Текст книги "На пути в Халеб"

Автор книги: Дан Цалка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Вечером к нему в палатку заглянул Яари. Он сказал, что в Беэр-Шеве его ждет знакомая, и попросил у Циммера машину. Первый вечер на базе действовал на Циммера угнетающе. Он услышал звук мотора направляющегося в Беэр-Шеву грузовика с солдатами, который предполагал заехать в соседний киббуц, чтоб солдаты помылись. Он забрался в кузов и сел рядом с Эли. Поначалу все пели, потом смолкли и начались разговоры. Эли, невысокий парнишка, рассказывал о своих похождениях, словно багдадский коробейник. Громко, стараясь перекричать шум ветра, говорил он о том, как они с братом бежали от разбойников, которые свалились им на голову, что твой камнепад, и как сумели добраться – вместе с мулом и груженной тканями арбой – до ближайшей чайханы.

– Так уж и разбойники? – спросил кто-то со смехом.

Циммер узнал его, это был Каспи, водитель бронетранспортера, – рыжие волосы растрепаны, улыбка на тонких губах. Эли старался убедить именно его, он полагал, что если Каспи ему поверит, то уж остальные и подавно.

– Да, именно разбойники, – ответил Эли.

– Вы добрались до города?

– От чайханы мы направились к центру города и оставили арбу в гостинице. У брата карманы были полны денег. Мы пошли в баню и к цирюльнику, долго сидели у него, а потом отправились прогуляться. Идем по аллее и видим, как из-за деревьев появляется женщина, вся в черном, лица не разглядеть. Мы повернули обратно и пошли следом. Она тоже повернула, а когда поравнялась с нами, распахнула свои черные одежды и оказалась совершенно голая, одни жемчужные бусы на шее.

– Совсем голая? – переспросил Каспи.

– Совсем, – подтвердил Эли, – только жемчуг.

– Что ж вы сделали?

– Пошли за ней. Мой брат вошел с ней в дом, а мне велел обождать во дворе.

– И ты ждал?

– А что я мог поделать? – печально сказал Эли. – Потом мы пошли поесть.

– Как она выглядела?

– Обыкновенно. Большая грудь и волосы на животе.

– Верно, – заметил Каспи. – Ну а жемчуг?

– Клянусь, – сказал Эли.

– А брови сходились вот тут?

– Да.

– А люди, спустившиеся с гор, были разбойниками? – снова спросил кто-то.

– Клянусь чем хочешь, это были разбойники.

Впереди показались ближние огни киббуца. У всех лица были в пыли. Грузовик проехал мимо дезинфекционного бассейна и остановился возле душевой с запотевшими окнами. Внутри сразу стало чересчур людно. Ботинки и гимнастерки отсырели и забрызгались. Намыленные, солдаты ждали возможности протиснуться под горячие струи. Пол покрылся толстым слоем песка.

– По дороге в Беэр-Шеву снова пропылимся, – сказал Эли.

– Там, куда мы идем, грязь не имеет значения, – пошутил кто-то. Эли смущенно посмотрел на Циммера, который отвел взгляд. Те, кто скинул ботинки не расшнуровывая, теперь возились с мокрыми шнурками.

В Беэр-Шеве Циммер посмотрел кино и перекусил. Через два часа офицер связи подкинул его в лагерь. Туда успела прибыть еще одна колонна танков. В палатке, служившей столовой, какие-то солдаты писали письма, читали. В палатках, где разместилась разведка, горели свечи, не смотря на пожарное запрещение. Циммер лег и заснул. Он проснулся от холода, надел чистые носки и снова заснул. Ему казалось, что он спал всего с четверть часа, когда почувствовал, как кто-то пытается его разбудить. Он приподнялся и взглянул на часы: три. Рядом стоял Яари.

– Извини, Циммер, – сказал он и присел на пустой ящик из-под снарядов. – Но дело и вправду важное. Пойду принесу тебе кофе от караульных.

Циммер натянул штормовку. Яари вернулся с чайником и теперь озирался в поисках чашки.

– На наш грузовик было совершено нападение, рядом с шоссе. Я вызвал полицию.

