Текст книги "Английские бунтари"

Автор книги: Чарлз Поулсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Чарлз Поулсен

АНГЛИЙСКИЕ БУНТАРИ

The English Rebels

Чарлзу Хобдею – исследователю, поэту, социалисту и другу

ВВЕДЕНИЕ

Эта книга, созданная во многом под влиянием 600-летней годовщины крестьянского восстания 1381 г., является попыткой отдать дань уважения всем радикальным народным движениям, дух и идеалы которых стали вдохновляющим наследием более поздних веков.

Следует сразу же отметить, что многие современные историки до сих пор рассматривают это восстание как ненужный и обреченный на поражение бунт неграмотной, темной толпы, предводимой талантливым организатором, но неисправимым идеалистом: не добившись никаких преобразований, оно привело только к гибели множества простых людей и ряда государственных деятелей того периода. Во всяком случае, если о нем и заходит речь на уроках истории в английских школах, то преподносят его обычно как нетипичное отклонение в последовательном развитии конституционных и законодательных реформ, знаменовавших постепенный переход Англии от феодального, аграрного общества, основу которого составляли знать, духовенство и крестьяне, к современному индустриальному, демократическому государству “всеобщего благоденствия”.

Однако для представителей левого крыла рабочего движения – социалистов, коммунистов, тред-юнионистов и прочих – крестьянское восстание 1381 г. остается первым значительным народным движением в Англии, героическим и революционным событием ее истории, когда тысячи и тысячи простых людей оставили свои дома, семьи и фермы, чтобы принять участие в великом, полном опасностей деле, которое в случае успешного исхода могло бы привести к созданию новых, лучших условий жизни для всех членов общества, к жизни, основанной на принципах свободы личности и социальной справедливости. И даже несмотря на свои трагический исход, восстание явило странам Европы первый образец справедливой социалистической политики, о чем явно свидетельствовал смысл торжественной проповеди, с которой священник Джон Болл обратился к восставшим вилланам в Блэкхите на праздновании дня тела Христова в 1381 г .

Цель данной книги – рассказать об этом великом народном протесте против феодальных порядков, отдать дань уважения его героическим жертвам, память о которых дошла до нас через все века, и попытаться проследить дальнейший ход развития радикальных идей в английской истории.

Глава I.

КРЕСТЬЯНСКОЕ ВОССТАНИЕ 1381 г .

1. Наследие средневековья

Для лучшего понимания крестьянского восстания 1381 г ., породивших его надежд и сокрушивших его сил современному читателю необходимо четко осознать, что все это происходило в обществе, которое весьма и весьма отличалось от современной индустриальной демократии*. Ведь тогда даже пейзаж страны выглядел совсем по-иному, и если бы нам вдруг удалось перенестись из XX в. в век XIV, то вряд ли нашему взору предстали бы хоть чем-нибудь знакомые картины. У людей той эпохи было совершенно иное, чем у нас, понимание себя, своих взаимоотношений и принципов правления. Вот поэтому и необходимо прежде всего представить ту Англию и то общество, в котором произошли описываемые здесь события.

* Понятия “социализм”, “социалистический” автор работы, следуя традициям буржуазной историографии, трактует расширительно. Речь идет, разумеется, о робких (хотя и героических, заслуживающих уважения) попытках воплотить в жизнь идеи, позднее получившие название утопического социализма Это же следует отнести и к часто используемым автором понятиям “демократия”, “демократический”, которые он, по сути дела, отождествляет с буржуазным обществом, его общественными и политическими институтами. Если напомнить, что слово “демократия” в переводе с греческого означает “народовластие”, то для советского читателя станет ясной условность применения этих понятий в книге Поулсена. Прим. ред.

В XIV столетии Англия все еще находилась во власти средневековья и типичных для него феодальных отношений, хотя этот период уже подходил к концу, а вековые традиции и социальные устои общества начинали трещать по швам.

Итак, что же собой представляла Англия времен средневековья, это островное государство, расположенное к северо-западу от Европы, позади которого раскинулся бесконечный, пустынный и еще “необжитой” Атлантический океан – ” Ultima Thule “, как его называли древние римляне, что означает “конец всего”. В отличие от главных центров мировой цивилизации и торговли, располагавшихся в районе Средиземноморья, и в особенности в его восточной части, Англия находилась несколько в стороне и поэтому развивалась медленнее и труднее многих “более удачливых” стран. Изменения в этом отношении наступили только после открытия Америки и морского пути в Индию через мыс Доброй Надежды.

