Текст книги "Английские бунтари"

Автор книги: Чарлз Поулсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

* Программа, полностью называвшаяся “Народное соглашение о прочном и немедленном мире на основе общего права”, была разработана явно с участием левеллеров и во многом предвосхитила значительно более позднюю программу чартистов (XIX в.). Прим. ред.

С особой силой страсти разгорелись по вопросу об избирательном праве. Предоставлять ли таковое людям, не имеющим собственности, не вносящим своей доли в “национальный пирог”? Безусловно, – утверждали агитаторы в лице полковника Рейнсборо: “По моему глубочайшему убеждению, перед нижайшим гражданином Англии стоит точно такая же задача, как и перед величайшим, – прожить жизнь. Поэтому… любой человек должен прежде всего по доброй воле отдать себя во власть… правительства. Я искренне полагаю, что ни один гражданин Англии, даже беднейший из бедных, в строгом смысле слова не имеет обязательств перед правительством, которое он для себя не выбирал”.

Но ведь, возражали члены высшего командования, владение собственностью является естественным и священным правом каждого человека, а неимущие могут в любой момент проголосовать за отмену собственности вообще, хотя именно в защиту этого священного права парламент и восстал против короля. Если бы это было так, отвечал им Рейнсборо, то большинство солдат сражалось бы только за то, чтобы снова надеть на себя ярмо, чтобы снова отдать себя в рабство землевладельцам и богатеям.

Постепенно атмосфера накалялась: тон выступлений становился угрожающим, слова – резкими и оскорбительными. Желая хоть как-то разрядить обстановку и тем самым не допустить явного раскола, полковник Гоффе предложил сделать перерыв на молитву, чтобы каждый из присутствующих мог в глубокомысленном молчании обратиться к богу в поисках “озарения свыше”. Весь последующий день прошел в молении и посте, однако единство мнений так и не было достигнуто – армия “новой модели”, эта единственная надежда на справедливое решение жизненно важных проблем государственного устройства Англии, пала жертвой политического раскола. Во время военного парада близ местечка Уэр, проведенного по предложению Рейнсборо (опять-таки в целях сплочения армии), неожиданно взбунтовался один из пехотных полков: солдаты, приколов к шляпам листки с текстом программы агитаторов, без приказа вышли из ! строя и промаршировали перед командованием, скандируя: “Справедливость! Права солдат! Свобода!” Усмирять ослушников пришлось самому Кромвелю, поскакавшему к ним с обнаженным мечом. 14 зачинщиков были преданы скорому военно-полевому суду, один из них, некий Ричард ] Арнольд, был расстрелян на месте. Агитаторы и вся армия молча взирали на расправу, понимая, что без единства им просто не выжить.

Создавшуюся кризисную ситуацию еще больше усугубила двурушническая политика короля: с попустительства парламента он принимал представителей высшего командования армии, пресвитериан, индепендентов, кавалеров, по очереди ублажая их всех заманчивыми обещаниями, которые вовсе не собирался выполнять. Карл прежде всего надеялся на шотландцев, сумев уговорить их вторгнуться в Англию и восстановить его на троне. В обмен на это король согласился на установление единой кальвинистской церкви.

Верные данному слову, шотландцы в мае 1648 г . перешли государственную границу и двинулись на юг Англии, что в свою очередь спровоцировало многочисленные и довольно успешные выступления роялистов в Уэльсе, графствах Эссекс, Кент и Суррей. Началась вторая гражданская война. Четыре долгих месяца потребовалось армии “новой модели”, чтобы ценой большой крови подавить роялистов во второй гражданской войне и вернуть все захваченные ими крепости и опорные пункты. Затем, искусно маневрируя, Кромвель сумел вклиниться между двумя шотландскими армиями и, несмотря на огромный численный перевес неприятельских сил, поочередно разгромил их под Престоном и Уоррингтоном.

Изнурительная и кровопролитная гражданская война на юге страны окончательно развеяла остатки солдатских иллюзий относительно Карла I. И хотя парламент по-прежнему вел с ним бесконечные переговоры в Кэрисбруке, армия, говоря словами бывшего агитатора капитана Аллена, сочла “своим долгом… призвать Карла Стюарта Кровавого к ответу и за пролитую им кровь, и за вред, причиненный им Божьему делу и населению этой обездоленной страны”.