Циммер узнал шоссе на Беэр-Шеву по белому цвету скалы и мотков колючей проволоки у ее подножья. Рядом с высоким грузовиком стояла полицейская машина, чуть поодаль курили солдаты. Какой-то полицейский пытался рукой преградить Циммеру путь.

– Отойди, – сказал Циммер и оттолкнул его в темноту.

В придорожной канаве лежал труп водителя грузовика с закинутыми кверху ногами. Ни на лице, ни на теле крови не было, только голова словно съехала с искривленной шеи и зарылась в пыль.

– Я нашел его тут и вернулся, чтоб вызвать полицию, – сказал Яари.

Они повернули в лагерь. Циммер был встревожен, он чувствовал, что простыл. Солдаты, болтавшиеся на территории лагеря без оружия, получили взыскание. Циммер старался не думать о происшедшем. Все его мысли были заняты предстоящими учениями. Два дня спустя появился представитель внутренней разведки, Лави, однополчанин Циммера в войне 1948-го.

У Лави были чересчур длинные руки и ноги. Сидя он выглядел небольшим и походил на подростка, а стоя был выше Циммера.

– Ты хорошо знаешь людей ямун? – спросил он.

– Это старая история, – ответил Циммер.

– Ты работал с ними на раскопках, в трудное время собирал для них пожертвования? – сказал Лави.

– Все верно.

– Выходит, ты их знаешь.

– Немного, – ответил Циммер. – Я считаю, что все, что произошло тут в последнее время, не имеет к ним никакого отношения.

– Не можешь в это поверить?

– Эль-Али им бы этого не позволил.

– Эль-Али умер пять лет назад, – ответил Лави. – Кроме того, он был известный разбойник или, если угодно, герой – его разыскивала полиция. Мне важно, что ты обо всем этом думаешь?

– Не знаю, что и сказать. Эти убийства абсолютно бессмысленны. Ямун – маленькое племя, и все его ненавидят.

– Я говорил с Юнисом, сыном покойного Эль-Али. Он сказал, что люди аджарие нарочно убили своих верблюдов, чтобы подозрение пало на ямун. Это аджарие напали на солдат и стреляли в туристов. Ты не хуже меня понимаешь, что все это чушь. Джафар никогда не выступал против нас, а сейчас найдется тысяча причин, связывающих его с нами.

– Аджарие всегда ненавидели ямун.

– Не будь ребенком, – сказал Лави.

– Тебе потребуется немало доказательств, чтобы меня убедить.

Лави начал терять терпение.

– О доказательствах речи не идет. Я не являюсь представителем суда для быстрого военного разбирательства при начальнике гарнизона в Беэр-Шеве. – Подчеркнув слово «быстрого», он улыбнулся.

– Мне нужны доказательства, – повторил Циммер.

– Ты можешь получить любое доказательство, какое захочешь, у меня в канцелярии. Единственное, что нам требуется, это имена двух людей и чтобы ямун исчезли из этих мест, пока не произошло большего несчастья. У нас есть для них место в стороне от чужих кочевий, вдалеке от всяких неприятностей. Пусть уйдут туда или еще куда-нибудь. В Газу, в Синай, в Иорданию или ко всем чертям. Тебе они доверяют, потому-то я и обращаюсь к тебе за помощью.

– Начали выдворять из страны бедуинов? – Голос Циммера прозвучал насмешливо.

– Ты не веришь в их виновность?

– Нет, – ответил Циммер.

– Ты им симпатизируешь?

– По мне, они лучше евреев-мещан.

– Вот и отлично, – сказал Лави с легкой улыбкой. – Если ты желаешь им добра, приходи ко мне в среду около полудня. Прочти кое-что, так, несколько страниц. Я ожидаю, что Юнис тоже придет, поговори с ним, выслушай, что он тебе скажет.

– Когда-то это было великое племя, и слава о нем гремела повсюду, – сказал Циммер и сейчас же пожалел, что сказал.

– Вот и приходи к одиннадцати и побеседуй со своим приятелем, – заключил Лави.

