Текст книги "Свадьба"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)
Джефф проводил Аллегру в гостевую комнату, про которую говорила мать. Окно комнаты выходило на Атлантический океан, и Аллегре был слышен шорох волн, набегающих на песок. На столике возле кровати стоял кувшин с холодной водой и вазочка с круглым тонким печеньем. Джефф предложил Аллегре попробовать. Печенье оказалось удивительно вкусным, так и таяло во рту. Она искренне удивилась:
– Неужели твоя мать готовит такую вкуснятину?
Джефф рассмеялся.
– Нет, это готовит кухарка.
Комната для гостей была оформлена в духе, типичном для Новой Англии: стены обиты розовым ситцем в мелкий цветочек, тюлевые занавески на окне, посреди комнаты – широкая металлическая кровать, выкрашенная в белый цвет. Перед кроватью лежал вязанный крючком коврик.
– А твоя комната где? – шепотом спросила Аллегра, съев еще одно печенье. Она вдруг поняла, что проголодалась.
– Дальше по коридору, – ответил Джефф так же шепотом. Его мать спала очень чутко.
Джеффу вспомнилось, как подростком он тайком приводил к себе по ночам друзей, и они пбтихоньку таскали из холодильника пиво. Отец Джеффа смотрел на шалости подростков сквозь пальцы, а мать по утрам обычно строго выговаривала ему за это.
Они вышли в коридор, и Джефф проводил Аллегру в свою комнату. В его комнате стояла односпальная кровать с красивым резным изголовьем, явно старинной работы. Покрывало на кровати и занавески на окнах были из одинаковой темнозеленой ткани. На тумбочке возле кровати и на письменном столе стояло несколько фотографий отца Джеффа, на стенах висели морские пейзажи, которые тот когда-то коллекционировал. Комната была типично мужская и чем-то напомнила Аллегре дом, в котором Джефф жил в Малибу, – вероятно, потому, что здесь так же был слышен шум океана и чувствовался дух Новой Англии. Однако эта комната была куда более строгой, аскетичной, чем дом в Малибу. А еще, несмотря на красивые драпировки и антикварную мебель, от комнаты веяло каким-то холодом, как от фотографий миссис Гамильтон, которые Аллегра видела в нью-йоркской квартире.
Сложив багаж в своей комнате, Джефф закрыл дверь и вернулся в комнату для гостей. Осторожно, стараясь не шуметь, притворил дверь и приложил палец к губам. Аллегра догадалась, что он не хочет, чтобы мать услышала его голос в этой части дома. Они ходили по комнате исключительно на цыпочках и разговаривали только шепотом. Аллегра выглянула в окно. Берег океана в лунном свете выглядел так заманчиво, что ей захотелось выйти на пляж, но она понимала, что пока это невозможно.
– Раньше я любил купаться здесь по ночам, – едва слышно прошептал Джефф. – Может, завтра и мы искупаемся. – Сегодня оба слишком устали, к тому же ему не хотелось, чтобы их услышала мать.
Джефф сел вместе с Аллегрой на кровать, они поцеловались, потом Аллегра пошла в ванную, почистила зубы и переоделась в ночную рубашку. Специально на случай, если ее увидит мать Джеффа, она привезла с собой очень скромную ночную рубашку – длинную, почти до пят, украшенную оборочками. Она вообще не очень хорошо представляла, какую взять одежду, и в результате положила белые брюки и яркую шелковую рубашку для субботы, черное льняное платье для субботнего вечера и еще одно – белое – на случай, если с черным что-то случится, а также купальник, шорты, пару футболок и брючный костюм из марлевки, который собиралась надеть в дорогу. В этом костюме она немного походила на выпускницу частного колледжа с восточного побережья. Не зная, что представляет собой мать Джеффа, Аллегра постаралась выбрать нейтральную одежду, как самый безопасный вариант. Другие матери порой казались Аллегре похожими на ее собственную, но только не миссис Гамильтон. Фотографии, которые Аллегра видела, говорили о многом. Она не собиралась признаваться в этом Джеффу, но заранее побаивалась его матери.