Значительная часть территории страны была покрыта густыми лесами; в первые столетия новой эры римляне проложили через них ряд дорог, но к XIV в. все они практически пришли в полную негодность; новые же дороги представляли собой преимущественно разбитые тракты. За реками не следили, поэтому они нередко затопляли все вокруг. Мостов было крайне мало, и переправляться приходилось в основном на лодках или вброд. Низины были сильно заболочены, а в восточной части Англии почти все они находились под водой; только наиболее высокие места выглядывали из-под нее, подобно сиротливым островкам (Графства Кембриджшир и Линкольншир. – Прим. перев.). Деревни и поселения возникали на небольших “отвоеванных” у леса пространствах, в сухих долинах и даже на выступавших из воды “островках”. Города, величиной редко превышавшие современную деревню, обычно располагались вблизи от моря, у речных переправ и стыков дорог.

Все население Англии скорее всего составляло менее 2,5 млн. человек. В крупнейшем городе страны Лондоне проживало около 50 тыс. человек, в Йорке, втором по величине городе, – чуть более 4 тыс.

Форма владения землей и сельскохозяйственный труд – вот что полностью определяло структуру общества, основными и четко различимыми сословиями которого были знать, мелкопоместное дворянство, духовенство и простой люд. Небольшую прослойку составляли свободные граждане вольных городов*, но и они откосились к сословию простолюдинов.

* Речь идет о городах, которым были дарованы определенные привилегии в рамках так называемой Великой хартии вольностей, подписанной английским королем Иоанном Безземельным 15 июня 1215 г.

Социальный строй Англии был подобен пирамиде с широким основанием: ее нижнюю часть составляли крестьяне, а верхушку – предводитель знати, король, теоретически считавшийся верховным правителем страны, ее защитником и законодателем. Являясь владельцем бесчисленного количества земель и поместий, определенную их часть – так называемые “феоды” (или “лены”) – он обычно сдавал в аренду приближенным к нему баронам. В качестве платы арендатор обязывался в течение определенного времени поставлять королю воинов и рыцарей, а также оказывать ему различные услуги. Для покрытия расходов и для получения собственного дохода он оставлял себе большую часть феодов, а остальные отдавал в субаренду баронам победнее, которые в свою очередь были обязаны поставлять ему воинов и вместе с ними принимать участие в военных действиях. Практика такой субаренды повторялась и на других стадиях до тех пор, пока феоды не поступали в распоряжение нижайшего эшелона знати – рыцарей. Но и те нередко отдавали в дальнейшую субаренду часть “своих” владений представителям джентри – мелкопоместным дворянам благородного происхождения, идеологически примыкавшим к знати. Позднее статус землевладельцев стали получать и некоторые из наиболее зажиточных горожан, или, как их тогда называли, лорды мэноров.

Существовавшую тогда систему социальных отношений лучше всего отражал девиз: “Нет земли без владельца, а человека без господина”.

Знать являла собой исключительное, высокопоставленное сословие; звания и титулы внутри него передавались, как правило, по наследству, взаимоотношения и нормы поведения определялись жестким этикетом и церемониалом. Основой и смыслом существования знати была война, и это формировало весь ее быт, культуру, взгляды и досуг. Находясь в верхней части социальной пирамиды, знать с откровенным презрением относилась ко всем остальным сословиям.

Промежуточное место в социальной иерархии между знатью и простым людом занимало духовенство – наиболее грамотная и образованная часть населения, игравшая немаловажную роль в жизни страны и принимавшая самое активное участие в управлении ею. В обстановке всеобщей веры в бога, веры в то, что он создал мир и господствует над ним, что бренная жизнь является не более чем подготовкой к вечному блаженству или мукам, что кара господня постигнет всех не соблюдающих установленные церковные обряды, церковь, естественно, оказывала колоссальное воздействие на жизнь и образ мышления всего населения. Благодаря обильным добровольным и обязательным приношениям – дарам, пожертвованиям, десятине и т.п. – церковь постепенно сконцентрировала в своих руках огромное богатство и власть. Так, помимо монополии на образование, в ведении церкви находилась большая доля того, что мы бы назвали социальными услугами, а также распределение благотворительных подачек больным, увечным и беднякам.