Тремя днями позже начались танковые учебные маневры. Прибыл Равив. Он уже знал об убийстве водителя и отправился с Циммером к шейху Джафару. Учения проходили недалеко от стоянки аджарие, и он хотел пообещать шейху защиту от возможных налетчиков. К вечеру они подъехали к большому шатру. На окрестных холмах паслись овцы и верблюды. По соседству с традиционными шатрами стояли просторные каменные дома, те, что пониже, крашены голубой известью, а также жестяные бараки и маленькие домишки; возле домов – большие пузатые машины. Приезд военных не вызвал удивления, лишь несколько ребятишек подошли к машине и окружили Циммера, который всегда и всюду притягивал к себе детей.

Шейха Джафара посещали мэры городов, послы и министры. В его доме Равива и Циммера приняли братья и сыновья хозяина, усадили гостей в золоченые кресла. На стенах красовались фотографии друзей шейха, которых он хотел отметить своим почтением. В углу стояли замысловатые часы: их круглый циферблат изображал времена года, фазы Луны и число месяца, два ангелочка из зеленого камня держали в руках серебряный земной шар, венчая серебряную крышку корпуса, а маятник имел форму Солнца. Стол был покрыт алым шелком, на комоде у окна стояли два радиоприемника и огромный граммофон. Комод из натурального дерева казался тяжелым, большим и громоздким.

Джафар выглядел спокойным и самоуверенным. Он вежливо приветствовал Равива и поблагодарил за сочувствие к его горю по поводу смерти водителя, который в течение десяти лет доставлял им продукты. Сотни лет люди племени аджарие вели образ жизни, который лишь отчасти можно назвать кочевым. Благодаря этому шейх смог приобрести машины, провел электричество, открыл школу и поликлинику. Ему были на руку и удаленность их кочевья, и забота государства. Он верил в процветание своего племени и в разумность властей.

– Нам нужна эта пустыня. А чье имя будет значиться на карте, бедуину все равно, – любил повторять Джафар своим гостям.

Шейх почувствовал отчужденную сдержанность Циммера и несколько раз обращался к нему подчеркнуто вежливо.

– Говорят, – начал Равив, – что в смерти водителя грузовика повинны люди ямун. Что вы думаете по этому поводу, шейх Джафар?

– Я не могу быть в этом уверен, – ответил шейх. – Между нами и ямун никогда не было особой любви. Это племя всегда отличалось жестокостью и не знало, что такое истинное гостеприимство. Ямун слишком эгоистичны. А став слабыми, они сделались даже хуже, чем были прежде. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы успокоить нашу молодежь, чья кровь закипела при виде мертвых верблюдов.

– Они решили, что виноваты ямун?

– Вы тоже так решили, командир Равив, – ответил шейх. – Если бы вы увидели, что ваш дом взломан, что некоторые вещи из него пропали, а те, что остались, разбиты или не тронуты, вы бы знали, кто из ваших ближайших соседей в том повинен.

– Могу я задать вам один вопрос?

Шейх внимательно посмотрел на Циммера.

– Зачем они это сделали?

– Бедуины много спят, – сказал шейх вежливо, – и слагают песни о порочности сна.

– Мой офицер не верит в их вину, – пояснил Равив.

– У них всегда были верные почитатели, – ответил шейх.

Он поблагодарил гостей за визит, сказал, что должен идти на молитву, и проводил их до машины.

– Старый лис, – заметил Равив, довольный оказанным приемом. Он окинул взглядом овец, лошадей и верблюдов, машины и крашеные дома. Кое-где горело электричество. – Можно подумать, он молится днями и ночами.

– Вся его семья очень набожна, – сказал Циммер.

– Возможно, возможно, – поспешно согласился Равив и покраснел. Его лицо болезненно исказилось, оттого что кто-то рядом выразил несогласие.

