Текст книги "Английские бунтари"

Автор книги: Чарлз Поулсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

С особым нетерпением работники всегда ждали осени, когда им в течение нескольких недель приходилось ручными цепами молотить зерно. А радовались они потому, что работа была срочной, требовала большого труда и, соответственно, хорошо оплачивалась. Но вот появилась намного более производительная молотильная машина, приводимая в движение лошадиной силой, и практически свела на нет этот небольшой, но надежный источник дополнительного дохода для подавляющего большинства безземельных сельскохозяйственных рабочих. Поздно вечером 28 августа 1830 г . одна из таких машин на ферме Лоуэр-Хардрс (графство Кент) была разбита толпой жителей соседних деревень; на следующий день аналогичная участь постигла и другую – на ферме около деревни Хит. А вскоре риги с сеном и зерном заполыхали по всему графству. Сельский труженик – тот самый, которого традиционно было принято считать “тупым примитивом”, – единственным доступным ему способом выражал активный протест против своего обнищания.

Не прошло и дня, как в Лоуэр-Хардрс явились 100 спешно приведенных к присяге констеблей и отряд вооруженных солдат под командованием двух мировых судей, но, как ни странно, арестов они не производили и обвинения никому не предъявляли. Возможно, это объясняется тем, что на состоявшейся ранее встрече местных фермеров было принято решение не пользоваться молотильными машинами. На двух вышеуказанных фермах хозяева это решение проигнорировали, чем и спровоцировали бурный протест местного населения. Так ли это было на самом деле или нет, осталось неизвестным, но вскоре участившиеся поджоги, акты устрашения и ломка сельскохозяйственных машин распространились по всему графству Кент.

3 января 1831 г . в газете “Таймс” приводились следующие слова одного кентского фермера о его работниках: “Я был бы только рад, если бы среди них разразилась чума. Тогда бы я по крайней мере смог пустить их на удобрение…” В ближайшую же ночь все его риги и амбары сгорели дотла. В принципе, говорилось в официальном отчете о происшествии, имена поджигателей были известны, однако из-за отсутствия доказательств привлечь их к ответственности не представилось возможным.

Постепенно становилось очевидным, что поджоги и ломка машин не являются делом рук отдельных доведенных до отчаяния субъектов. В том же “Таймсе” без обиняков высказывалось предположение о наличии в стране “организованной системы поджигателей, а также разрушителей машин”. Вслед за участившимися арестами заполыхали риги и амбары, принадлежавшие мировым судьям.

Первых пойманных на месте преступления разрушителей сельскохозяйственных машин судил в Кентербери сэр Эдвард Нэтчбулл. Не желая усугублять конфликт излишними жестокостями (а может быть, руководствуясь и чисто гуманными побуждениями), он ограничил наказание для арестованных всего тремя днями тюремного заключения и официальным предупреждением о недопустимости подобных действий. Он также выразил надежду, что “доброта и умеренность, проявленные в этом мягком приговоре, найдут в народе соответствующий отклик”.

Надежды сэра Эдварда Нэтчбулла не оправдались: поджоги и нападения на фермы стремительно распространялись по всем южным графствам страны. В прессе даже появились тревожные сообщения о шайках вооруженных дубинками работников, которые посягают на чужую собственность среди бела дня. Доля истины в этих сообщениях, безусловно, была. Но только доля. Толпы сельских жителей (численностью иногда до 100 человек), действительно, уже в открытую осаждали дома землевладельцев и наиболее зажиточных фермеров. Однако ни насилия, ни даже угроз, как правило, не допускалось. Один из работников говорил об их бедственном положении, высказывал общие претензии и требовал денег. Получив фунт или два, толпа мирно расходилась. Во время таких встреч фермеры нередко оправдывались, что увеличить заработную плату работникам они не могут из-за высокой арендной платы за землю и десятины. Вот в чем главная причина бедности, утверждали они, вот против чего надо бороться в первую очередь.