И церковь вполне могла себе это позволить, ибо основу любого состояния в те времена составляло землевладение, а церковь являлась крупнейшим в стране землевладельцем – на ее долю приходилось около трети всех земельных угодий, к тому же принадлежавшие ей крестьяне подвергались несравненно более беспощадной эксплуатации, чем у “светских” владельцев. Во всей стране трудно было найти такие великолепные и роскошно отделанные постройки, как аббатства, монастыри, соборы и церкви. Высшее духовенство – епископы и аббаты – считались равными знати, и даже король редко шел на риск принять то или иное решение, не получив их одобрения. Знать и духовенство – вот два основных сословия, которые, сами ничего не производя, жили за счет беспощадной эксплуатации простого люда.

Третье сословие средневековой Англии, составлявшее основу всей социальной структуры общества, было представлено простым людом, большинство которого было занято непосредственно в сельскохозяйственном производстве. Феодальное поместье, или манор, как правило, состояло из деревушки – несколько жалких лачуг, выстроенных в ряд или сгрудившихся вокруг небольшой церквушки, – и усадьбы землевладельца, которая в равной мере могла быть и скромным деревенским строением, и величественным замком. Рядом с деревней находилось несколько сот акров пригодной для культивирования земли, обычно разделенной на три больших, ничем не огражденных друг от друга поля, которые в свою очередь делились на участки. Основная часть отводилась землевладельцу, а остальное – жителям деревни, причем в целях более справедливого распределения хорошей и плохой земли каждой семье выделялись положенные ей наделы на всех трех полях. Одновременно засевались только два поля; третье держалось “под паром” для восстановления его плодородия. Небольшие клочки земли вокруг домов – огороды – обычно обносились изгородью и использовались крестьянами для выращивания картошки и прочих овощей для личного потребления.

Определенную часть жителей каждой деревни составляли батраки, т.е. крестьяне, имевшие дом и огород, но лишенные земельного надела и поэтому вынужденные продавать свой труд. В деревнях побольше, как правило, имелись свои ремесленники – кузнецы, столяр, кровельщик и т.п., большинство которых являлись вилланами*. Они не могли по собственному желанию бросить землю, поэтому были вынуждены платить ренту либо натурой, либо в форме принудительного труда на угодьях господина, либо – что бывало значительно чаще – и тем и другим.

* Вилланы – первоначально этим словом обозначались поселяне, крестьяне (от латинского ” villa ” – селение, поместье). В средневековой Англии вилланы – почти бесправные крепостные. Формально у них были некоторые права, в частности право на сельские сходы и даже на создание некой видимости своих выборных органов. Но фактически вилланы были собственностью лорда манора.

Вилланы были не рабами, подобно американским неграм в XIX веке*, а крепостными: они не являлись собственностью хозяина, их нельзя было покупать или продавать. Однако они были полностью привязаны к манору, составляя его неотъемлемую часть, подобно амбарам, конюшням, мельницам, жерновам и т.д., иначе говоря, представляли собой “средства производства”.

* Положение американских негров в XIX в. (формально рабство было отменено Декларацией президента США Авраама Линкольна с 1 января 1863 г .) было хуже не только потому, что в отличие от вилланов их могли продавать и покупать. Для значительной части белого населения США в те годы люди с черным цветом кожи были низшими существами независимо от того, каков их юридический и правовой статус. Многие белые американцы (особенно в южных штатах США) сохраняют такое отношение и по сей день, когда, разумеется, ни о каком формальном рабстве речи быть не может. Прим.ред.