2 декабря 1648г. армия вернулась в Лондон. 5 декабря парламент большинством голосов одобрил условия короля о политическом устройстве Англии. Утром 6 декабря к дверям Вестминстерского дворца в сопровождении взвода мушкетеров подошел полковник Прайд и по списку арестовал всех, проголосовавших за это решение; остальные члены палаты, прозванные в народе “охвостьем”, образовали так называемый “индепендентский парламент”.

Во время одного из первых заседаний нового парламента группа депутатов выдвинула предложение предать короля суду по обвинению в измене национальным интересам. Поскольку же законных оснований для этого не было, палата лордов или, вернее, то, что от нее оставалось, категорически опротестовала такую постановку вопроса. Тогда группа депутатов палаты общин заявила, что ее решения фактически становятся законом страны и без утверждения их короной или пэрами. По настоянию Кромвеля была создана комиссия, хотя, помимо лордов, против этого возражали самые различные слои населения. Не были исключением и левеллеры, считавшие такой шаг политической ошибкой. На первом заседании суда в Вестминстер-Холле король заявил, что не считает его законным, не признает себя виновным или невиновным и категорически настаивает на своем историческом праве быть судимым только судом пэров. С точки зрения формальной законности он был, конечно, прав, но ведь его судьбу решал революционный трибунал, который сам творил законы своего времени. После нескольких дней бурных судебных прений (и многочисленных протестов со всех сторон) Карл I был признан виновным, приговорен к смертной казни и 30 января 1649 г . принародно обезглавлен в Уайтхолле. Армия ликовала, но в толпе присутствующих было немало и таких, кто искренне рыдал, бросая последний взгляд на своего короля. Церковь и государство приобрели бесценного великомученика, а известие о казни волной ужаса прокатилось по всем королевским дворам Европы.

Объявив страну республикой, парламент индепендентов создал Государственный совет во главе с Оливером Кромвелем. Левеллеры попытались было потребовать соблюдения положений ранее выдвинутой программы – “Народного соглашения”, однако в ответ на это Кромвель тут же арестовал лидеров левеллеров; петицию же об их немедленном освобождении, под которой стояло по меньшей мере 10 тысяч подписей, он попросту игнорировал. А чтобы окончательно подорвать их влияние в армии, он издал приказ об отсылке ненадежных, по его мнению, полков в Ирландию. Выражая свое несогласие с этим решением, а также требуя выплаты старых задолженностей, солдаты устроили демонстрацию протеста в Бишопсгейте, и тогда Кромвель со свойственной ему молниеносностью предал военно-полевому суду всех ее зачинщиков, пять из которых были приговорены к расстрелу. Впрочем, по неизвестным причинам эта печальная участь постигла только одного из них (остальным исполнение смертного приговора было отсрочено на неопределенное время) – 23-летнего Роберта Локиера. Уже стоя под дулами мушкетов во дворе церкви св. Павла, он обвинил солдат-палачей в соучастии в убийстве, даже если они всего лишь выполняли приказ, и добавил: “Меня тревожит, что столь ничтожный повод, как плата долгов солдатам, сплотил враждующие стороны в желании лишить меня жизни”. Похороны Роберта Локиера вылились в настоящую манифестацию: за гробом, чеканя шаг, шли его товарищи по оружию, за ними шествовали тысячи простых лондонцев, причем на одежде практически каждого из них можно было увидеть символ левеллеров – ленту цвета морской волны (зелено-голубую).

Не менее энергично Кромвель расправился и с полутора тысячами солдат-левеллеров, взбунтовавшихся в Банбери и Солсбери почти одновременно с лондонскими событиями. Во главе относительно небольшого отряда “лояльных” войск Кромвель в два дня проделал 90 миль и, застав спящих мятежников врасплох, быстро подавил их сопротивление в местечке Бэрфорд. Один из инициаторов мятежа, некий капитан Томпсон, отказался сдаться на милость победителям и был зарублен с оружием в руках. Трех капралов, не пожелавших вернуться к исполнению своих обязанностей, сначала заключили под стражу в ближайшей церкви, а затем по приговору военно-полевого суда расстреляли.