Джефф лег в кровать рядом с Аллегрой. Простыни были слегка влажноваты, как всегда бывает на берегу моря. Аллегра не могла не отметить, что они сделаны из тончайшего полотна и по краям вышиты крошечные белые цветочки. Джефф боялся, что они поднимут слишком много шума, если займутся любовью в спящем доме, поэтому удовольствовался тем, что просто лег рядом и обнял Аллегру. Так они и лежали, обнимая друг друга, пока не заснули. В окно дул легкий ветерок, доносивший солоноватый запах океана. Они спали крепко, как дети, одна беда – не смогли проснуться до утра. Засыпая, Джефф мысленно приказал себе встать с рассветом, но, по-видимому, его внутренние часы были настроены на калифорнийское время, потому что он очнулся в половине десятого. Аллегра все еще спала, тихонько посапывая во сне. К сожалению, у Джеффа почти не было шансов вернуться в свою комнату незамеченным, не рискуя при этом столкнуться в коридоре с матерью. Однако он решил попытаться. Чувствуя себя нашкодившим подростком, выглянул в коридор, убедился, что путь свободен, пулей выскочил из комнаты, промчался по коридору и влетел в свою дверь. Однако, выполняя этот маневр, Джефф произвел столько шума, что весь дом понял, что происходит. Буквально через несколько секунд после того, как он влетел в дверь, на пороге появилась мать. Джефф только что набросил на себя халат и взялся за молнию на дорожной сумке.
– Хорошо поспал, дорогой?
Вздрогнув от неожиданности, Джефф повернулся к двери. На матери было голубое платье в цветочек и широкополая соломенная шляпа. Для женщины ее лет она выглядела прекрасно. Когда-то, правда недолго, она была красивой, но в ее глазах не было теплоты и сейчас, при взгляде на сына. Миссис Гамильтон всегда держалась на расстоянии даже от близких родственников.
– Здравствуй, мама. – Джефф подошел и обнял ее. Свою теплоту и душевность, обаяние Джефф унаследовал от отца: он вообще больше походил на отца, чем на мать, она была типичная янки. – Извини, что мы вчера приехали так поздно, но раньше никак не получалось, тем более что вчера утром нам обоим пришлось выйти на работу.
– Ничего страшного, я не слышала, как вы приехали. – Мать улыбнулась и посмотрела на кровать. Джефф только сейчас спохватился, что забыл откинуть покрывало и придать кровати такой вид, будто на ней спали. Конечно, мать это заметила. – Спасибо, что убрал постель. Очень удобно иметь в доме такого гостя.
Джефф понял, что мать его раскусила.
– Где твоя невеста?
Джефф чуть было не ляпнул, что минуту назад, когда он от нее уходил, она еще спала, но на этот раз спохватился вовремя. Он вдруг понял, что вернуться домой в некотором отношении не так уж приятно. Он давно не жил в доме матери и успел забыть, какой она порой бывает суровой и прямолинейной. Раньше, когда он был моложе, это меньше бросалось ему в глаза.
– Не знаю, я с ней еще не виделся, – чинно ответил он. – Если хочешь, пойду ее разбужу. – Джефф знал, что мать не одобряет гостей, которые валяются все утро в постели, а было уже десять.
Под пристальным взглядом матери Джефф подошел к двери комнаты для гостей и постучал. Аллегра выглянула в коридор в халате поверх ночной рубашки. В этом домашнем наряде, босая, но уже причесанная, она была очень хороша и казалась совсем юной. Увидев Джеффа, она улыбнулась и тут же подошла к его матери, чтобы пожать ей руку.
– Здравствуйте, миссис Гамильтон. Я Аллегра Стейнберг.
Мать Джеффа довольно долго молчала. Наконец кивнула.
Она не скрывала, что внимательно разглядывает гостью, и под ее взглядом Аллегра почувствовала себя крайне неуютно, однако постаралась не терять присутствия духа и продолжала улыбаться.
– Очень мило, что на этот раз вы смогли приехать, – холодно сказала миссис Гамильтон. Она не обняла будущую невестку, не поцеловала ее в щеку, не пожелала счастья со своим сыном и даже не упомянула о предстоящей свадьбе.
– Мы с Джеффом очень сожалели в прошлый раз,
что пришлось отменить поездку, – сказала Аллегра, подражая холодно-вежливому тону миссис Гамильтон. Если нужно, она тоже может играть в эту игру. – Но к несчастью, ничего не могли изменить.