За пашней простиралась невозделываемая “общая земля” – там вилланы пасли свой скот, домашнюю птицу и прочую живность. За пользование “общей” землей и лесными угодьями они должны были выплачивать господину определенную ренту, которая устанавливалась исходя из традиции каждого отдельного манора. Чаще всего рента выплачивалась в виде барщины, т.е. принудительной отработки в течение двух-трех дней в неделю на господских полях, лугах, ферме и т.п. Причем во время стихийных бедствий – бури в период жатвы, пожара, наводнения и пр. – работа на господина считалась самым важным делом и выполнялась в первую очередь. На вилланов также возлагались и другие повинности, например такие, как ремонт дорог и строений, извоз и т.д. Им запрещалось самим молоть зерно, поскольку существовала мельница господина, хотя в таком случае им приходилось платить; им не разрешалось самим печь хлеб – выпечка хлеба, естественно за плату, производилась только в пекарне господина и т.д.

Но этим список “повинностей” далеко не исчерпывался: например, выдавая дочь замуж, виллан должен был уплатить господину установленный “выкуп”. Если же при этом она не была девственницей, то платить приходилось, кроме того, и за “утрату целомудрия” (девственность дочерей вилланов не считалась их собственностью; она принадлежала манору, а вместе с ним – господину). Когда виллан умирал, его наследник сначала выплачивал господину “компенсацию” скотом или ценным имуществом, а затем – “налог на право наследования”. Существовало также множество других повинностей и поборов, количество и формы которых варьировались от манора к манору в зависимости от “установившейся традиции”.

За любую провинность виллана ждал суд господина, на котором либо тот сам, либо его доверенное лицо одновременно выступал и как судья, и как обвинитель; единственной защитой “подсудимого” нередко становился “обычай манора”, против которого не мог возразить даже сам господин.

Характерной чертой основной ячейки общества тех времен – манора – был практически полностью натуральный способ ведения хозяйства. В маноре стригли собственных овец, ткали собственную пряжу и шили всю необходимую одежду. Товаров извне поступало крайне мало – соль, железо, вот, пожалуй, и все. Личные потребности вилланов были поистине ничтожны и заключались в основном в том, чтобы не замерзнуть, прокормить себя и семью. Деньги не играли сколь-либо заметной роли в жизни деревни, ибо небольшие суммы, требовавшиеся для уплаты налогов и повинностей, всегда можно было выручить продажей излишков сельско-хозяйственной продукции горожанам или купцам. Денежными заработками или коммерцией жила весьма незначительная часть населения, в основном – ремесленники, мастеровые, торговцы или доверенные лица и слуги состоятельных людей.

Заметную роль в феодальной экономике играли города, жители которых за долгие годы со времен ранних поселений деньгами и услугами (предназначенными чаще всего королю) сумели “откупиться” от тяжкого бремени множества различных ограничений. Свободы эти даровались в виде хартий и заключались в предоставлении горожанам особых прав и привилегий, а также в освобождении их от определенных налогов и повинностей. Примечательно, что этому процессу сопутствовал существенный рост системы городского самоуправления. Так обладавшие хартиями города постепенно превращались в своеобразные островки свободы среди безбрежного моря феодального бесправия, в небольшие центры, где низкосословная молодежь имела возможность научиться ремеслу, приобрести необходимый опыт и открыть свое дело. Пользуясь собственным материалом и инструментом, ремесленники весь доход от продажи готовой продукции присваивали себе и не зависели ни от какого господина, за исключением, конечно, мэра города и соответствующей профессиональной гильдии; они никому ничего не были должны и в любое время могли отправиться куда им заблагорассудится. Именно их свободный, приносящий удовлетворение образ жизни и оставил нам романтическое воспоминание о “доброй, старой Англии”.

Неуклонный рост коммерческих отношений как внутри Англии, так и с другими странами требовал развития более удобных и адекватных средств торговли, чем плата услугами или товарообмен. Поступательный прогресс цивилизации, особенно после установления контактов Англии с более высокими культурами Востока, – прежде всего в результате крестовых походов – привел к резкому увеличению спроса на деньги и существенно расширил сферу их применения. Стиль жизни правящей элиты становился все более роскошным и дорогим. Знати приходилось тратить огромные деньги на новинку того времени – железные латы, пришедшие на смену устаревшей и более уязвимой кольчуге, на модные одежды и ткани, привозимые из Европы, сахар и экзотические пряности с далекого Востока. Церкви деньги нужны были для покрытия растущих расходов на строительство и содержание своих непомерно больших и поистине фантастически отделанных построек, а также для того, чтобы высшее духовенство могло достойно соперничать в образе жизни с придворными вельможами. Король же всегда нуждался в огромных суммах для оплаты своих бесконечных войн.