Тем временем ситуация постепенно менялась. От просьб о небольшой денежной помощи сельскохозяйственные рабочие переходили к требованиям об упразднении системы приходских подачек с заменой ее справедливой оплатой их труда (по их мнению, таковая должна была составлять два шиллинга и шесть пенсов в день). И кое-где они добивались успеха. В частности, в деревне Брид местные фермеры и представители работников подписали совместный документ, в котором фермеры соглашались платить по два шиллинга три пенса в день трудоспособному работнику, имевшему одного или двух детей; если же детей было больше, то соответственно повышалась и зарплата. Затем ликующая толпа из приблизительно 500 человек, прихватив по дороге чью-то навозную тачку, направилась к дому мистера Абела – местного чиновника по распределению общинных пособий по бедности, который прославился на всю округу надменными, оскорбительными манерами и бездушным отношением к беднякам. Они угрозами вынудили его выйти из дома и залезть в навозную тачку, после чего хохочущие женщины и детвора вывезли Абела за пределы прихода и вывалили в придорожную канаву.

Местные фермеры отреагировали на это довольно своеобразно, угостив каждого из присутствующих полпинтой домашнего пива и подарив им большую бочку крепкого эля. В благодарность за угощение работники устроили демонстрацию у дома викария, протестуя против десятины и требуя, чтобы церковь открыла в деревне школу для детей.

Пример бридских работников быстро нашел последователей во многих других деревнях: жители заключали с фермерами соглашения о размере заработной платы и изгоняли наиболее ненавистных чиновников по распределению общинных пособий для бедных. Взамен фермеры нередко просили работников активнее выступать против церковной десятины.

Если землевладелец или фермер отказывался от таких переговоров, в его адрес приходило письмо с подписью “Свинг” или “капитан Свинг”*, в котором хозяина в угрожающем тоне предупреждали о печальных последствиях отказа выполнить справедливое требование народа. Иногда письма являли собой безграмотные, трудно различимые каракули, а иногда были написаны твердым хорошим почерком с четким изложением мысли. Часть из них сохранилась и до наших времен.

* Свинг (swing) – в переводе с английского языка это слово означает “качели”, а в разговорной речи так называют и виселицу. Есть еще одно значение этого слова – “свобода” (не гипотетическая, а реальная, свобода действий). Это имя-символ, придуманное восставшими, как бы говорило богатым землевладельцам: “Вы надеетесь, что мы будем раскачиваться на виселице? Нет! Мы свободны, мы завоюем себе свободу сами, мы сделаем так, как считаем нужным!” Существует и версия, согласно которой повстанцы, взяв себе имя “Свинг”, имели в виду взмах цепом при молотьбе. – См.: Рюде Дж. Народные низы в истории. 1730—1848. М., 1984, с. 162. – Прим. изд.

Например:

“Джентльмены! Вот что вас ожидает, если вы не уберете свои машины и не повысите зарплату беднякам до двух шиллингов шести пенсов в день семейным и до двух шиллингов холостым, – мы сожжем ваши амбары и вас вместе с ними. Это наше последнее слово”.

А вот еще одно письмо, написанное зажиточному фермеру в графстве Оксфордшир; из него видно, что борющиеся сельскохозяйственные рабочие поддерживали контакты со своими единомышленниками в разных частях страны:

“Не забывайте, как в Кенте огню было предано все… что отказалось подчиниться. Такая же участь ждет и вас, так как мы полны решимости заставить вас обеспечивать бедных по-настоящему, а не так, как это делалось до сих пор… Уберите свои молотильные машины, иначе огонь пожрет вас без промедления… Нас пять тысяч человек, и мы не остановимся ни перед чем”.

Перепуганным властям казалось, что юг Англии целиком захлестнула волна открытого неповиновения. На дорогах большинства графств патрулировали отряды вооруженных солдат, им в помощь были выделены сотни специальных констеблей, кое-где появилась даже легкая артиллерия. Однако вопреки ожиданиям никакого сопротивления не последовало. При виде солдат толпы послушно расходились (очевидно, это было условлено заранее) и даже позволяли властям задерживать вожаков с целью выяснения их личности. Многие фермеры все-таки предпочли уступить и выполнили требования своих работников. В некоторых районах имели место нападения на предмет всеобщей ненависти – работные дома. Кое-где поджоги амбаров и разрушения сельскохозяйственных машин продолжались до самой зимы. Но при этом последователи капитана Свинга не убили и даже не ранили ни одного человека. “Военные действия” велись исключительно против собственности.