– Джефф мне так и сказал. Сегодня прекрасная погода, не правда ли? – Миссис Гамильтон посмотрела мимо Аллегры в окно. Было ясно, солнечно и даже в этот утренний час очень тепло. – Вы не хотите поиграть в теннис в ютубе, пока не стало слишком жарко?
Джефф не проявил энтузиазма.
– Мама, в теннис мы можем играть и в Калифорнии. Мы приехали к тебе в гости. Может, у тебя есть к нам какие-то поручения на сегодняшнее угро?
– Нет, благодарю, ничего не нужно, – чопорно ответила миссис Гамильтон. – Ленч будет подан в полдень. Не представляю, как можно завтракать в такой поздний час, мисс… э-э… Аллегра, – интонации и паузы миссис Гамильтон были красноречивее всяких слов, – но когда оденетесь, можете попить чаю или кофе в кухне. – Иными словами, «не вздумайте шляться по моему дому в ночной рубашке и халате», поняла Аллегра. Все, что хотела сказать миссис Гамильтон, было ясно и без слов. «Не валяйтесь в постели все утро», «не спите с моим сыном под моей крышей», «не фамильярничайте», «не подходите ко мне слишком близко».
Через полчаса, когда Аллегра и Джефф оделись и вместе спускались вниз, Джефф попытался сгладить неловкость:
– Моя мама поначалу бывает несколько холодновата с незнакомыми людьми. То ли это от застенчивости, то ли от природной сдержанности, ей нужно время, чтобы привыкнуть к новому человеку.
– Я понимаю. – Аллегра с любовью улыбнулась ему. Она была в розовых шортах, футболке в тон и кроссовках. – Ты ее единственный ребенок, ей, наверное, тяжело сознавать, что ты женишься, думаю, ей кажется, что она тебя «теряет».
Джефф рассмеялся:
– А я думаю, что она скорее испытывает облегчение. Уж как она меня пилила, чтобы я заводил семью! Слава Богу, несколько лет назад наконец перестала – наверное, махнула на меня рукой.
Аллегре хотелось спросить, не тогда ли она перестала смеяться и улыбаться. По виду матери Джеффа можно было подумать, что улыбка не появлялась на ее лице со времен испанской инквизиции.
В кухне они застали миссис Гамильтон, отдающую распоряжения кухарке. Старая ирландка Лиззи проработала в доме больше сорока лет и любила повторять всем и каждому, что исполняет все в точности так, как желает хозяйка. Особенно строго выполнялись указания, касающиеся меню.
Когда Аллегра и Джефф вошли, женщины обсуждали меню ленча. Миссис Гамильтон велела приготовить салат из креветок, заливное из помидоров, горячие булочки и «плавающее суфле» на десерт. Даже от самих названий блюд веяло духом восточного побережья.
– Мы будем есть на веранде, – сообщила миссис Гамильтон светским тоном.
– Мама, не хлопочи ты так рада нас, – заметил Джефф – в этом нет необходимости, мы же не гости, а члены семьи.
В ответ мать бросила на него ледяной недоумевающий взгляд.
Подкрепившись кофе с пончиками. Аллегра и Джефф отправились прогуляться по усадьбе, а затем вышли на пляж. Аллегра пыталась избавиться от тягостного внутреннего напряжения. Казалось, от миссис Гамильтон веяло холодом, а Джефф ничего не замечал, ледяная суровость матери, по-видимому, казалась ему вполне нормальной. Может, он вырос в такой атмосфере, привык и за годы перестал ее ощущать? Но Аллегра не могла себе представить, что значит испытывать любовь и нежность к матери, похожей на айсберг.