Укротив армию и приняв на себя командование ирландскими вооруженными силами, Кромвель, не откладывая Дела в долгий ящик и не обращая внимания на протесты заключенных в Тауэре лидеров левеллеров, в кратчайший срок “вычистил” из армии всех инакомыслящих. Отступничество Кромвеля было по достоинству оценено как роялистами, так и лондонскими плутократами: первые наградили его и Фэрфакса почетными степенями Оксфордского университета, а вторые устроили в его честь пышный банкет, на котором преподнесли ему (и, конечно же, Фэрфаксу) массивное золотое блюдо. О “Народном соглашении”, казалось, никто и не вспоминал.

Итак, “старое доброе дело”, как левеллеры называли свою борьбу за республиканизм и демократию в Англии, постепенно сводилось на нет. И хотя история Английской республики с Оливером Кромвелем уже в качестве лорда-протектора, равно как и восстановление монархии, последовавшее после его смерти, выходит за пределы содержания данной работы, пожалуй, следует отметить один факт: когда в 1660 г . по приказу короля Карла II, поклявшегося отомстить всем, поставившим свою подпись под смертным приговором его отцу Карлу I, одного из таковых, майора армии “новой модели”, везли в повозке смертников на эшафот и какой-то зевака насмешливо прокричал ему: “Где же ваше старое доброе дело?” – он прижал руки к сердцу и ответил: “Вот тут, и скоро я скреплю его собственной кровью… Меня обрекли на муки за самое благородное дело, которое когда-либо заявляло о себе на этой земле”.

А другой “цареубийца”, старый агитатор Ричард Рамболд, ожидая палача на эшафоте, прокричал собравшейся толпе: “Я убежден, что Бог ни одного человека не наделял правом властвовать над другими, ибо как никто не появляется на белый свет с седлом на спине, так никто не рождается и со шпорами на ногах, чтобы погонять других”.

И все-таки ни “старое доброе дело”, ни “Народное соглашение” не умерли вместе с их зачинателями. Продолжая жить в сердцах множества мужчин и женщин, а затем в сердцах их детей, они прошли через поколения, чтобы возродиться в XIX в. и стать основой нашей нынешней демократии.

Глава VII

ДЖЕРАРД УИНСТЭНЛИ И ДИГГЕРЫ *

* Диггеры – в буквальном переводе с англ. яз. “копатели”; называли себя также “истинными левеллерами”. В качестве практического осуществления своей программы установления “всеобщего равенства” они истово вскапывали пустоши и невозделанные земли общин. Это нередко вызывало энергичный протест со стороны сельского населения, считавшего, что диггеры хотят захватить их земли. – Прим. перев.

С тех пор как Джон Болл выступил со своей знаменитой проповедью в Блэкхите, Англия никогда не испытывала недостатка в пророках и теоретиках коммунизма, однако первым, кто начал осуществлять эти идеи на практике, стал Джерард УИНСТЭНЛИ*.

* Попытки практического осуществления идеи общности имуществ (условно их можно назвать раннекоммунистическими) делались в Европе и до Уинстэнли, в частности сектой беггардов во Фландрии в XIII в., сектой хилиастов во главе с Мартином Гуской (1419-1421 гг.) и его последователями, адамитами,в Чехии и т.д. Прим. ред.

В апреле 1649 г ., спустя два месяца после казни Карла I, жители прихода Уолтон-на-Темзе в графстве Суррей с удивлением увидели небольшую группу простолюдинов (около десятка семей), разбивших лагерь на пустыре у холма св. Георгия. Они соорудили несколько грубо сколоченных жилищ, загон для скота и начали вспахивать землю – причем все это принародно утром воскресного дня! На вопрос, кто, собственно говоря, они такие и чем здесь занимаются, один из них спокойно объяснил, что они – диггеры, или истинные левеллеры, создающие народную коммуну. По его словам, диггеры стремились избавиться от нормандского ярма и вернуть народу землю, которая раньше принадлежала всем, но затем была у них украдена. В их намерения совершенно не входило посягать на чью-либо собственность или владения, единственное, чего они добивались, – это справедливого использования общих, невозделываемых земель без какого-либо принуждения или насилия, а исключительно силой братской любви, убеждения и личного примера. Любой человек, говорили они, может присоединиться к коммуне, разделив с ее членами хлеб и все имеющееся в их распоряжении имущество.

Так появилось первое документально зафиксированное коммунистическое поселение в Англии, бесспорным лидером, глашатаем и идейным вдохновителем которого стал Джерард Уинстэнли.

