Текст книги "Неизвестный сталкер (ЛП)"

Автор книги: Далия Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Далия Райт
Неизвестный сталкер

Моим друзьям, которые находят эту историю странной

Моим читателям

Моей сестре

Playlist

Obsessed – Zandros & Limi

Renegade – Aaryan Shah

I want to – Rosenfeld

Apartment – Bobi Andonov

Faithful – Bobi Andonov

Bad Drugs – King Kavalier & ChrisLee

Make me feel – Elvis Drex

Unholy – Sam Smith & Kim Petras

Psycho Killer – Talking Heads

Smoke, Son Lux Remix – Bobi Andonov & Son Lux

Пролог

Она налетает на меня, опустив голову, пытаясь вбежать в магазин, чтобы укрыться от проливного дождя. Поднимает голову, вытягивает шею так, что чуть ли не сворачивает её, и с удивлёнными широко раскрытыми глазами смотрит прямо на своё отражение в моей визоре.

На мне шлем.

– Простите! – слышу я её французский акцент.

Несколько длинных каштановых прядей прилипли к её мокрому лицу, на которое падает зелёный свет неоновой вывески. Щёки и кончик носа покраснели от холода. Она проводит языком по припухшим губам, ловя капли дождя.

Я хотел бы ловить их вместе с ней.

Её чёрный свитер прилип к телу. Я ясно различаю очертания её груди и кончики сосков, рвущихся сквозь ткань.

На ней нет бюстгальтера.

Я киваю, и, словно ожидая подтверждения, что всё в порядке, она отходит в сторону и заходит в магазин, чтобы согреться.

Я сажусь на мотоцикл, припаркованный перед витриной, возле велодуг. Сквозь стекло вижу, как она бродит между рядами с корзинкой в руке. Её бёдра покачиваются, а зад соблазнительно играет в обтягивающих джинсах.

Дождь мог бы превратиться в настоящий потоп над моей головой – я всё равно не отвёл бы взгляда.

Она берёт себе пачку чипсов и хватает «Cheetos». Тех самых, что окрашивают пальцы в оранжевый цвет, который одним движением языка не слизывается. Затем она берёт банку «Dr Pepper» со вкусом вишни, потом туалетную бумагу и тампоны.

Закупка в последний момент.

У холодильников она рассматривает выбор «Häagen-Dazs» и «Ben & Jerry’s». Её губы поджимаются, когда взгляд падает на стаканчики с брауни на верхних полках. Её свитер приподнимается, когда она тянется, чтобы достать один. Потом второй.

Её любимое мороженое.

Мой взгляд цепляется за маленькое украшение, свисающее на её пупке, и свитер возвращается на место, когда она закрывает дверцу холодильника и направляется к кассе.

Она вежлива; она улыбается продавцу – с той беззаботностью, которой у меня больше никогда не будет.

Потому что у неё ничего не отняли. Ничего не украли.

Тепло магазина достигает меня, когда она выходит наружу. Она оглядывает проспект, освещённый лишь неоновыми вывесками и отражением светофоров в лужах.

Стоит кромешная тьма. Луны этой ночью нет. Дождь не прекращается, и она колеблется, не решаясь выйти из-под навеса здания, который временно служит ей укрытием.

Наконец её лицо поворачивается ко мне, и она замечает моё присутствие. На короткий миг она удивлена, что я всё ещё здесь.

Я продолжаю наблюдать за ней. Я не перестаю это делать.

У неё есть то самое очарование, которым славятся француженки, но она не холодная и не отстранённая. Её шоколадные глаза излучают тепло. А по тому, как пар вырывается из её полных губ, можно догадаться – внутри она пылает.

Я начинаю чувствовать тесноту в джинсах.

Пересаживаюсь на сиденье, и её взгляд падает на мой байк. Она выглядит заинтересованной. На мгновение я представляю её на нём, пока я заставляю двигатель реветь прямо под её задницей. Но она быстро отворачивается, одарив меня сжатой улыбкой.