Когда они вернулись в дом, миссис Гамильтон уже ждала их на веранде. На столе стояли два кувшина – в одном был лимонад, в другом – чай со льдом. О вине и речи не заходило. Не то чтобы Аллегра испытывала потребность в спиртном, но все же ей это показалось несколько странным. Она села в одно из старых плетеных кресел и стала расспрашивать о доме/сколько ему лет, давно ли он принадлежит их семье. Оказалось, что дом принадлежал двоюродной бабушке Джеффа по линии отца и перешел к ним по наследству после ее смерти тридцать девять лет назад, еще до рождения Джеффа. Как объяснила миссис Гамильтон, Джефф приезжал сюда с самого рождения, вернее, в детстве его привозили, а повзрослев, он стал ездить сам, и когда-нибудь этот дом будет принадлежать ему. Тут ее лицо вдруг ожесточилось, и она вынесла вердикт:
– Думаю, он его продаст.
– Почему это ты так думаешь? – изумился Джефф. Его немного задело, что мать считает его настолько бесчувственным.
– Что-то я не представляю, как ты сможешь и дальше жить на востоке, или я не права? – все так же холодно спросила мать. – Ты же собрался жениться на калифорнийке. – Последние слова прозвучали как обвиненне, какие уж тут добрые пожелания по случаю свадьбы!
– Я еще не задумывался, где мы будем жить, – дипломатично ответил Джефф, не желая ранить чувства матери. Впрочем, Аллегре такая предосторожность показалась совершенно напрасной: миссис Гамильтон, казалось, была прочно закована в пуленепробиваемую броню. Мать Джеффа совершенно не походила на ее собственных родителей, более того, она не походила вообще ни на кого из знакомых Аллегры. – Я должен закончить работу над фильмом до сентября, до нашей свадьбы, а потом планирую приступить к новому фильму. Кто знает, сколько это продлится. – Он робко улыбнулся.
Аллегра не верила своим глазам. Что он такое говорит? У нее адвокатская практика в Калифорнии. Более того, она работает в такой области юриспруденции, которой можно заниматься только в Голливуде, и Джефф это прекрасно знает. Впрочем, что бы он ни говорил, на его мать это, похоже, все равно не произвело впечатления, а через несколько минут их позвали к столу, и разговор прервался. Ленч проходил в натянутой обстановке. Лиззи прислуживала за столом, а Аллегра и Джефф безуспешно пытались поддержать светскую беседу.
После ленча Аллегра и Джефф снова вышли прогуляться по пляжу. Когда они остались одни, Аллегра спросила Джеффа, что значат его слова за ленчем.
– Ты же знаешь, что при моей работе я не могу себе позволить переезжать с места на место. Я адвокат в очень специфической области.
Джефф и сам понимал, что его слова сильно встревожили Аллегру, но так он пытался ублажить мать.
– Я сказал это, только чтобы успокоить маму. Она не должна считать, что единственный сын покидает ее навсегда. Но независимо от этого ты при желании вполне могла бы работать в Ныо-Йорке. Не забывай, в Нью-Йорке есть Бродвей, музыканты, телевидение.
– Ну да, телевизионная служба новостей. Джефф, спустись на землю, то, чем я занимаюсь, существует только в Лос-Анджелесе! Я адвокат в шоу-бизнесе.
– Но при желании ты ведь можешь и расширить горизонты.
– Боюсь, это будет не расширение, а сужение, я лишусь больше половины клиентов.
– А заодно и полуночных звонков. В Нью-Йорке так себя вести не принято, там люди деловые.
Аллегра не узнавала Джеффа: что с ним происходит, почему он стал не похож на самого себя, как только попал в Саутгемптон?
– Может, я поняла тебя неправильно, но хочу, чтобы ты знал: я люблю свою работу и не намерена ее бросать и переезжать в Нью-Йорк. Мы с тобой никогда такого не планировали, не понимаю, почему ты вдруг об этом заговорил?
Они надолго замолчали. Потом Джефф посмотрел Аллегре в глаза и осторожно заметил:
– Я знаю, ты любишь свою работу и неплохо в ней преуспела. Но я вырос на востоке, и мне было бы приятно сознавать, что когда-нибудь, если нам этого захочется, мы можем сюда вернуться.
– Ты этого хочешь? – Джефф раньше никогда напрямую не говорил ей, что хочет вернуться в Нью-Йорк. – А мне казалось, что ты пытаешься привыкнуть к Лос-Анджелесу. Я думала, ты понимаешь, что если мы поженимся, то будем жить именно там. Значит, тебя такой вариант больше не устраивает? Подумай как следует, потому что если это так, нам лучше обсудить все это сейчас, пока один из нас не совершил большую ошибку.