По дороге в лагерь Циммер думал о том, что надо бы позвонить Гроссу и вместе наведаться к ямун. По возвращении пробовал дозвониться, но не смог и отослал ему письмо. Несколько суток он целиком был занят ночными учениями. Мысль о ямун не покидала его. В среду, в 11 часов, он явился в канцелярию Лави и страница за страницей читал рапорт о племени ямун. На стенах лепились открытки: бывшие солдаты писали из своих странствий и путешествий. За окном виднелись белёные кирпичи корпусов, чисто выметенные дорожки и запыленные, бурые боковые тропинки. Под водопроводными кранами образовалась мокрая грязь. В полдвенадцатого у контрольно-пропускного пункта появился Юнис, ведя в поводу небольшую лошадку. Постоял немного в полном молчании, затем обратился к караульному. Вскоре он прошел внутрь и привязал лошадь к крану. Он держался очень прямо, гораздо прямее, чем восемь лет назад. Его запыленное лицо издали показалось Циммеру усталым и испуганным. Юнис немного помедлил возле лошади, затем направился к зданию канцелярии. Лошадь была серая, низкорослая и крепкая, способная выдержать тяжелую поклажу. Синяя линялая попона, стянутая узлом под брюхом, заменяла седло. Две девушки-солдатки принялись гладить лошадку, третья побежала на кухню за сахаром. Лошадь сперва отпрянула, испуганно мотнув головой, но ласковые голоса и протянутые руки успокоили животное. Она приблизила голову к рукам и принялась слизывать сахар.

Юнис скрылся в здании.

– Верхом, Юнис? – услышал он голос Лави.

– Я веду ее на продажу.

Лави сказал несколько фраз на красивом, изящном арабском языке. В арсенале Циммера было всего несколько сотен слов и выражений. Из-за двери к нему доносились неясные звуки их голосов. Наконец в дверь тихо постучали. Юнис обрадовался встрече с Циммером. Спросил, женился ли он на той девушке, с которой приходил к ним в сезон раскопок. Циммер ее не помнил. Юнис был весь покрыт пылью и выглядел усталым. На вопросы о людях племени ямун отвечал неохотно и неуверенно.

– Закуришь? – предложил Циммер.

– Мне бы хотелось помыться, – ответил Юнис, озираясь кругом.

Циммер вынул из раковины грязные чашки и тарелки. Юнис подошел к раковине, снял куртку и платок, засучил длинные рукава рубахи. Он умывался тщательно, не торопясь. Циммер вспомнил о его стыдливости и сел к нему спиной. Юнис вытирался, глядя в окно на оставленную во дворе лошадь.

– Хотят, чтобы мы ушли с нашего места, – сказал он.

– Да, я слышал, – отозвался Циммер.

– Это наша земля, она записана за нами, независимо от того, чья тут власть.

– Другая земля может быть не хуже этой, – заметил Циммер.

– Другая земля не для нас. Нас всего несколько семей. Нам никто не поверит. Не убивали мы верблюдов у аджарие, зато они как-то раз украли у нас овец.

– Аджарие не стали бы убивать своих собственных верблюдов, не стали бы убивать водителя, который возит им продукты, не стали бы стрелять в солдат.

– Никто не может быть уверен, что аджарие этого не сделали.

– Ошибаешься, – возразил Циммер.

– Может, у вас есть их осведомитель?

– Я хочу задать тебе один вопрос.

– У нас такого осведомителя нет, нас слишком мало, – сказал Юнис. Он достал из кармана сигареты и протянул одну Циммеру, будто предлагал какое-то необыкновенное лакомство. Это были сигареты иорданского производства, которыми контрабандисты расплачивались с ямун за услуга по пути из-за границы в Газу.

– Зачем бедуину стрелять в солдата? Этого я понять не могу Ответь мне только на один этот вопрос. Солдат ведь не тронет бедуина.

– Всякое может случиться, – нехотя протянул Юнис.

Он встал и принялся ходить по кабинету.

– Солдаты стреляли в Фаиза и ранили его в лицо, – произнес он наконец.

– Кто такой Фаиз?

– Мой младший брат.

– Что-то я не помню, чтобы у тебя был брат.

– Никто не хотел Фаизу верить. – Лицо Юниса помрачнело, нос заострился.

– Почему они стали стрелять? Возможно, он угрожал им? Возможно, шутки ради поднял руку с оружием?

– Не знаю. Мы не носим оружие.

– Когда это случилось?

– Год назад, рядом с могилой Зайда^[40]. В него стреляли из машины, на ходу, как будто в зверя. Фаиз был один, истекал кровью.

– Он был на территории киббуца?

– Нет, – ответил Юнис.

– Вы ведь не в лучших отношениях с киббуцем?

Юнис молча отвел взгляд.

– А что было потом?

– Ничего не было потом.

– А кто бросил гранату?

– Я ни о какой гранате не знаю.