Я наблюдаю за ней, пока она бежит под дождём к старенькому голубому пикапу, припаркованному у тротуара за моей спиной. Фары загораются, двигатель рычит. Она не теряет времени и выезжает с парковки, останавливаясь на красный свет.

Мой мозг работает на пределе и сгорает от желания пуститься за ней в погоню. Терять её из виду раздражает меня сильнее, чем я могу себе объяснить.

Куда она направится теперь? К друзьям? К парню?

Я замираю на этой мысли.

Или всего лишь домой – устроиться перед сериалом и есть своё мороженое с брауни?

Включила ли она радио в машине? Слушает ли музыку за рулём? Какие у неё любимые треки?

Светофор переключается на зелёный.

Красные огни её фар исчезают, когда она отпускает тормоз и давит на газ. Я спешно завожу мотор и бросаюсь, чтобы сократить расстояние. Забочусь о том, чтобы держаться в двух-трёх машинах позади. Она ни разу не свернула с Лейк Парк Авеню. Я следую за ней, пока она не уходит направо, на Ист 55-я Стрит.

Вскоре мы оказываемся в студенческом квартале и у университетских общежитий. На Эллис Авеню возвышается кирпичное здание, прямо за большим кампусом Чикагского университета.

Когда она сбавляет скорость, чтобы заехать на парковку кампуса, я не еду дальше и разворачиваюсь.

ГЛАВА 1

Скайлар

Моя мама помогает мне обустроиться в новой студенческой квартире, всего в нескольких шагах от Чикагского университета и факультета психологии, в районе Хайд-Парк. Ещё остаются коробки, полные книг и одежды, но я собираюсь заняться ими уже после её отъезда.

В ожидании её рейса обратно во Францию мы заканчиваем наш американский завтрак: панкейки с кленовым сиропом и яичницу-болтунью с хрустящими ломтиками бекона. Я ставлю наши пустые тарелки в раковину, а мама снова начинает суетиться в моей квартире. Её чемоданы уже собраны, но она в последний раз проверяет, всё ли у меня в порядке. Я знаю – так она старается занять себя, чтобы не дать эмоциям захлестнуть её.

– У тебя шкафы полные? Нам стоит немного закупиться перед тем, как я уеду совсем, не думаешь?

Я скрещиваю руки на груди.

– У тебя достаточно одежды на эту зиму? Чикаго – это не Ницца, ты ведь знаешь.

– Мама, – окликаю я её.

Она замирает и поворачивается ко мне, глаза блестят. Сердце сжимается от мысли, что уже через несколько часов её здесь не будет. Она подходит ко мне, с виноватой улыбкой на губах, и обнимает меня.

– Прости. Мне тревожно от того, что ты так далеко от дома.

Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю её аромат в волосах.

Мне тоже тревожно оказаться так далеко от неё.

– Ты будешь звонить мне каждое утро, когда проснёшься, каждый вечер, когда ляжешь спать, и в свободное время, хорошо?

Я открываю глаза и закатываю их с улыбкой.

Ну да, конечно.

Я отстраняюсь, чтобы посмотреть на неё.

– Может, не каждый день и не всё время, но я буду звонить часто. Обещаю.

Я нежно целую её в щёку.

– Ты ведь знаешь Чикаго лучше меня, – напоминаю я ей. – Всё будет хорошо.

Именно здесь моя мама прожила свои лучшие студенческие годы. Если бы у неё не сохранилось хороших воспоминаний о времени, когда она училась на акушерку, она бы никогда не согласилась на эту программу обмена и не отправила бы меня сюда на последний год обучения по психологии.

Я проверяю время на маленьких кухонных часах. Уже восемь пятнадцать. Её самолёт вылетает в полдень. Аэропорт О’Хара примерно в часе езды. Пора отправляться.

– Поехали? – предлагаю я.

Быстрый взгляд на её часы – и она кивает. Я помогаю донести чемоданы до машины.