О деталях биографии Уинстэнли известно совсем немного. Сын торговца из городка Уиган (графство Ланкашир), родившийся, по неподтвержденным данным, в 1609 г ., он перебрался в Лондон с целью приобщиться к торговому делу и со временем открыть собственный мануфактурный цех. Однако к 1643 г . коммерческие устремления Уинстэнли потерпели фиаско, и ему пришлось зарабатывать себе на жизнь, нанявшись пастухом в графстве Суррей.

Похоже, что он еще в ранней юности попал под влияние баптистов, поскольку впоследствии полностью разделял неприятие ими идеи организованной общенациональной веры, которую людям навязывают с младенчества (баптисты отвергали крещение детей, признавая только добровольное присоединение к вере взрослых людей). Уже в зрелом возрасте Уинстэнли написал серию религиозных памфлетов, в которых развивал идею своеобразного рационального гуманизма, но без персонифицированного бога и спасителя, без рая и ада. Воспринимая бога как “разум в самом себе”, он тем не менее не отрицал “озарения свыше” или “внутреннего голоса”, звучавшего для любого, кто искренне желал его услышать.

Попытки рационалистически осмыслить происходящее неизбежно привели Уинстэнли к анализу человеческих взаимоотношений и проблем политического развития. Для него суть вопроса заключалась отнюдь не в праве каждого избирать и быть избранным в те или иные органы власти, на что претендовали левеллеры. Нет, утверждал он, ведь и в этом случае богатые будут по-прежнему владеть землей и ее плодами, а бедные будут вынуждены гнуть на них спину. Каким бы добрым ни был закон, что бы он ни гласил, но между теми, кто использует чужой труд в целях собственной наживы, и теми, кто вынужден продавать свой труд, чтобы не умереть от голода, нет и не может быть истинного равенства. Главным препятствием для правления, основанного на справедливости и братской любви, был и остается извечный конфликт интересов, порождаемый наличием или отсутствием собственности. Земля не принадлежит никому в отдельности, она – наследие всех людей, которого большинство из них были лишены силой или обманом: “Беднейший из бедняков обладает точно таким же правом на землю, как и богатейший из богачей”. Неимущему любая политическая свобода сама по себе мало что дает. “Истинная свобода кроется в том, откуда человек добывает себе пропитание… т.е. в пользовании землей. Человеку лучше вообще не иметь тела, чем быть не в состоянии это тело прокормить”.

По мнению Уинстэнли, в Англии имелось вполне достаточно земли (если, конечно, разумно ее возделывать), чтобы обеспечить изобилие для всех граждан страны, но в отличие от большинства аграрных реформаторов тех времен он возражал против распределения экспроприированных земельных участков между отдельными крестьянскими хозяйствами. Это, утверждал Уинстэнли, только увеличит зло собственности, в которой он видел первопричину угнетения и социального конфликта. Он мечтал о бесклассовом обществе, где все люди будут сообща трудиться на общей земле, где система справедливого (натурального) обмена сделает ненужными и деньги, и весь процесс торговли: люди будут приносить продукты своего труда в большие коммунальные магазины-склады и в обмен на них брать все то, в чем у них есть нужда. Органы власти там будут выборными, а наказания – мягкими и носящими чисто воспитательный характер. “Нужны ли нам тюрьмы и репрессивные законы, если они ставят одних в рабскую зависимость по отношению к другим?”

Общество будущего, допускал Уинстэнли, еще будет нуждаться в народной милиции для поддержания порядка и в целях самообороны, но в остальном для него будут характерны такие черты, как, например, избирательное право для всех мужчин, ежегодно сменяемый парламент, ничем не ограничиваемая свобода вероисповедания, право всех детей (и мальчиков, и девочек) на образование и профессиональную подготовку, всемерное поощрение научных исследований и изобретательства.

Не считая Библию “абсолютной истиной”, Уинстэнли тем не менее широко цитировал ее в поддержку собственных взглядов и рассматривал явление нового общества как “сбывшееся пророчество о втором пришествии Христа”, которого он нередко называл “главным левеллером”.

Но каким образом воплотить все эти великие преобразования в жизнь? Ведь им противостояли могущественные силы – вооруженная армия государства, богатство и власть землевладельцев, вековые устои церкви, а философское кредо диггеров основывалось, в частности, на пацифизме и ненасильственных действиях! Каким образом? Только силой примера! Для начала, предлагал Уинстэнли, давайте создадим небольшую, символическую коммуну, и скоро многие тысячи, убедившись в ее явных преимуществах, откажутся от собственности и присоединятся к нашему движению. Кроме того, в Англии достаточно безземельных и бедных людей, чтобы в любом случае гарантировать успех этого начинания.