Циммер с удивлением отметил игривые нотки в ответе Юниса – тот явно хотел придать своим словам меньше значимости. Была в этом своеобразная изысканность, а возможно, и чувство чести, свойственное живущим в одиночестве людям, которое не допускает откровенной неправды, подобно тому, как в детской игре, когда невозможно нарушить клятву и невозможно ее не нарушить, тут же клянутся в обратном.

– Что-то с трудом верится, – сказал Циммер.

– Возможно, – промямлил Юнис.

– Хотят, чтобы вы ушли оттуда, потому что хотят избежать кровопролития.

– Мы и так вымираем, на то воля Бога.

– Я приеду к вам – хочу поговорить с людьми.

– Нет ничего проще, – сказал Юнис. – Все запросто поместятся в одном шатре.

– Я заеду через несколько дней.

– Ты что, веришь злобным слухам, которые распускают про нас?

– Это не слухи, Юнис, – ответил Циммер.

Юнис, не говоря ни слова, встал, минутку постоял у окна, глянул через стекло и снова вернулся к столу. Он не спеша сунул сигареты и спички снова в карман, задумался, прислонившись к стене, вздохнул украдкой и стал деловито собираться, надел куртку, обмотал голову платком. Ни небрежная одежда, ни мелкие шрамы на лице не могли скрыть его аристократизма – казалось, этот человек может подолгу бывать в одиночестве, отличается редким самообладанием и детской готовностью с гордостью поставить на карту многое и в то же время устал от невезения. Глаза смотрели равнодушно. В них застыл какой-то вопрос, но Циммер не понял какой.

– Когда ты думаешь продать лошадь?

– Завтра базарный день.

– Хочешь, потом встретимся? В Беэр-Шеве?

Юнис покачал головой.

– Ты не хочешь?..

– Прошу меня извинить, но мне необходимо незамедлительно возвращаться обратно. – Ответ прозвучал вежливо и отчужденно.

После его ухода Циммер еще какое-то время постоял у стола, потом пошел поговорить с Лави, который теперь был осторожен и следил за каждым своим словом. Через пыльное стекло на стене смотрело на них наивное лицо президента.

– Они уйдут или нет?

– Я думаю, да, – ответил Циммер.

– Надеюсь, что уйдут, для их же пользы, – холодно заметил Лави. – Я слышал, их называют волками, – в самом деле, точно голодные волки.

Циммер не забыл снисходительной улыбки на лице Лави, но теперь, в кабинете канцелярии, этот офицер разведки, казалось, не сильно отличался от него самого. Лави выбрал в университете арабский, многие знаменитые востоковеды весьма лестно отзывались о его дипломной работе, которую к тому же было увлекательно читать – что возможно, только если искренне любишь свой предмет. Поэтому и ему тоже, даже если нынешняя профессия вполне его устраивала, пришлось побороть свои чувства или хотя бы память о том, что чувствовал несколько лет назад. Циммер, как и прежде, с горечью подумал о естественном процессе девальвации мыслей и чувств человека.

На следующее утро позвонил Гросс. Циммер попросил навестить его дома или подъехать в лагерь. Гросс предпочел лагерь:

– Мне не мешает немного проветриться.

Он прибыл в полдень, на такси.

– Сначала скажи, что тебе нужно, а потом поболтаем, – сказал Гросс.

Он был в элегантном синем плаще и черной меховой шапке и тяжело ступал, вытянув вперед голову и близоруко глядя сквозь толстые стекла очков.

– Я не могу пойти с тобой к ямун, – сказал он наконец. – Прости, но у меня больше нет на это сил. Я устал. Каждое утро я пытаюсь запастись силами на предстоящий день. Все стало значительно труднее. А ты – ты счастлив?

– Ты и впрямь утомился, иначе не задавал бы мне таких вопросов, – улыбнулся Циммер. – И все же, что они, по-твоему, должны сделать?

– Ну откуда мне знать, что для них лучше? Если более десяти из них замешаны в нападениях и угодят в тюрьму, им наступит конец.

– Так лучше, чтоб они ушли?

– Не знаю, – ответил Гросс.

– Скажи мне хотя бы, что ты-то думаешь.