– У тебя все документы с собой?

Я киваю и закрываю багажник.

– Твоя программа на начало семестра?

Я снова киваю.

– План кампуса?

Я прыскаю со смехом и качаю головой, видя, что она нервничает сильнее, чем первокурсница. Именно я должна бы так себя чувствовать – в этом незнакомом городе.

– Да! Садись уже. Разве что ты хочешь опоздать на самолёт и получить повод остаться здесь до конца семестра, оставив Спуки одного дома?

Я открываю ей дверцу со стороны пассажира и приглашаю жестом сесть. Она бросает на меня взгляд, наполовину укоризненный, наполовину весёлый, но в итоге сдаётся.

В дороге мы надрываем голоса, распевая песни Saez. Это будут последние воспоминания, которые я ещё долго сохраню с мамой, так что стоит наслаждаться ими до конца.

Она знает Чикаго как свои пять пальцев. Для меня же это первый раз в жизни здесь. Я поражаюсь небоскрёбам, касающимся облаков, этим гигантским зданиям, мелькающим перед глазами, и кипящей жизни города, похожего на муравейник. Во Франции небоскрёбы – редкость. Здесь всё кажется больше, ярче, живее.

Мы приезжаем в аэропорт быстрее, чем мне бы хотелось. После того как мы с мамой разгрузили и сдали чемоданы, у нас остаётся ещё немного времени до вылета. Мама не хочет затягивать прощание и обнимает меня. Я понимаю её.

– Береги себя, хорошо?

Я слышу тревогу в её словах, и слёзы тут же застилают глаза и начинают жечь.

Вот и всё, момент настал!

– Я обещаю.

Мой голос срывается. Она отстраняется и берёт моё лицо в ладони, вытирая уголки глаз. Несколько секунд она просто смотрит на меня, её взгляд блестит от влаги. Я отвечаю тем же.

– Я горжусь тобой и всем твоим путём, который ты прошла, чтобы оказаться здесь, – подбадривает она. – Ты получишь свой диплом с лёгкостью, я уверена. Ты справишься – как и твоя мама.

Я смеюсь, чтобы скрыть дрожь нижней губы. Новые слёзы появляются и тут же исчезают под её большими пальцами. Я не могу поверить, что увижу её снова только к Рождеству.

Мама растила меня одна. Отца я почти не знала. Кроме моих бабушки и дедушки, она – всё, что у меня есть. А я – всё, что есть у неё.

– Да. Время быстро пролетит, – утешаю я себя.

Она целует меня и обнимает в последний раз. Я глубоко вдыхаю её аромат, словно пытаясь впитать его в память. Мы держимся друг за друга долго, прежде чем наконец отпускаем. Она кончиком ухоженных пальцев стирает влагу с покрасневших глаз, потом берёт свои чемоданы и сумочку. Начав отходить, она бросает:

– Я позвоню, как только приземлюсь!

– Хорошо.

Я смотрю ей вслед несколько секунд, и когда снова чувствую, как подступают слёзы, понимаю – пора ехать.

Хватит.

Я сажусь в машину, вытираю глаза и завожу двигатель, чтобы выехать с парковки аэропорта.

У меня нет других планов, кроме как продолжить разбирать оставшиеся коробки или разреветься из-за отъезда мамы так, что залью подушки слезами. Пока не знаю. В любом случае, я наконец возвращаюсь на кампус.

Пробую приложить карту к считывателю, чтобы открыть ворота на парковку, но роняю её на землю.

Вот растяпа!

Отстёгиваю ремень и выхожу из машины, стараясь не задеть дверцей считыватель. Когда выпрямляюсь, держа карту в руке, замечаю мотоциклиста, ждущего позади. Я улыбаюсь ему виновато и быстро возвращаюсь в машину. Провожу картой – ворота открываются. Бросаю невнимательный взгляд в зеркало заднего вида: мотоциклист всё ещё ждёт.