Как ни странно, но большинство левеллеров восприняли в штыки идеи Уинстэнли, развитые им в целом ряде небольших по объему книг. В частности, Лильберн осудил “ошибочные догматы бедных диггеров на холме св. Георгия” и заявил, говоря о целях движения в целом, что “наша главнейшая задача заключается в создании таких условий… когда каждому человеку предоставлены максимальные возможности пользоваться своей собственностью”.

По утверждению самого Уинстэнли, решение о создании народной коммуны пришло к нему после того, как во время его размышлений “внутренний голос” трижды повторил ему: “Вместе трудитесь, вместе делите хлеб и несите эту весть всем, через все рубежи…” Поначалу появление коммуны на холме св. Георгия было встречено прихожанами мирно и вполне благожелательно, кое-кто даже принял приглашение ее членов присоединиться к ним, чтобы “сделать землю общим источником существования для всего человечества”. Уже через несколько недель численность коммуны выросла приблизительно до 100 человек (документально известны имена 73 из них).

Однако на практике это впечатление благожелательности оказалось весьма поверхностным, ибо основная часть местного населения, и прежде всего свободные землевладельцы – фригольдеры и духовенство, – восприняли появление диггеров с подозрительностью и враждебностью. Наиболее явными врагами новой коммуны с самого начала были приходский священник Парсон Платт и лорд манора мистер Дрейк. Именно они, скорее всего, стали организаторами и вдохновителями первого нападения на “пришельцев”, когда около 100 местных жителей, внезапно ворвавшись в поселение, сожгли несколько строений, вытоптали засеянные участки, переломали инвентарь, избили и уволокли с собой нескольких диггеров. Причем интересно отметить, что, верные своим пацифистским взглядам, диггеры не оказали физического сопротивления, а только пытались убедить погромщиков в неправоте их действий.

Известие об этом инциденте вскоре достигло Государственного совета, но его члены, целиком поглощенные до предела обострившимися взаимоотношениями между армией, левеллерами и роялистами, передали дело на рассмотрение генерала Фэрфакса, который в свою очередь поручил разбирательство некоему капитану Глэдмену. Тот, побывав на месте происшествия и опросив участников конфликта, пришел к выводу, что решать тут, собственно говоря, нечего, поскольку вся проблема возникла из-за небольшой группы безземельных фанатиков и носит чисто местный характер. В подтверждение своих выводов он доставил в столицу Уинстэнли и Эверарда, чтобы они сами разъяснили генералу цели и пацифистскую направленность этого движения. Фэрфакс, умевший в любых ситуациях оставаться благовоспитанным джентльменом, спокойно выслушал вождей диггеров, демонстративно не снявших шляп, и… вежливо попрощавшись, отпустил. По-видимому, он был согласен с мнением капитана Глэдмена.

Положение диггеров, несмотря на то что беседа с Фэрфаксом послужила своеобразной рекламой их деятельности, казалось безнадежным: ущерб, нанесенный коммуне разъяренной толпой, был огромен, враждебность местного населения не ослабевала, а ожидаемые диггерами “десятки тысяч” новых сторонников не спешили расстаться с собственностью и присоединиться к движению. И тем не менее убежденные в правоте своего дела поселенцы уже через несколько дней вернулись на холм св. Георгия. Они терпеливо, подбадривая друг друга песнями и шутками, снова и снова восстанавливали свой лагерь после очередного погрома, снова и снова отправляли своих активистов по стране для сбора средств и организации новых поселений. Но только отчасти их усилия увенчались успехом: аналогичные коммуны диггеров появились лишь в шести провинциальных центрах Англии.

В июне – вот уже в который раз! – на лагерь диггеров на холме св. Георгия напала группа вооруженных солдат: они сожгли жилое строение и серьезно ранили работавших на поле мужчину и юношу. Уинстэнли обратился с письмом протеста к генералу Фэрфаксу, однако ответа не получил, а тем временем жертвой разбойного нападения стали еще четыре диггера, причем один из них был убит. Кроме того, местное духовенство запретило своей пастве производить с “пришельцами” торговый обмен, предоставлять им кров и вообще иметь какие-либо дела с “этими упрямыми еретиками”, объявив им бойкот.