Столкнувшись со столь упорным сопротивлением со стороны своих работников, сельское дворянство запаниковало и было вынуждено приоткрыть глаза на невыносимые условия их существования. Практически во всех южных графствах Англии хозяевам по тем или иным причинам пришлось вводить более высокую заработную плату своим работникам или заключать с ними новые соглашения. В ответ на это правительство, не имея возможности направить на юг достаточное количество солдат, ибо они были заняты выполнением полицейских функций на индустриальном севере страны, посоветовало местным мировым судьям не особенно церемониться со смутьянами и недвусмысленно намекнуло, что в данном случае не следует строго придерживаться буквы закона. Например, одного деревенского жителя приговорили к тюремному заключению только за то, что, выслушав церковную проповедь о добродетели смирения, он позволил себе вслух заметить: “Мы и так слишком долго были смиренными”.

К концу года магистраты южных графств почти повсеместно были готовы признать справедливость (и силу) требований сельскохозяйственных рабочих и узаконить минимальные ставки оплаты их труда. Однако этой готовности вскоре положило конец циркулярное письмо министра внутренних дел Англии лорда Мелбурна (считавшегося, кстати, не твердолобым тори, а “прогрессивным” вигом), в котором прямо указывалось на абсолютную неприемлемость такого подхода к решению развивающегося конфликта.

“И здравый смысл, и весь опыт прошлого, – писал он, – наглядно подтверждают, что политика уступок столь неразумным по сути и столь недопустимым по форме требованиям может привести, причем в самое ближайшее время, к весьма трагическим последствиям… К тому же, – добавлял он, – решение вопросов о заработной плате уже не является прерогативой мировых судей”.

Прямым результатом этого циркуляра стали энергичные действия местных властей: были запрещены все виды сборищ деревенских жителей, за любое требование о повышении заработной платы грозил немедленный арест и тюремное заключение (немало сельскохозяйственных рабочих было арестовано вообще без предъявления какого-либо обвинения), повсюду были наготове вооруженные солдаты и констебли. Тюрьмы были настолько забиты простыми сельскими жителями, что в них не хватало места для настоящих преступников. Во всяком случае, на это жаловались сами магистраты.

Поджоги и нападения на фермы прекратились. Начались массовые судилища над “бунтовщиками”. Причем мало кто из судей брал на себя труд хотя бы попытаться скрыть под личиной беспристрастности свое предвзятое, неприязненное отношение к обвиняемым:

“Недопустимой наглостью следует считать требования таких людей о том, чтобы джентльмен, получивший дорогостоящее образование и заслуживший право отправлять священные обязанности служителя церкви, опустился до положения простого работника” (из выступления судьи Парка).

“Если среди сельских бедняков и имело место определенное недовольство, оно было сильно преувеличено” (из выступления судьи Босанкета).

“Только человек, мало что истинно знающий о дворянстве Англии,,, может представлять дворян тиранами бедняков, не сочувствующими их горю, не желающими облегчить их страдания и не стремящимися способствовать их счастью и благосостоянию…” (из выступления судьи Тонтона).

Настойчиво борясь за улучшение своего бедственного экономического положения, сельскохозяйственные рабочие никого не убили и даже не ранили. И тем не менее девять из них были приговорены к смертной казни, 457 – к ссылке на каторгу, многие сотни – к различным срокам тюремного заключения. Подобная пародия на правосудие становится неизбежной, когда имущие власть и богатство судят тех, кто не имеет ни того, ни другого.

Глава XV

РОСТ ПРОФСОЮЗНОГО ДВИЖЕНИЯ

В период средневековья с характерным для него ручным способом производства уровень заработной платы ремесленников определялся профессиональными гильдиями, являвшими собой независимые общества, в которые входили и мастера и подмастерья; к тому же все они испытали тяготы долгого срока ученичества и работали бок о бок, “за одним верстаком”.