Большая часть требуемых денег поступала в страну от торговли шерстью, имевшей столь высокое качество и хорошую репутацию, что в ткацких городах северо-западной Европы спрос на нее непрерывно возрастал. Со временем шерсть стала такой выгодной статьей дохода, что землевладельцы, попирая исторически сложившееся право крестьян на “общую” землю, один за другим начали превращать свои маноры в овечьи фермы. Уже к концу XIV в. даже влиятельнейшие бароны вместо поставки воинов и несения воинской повинности начали выплачивать королю так называемые “щитовые деньги” – налог за освобождение от военной службы, а вилланам стали разрешать (ибо это оказалось более выгодным) платить ренту не трудом и повинностями, а деньгами; кроме того, им уже позволялось “выкупать старые феодальные задолженности”, что повсеместно влекло за собой более свободную жизнь для вилланов. Теперь, продавая излишки сельскохозяйственной продукции безземельным горожанам, вилланы стремились заработать побольше денег, чтобы со временем купить себе свободу; теперь они трудились не только для себя, но и для рынка; теперь весь их труд и время были им необходимы прежде всего для собственных нужд.

Итак, король всегда ощущал острую нехватку денег из-за огромных расходов на войны и поддержание придворного блеска, знати и духовенству деньги понадобились ввиду резко возросших трат на роскошный образ жизни, а вилланы, вопреки бытовавшему тогда мнению, что их жизненные потребности мало чем отличаются от нужд домашнего скота, стали с усердием зарабатывать деньги, чтобы купить себе свободу. Кстати, впоследствии некоторые вилланы превратились в довольно зажиточных людей, приобрели дополнительные земельные наделы и время от времени, например во время уборки урожая, стихийных бедствий и т.п., даже прибегали к использованию наемного труда. Настало время перемен, и традиционная структура феодальных отношений, считавшаяся богом данной со времен Адама и посему единственно возможной, затрещала по швам.

Против нововведений активно выступила церковь, наотрез отказавшаяся заменить натуральную ренту и трудовые повинности в своих обширнейших владениях на денежные выплаты. Но и в самой церкви стали появляться еретики, осуждавшие ее непомерное стремление к богатству и ратовавшие за возврат к простым добродетелям раннего христианства. Вековая система феодализма впервые за свою долгую историю оказалась перед лицом неизбежных перемен.

Вот в таком историческом контексте в стране неожиданно объявился незванный гость с Дальнего Востока по имени Черная смерть.

2. Черная смерть и ее последствия

Свое смертоносное шествие по Англии чума начала с портов Веймут и Саутгэмптон в августе 1348 г . во время правления короля Эдуарда III*. Вначале ее появление никого особенно не обеспокоило, ибо в антисанитарных условиях средневековья чума была явлением отнюдь не редким: обычно она вспыхивала летом, но зимой полностью затухала, и поэтому к ней относились просто как к неприятному, но неизбежному факту жизни – ну, скажем, так, как мы сейчас относимся к тому, что в результате автокатастроф на дорогах страны ежегодно гибнет примерно 8 тыс. человек.

*Эдуард III (1312-1377) – английский король (с 1327 г .). Его матерью была Изабелла, дочь французского короля Филиппа IV, что послужило основанием для претензий Эдуарда III на французский престол. Эти претензии и стали непосредственным поводом начала в 1337 г . Столетней войны, которая велась с перерывами между Англией и Францией с 1337 по 1453 г . Огромные военные расходы, содержание пышного двора привели к опустошению королевской казны. Именно при Эдуарде III началась разработка рабочего законодательства в Англии, направленная в те годы исключительно на закрепление заработной платы на минимальном уровне и крайнее ограничение прав рабочих.

Однако на этот раз чума была не совсем обычной. Зародившись в далеком Китае, она через Азию добралась до Европейского континента, откуда заразившиеся ею моряки и доставили ее на берега Англии. Основные симптомы этой страшной болезни, известной сейчас под названием бубонной чумы, заключались в следующем: изнурительные приступы чихания, воспаление легких, кровохарканье, появление черных пятен на верхних и нижних конечностях (отсюда в народе и родилось ее прозвище – Черная смерть), значительное увеличение лимфатических узлов в подмышечной и паховой областях. Примитивная медицина тех времен была перед ней полностью бессильна; источником же ее, как сейчас стало известно, являлись паразиты, жившие на черных крысах – а их тогда повсюду было более чем достаточно.