– Да пойми ты, – начал Гросс уклончиво, – мне эти ямун нравились, и жаль, что не все у них складывается, как хотелось бы, но у меня не хватает терпенья. Иди, погляди-ка на этот снимок.

Он указал на фотографию лежащей на песке женщины, красивой женщины в белом купальнике, ладной и длинноногой, как учительница физкультуры.

– Мне от родственников деньги достались, – сказал Гросс. – Вот ты говоришь, что счастлив. И я не удивляюсь. Ты всегда был проще и здоровее, чем я. Приятно слышать. А был ли ты на том римском захоронении, которое мы обнаружили неподалеку от Ашкелона?

– Нет, совсем нет времени.

– Хоть слышал о нем?

– Нет, – признался Циммер.

– Короче говоря, так. На стенах изображены две феи с вазами в руках. Из ваз льется вода в бассейн с рыбками. На берегах, среди тростника, цветы и птицы. Журавль ловит рыбу клювом, бык зашел в воду. На крыше – виноград, и голенький мальчик тянет руку, чтобы сорвать гроздь, другой мальчик склонился над корзиной, а охотничья собака того и гляди бросится на оленя. Над головой оленя порхают птички. Правда, сверху смотрит маска Горгоны, но безмятежная красавица Деметра вносит успокоение. И все это – в склепе.

Циммер сидел и молчал. Гросс поднял воротник своего тонкого плаща.

– Заходи ко мне как-нибудь. В этой стране нет такого приличного ресторана, которого бы я не знал.

– Ладно, – ответил Циммер.

– А это для наших друзей ямун, – сказал Гросс и выписал чек.

Он еще побродил с Циммером по лагерю, глядя на песок под ногами. В одном месте остановился и с отвращением посмотрел на стальную гусеницу, тяжело распластавшуюся на песке. Циммер шел рядом и молчал, удивляясь, что им как будто совсем не о чем говорить. На какое-то мгновенье, когда Гросс поспешно садился в такси и уже собирался захлопнуть дверцу, он почувствовал, что его бывший друг испытывает облегчение, оттого что может ускользнуть от людской толчеи, танков, машин и палаток.

В тот вечер, когда он вновь остался один, в контуре наступающих дней словно проступило что-то грозное, непонятное. Он был не в состоянии поверить, что не один, не двое, а многие мужчины племени ямун совершили все эти злодеяния, да еще в столь короткий срок, тогда как со времени ранения Юнисова брата прошел уже год, и понимал, что это неверие скорее заманчиво, чем подлинно: Циммер с обидой сознавал, что его надежды, зиждившиеся на давней симпатии, не оправдались, а собственная жизненная позиция потерпела крах. Только наутро, после сна, это горькое чувство исчезло, и ситуация виделась Циммеру логичной и не такой острой. Едва освободившись, он решил ехать в становище ямун. Каспи поджидал его за рулем.

Дорога была длинной, и Каспи иногда казалось, что они сбились с пути, но вот Циммер увидел впереди женщину с двумя козами. Она закрыла лицо покрывалом и ускорила шаги.

Циммер велел остановиться.

– Добрый вечер, – сказал он. – Как поживаете?

– Добрый вечер, – приветливо ответила женщина.

– А где становище, далеко?

– Вон, перед вами. – Женщина махнула рукой и продолжала идти.

Циммер различил впереди серые полотнища. У входа в стан виднелись привязанные ишаки, какие-то мальчуганы побежали сообщить об их приближении. Среди шатров все казалось спокойным.

– Эти бедуины, пожалуй, совсем бедные, – заметил Каспи.

Им навстречу вышли Юнис и его десятилетний сын.

– Его зовут Асад, – сказал Юнис.

Мальчик с любопытством посмотрел на офицера и его черный берет. Они вошли в шатер и остановились у костра. В шатре сидело около тридцати мужчин, вкруг них стояли дети. Все поднялись и по очереди стали здороваться, протягивая для пожатия руку. Один старик, нездоровый с виду, остался сидеть. Он протянул руку и сказал, как принято:

– Хоть я и не встаю, но почитаю тебя.

Циммер признал старика, и тот улыбнулся ему беззубым ртом.