Особой нужды в отдельной организации лиц наемного труда не было еще и потому, что большинство подмастерьев надеялись со временем сами стать мастерами, а неквалифицированные рабочие оговаривали условия своего найма в индивидуальном порядке. С постепенным падением роли профессиональных гильдий, появлением новых, более прогрессивных методов работы и, как неизбежное следствие этого процесса, отделением работодателя от работника регулирование заработной платы все в большей степени брало на себя государство. В 1563 г. практический контроль за претворением в жизнь решений правительства в этой области стал прерогативой магистратов. Рабочие же в свою очередь начали создавать “объединения” для защиты собственных экономических интересов; они-то впоследствии и развились в тред-юнионы.

История, к сожалению, не оставила нам достаточно четкой последовательности начальных этапов формирования этих объединений, называвшихся также “профессиональный клуб”, “тайное общество” или просто “общество”. Во всяком случае, документально известно, что до Реформации они обычно возникали как ультрарелигиозные культовые организации в честь святого – покровителя определенной профессии или местности, а со временем трансформировались в общества взаимопомощи в различных отраслях производства; например, они предоставляли материальную помощь нуждающимся работникам в случае болезни или безработицы, давали деньги на похороны, организовывали торжественные церемониалы перевода учеников в подмастерья и… устраивали совместные застолья (конечно, обусловленные каким-либо событием) в облюбованной ими таверне. На заседаниях таких обществ регулярно обсуждались вопросы заработной платы и условий труда, в традиционной английской манере составлялись петиции в парламент – в случае же отказа нередко принималось решение о коллективном невыходе на работу (позднее такая акция стала называться забастовкой).

С точки зрения закона деятельность этих обществ была весьма сомнительной; их в любой момент можно было привлечь к ответственности за “создание препятствий для нормального промышленного развития”, не говоря уже о том, что большинство судей без малейших колебаний квалифицировали бы как противозаконную любую акцию, направленную на повышение заработной платы рабочим. Однако для этого работодателю необходимо было обратиться в суд высшей инстанции, что отнимало много времени, в течение которого забастовку так или иначе обычно удавалось прекратить.

К началу XVIII в. подобные профессиональные объединения квалифицированных рабочих, хотя часть из них по-прежнему маскировалась под общества взаимопомощи, похоронные клубы и тому подобные организации, появились уже во многих отраслях производства. Все они, как правило, носили локальный характер, поскольку развитие общенациональных движений стало по-настоящему возможным только с появлением железных дорог.

Но время шло, промышленная революция уверенно набирала силу, и к концу столетия эти объединения при всей их полузаконности и относительной слабости стали беспокоить предпринимателей всерьез. И неудивительно. Ведь стремление рабочих к профессиональной солидарности и единению являло собой диаметральную противоположность сути “свободной торговли” – основополагающей концепции молодого класса капиталистов. Вот почему предприниматели с таким рвением утверждали, что объединение трудящихся в профсоюзы означает тиранию, а любое ограничение продолжительности рабочего дня, регулирование заработной платы и условий труда через механизм коллективных соглашений и тому подобные требования ведут к недопустимому посягательству на право рабочего человека трудиться столько и так, как он сам того пожелает. Снова – вот уже в который раз – лозунг защиты свободы личности демагогически использовался для увековечения нищеты и эксплуатации!

В 1799 и 1800 гг. – т.е. когда во Франции шла революция*, а раздираемая внутренними противоречиями и массовыми волнениями Англия вела кровопролитную войну, когда перепуганному правительству Питта во всем мерещились государственная измена и подстрекательство к бунту – палата общин на основе петиции, полученной ею от группы мастеров-слесарей с просьбой поставить вне закона все объединения подмастерьев-слесарей в Лондоне и его окрестностях, один за другим приняла два Акта об объединениях. В них любому рабочему под страхом тюремного заключения или принудительного труда запрещалось объединяться с другим рабочим (или группой) для каких-либо действий с целью повышения заработной платы, сокращения продолжительности рабочего дня или изменения иных существующих условий труда; властью закона рабочие также обязывались давать друг против друга свидетельские показания. При этом ряд казуистических положений новых законов практически полностью лишал обвиняемых в их нарушении права на адекватную защиту или апелляцию.