Жатва, собираемая Черной смертью, была столь обильной, что, казалось, она предвещает гибель всему человечеству. В одной только Англии чума унесла около 1,5 млн. человеческих жизней, т.е. где-то между третью и половиной всего населения; в Европе в целом общее число ее жертв составило около 25 млн. человек*. Когда эпидемия наконец угасла, практически незаселенными оказались огромные территории страны. Наиболее высокой смертность была среди голодных и неимущих, поэтому не зря в народе эту болезнь прозвали “чумой бедняков”. На полях гнил несобранный урожай, домашний скот издыхал от голода, холода, запущенности и болезней.

* Предположительно, поскольку точных записей тогда не велось.

По словам священника Генри Найтона, “полностью опустели многие деревни и селения: все жившие в них умерли, а дома пришли в негодность… В последующую зиму повсеместно ощущалась такая острая нехватка рабочих рук всех профессий, какой страна никогда еще не испытывала ранее” (ист – Cronicon Henrici Knighton ).

Эта нехватка рабочих рук, о которой писал Г. Найтон, была серьезным социальным последствием эпидемии чумы. Землевладельцы буквально сбивались с ног в поисках работников и были вынуждены более чем вдвое повышать ставки заработной платы из-за острейшей конкуренции на рынке труда.

“Кровельщики, зарабатывавшие раньше не более одного пенса в день, теперь за ту же работу получали как минимум два с половиной пенса. В одной из деревень оплата труда за уборку урожая поднялась с трех фунтов 13 шиллингов девяти пенсов до 12 фунтов 19 шиллингов 10 пенсов” ( ист. – Fagan H . Nine Days that Shook England . Gollancz, 1938) .

Поскольку товаров производилось все меньше и меньше, стремительный рост заработной платы сопровождался не менее стремительным ростом цен. Г. Найтон писал, что те предметы первой необходимости, за которые раньше платили один пенс, теперь стоили четыре-пять пенсов. Землевладельцев, естественно, такое положение дел не устраивало, и они предприняли ряд конкретных мер для его исправления – попытались вновь “привязать” крестьян к земле и старой системе барщины и натуральной оплаты, создавали более благоприятные условия для привлечения работников и т.д. Однако вилланам уже не хотелось возврата к изжившим себя феодальным порядкам, и они повсеместно начали убегать из маноров в города, где можно было хорошо заработать и пожить вольной жизнью. К тому же в царившей тогда обстановке всеобщей неразберихи шансы быть пойманными и понести наказание были весьма невысоки. Конечно, в случае поимки беглеца ожидали клеймо и тюрьма, но, если ему удавалось прожить в городе непойманным в течение года и одного дня, он мог уже на законном основании требовать для себя статуса свободного человека.

Не остался безучастным к происходящему и король Эдуард со своими приближенными, которых даже чума не заставила сократить расходы на великолепие придворной жизни и бесконечные войны во Франции. В 1351 г . он впервые после эпидемии созвал парламент, который при всем желании вряд ли можно было считать представительным, и провел через него так называемое “рабочее законодательство”; в нем формально сводился воедино и закреплялся ряд ранее принятых, но фактически не исполнявшихся положений. Не исключено, что это было первой попыткой государственного регулирования заработной платы* (новый закон учитывал интересы всех слоев населения, за исключением… вилланов и наемных сельскохозяйственных работников), первым практическим применением системы замораживания заработной платы – универсального средства, столь любимого многими современными правительствами.

* Регулирование заработной платы традиционно являлось одной из прерогатив профессиональных гильдий, произвольно устанавливавших ставки рабочим и ремесленникам. Заработная плата сельскохозяйственных работников определялась главным образом, исходя из “традиций манора”.