Со времени его последнего посещения ямун заметно обеднели. Землю устилали старые драные коврики. Один из них, тоже потертый, но вязанный из шерсти, предложили ему. Ноги большинства бедуинов были обуты в сандалии. Циммер заметил и то, как жмется к Фаизу молодежь, стараясь примоститься поближе. Тот сидел распрямившись, он был выше и плотнее Юниса, и в его взгляде, в выражении тронутого румянцем лица чувствовалась сила. Рядом с больным стариком сидел Хамад, которому Циммер некогда подарил кожаный кисет для табака, зеленый и гладкий; прежде он ухаживал за садиками более состоятельных семейств. Хамад приветствовал его белозубой улыбкой. Молодежь смотрела на него с изумлением или неприязнью. Все пили кофе. Кто-то приблизил к Циммеру блюдце с кусочками сахара.

Разговоры затянулись за полночь. Из всех присутствующих только у Фаиза был пистолет, лежал на полу рядом с владельцем. Фаиз пристально посмотрел на Циммера и пожал плечами, всем своим видом показывая, что едва терпит эту скучищу. Молодежь пожирала его глазами, ловила каждый его жест. Кто-то из присутствующих предположил, что, говоря о переселении, имеют в виду тех женщин племени, которые замужем за галилейскими крестьянами. Хамад налил Циммеру еще кофе.

– Офицер ждет ответа, – объявил Юнис.

– Если так, почему бы тебе не ответить ему, Юнис, – сказал Фаиз. – Нехорошо оставлять гостя в неведении.

Головы стариков повернулись к нему, старики не хотели ссоры.

– Ну, что же ты!

– Мы уйдем, – твердо сказал Юнис.

В группке молодежи, окружавшей Фаиза, раздались гортанные звуки, означавшие отвращение, ненависть и презрение. Такое не удивило бы Циммера при встрече с уличным сбродом… но среди милых дружелюбных ямун? Все поднялись, чтобы перейти в шатер Юниса, где их ждал ужин. Фаиз прошел совсем близко от Циммера, жесткий и самоуверенный; широкий красный рубец спускался из-под левого глаза до самых губ. В шатре брата он слегка остыл. Все неторопливо ели, подбрасывая хворост и чурки в пламя небольшого костра. Холодные порывы ветра, проникавшие в шатер, крепчали.

– А как поживает Гросс?

– Правда, как поживает Гросс? – посыпались вдруг вопросы. Раздался смех.

Наконец гости покинули шатер, один только Юнис задержался ненадолго вместе с Циммером, но и он поспешил уйти.

Каспи и Циммер лежали на плоских тюфяках и зябко кутались в широкие, прозрачные от старости одеяла. Ночью Циммер несколько раз просыпался. Сильный ветер наметал в шатер песчаную поземку, полотнища стен хлопали под его ударами. Старик, спавший рядом, укрылся овечьей шкурой, но не смог заснуть и закурил трубку, задымил, забормотал что-то и стал почесываться.

Под утро Каспи разбудил Циммера. Незнакомый бедуин принес хлеб и кофе. Среди шатров никого не было, только кое-где виднелись занятые работой женщины. Позади шатра, где они ночевали, стояла старая машина, некогда белая, окна затянуты бумагой или тканью.

Возвратившись в лагерь, Циммер помылся и отправился с двумя своими подразделениями на маневры. Все транспортные средства были готовы к изнурительному походу. Лагерь свернули, остались только штабная палатка, два автомобиля и бронетранспортер. Предполагалось, что Равив и Яари присоединятся к батальону позже. Небольшая группа парашютистов-десантников, около полуроты, которая тоже участвовала в ученьях, разместилась в штабной палатке. Теперь им предстояло вернуться к себе на базу, в Галилею.

Равива позвали к переговорному устройству, смонтированному в бронетранспортере. Один грузовик сломался в дороге, а когда солдаты вылезли из кузова, по ним открыли стрельбу.

– Нас пятеро, – сообщал голос. – Вы можете слышать звуки выстрелов.

– Кто стреляет?

– Не знаю, – ответил голос. – Арабы.

– Много?

– Как будто много.

– Какое между вами расстояние?

– Метров сто, точнее, сто двадцать.

– У вас достаточно патронов?