В памяти всплывает тот мужчина, на которого я налетела в супермаркете, но воспоминание исчезает так же быстро, как и пришло.

Дверь в общежитие распахнута настежь, и в холле толпятся студенты, которые пришли за ключами от своих квартир, чтобы начать заселяться. Мне приходится проталкиваться локтями, чтобы добраться до лифтов и нажать кнопку вызова.

Мотоциклист догнал меня. Как и я, он ждёт. Я бросаю на него косой взгляд. Он огромный – как всё в этом городе. Неподвижный, смотрит прямо перед собой. И даже не потрудился снять шлем.

Я украдкой усмехаюсь, насмешливо.

Слишком странный.

Но он отвлекает меня достаточно, чтобы мысли о мамином отъезде не захлестнули меня окончательно и не ранили ещё сильнее. Это первый раз, когда я расстаюсь с ней так надолго. Я думала, что достаточно подготовилась, но… покидать родной дом – это то, к чему никогда не готовишься до конца.

Лифт, который открывается прямо перед нами, возвращает меня к реальности, и из кабины выбегает стайка возбуждённых девушек.

Он пропускает меня первой.

– Спасибо.

Я улыбаюсь ему и нажимаю кнопку на 2-й этаж. Он внимательно смотрит на панель и жмёт на 3. Двери закрываются, и, как всегда, когда я оказываюсь в замкнутом пространстве с незнакомцем, меня охватывает смущение.

По привычке я достаю телефон и рассеянно пролистываю список уведомлений, пока двери не открываются с коротким «динь».

Я поспешно выхожу на своём этаже, бросив короткое «до свидания», и направляюсь к своей квартире, всего в нескольких шагах отсюда. Только когда за мной захлопывается дверь, я слышу, как створки лифта снова смыкаются.

***

В кампусе царит оживление.

Я останавливаюсь перед неизменно величественными воротами Кобба и рассматриваю план университета. Это каменная арка в готическом стиле, украшенная гаргульями до самого верха – говорят, что они являются хранительницами поступающих, – и оплетённая ветвями ярко-зелёного плюща. Построенная в 1897 году, арка считается символом Чикагского университета.

Я вспоминаю фотографии мамы из её старых альбомов, где она стояла именно здесь. Она говорила, что, как только переступаешь под аркой, становишься «официальным членом студенческого сообщества Чикагского университета».

Я убираю план в задний карман джинсов и оглядываю вход. Новички с удовольствием делают здесь снимки. Завсегдатаи же просто направляются к квадрату в центре внутреннего двора, чтобы попасть в свои учебные корпуса.

Я глубоко вдыхаю и направляюсь к трём девушкам, которые весело делают селфи перед аркой. Наверняка первокурсницы.

Я прочищаю горло:

– Извините?

Все трое перестают хихикать и оборачиваются ко мне.

– Не могли бы вы сфотографировать меня перед аркой?

Я поспешно достаю телефон из кармана и вытираю экран, влажный от потных пальцев, о бедро.

– Ты француженка?

Я поднимаю голову, удивлённо встречаю взгляд невысокой брюнетки с азиатскими чертами и улыбаюсь.

– Так уж сильно слышно? – нарочно утрирую акцент, шутливо протягивая телефон той, кто согласится его взять.

Они смеются над моей шуткой.

– Почти не слышно!

Высокая блондинка, стройная, доброжелательно улыбается и берёт мой телефон.

– Вставай, я сделаю фото.

Я киваю, откидываю волосы на одно плечо и становлюсь в линию с воротами Кобба.

– Готова?

Я киваю и, широко улыбаясь, показываю зубы и поднимаю большие пальцы вверх.

После нескольких снимков блондинка выпрямляется, и я забираю свой телефон.

– Кстати, меня зовут Грейс, – протягивает она руку. Я тут же пожимаю её.

– Скайлар.

– Не очень-то французское имя! – замечает брюнетка. – Меня зовут Лин. А это Оливия.