* В буржуазной историографии нередко в период Великой французской революции совершенно безосновательно включается и время до установления в стране империи Наполеона I (т.е. до 18 мая 1804 г .). В действительности концом Великой французской революции следует считать 27 июля (9 термидора) 1794г., когда был совершен контрреволюционный переворот. Отсюда ясно, что автор не прав, утверждая, будто бы в 1799 и 1800 гг. во Франции еще шла революция. Прим. изд.

Претендуя на абсолютную беспристрастность, упомянутые акты объявили незаконной также и любую организацию предпринимателей. Однако на деле предпринимателей этот запрет как бы не касался вообще.

Радикально настроенный кружевник Гравенер Хенсон испробовал все доступные средства, чтобы заставить закон принять должные меры к незаконному объединению хозяев в Ноттингеме. Безуспешно. Власти попросту игнорировали его требования.

Фактически рабочие оказались в полной зависимости от милости работодателей, которых открыто поддерживала вся законоохранительная система государственной власти.

Наглядным примером в этом отношении является нашумевшее дело наборщиков газеты “Таймс”, приговоренных в 1810 г . к тюремному заключению на сроки от девяти месяцев до двух лет за “незаконное объединение”. В ходе судебного разбирательства председательствующий судья обрушился на них с обвинениями в участии в “гнусном заговоре” и неблагодарном подстрекательстве против “тех самых предпринимателей, которые дают вам хлеб”. Мирное объединение товарищей по труду с целью улучшения своей заработной платы и условий работы стало преступным деянием, заговором и даже бунтом против законов страны.

Поставив рабочие союзы вне закона и вынудив их уйти в подполье. Акты об объединениях их отнюдь не ликвидировали. Просто теперь союзы в целях выживания (а рабочим они были нужны как воздух) превратились в тайные общества с соответствующими “страшными” ритуалами и клятвами; просто теперь борьба за экономические права велась рабочими не через рациональный и открытый механизм коллективных соглашений, а методами анонимного устрашения, угроз и давления на хозяев. Причем в такой ситуации даже правительство не стремилось использовать всю силу своих же законов, предпочитая выждать, пока сами предприниматели не примут карательных мер против “виновных” рабочих – обычно на основе решений собственных незаконных объединений!

В 1824 г . радикально настроенный портной Фрэнсис Плейс развернул кампанию за отмену Актов об объединении и за официальное признание прав лиц наемного труда на мирную организацию в целях улучшения своего экономического положения. Сами рабочие отнеслись к этому довольно скептически, полагая, что палата общин в ее тогдашнем составе никогда на это не пойдет и что для действительного решения вопроса о легализации рабочих союзов придется подождать полной победы движения за реформу парламента. Вопреки их опасениям Плейсу при помощи ряда умных ходов и поддержке части сочувствующих депутатов палаты удалось добиться решения о создании Специального комитета, перед которым была поставлена задача исследовать “факторы, оказывающие отрицательное воздействие на развитие промышленности”. В число этих “факторов” без возражений был включен и вопрос об эффективности Актов об объединении.

Свидетельские показания перед членами этого Комитета давали тщательно отобранные рабочие, единодушно утверждавшие, что Акты, по сути, не разрешали поставленных перед ними целей, что они только увеличили волнения и обоюдную вражду между рабочими и хозяевами, что из-за них честные люди вынуждены становиться преступниками и нарушать законы собственной страны. Как ни странно, но в таком же духе перед Комитетом выступили и некоторые предприниматели, недовольные вмешательством закона в их право вести дела так, как они считают нужным.

По окончании работы Комитет рекомендовал палате общин снять запрет на мирную юнионизацию, подкрепив это надежным механизмом гарантий против “актов насилия и кампаний устрашения”. А поскольку большинство членов парламента составляли сельские джентльмены, которые не питали большого интереса к “городским делам” и к тому же довольно враждебно относились к “этим выскочкам” (так они называли представителей нового класса промышленной буржуазии) , палата общин быстро и без особых споров согласилась с рекомендацией Комитета и отменила Акты об объединении.

Тред-юнионизм в Англии наконец-то стал законным видом деятельности, в результате чего промышленно-трудовые отношения в стране вступили в новую, более высокую фазу развития.