Аллегра была близка к отчаянию. Что и говорить, веселый получился уик-энд.
– Я знаю, что Лос-Анджелес стал для тебя родным городом, – медленно произнес Джефф.
Аллегра взорвалась:
– Черт побери, хватит успокаивать меня, как несмышленого ребенка! Я не маленькая! Я все поняла. Но учти, я не собираюсь переезжать в Нью-Йорк, и если для тебя это новость, то, возможно, нам стоит задуматься, какой будет следующий шаг. Может, нам не стоит вступать в брак? Поживем какое-то время вместе просто так, пока ты не разберешься для себя, нравится ли тебе Калифорния.
– Калифорния мне очень нравится, – натянуто произнес Джефф. Он чувствовал себя неуютно, понимая, что перегнул палку. Но этот уик-энд оказался тяжким испытанием не только для Аллегры, но и для него. У его матери трудный характер, и иногда она бывает очень негостеприимной. – Послушай, должен же у нас быть выбор. Я не хочу, чтобы мама думала, что как только она, не приведи Господи, умрет, я тут же побегу продавать дом. Этот дом очень много для нее значит, и кто знает, может, наши дети когда-нибудь будут приезжать сюда на лето. А что, пожалуй, мне нравится эта мысль!
Он посмотрел на Аллегру с виноватым видом, и она смягчилась, хотя всего минуту назад была готова к бою.
– Мне тоже нравится. Я просто испугалась, что как только мы поженимся, сразу переедем на восток.
– Ну нет, не сразу, давай подождем месяц-другой, к примеру, до ноября, – пошутил Джефф. – Извини, малышка, я и не думал тебя пугать, это вышло не нарочно. Я знаю, ты очень много работаешь и многого добилась в своей области, скоро ты станешь старшим партнером, а может, откроешь свою собственную фирму. Видишь ли, мы, коренные жители востока, тяжелы на подъем. Я никогда не думал, что уезжаю на запад навсегда, я просто ехал поработать над сценарием – над одним или двумя… а потом, если получится, написать там книгу. Может, в один прекрасный день я с удивлением обнаружу, что прожил в Лос-Анджелесе двадцать лет, но это должно происходить как-то постепенно, я не могу за пять минут сбросить с себя старую кожу и обрасти новой.
– Ты ее никогда не сбросишь. – Аллегра поцеловала Джеффа, и они повернули к дому, шагая через песчаные дюны. Аллегре действительно понравилась мысль, что когда-нибудь в этом старом доме будут жить ее дети, особенно если здесь не будет матери Джеффа. – Ты по-прежнему выглядишь как выпускник частного колледжа.
– А как я, по-твоему, должен выглядеть?
– Именно так, как сейчас. – Аллегра снова поцеловала его и тут увидела, что его мать неодобрительно наблюдает за ними с веранды. Похоже, она всегда пребывает в одном настроении, и далеко не благодушном. В присутствии миссис Гамильтон они оба начинали чувствовать себя скованно, Джефф – потому что считал своим долгом быть за старшего, а Аллегра – потому что старалась заслужить одобрение его матери.
Аллегра и Джефф поднялись на веранду и налили себе по стакану лимонада.
– Будьте осторожны с солнцем, с вашей светлой кожей легко обгореть, – предостерегла миссис Гамильтон.
– Спасибо за заботу, – вежливо ответила Аллегра. – Я намазалась защитным кремом.
Аллегра села в кресло-качалку и стала потягивать холодный лимонад. Миссис Гамильтон наблюдала за невестой сына.
– Я слышала, вся ваша семья имеет отношение к шоу– бизнесу, – наконец сказала она таким тоном, как будто это казалось ей невероятным.
– Почти вся – кроме брата. – Аллегра любезно улыбнулась будущей свекрови. – Он учится на медицинском факультете в Стэнфорде.
Аллегра впервые за все время увидела на губах миссис Гамильтон искреннюю улыбку.
– Мой отец был врачом. По правде говоря, почти все мои родственники были врачами, кроме матери, конечно. Они были хирургами.