Новый закон был решительно нацелен на возврат старых феодальных порядков. Так, среди прочих положений в нем с угрозой объявлялось, что ни один работник не имеет права требовать или соглашаться на оплату “большую, чем та, которую бы он получал до эпидемии в двадцатый год правления нынешнего короля”, т.е. в 1347 г . Работодателям также запрещалось предлагать работникам более высокую оплату; последним к тому же возбранялось по собственному желанию оставлять своего законного господина. Нарушение закона каралось суровыми штрафами и тюремным заключением. Немедленному роспуску подлежали любые формы объединений работников, ибо такие “братства” неизбежно стремились к удорожанию оплаты их труда. Претворение закона в жизнь и контроль за его исполнением поручались вновь созданному институту мировых судей, представленному в основном землевладельческой знатью.

Однако закон не достиг своих главных целей. Да, в целом уровень заработной платы несколько понизился, но отнюдь не до тех размеров, которые существовали до эпидемии. К тому же, как отмечал Найтон, “начиная с этого времени они (вилланы и работники. – Прим. перев.) работали на хозяина еще хуже, чем до эпидемии”. Все больше и больше вилланов ударялись в бега, все сильнее росло недовольство против института мировых судей и государственной власти, – недовольство, которому вскоре предстояло вылиться в вооруженный протест народных масс.

Не следует забывать, однако, что практически все находящиеся в нашем распоряжении письменные источники того периода вышли из-под пера естественных приверженцев короны, государственной власти и церкви, т.е. людей, считавших существовавший социальный порядок священным и вечным, а народ – “толпой”, которую в интересах христианской цивилизации следует “держать в узде”, оставляя ей лишь право трудиться, быть довольной тем, что ей дают заработать, безропотно соглашаться со всеми указаниями власть имущих и не соваться в вопросы государственного управления. Ведь о конкретных событиях тех времен мы узнаем в основном из хроник, принадлежащих перу “чиновников” или графоманов – но, как известно, и те и другие, как правило, представляли интересы правящих классов. Сами же вилланы и городские работники ввиду почти всеобщей неграмотности подобных записей не вели, да к тому же тогда это было бы для них далеко не безопасно.

Поскольку до наших дней дошло довольно незначительное количество судебных отчетов, касающихся нарушений “рабочего законодательства” и участия в восстании 1381 г ., разногласия среди историков по поводу того, что же, собственно, произошло, весьма и весьма существенны. И хотя сам факт резкого народного протеста не вызывает сомнений, его формы и конкретные причины до сих пор окутаны туманом неясности. Спонтанный характер восстания, одновременность его проявления в отдаленных друг от друга областях, высокий уровень организации, наличие разработанных заранее политических целей, встретивших поддержку и одобрение как к северу, так и к югу от Темзы, а также ряд других характерных черт натолкнули некоторых исследователей на мысль о существовании серьезной подпольной организации, которая подготовила и претворила восстание в жизнь. Называлась она, очевидно, “Великое общество” или как-либо еще в этом духе, а ее решения и связь осуществлялись скорее всего через разносчиков, торговцев, бродячих музыкантов и актеров, странствующих монахов, каменщиков, строителей и ремесленников – словом, людей, имевших возможность беспрепятственно передвигаться с места на место.

И хотя из-за отсутствия достоверных данных многие историки считают эту мысль “романтическим домыслом более позднего периода”, вероятность существования такой организации в значительной мере подтверждается всем ходом .развития событий тех времен.

В 1377 г . скончался престарелый король Эдуард III. Моральную атмосферу, царившую при его дворе, прекрасно характеризует тот факт, что не успел он испустить последний вздох, как его любовница Алиса Перрерс, на которую он истратил целое состояние, поторопилась сорвать с его холодеющих пальцев все драгоценные перстни и кольца. Английская армия во Франции терпела поражение за поражением, и теперь уже французы все чаще и чаще совершали успешные набеги на английское побережье. Расходы на войну, впоследствии названную Столетней*, продолжали расти, непомерным бременем ложась на плечи трудового народа. Враждующие группировки при дворе ожесточенно боролись за власть. В сельских районах нарастало народное возмущение, а в городах обострялся социальный конфликт. Казна катастрофически пустела, других же средств получения денег не предвиделось. Вот в такой обстановке на трон в 11-летнем возрасте взошел Ричард II, новый король Англии, находившийся под сильнейшим влиянием своего дяди герцога Ланкастерского Джона Гентского – человека, которого больше, чем кого-либо, ненавидела вся страна.