Приобретение права на легальное существование, однако, не давало профсоюзу юридического статуса организации. В частности, он не мог рассчитывать на помощь судебных органов в случае нарушения условий соглашения со стороны предпринимателей или на возмещение убытков в случае злоупотребления служебным положением со стороны собственных чиновников. И хотя теперь рабочий формально имел возможность на законных основаниях “прекращать работу” в целях улучшения условий труда, его все равно можно было привлечь к ответственности за действия, “препятствующие нормальному развитию промышленности”. Далее, закон защищал нечленов профсоюза и штрейкбрехеров от акций “устрашения”, в то время как неквалифицированные рабочие не могли рассчитывать на помощь профсоюза. И предприниматели, конечно же, не упустили из виду все эти выгодные для них нюансы новой ситуации; многие из них были исправлены только спустя столетие, а часть существует в прежнем виде и по настоящее время.

ГлаваXVI

ТОЛПАДДЛСКИЕ МУЧЕНИКИ

Одним из наиболее ярких воплощений атмосферы враждебности, трудностей и опасностей, сопровождавших процесс юнионизации в сельских районах Англии, стало так называемое “дело толпаддлских мучеников” (1834г.) – шести сельскохозяйственных рабочих из небольшой деревушки Толпаддл в графстве Дорсет.

Не вдаваясь в подробности социально-экономического положения сельских жителей и пагубных для них последствий практики огораживания общинных земель, достаточно полно описанных в предыдущих разделах, напомним только, что крестьяне-прародители деревенских жителей существовали по сравнению с ними в относительном достатке: они имели общинные земли, пользовались правом выпаса скота, сбора топлива и подбора колосьев после жатвы и работали за плату только известную часть своего времени. Однако постепенно массовые огораживания и ряд иных ограничений низвели большинство крестьян до положения поденных сельскохозяйственных рабочих, целиком и полностью зависящих от денежных заработков по найму. Одним из непосредственных результатов этого процесса стал беспрецедентный рост мелкой преступности и браконьерства – и это несмотря на то, что за кражу овцы 14-летнего мальчика могли приговорить к повешению, а за браконьерский отлов зайца или фазана в охотничьем заповеднике – к высылке в австралийские каторжные поселения.

В промышленных районах страны рабочие уже создавали первые профсоюзы и приступали к открытой борьбе за улучшение условий своего труда и существования. При этом они пользовались активной поддержкой широкого круга радикалов, реформистов и прогрессивно мыслящей части городского населения; не обходила их своим вниманием и пресса. В отличие от них сельскохозяйственные рабочие жили в относительной изоляции, испытывая острый недостаток в сильных лидерах, ярких ораторах и, конечно же, в помощи прессы.

“Их (крестьян. – Прим. перев.) жилища мало чем отличаются от свинарников, и питаются они, судя по их виду, не намного лучше, чем свиньи… За всю свою жизнь я нигде и никогда не видел столь тягостного человеческого существования, как это, – нигде и никогда, даже среди свободных негров в Америке”.

(Из “Сельских прогулок верхом” Уильяма Коббета)

Такова была реальная жизнь в английских деревнях.

Толпаддл – одна из множества деревушек, разбросанных по берегам небольшой речки Паддл среди живописных заливных лугов и нежно-зеленых холмов графства Дорсет. В 1834 г. ее мужское население составляло 175 человек, около половины которых были детьми. К описываемому периоду в большинстве графств страны сельскохозяйственные рабочие уже добились минимальной оплаты своего труда в 10 шиллингов (50 пенсов) в неделю. Только в отдаленном Дорсете она по-прежнему составляла восемь шиллингов (40 пенсов) в неделю. При такой зарплате роскошью был даже картофель, так что ежедневный рацион работников состоял, как правило, из хлеба, овсяной каши, бобов, сыра и корнеплодов (репы или брюквы).