– А Скотт собирается стать ортопедом. Но все остальные, похоже, навсегда повязаны с шоу-бизнесом, как вы выразились. Моя мать – сценарист, режиссер и постановщик в одном лице, она очень талантлива. Отец – кинопродюсер. А я – адвокат, представляю интересы актеров, музыкантов и других творческих личностей.
– Чем конкретно вы занимаетесь? – Мать Джеффа уставилась на Аллегру с таким видом, будто та была инопланетянкой и только внешне походила на человека.
– Конкретно я пожимаю бесконечное множество рук и отвечаю на бесконечное множество телефонных звонков, в том числе и по ночам.
Казалось, слова Аллегры неприятно удивили миссис Гамильтон. Она продолжила допрос:
– Правда, что в шоу-бизнесе все страшно грубы?
– Только когда их арестовывают, – как ни в чем не бывало сказала Аллегра, наслаждаясь тем, что ее слова повергли собеседницу в замешательство. Но миссис Гамильтон сама напросилась, чтобы ее как следует встряхнули. За всю свою жизнь Аллегра еще не встречала такой негостеприимной, недружелюбной, лишенной всякой теплоты женщины. Ей стало жаль Джеффа. По-видимому, тот унаследовал только отцовские гены и ни одного материнского.
– И многие из ваших клиентов попадают за решетку?
Миссис Гамильтон в ужасе расширила глаза, Джефф искренне забавлялся их разговором, но Аллегре было не до смеха.
– Некоторые. Потому-то я им и нужна. Я вызволяю их из тюрьмы, составляю за них завещания, пишу для них контракты, перестраиваю их жизни, помогаю им решать все их проблемы. Это очень интересное занятие, и мне оно нравится.
– Мама, большинство клиентов Аллегры – прославленные звезды, ты бы удивилась, если бы узнала, с какими знаменитостями она запросто общается. – Однако он не стал уточнять имена.
– Я не сомневаюсь, что у вас очень интересная работа. Кажется, у вас есть сестра?
Аллегра кивнула, думая о бедняжке Сэм с ее огромным животом.
– Да, ей семнадцать лет, она еще учится в школе. – «И иногда снимается для журналов; кстати, она беременна». Аллегра чуть громко не расхохоталась, представив лицо миссис Гамильтон, если бы она произнесла это вслух. – Осенью она поступает в ЛАКУ на специальность «драма».
– Похоже, у вас очень интересная семья. – После короткого молчания, когда слышалось только негромкое поскрипывание кресла-качалки, миссис Гамильтон задала вопрос, который сразил Аллегру наповал. Она никак не ожидала от матери Джеффа такой бесцеремонности. – Скажите, Аллегра, вы еврейка?
Джефф чуть не свалился со стула. В ожидании ответа он посмотрел на Аллегру.
– По правде говоря, нет, – бесстрастно ответила та. – Я принадлежу к епископальной церкви, но мой отец – еврей, и я довольно много знаю об иудаизме. Вы хотите что-нибудь узнать? – спросила она с подчеркнутой вежливостью, но миссис Гамильтон не клюнула на наживку. Она была достаточно стара и проницательна, и ее ничуть не волновало, понравится ли она своей будущей невестке. Джефф слушал мать с ужасом.
– Я так и думала, – безапелляционно продолжала миссис Гамильтон. – Вы не похожи на еврейку.
– Вы тоже, – спокойно заметила Аллегра. – А вы еврейка?
Джефф чуть не подавился лимонадом. Он закашлялся и
поспешно отвернулся, пряча от матери смеющиеся глаза.
Никто никогда не задавал миссис Гамильтон такого вопроса.
– Конечно, нет! С фамилией Гамильтон? Вы что, с ума сошли?
– Не думаю, – как ни в чем не бывало ответила Аллегра. – А что? – Аллегра говорила так спокойно, словно они беседовали о погоде. Миссис Гамильтон еще не поняла, в чем дело, но Джеффу стало стыдно.
– Значит, насколько я понимаю, ваша мать не еврейка, – продолжала миссис Гамильтон, довольная уже тем, что на ее будущих внуках не будет этого клейма. Но раз отец Аллегры еврей, то она все равно наполовину еврейка.
Тут Джефф не выдержал и вмешался в разговор. Он решил, что пора избавить мать от страданий, а себя и Аллегру – от необходимости ее выслушивать.