– Трое солдат не взяли патроны. Но у меня есть два магазина, а всего у нас их три.

– Раненые есть?

– Один ранен в руку.

– Обрисуй положение.

– Мы рядом с шоссе, под прикрытием грузовика. Они немного выше. За ними поле метров в двести, а за полем – холм. Есть тут щит с направлением на Беэр-Шеву, девяносто километров.

– Ты знаешь это место? – спросил Равив.

Яари кивнул.

Равив решительно зашагал к палатке. Взгляд его искал солдат-десантников. Одни лежали на скамьях, подложив рюкзаки под голову, другие сидели за столами и пили чай, чтоб согреться. Ребята отдыхали после недавних учений. Все посмотрели на вошедшего. Равив предпочитал солдат зимой, без загара, не растомленных жарой.

– Меня зовут Иехезкиэль Равив, – начал он. – Мне нужны добровольцы. Мой отряд подвергся нападению в пятнадцати километрах отсюда.

Все посмотрели на его тяжелую голову и землистое лицо, всем припомнились рассказы о его резкости, грубости и профессиональном упорстве. Им еще ни разу не приходилось участвовать в настоящем сражении, с ними не было их командира… Они подумали о том, что минут через пятнадцать, от силы через полчаса, грузовик заберет их отсюда на базу, что этот бой может затянуться на целый час и после него кто-то из них будет ранен или даже убит, что ничего не изменится, если с этим офицером пойдет кто-нибудь другой, и не исключено, что им еще придется выслушивать нотации из-за того, что пошли с ним, не получив приказа. Кто-то подумал, что не хотелось бы оказаться хуже товарищей. Они переглянулись и подняли руки.

Взяв винтовки и легкие пулеметы, солдаты выбежали из палатки и взобрались на грузовик. Равив, связист и Яари, прихвативший ящик с пулями, сели в открытый джип. Когда они прибыли на место, где раздавались выстрелы, Равив приказал машине подняться на вершину холма. Окрестности поддавались обзору не лучшим образом, но место стычки просматривалось во всех деталях. Равив привстал и, не выходя из джипа, начал стрелять из пулемета. Он приказал Яари двигаться вперед и встать между нападающими и неисправным армейским грузовиком. Яари подбросил ему патронов и нажал на газ. Он продвигался до тех пор, пока колеса не увязли в песке. Увидев, что буксует, он выключил мотор.

Равив по-прежнему стоял у пулемета, связист лежал рядом, у колеса. Несколько пуль попали в двигатель и разбили зеркало со стороны Яари, расстояние между ними и стрелявшими было мало. Яари соскользул на землю и начал стрелять из пистолета.

– Это ямун, – прокричал ему Равив.

Связист с уважением смотрел на командира батальона, который бесстрашно стоял у пулемета без всякого прикрытия в маленьком джипе. Видимость в сером воздухе была никудышная, но ямун все же заметили, что в нескольких стах метрах от них остановился грузовик и солдаты побежали укрыться за хребтом. На миг ямун прекратили стрельбу, но тут же возобновили вновь – в надежде, что солдаты не успеют добраться до края хребта. Отступать они начали слишком поздно. К приходу сумерек на земле лежали убитые и раненые. Солдаты погрузили своих раненых на грузовик и уселись рядом. Цветная ракета показала вертолету, куда спуститься – между густых серых зарослей кустарника. Равив получил несколько осколочных ранений. Четверо раненых ямун лежали лицом к земле, руки связаны за спиной. С наступлением ночи люди покинули это место.

В тот вечер Циммер ехал в танке во главе колонны. Командир экипажа сидел рядом с башней, опираясь на пулемет. В танке спал при слабом свете Эли, голова его постукивала о мягкую внутреннюю обшивку. Хотя путь был хорошо известен Циммеру, они двигались осторожно в подслеповатом ночью танке, словно лунатики.

Колонна остановилась в заранее намеченном месте. Танки и другие транспортные средства расположились на ночную стоянку: танки – большим кругом, ощетинившись стволами орудий, а машины со снаряжением – внутри. Артиллеристы спали прямо в башнях, а у тех, кто улегся на земле рядом с танком, длинная веревка связывала руку со спусковым крючком орудия, чтобы по команде немедленно начать стрельбу.