Она указывает на третью девушку – брюнетку в очках, которая, похоже, немного более скромная. Та застенчиво улыбается. Я приветливо машу ей рукой.

– У меня отец американец, – объясняю я. – Но я его не знаю.

Девушки морщатся с сочувственным видом.

Грейс бросает взгляд на экран своего телефона.

– Наша презентация скоро начнётся. Может, ещё пересечёмся?

– Да, с удовольствием, – поднимаю телефон. – Спасибо за фотографии.

Грейс подмигивает мне. Я быстро машу им рукой и наблюдаю, как они, хихикая, проходят через арку. Разблокировав телефон, я начинаю просматривать фотографии, чтобы выбрать ту, которую отправлю маме.

Я нахмуриваюсь, листая их одну за другой.

Эх, стервятники!

Все фотографии – это гримасы Грейс или Грейс с Лин. А я думала, что они пытаются меня успокоить, делая вид, что просто позируют.

Я вздыхаю и закатываю глаза, поворачиваясь спиной к арке.

Ну хоть теперь я понимаю, с каким типом людей могу здесь столкнуться.

Я ограничиваюсь селфи с воротами Кобба на заднем плане и отправляю снимок маме. Мне бы очень хотелось иметь такую же фотографию, как у неё, и начать маленькую традицию. Но это будет в другой раз.

Я убираю телефон и достаю план кампуса, проходя под аркой, не забывая поднять голову так, что чуть не выворачиваю шею, чтобы рассмотреть каждую каменную деталь.

Поехать в США и учиться в том же университете, что и мама, было мечтой подростка, которую я наконец осуществляю. Я уже и не сосчитать, сколько раз листала её старые фотоальбомы, представляя, как гуляю по кампусу или по улицам Чикаго сама.

Я сдерживаю эйфорию, которая грозила вырваться наружу, и пересекаю двор с аккуратными бетонными дорожками, коваными скамейками и старинными фонарями Citadelle. Мой взгляд задерживается на серых каменных зданиях в готическом стиле с фасадами, покрытыми плющом и мхом, которые окружают нас словно крепость. Лето ещё не совсем закончилось. Деревья и зелёные газоны, формирующие двор до квадрата в форме кельтского креста, создают впечатление Эдемского сада. Место должно быть ещё красивее осенью, когда листья деревьев краснеют, и столь же мрачно зимой, когда всё кажется мёртвым и унылым – в полном соответствии с архитектурой кампуса.

Я обещаю себе исследовать каждый уголок, как только появится возможность.

Я пересекаю двор, направляясь к Green Hall, учебному корпусу кафедры психологии, в другой части кампуса. Достигнув южной части, я сворачиваю налево и прохожу под второй аркой – которая, между прочим, гораздо менее впечатляющая, чем ворота Кобба.

У арки уже собралась толпа студентов, надеющихся попасть в свои учебные корпуса.

Быстро я замечаю надпись «Green Hall» готическими буквами на фронтоне над массивной деревянной дверью в форме остроконечной арки.

Как и в начале каждого семестра, тревога и волнение смешаны с радостным возбуждением. Я держусь в стороне и наблюдаю лица студентов: многие счастливы снова встретить друзей прошлых лет, тогда как другие терпеливо ждут возможности занять место, чтобы услышать приветственную речь.

В аудитории мне с трудом удаётся найти место, и я тайком молюсь, чтобы не наткнуться на тех трёх девушек с утра. Когда на сцену поднимается группа мужчин в костюмах и женщин в деловых костюмах, такие же болтливые, как и студенты, передо мной чудесным образом освобождается место. Не теряя времени, я опускаюсь на него, задыхаясь.

Мужчина постукивает по микрофону. Опоздавшим не остаётся ничего другого, как сесть прямо на пол или на ступени, разделяющие ряды столов. Общий шум постепенно стихает и исчезает полностью.

– Итак. Здравствуйте, всем.

Начинается.