– Ее мать не еврейка, и отец тоже. – У него возникло неприятное ощущение, будто он предает Аллегру, но в своих собственных интересах он был вынужден продолжать: – Родного отца Аллегры зовут Чарлз Стэнтон, он врач, живет в Бостоне.
Миссис Гамильтон снова посмотрела на Аллегру с неодобрением:
– Ради всего святого, почему вы не носите его фамилию?
– Потому что я его ненавижу и мы с ним не виделись уже много лет. – Четыре года общения с психоаналитиком не прошли для Аллегры впустую, это был самый отвратительный разговор, в котором ей когда-либо приходилось принимать участие, и она чуть было не сказала об этом открыто. – Честно говоря, после того, что я видела в своей семье, я бы не стала возражать, если бы мои дети воспитывались как иудеи. Мои брат и сестра – евреи, и я не вижу в этом ничего плохого. Я могу всем пожелать такого детства, какое было у них.
Джефф начал всерьез опасаться, что ему придется приводить мать в чувство. Он бросил на Аллегру предостерегающий взгляд, однако та не вняла предостережению. Чтобы успокоить мать, он выдал тайну Аллегры и сам это сознавал. Но его глаза безмолвно говорили: «Виноват, каюсь, но ты же знаешь, что я ничего такого не имел в виду».
– Полагаю, вы пошутили, – холодно заключила миссис Гамильтон.
После этого она заговорила о другом, и ни Аллегра, ни Джефф не стали возражать. Через некоторое время они пошли наверх переодеваться к обеду. Каждый отправился в свою комнату, но Джефф переоделся и, как только у него появилась возможность проскользнуть незамеченным, примчался к Аллегре в комнату для гостей.
– Прежде чем ты запустишь мне в голову чем-нибудь тяжелым, я хочу извиниться. Я знаю, тебе кажется, что я тебя предал, но я пытался заставить ее замолчать. Я все время забываю, что она в некоторых вопросах очень ограниченна. Представь себе, она состоит членом клуба, куда евреи не допускаются уже двести лет. Для нее это важно.
– Для фашистов это тоже было важно.
– Аллегра, тут совсем другое дело. Это не расизм, а глупые предрассудки. Мама видит в том, чтобы презирать всех, кто от тебя отличается, некий аристократизм. Она рассуждает так не со зла, а от ограниченности. Ты же знаешь, я не разделяю ее взгляды, мне все равно, вырастишь ты наших детей иудеями, или буддистами, или еще кем. Я тебя люблю, какую бы фамилию ты ни носила, кстати, ты все равно скоро станешь миссис Гамильтон, так из-за чего волноваться?
Джеффу было ужасно неловко за мать, и Аллегре стало его жаль, поэтому она злилась далеко не так сильно, как ей следовало бы – за Саймона. Как все это мелочно и жалко!
– Джефф, и ты все это выносил? С твоей матерью так тяжело общаться, в ней нет ни теплоты, ни душевности…
– Когда-то она была другой, – Джефф попытался вступиться за мать, – во всяком случае, не такой холодной. Но после смерти отца она очень горевала и со временем совсем замкнулась в себе.
Однако Аллегра никак не могла представить мать Джеффа более открытой и дружелюбной.
– А тебе не было рядом с ней одиноко? – На месте Джеффа она, наверное, не выдержала бы.
– Иногда бывало, но человек ко всему привыкает. У нее все родственники такие, только сейчас никого из них уже нет в живых.
– Интересно, чем они занимались, когда собирались вместе? Складывали ледяные кубики?
– Это ты напрасно, не такая уж она плохая.
Джефф застегнул молнию на спине черного льняного платья Аллегры. В дверь постучали. Джефф догадался, что это мать. Ему не полагалось находиться в комнате Аллегры, и он поспешно ретировался в ванную, по дороге делая Аллегре знаки, чтобы та его не выдавала. Как только Джефф спрятался, Аллегра открыла дверь. Миссис Гамильтон пришла сообщить, что стол накрыт к обеду. Она даже похвалила платье Аллегры – по-видимому, таким образом пытаясь искупить вину за свои недавние высказывания. В действительности же мать Джеффа стала относиться к ней куда лучше, когда узнала, что ее настоящая фамилия не Стейнберг, а Стэнтон.