Одним из наиболее заметных и уважаемых жителей Толпаддла был 37-летний работник Джордж Лавлесс, имевший на своем иждивении трех детей. Подобно многим пионерам рабочего движения, он был методистом – членом религиозной секты, в учении которой особо подчеркивалось значение личности, ее характера, образа жизни и поведения. Лавлесс не жалел сил на самообразование – он учился читать и писать поздними вечерами после долгого и утомительного трудового дня и даже приобрел на свои скудные сбережения несколько религиозных книг. Он имел также от своей церкви разрешение на проповедование и считался в округе хорошим оратором. Иными словами, Джордж Лавлесс был достойным представителем лучшего типа труженика тех времен – личностью, оказавшейся способной сохранять свое человеческое достоинство даже в тех разлагавших душу и тело условиях, в которых приходилось существовать и ему, и его семье, и его соседям. Такой человек просто не мог спокойно взирать на царившие вокруг задавленность и нищету.

В 1832 г. на встрече жителей деревни, среди которых был и Лавлесс, с группой местных фермеров последние дали слово в ближайшее же время повысить заработную плату работников до уровня остальных районов. Когда же толпаддлцы выразили сомнение в надежности этих обещаний, их успокоил присутствовавший на встрече местный викарий доктор Уоррен, сказавший: “Если ваши хозяева вознамерятся нарушить данное ими слово, я лично прослежу за тем, чтобы этого не произошло. И да поможет мне Бог!” Довольные работники вернулись к своим каждодневным обязанностям. Время шло, но обещанного повышения платы так и не последовало. Тогда законопочитающий гражданин своей страны Джордж Лавлесс повел жителей Толпаддла к местному мировому судье Питту, чтобы испросить его совета, как им поступить. Выслушав их, Питт предложил созвать встречу представителей спорящих сторон в здании магистрата Дорчестера под председательством мирового судьи этого района Джеймса Фрэмптона. В назначенный день делегация жителей деревни во главе с Лавлессом, пройдя пешком семь миль по пыльной дороге, прибыла в Дорчестер.

И что же они там услышали?

Отповедь господина Фрэмптона, выступившего не как беспристрастный арбитр, а скорее как верный слуга власть имущих, который довел до сведения собравшихся:

а) что вопросы регулирования заработной платы больше не являются прерогативой магистратов;

б) что нет такого закона, который обязывал бы работодателей платить больше, чем они считают необходимым;

в) что работники должны безропотно довольствоваться тем, что им предлагают.

Когда же Лавлесс возразил, что речь в данном случае идет не столько о повышении заработной платы работникам, сколько о выполнении обещания, публично данного хозяевами в присутствии достопочтенного доктора Уоррена (причем было дословно процитировано его выступление на той памятной встрече), и фермеры, и сам доктор Уоррен, глазом не моргнув, отказались от собственных заверений. На этом разбирательство было закончено, и разочарованным, подавленным толпаддлцам ничего не оставалось, как вернуться домой, образно говоря, “не солоно хлебавши”.

Хотят вельможи бедняка

В бараний рог свернуть.

Хотят, чтоб за три медяка

Не смел он и вздохнуть.

Бедняк, поверьте, не смеюсь.

Сшить мог бы облака.

Но как кормить ему семью

На те три медяка?

(Неизвестный поэт тех времен)

Однако худшее ждало крестьян Толпаддла впереди: окрыленные победой фермеры, ссылаясь на “трудные времена”, урезали плату работникам до семи шиллингов в неделю. Узнав об этом, Лавлесс во всеуслышание заявил, что на такую зарплату просто невозможно прокормить семью.

Теперь по вечерам после работы мужчины Толпаддла все чаще собирались под раскидистым платаном на деревенской лужайке, чтобы совместно обсудить наболевшие вопросы. Именно там в 1833 г. Лавлесс впервые рассказал односельчанам о существовании профессиональных обществ или союзов, которые трудящиеся могут на законных основаниях создавать для борьбы за улучшение своего экономического положения. Рассказ он закончил предложением образовать такое же общество в Толпаддле и общими усилиями добиваться от фермеров повышения оплаты труда работников.

Предложение было принято, Лавлесс через своего кузена в Лондоне связался по почте с Общенациональным объединенным тред-юнионом (ООТ), который ответил согласием и для оказания помощи в организации нового профсоюза направил двух своих представителей в Толпаддл. Они прибыли туда в октябре 1833 г ., привезя с собой в качестве обязательных атрибутов церемонии посвящения в члены организации большую картину, на которой была изображена смерть в виде скелета с косой в руках и песочные часы.