Затем по жалобе мистера Дрейка кингстонский суд, не предъявив колонистам письменного обвинения, не дав им возможности защищаться и отвергнув их письменные объяснения, признал диггеров виновными в нарушении границ чужих владений и приговорил каждого из них к штрафу в 10 фунтов плюс судебные издержки. Но суд отлично понимал, что оплатить эту сумму диггеры были просто не в состоянии. В их лагерь явился судебный пристав и увел четырех оставшихся коров (впрочем, через некоторое время неизвестные благожелатели их выкрали и вернули прежним владельцам). А еще через несколько дней действовавшие по прямому приказу Дрейка солдаты сожгли дотла лагерные постройки и переломали или унесли все, что представляло хоть какую-нибудь ценность. Как отмечал в своих записях Уинстэнли, делали они это с большой неохотой и извинениями, а один из них даже оставил небольшую денежную компенсацию.

Наконец после 11 месяцев упорного труда и непрестанной борьбы голодные, ограбленные и вконец запуганные террором диггеры были вынуждены окончательно оставить свой разоренный лагерь на холме св. Георгия и переселиться на расположенную неподалеку пустошь Кобхэм, где они сразу же приступили к удобрению и возделыванию земли. Однако местные жители, подстрекаемые духовенством и землевладельцами, не оставили их в покое и там. И на новом месте отряд солдат под предводительством священника Парсона Платта уничтожил все, что попалось им под руку. Более того, вокруг пустоши Кобхэм была выставлена круглосуточная охрана из вооруженных прихожан, поклявшихся убить любого колониста, который вознамерится вернуться туда. Этот эпизод, судя по всему, подвел финальную черту под мужественной, но обреченной на поражение попыткой диггеров сбросить нормандское ярмо и установить в Англии первую народную коммуну.

Не менее плачевной была участь коммун и в остальных графствах: все они распались в результате жестоких гонений, инспирированных духовенством и местными землевладельцами при содействии либо невмешательстве официальных властей. О дальнейшей судьбе диггеров достоверных записей не сохранилось. Известно только, что Уинстэнли и небольшая группа его последователей нашли временный приют и работу у леди Элеоноры Дэвис – религиозной и сочувствующей движению диггеров владелицы манора в Пиртоне (графство Хертфордшир), которая считала себя чем-то вроде пророчицы, вдохновленной свыше.

В 1652 г . Уинстэнли опубликовал свою новую работу “Закон свободы”. В ней он, наученный горьким опытом 1649—1650 гг., уже, судя по всему, полагал, что жизнеспособная коммуна может быть создана не столько силой примера, сколько решением сильной, обладающей властью личности. Мечтая, подобно большинству ранних философов и реформаторов, о такой сильной личности, о таком могущественном патроне, который мог бы претворить этот идеал в жизнь, он посвятил свой труд герою тех времен Оливеру Кромвелю, одновременно обращаясь к нему с призывом-предостережением заслужить себе вечную славу, возглавив движение за освобождение от нормандского ярма, дабы не войти навсегда в историю как деспот и тиран, не пожелавший освободить свой народ: “Не утеряй своей короны. Воздень ее высоко и носи… В твоих руках и власть, и сила действовать ради общей свободы. У меня же нет никакой власти”. Ответа от Кромвеля на этот страстный призыв не последовало.

После описанных выше событий диггеры приблизительно на два столетия пропадают из вида в бурном водовороте исторических перемен, чтобы вновь появиться, правда уже в трансформированном виде, как неотъемлемая часть “научного социализма”.

Глава VIII

ВОССТАНИЕ МОНМАУТА

“Добрые старые традиции” политического демократизма, религиозной терпимости и республиканизма на короткое время вновь вернулись в Англию летом 1685 г. – причем в довольно неожиданном обличье претендента на трон по линии Стюартов.

У Карла II было много детей, но ни один из них не был законным, поэтому после его смерти в 1685 г. трон перешел к его брату, герцогу Йоркскому, ставшему королем Яковом II. Будучи ярым приверженцем римско-католической церкви, он, естественно, стремился к восстановлению в Англии католицизма и монархического абсолютизма, добиваясь этого посредством мощного репрессивного государственного аппарата, шпионов, а также фальсифицированных выборов, сфабрикованных судилищ, откуда осужденные по обвинению в измене, как правило, отправлялись на виселицу или на плаху. В создавшейся атмосфере политической и религиозной нетерпимости наиболее активные сторонники оппозиции были вынуждены спасать свою жизнь бегством в Голландию.