Аллегра последовала за хозяйкой дома в столовую. Чуть позже, выждав положенное время, появился Джефф. Как ни странно, обед даже прошел в более или менее спокойной обстановке: за столом беседовали о живописи, об опере, о поездках миссис Гамильтон в Европу. Это был, пожалуй, самый скучный обед в жизни Аллегры. К счастью, встав из-за стола, миссис Гамильтон почти сразу ушла к себе, чтобы лечь спать.
Когда совсем стемнело, Джефф с Аллегрой вышли на берег океана. Они долго купались, потом легли на песок обнявшись.
– Тебе было скучно, правда? – спросил Джефф.
Аллегра перевернулась на спину и вздохнула, глядя на звезды. Интересно, какой ответ он хочет услышать, правдивый или вежливый? Она помолчала.
– Все получилось не так, как я представляла, – сказала она наконец, стараясь быть дипломатичной.
– И совсем не похоже на знакомство с твоей семьей, – согласился Джефф. Он немного чувствовал себя виноватым, что привез Аллегру сюда, но должна же она была когда-то познакомиться с его матерью. – В твоей семье все такие дружелюбные, ласковые, общительные, все смеются, рассказывают всякие забавные истории, с ними я почувствовал себя легко с первой же минуты.
Джеффу стало стыдно за мать. Как отвратительно она вела себя с Аллегрой! Но сама Аллегра, глядя на расстроенного и пристыженного Джеффа, вдруг поняла, что ее обида прошла.
– Твоя мать во многом напоминает моего родного отца. Не хочу сказать, что она такая же злобная, но в ней есть то же восточное высокомерие, упрямство, черствость. Отец почти всегда был мной недоволен, за всю жизнь он меня ни разу ни за что не похвалил. Помню, в детстве я страшно из-за этого переживала, но сейчас мне все равно. По-моему, твоя мать такая же. Если бы я хотела заслужить ее одобрение, мне пришлось бы из кожи вон лезть, на животе ползать, но я бы его так и не получила. Суметь сдержаться, ни в коем случае не похвалить, не дать слабину – вот что для таких людей главное. Это особое искусство, и твоя мать достигла в нем вершин. Как и мой отец.
– Да, бывало, мне тоже доставалось, но не так, как тебе сегодня. Такой я ее еще не видел, – признался Джефф, все так же испытывая неловкость из-за поведения матери.
– Еще бы, ведь я представляю большую угрозу, – напомнила Аллегра. – Сначала я похитила тебя из Нью-Йорка, а потом украла сына у матери. Кроме тебя, у нее никого нет. – Аллегра могла объяснить и в какой-то степени понять поведение миссис Гамильтон, но легче от этого не становилось. – Может, позже она оттает, – сказала она лишь для того, чтобы подбодрить Джеффа.
Этой ночью они снова спали в розовой комнате для гостей, но на этот раз Джефф поставил будильник на половину восьмого и вовремя вернулся в свою комнату. Там он принял душ, оделся и уложил вещи. Затем вернулся и разбудил Аллегру. Хорошего понемножку. Они сделали то, ради чего приезжали, и теперь могут возвращаться обратно. Джефф заранее заказал билеты на ранний рейс. Когда Аллегра в брючном костюме из марлевки спустилась к завтраку, Джефф объявил матери, что они уезжают.
– Самолет вылетает в час, – сказал он, – а это значит, что в десять мы с Аллегрой должны выехать из Саутгемптона.
Он объяснил, что утром разговаривал по телефону с режиссером. На съемках возникли какие-то затруднения, поэтому ему нужно вернуться в Лос-Анджелес пораньше.
Аллегра расстроилась за Джеффа.
– Что случилось? – В эту ночь она спала сном младенца, и проснулась отдохнувшая, полная сил и готовая выдержать еще одну порцию оскорблений со стороны его матери. Однако как только миссис Гамильтон вышла из комнаты, Джефф шепотом объяснил Аллегре, что с фильмом все в порядке, а уезжают они потому, что выполнили свой долг и провели в Саутгемптоне достаточно времени. Даже он не мог выдержать здесь дольше.
