не собираются. Но спокойный тон Шаха не мог обмануть. Не случайно выбрано для разговора это глухое место возле похожего на могилу оврага, не случайно изящный позолоченный «Ронсон» заменен боевым пистолетом, переделанным в зажигалку и ясно дающим понять, что найдется и не переделанный.

Шах хотел, чтобы он прочувствовал, с кем имеет дело.

И он прочувствовал.

– А я все же разобрался, – похвалился Шах. – Для подосланного работаешь ты грубо и неумело, значит, просто глупый, жадный фраер. Не обиделся? – как будто спохватившись, перебил он сам себя. – И правильно. Лучше живому правду неприятную слушать, чем мертвому – красивые похвалы.

Золотов плюхнулся на землю там, где стоял.

– Мечтаешь много денег зашибать, а рисковать не хочешь. Так не бывает! А вот то, что ты адмиральский внук и кое-какие связи имеешь – это хорошо. И внешность представительная… В общем, будешь меня слушать – без «капусты» не останешься!

И правда, подбрасывал по мелочи – от двадцати пяти рублей до полусотни, в основном за один и тот же несложный спектакль: в назначенное время Золотов важно выходил из высоких дверей горисполкома, неторопливо спускался по ступенькам к Сурену, около которого почтительно переминался с ноги на ногу какой-нибудь ходатай, и барственно цедил всегда одно и то же: «Все что можно сделал. Если не случится чего-то чрезвычайного, вопрос будет решен в ближайшее время». И проходил мимо, к нанятой заранее белой или черной «Волге», на которой за счет Шаха уезжал по своим делам.