Одним из добровольных изгнанников был старший из сыновей Карла Джеймс Скотт – герцог Монмаут, который в отличие от своих единокровных братьев появился на свет в результате законного, хотя и тайного брака между молодым королем Карлом и некоей Люси Уолтере; правда, документальное подтверждение этому хранилось в никому не ведомом черном ларце. Атлетически сложенный и волевой человек, которому едва перевалило за 30, воин, не убоявшийся объявить себя протестантом, что само по себе считалось тогда актом большого политического мужества, Монмаут быстро завоевал популярность среди находившихся в изгнании заговорщиков, и те – от опальной знати до республиканцев времен Кромвеля – единодушно избрали Джеймса Скотта или, как его нередко называли, “протестантского герцога” своим вождем. Принимая такое решение, они, естественно, также учитывали его высочайшее происхождение и боевые заслуги.

План заговора был предельно прост: собрать необходимые деньги и оружие, сколотить два небольших отряда воинов, включая иностранных наемников и ветеранов армии “новой модели”, и двинуть один из них под предводительством графа Аргайла в Шотландию, где, как ожидалось, к нему присоединятся шотландские сторонники Ковенанта*, а другой, во главе с Монмаутом, – на запад Англии, где его, без сомнения, поддержали бы подвергаемые гонениям раскольники и сектанты, а также приверженцы англиканской церкви в графствах Дорсет, Девоншир и Сомерсет. Затем оба отряда с разных сторон подойдут к Лондону, где заранее подготовленное восстание протестантов обеспечило бы быстрый захват города. Яков будет низложен, и парламенту, как надеялись заговорщики, придется признать законность Монмаута в качестве нового короля.

* Ковенант – в переводе с англ. яз. “соглашение”. Этот договор был заключен пресвитерианами Шотландии в 1638 г . с целью свергнуть правившего тогда Карла I и ввести в Англии пресвитерианство. В 1643 г . с ними объединились английские пресвитериане, контролировавшие в то время Долгий парламент. После реставрации Стюартов в 1660г. Карл II разгромил ковенантеров в Англии и в Шотландии, так что вряд ли их остатки смогли бы чем-то помочь Монмауту. Прим. ред.

Итак, граф Аргайл отправился в Шотландию, а Монмаут со 150 солдатами на трех судах 11 июня 1685г. благополучно высадился в порту Лайм (графство Дорсет) в надежде, что там к нему присоединится целая армия поставленных вне закона сектантов, протестантов и англиканской знати.

Избранное для высадки западное побережье являло собой процветающую, наиболее индустриализированную часть страны, хотя справедливости ради следует отметить, что промышленность там находилась все еще в стадии кустарного производства. Основным видом производимой продукции было полотно, поэтому большинство городского населения составляли люди, тесно связанные друг с другом различными функциями процесса изготовления и сбыта тканей – свободные ремесленники, подмастерья, ученики, разносчики, торговцы и т.п. В былые годы гражданской войны местное население в подавляющем большинстве сражалось на стороне парламента, охотно поставляя рекрутов для армии “новой модели”, ветераны которой по-прежнему тайно лелеяли мечту о “старом добром деле” и считали своим святым долгом завещать ее своим сыновьям.

Когда Монмаут беспрепятственно высадился в небольшой гавани Лайма, собравшиеся на пристани жители не без удивления смотрели, как вооруженные пришельцы выгрузили со своих судов четыре маленькие пушки, построились и маршем направились к рыночной площади. Там в присутствии всего населения было зачитано обращение, в котором король Яков обвинялся в отравлении своего венценосного брата, в тирании, в извращении традиционных английских законов и в стремлении подорвать протестантскую веру, отдав Англию под власть папы и католических держав Европы. По этим причинам, говорилось в обращении, герцог Монмаут с друзьями и единомышленниками вознамерились объявить Якову войну и добиться торжества справедливости. Титул и награду самому Монмауту после победы определят “Мудрость, Справедливость и Власть законно избранного и свободно действующего парламента страны”.