– Я профессор Миллер.

Он делает паузу.

– Не могли бы мы придумать что-нибудь более клишированное, правда?

Аудитория смеётся. Я предполагаю, что он ссылается на психолога Нила Миллера.

Я закатываю глаза. Юмор в Америке – не то, что мне особенно нравится.

– Каждый из нас представит вам программу этого года, – говорит он, указывая рукой на коллег, стоящих позади. – Для большинства из вас это последний год обучения. Он будет менее интенсивным, чем предыдущие, но самым решающим.

Я не замечала, что так напряглась, пока плечи не расслабились.

– В конце первого семестра у вас будет только один экзамен, но взамен от вас потребуют больше личного участия во втором семестре на практике. Больше практики и меньше теории.

Это понятно.

Мои руки становятся влажными от мысли о провале. Я тру их о джинсы, пытаясь высушить.

Следующие два часа мы слушаем, как преподаватели представляют свои учебные курсы и объясняют, что они ожидают от нас как студентов и будущих психологов.

Дисциплина, самостоятельность, интерес… совершенство.

Это совсем не улучшает моё состояние.

Когда презентация заканчивается, я спешу выйти из переполненной аудитории, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха.

Я сажусь на маленькую скамейку в стороне и набираю номер мамы, наблюдая за потоком студентов, выходящих из всех учебных корпусов.

Я точно не знаю, который час во Франции, но надеюсь, что не разбудила её посреди ночи.

После трёх звонков она берёт трубку.

– Привет, дорогая!

Я улыбаюсь, услышав её голос.

– Привет, мам. Я тебя не разбудила?

Она смеётся.

– Да что ты! Сейчас всего лишь восемь вечера. Ну как там начало семестра? Фото отличное! Тебе нравится кампус?

Похоже, она даже более взволнована, чем я.

Я удерживаю себя от того, чтобы рассказать ей про неприятную шутку этой маленькой группы стерв, чтобы не испортить её радость.

– Это прекрасно! Это как… – я подбираю слова. – Войти во двор замка!

Я слышу, как она восторженно хихикает. Конечно, она знает кампус наизусть.

– И нам сделали небольшую вдохновляющую речь, – я нахмуриваюсь. Давай скажем…

– Всё будет хорошо, увидишь! У тебя всё получится.

Она милая. Но мне так и не удаётся заглушить комок тревоги, который, похоже, поселился в моём желудке с того момента, как я села в аудитории.

– А если я провалюсь? Это последний год, второй попытки не будет…

Я слышу, как мама вздыхает за трубкой.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, дорогая, я была на твоём месте. Но если эта программа обмена выбрала именно тебя, это не случайность. Ты блестящая, умная и намного способнее, чем думаешь. Всё необходимое для успеха уже внутри тебя. Поняла?

Мои пазухи жгут от её слов, я сжимаю губы, пытаясь сдержать слёзы. Я киваю головой, прекрасно понимая, что она этого не видит, но говорить у меня не получается.

– Этот последний год – лишь один из этапов среди всех, через которые ты уже прошла. Не позволяй страху мешать идти вперёд, – продолжает она. – А если провалишься, значит, они перепутали твою работу с чужой.

Я невольно хихикаю от её шутки. Что-то скользит по щеке, и я смахиваю это кончиками пальцев.

– Спасибо, мне это было нужно, – шепчу я. – Я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю. И пришли мне ещё много фотографий!

Я кладу трубку, улыбаясь.

Поговорить с ней о моей учёбе так, словно она не в тысячах километров отсюда, – это пошло мне на пользу.

Теперь вокруг больше ни души. Наверное, все сейчас в столовой.

Теперь, когда ком в животе, кажется, рассосался, мой желудок начинает тихонько урчать.

Но я ещё немного остаюсь сидеть, любуясь пейзажем и привыкая к тому, что вскоре станет моим домом.

В этом дворе больше никого.

Никого, кроме меня, деревьев и… мотоцикла.