Текст книги "Английские бунтари"

Автор книги: Чарлз Поулсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Враги же тем временем отнюдь не сидели сложа руки. Заручившись согласием коменданта крепости лорда Скейлса, под командованием которого находился сильный гарнизон, богатые купцы и ольдермены тайно переправили в крепость роту лучников, недавно вернувшихся из Франции и еще не успевших покинуть Лондон, другие разрозненные группы королевских солдат и свою вооруженную челядь. Прежде всего они хотели уничтожить заставы повстанцев у Лондонского моста, тем самым прочно заперев Кэда в Саутуорке.

Атака началась в тот же день, воскресенье, с наступлением сумерек. Немногочисленный заслон на северной стороне моста был скоро подавлен, но шум и крики подняли тревогу на другом его конце, откуда на помощь повстанцам немедленно был отправлен сильный отряд. Завязалась кровавая сеча: уже стемнело, и воины яростно кололи и рубили друг друга в мерцающем свете факелов и тусклых фонарей. Тела убитых и раненых затрудняли передвижение, не давая возможности произвести какой-либо маневр, но ни одна из сторон не желала уступать. Многие, схватившись врукопашную, вместе падали в реку и тут же шли на дно, увлекаемые туда тяжелыми доспехами. Живые спотыкались о мертвых и насмерть затаптывали раненых. Короткая летняя ночь подходила к концу, а городским концом моста по-прежнему владели повстанцы. Более того, им удалось поджечь деревянные строения ниже подъемного моста, и вскоре разгоревшееся пламя перекинулось через “улицу” и опалило задние ряды нападавших. Обитатели горящих домов с воплями выскакивали на забитый телами мост, еще больше– усиливая царящие там хаос и неразбериху. Многие погибли от ожогов, но еще больше людей, спасаясь от огня, бросились в реку и утонули.

Именно в это время, стремясь переломить ход сражения, лорд Скейлс решил подвергнуть повстанцев бомбардировке из мортир – это недавно завезенное в Тауэр “чудо военной техники” являло собой чугунную трубу на массивной подставке, из которой выстреливались каменные ядра. Мортиры поражали цель крайне редко, но производили столько грохота и огня, а раскаленные ядра, падая в реку, так устрашающе шипели, что на мосту началась настоящая паника.

Но вот языки пламени подобрались уже к подъемному мостику, вынудив лондонцев прекратить атаку и отступить в город. К тому же противники буквально изнемогали от усталости, так что о скором возобновлении битвы не могло быть и речи. В девять часов утра обе стороны согласились на перемирие. Создалась тупиковая ситуация: лондонцы контролировали один конец моста, повстанцы – другой. А поскольку мост являлся главной артерией столицы, то жизнь в ней как бы временно замерла.

Никаких признаков помощи от короля, чьи интересы лондонцы вольно или невольно защищали, не наблюдалось, поэтому они, слабо веря в возможность отстоять город собственными силами, предложили повстанцам начать переговоры. Кэд и его ближайшее окружение согласились, ибо со своей стороны также не были уверены в том, что смогут добиться решительной военной победы. Король оставался королем, а они, его верные подданные, в глазах закона оставались бунтовщиками, виновными в измене и заслуживающими смертной казни.

Делегацию лондонцев на переговорах, состоявшихся в церкви св. Маргариты, возглавляли архиепископ, кардинал и епископ – многоопытные и искушенные в политических играх церковники. Им снова зачитали и вручили “Перечень жалоб и требований народа Кента” для предоставления королю и парламенту страны. С соблюдением должных церемоний приняв документ и обещав всяческое содействие его исполнению, посланники от города в свою очередь потребовали немедленного разоружения и роспуска повстанческой армии. Кэд возразил, что это станет возможным, только если каждый из его людей получит письменную амнистию, составленную и подписанную в полном соответствии с законом.

Как бы предугадав такой поворот событий, архиепископ тут же вручил Кэду две заранее заготовленные “Хартии прощения” – одну лично для него, другую – для всех его людей. Но на них не было королевской печати, что давало Генриху VI возможность в любой момент опровергнуть их законность. Поэтому Кэд отказался принять эти хартии и еще раз потребовал отдельного документа, санкционированного парламентом и скрепленного королевской печатью, для каждого повстанца. Но ведь это, резонно возразили церковники, займет очень много времени. Ведь по меньшей мере несколько месяцев уйдет только на то, чтобы собрать парламент. К тому же не следует забывать и о том, многозначительно напомнили они, что король Генрих VI уже формирует огромную армию, которая без труда разобьет повстанцев, и тогда с ними будет совсем иной разговор. В конце концов обе стороны согласились на компромисс: Кэд решил принять хартии, а лондонцы – поименные списки повстанцев, чтобы для каждого из них со временем был подготовлен соответствующий документ о прощении. После завершения переговоров Кэд издал приказ о роспуске своей армии, подписав его, как он настаивал, своим “законным” именем – Джон Мортимер.

Уже на следующий день большинство повстанцев отправились по домам, уверенные в том, что добились справедливости и что их требования будут вот-вот удовлетворены. На постоялом дворе “Уайт-Харт” остались лишь вожди восстания и небольшая группа их менее оптимистично настроенных сподвижников, сомневавшихся в искренности полученных заверений. Их опасения оказались не напрасными. Скоро пришло известие, что, по решению властей, прощение, дарованное Джону Мортимеру, не относилось к предводителю бунтовщиков, который являлся не членом этой благородной и уважаемой семьи, а обычным простолюдином по имени Джек Кэд. Было также объявлено, что король дарует прощение только последовавшим за Кэдом дворянам и землевладельцам; о прощении же крестьян и мастеровых не упоминалось вообще. Судя по всему, выполняя роль добровольных посланцев короля, достопочтенные церковники вольно или невольно послужили орудием бесчестного обмана.

Поняв, что вместе со своими соратниками он стал жертвой вероломного коварства знати и короля, Кэд еще некоторое время пробыл в “Уайт-Харте” а затем с небольшим оставшимся отрядом двинулся в Рочестер, где провел весь день, тщетно пытаясь захватить замок Куинсборо. Существует точка зрения, что в свое время Кэд оставил там на хранение повстанческую казну, а хранители отказались ее вернуть.

А вскоре вышел новый указ короля, в котором Кэд фактически ставился вне закона; за его голову объявлялась награда в одну тысячу марок*, а за голову каждого из сохранивших ему верность – в пять марок.

* Марка – в средневековой Англии имела хождение такая денежная единица, равная 13 шиллингам 4 пенсам. Ныне не существует. – Прим. перев.

После этого указа все повстанцы, очевидно, разошлись в разные стороны, поскольку некоторое время спустя одинокого, оборванного и крайне истощенного Кэда выследил и убил оруженосец из Сассекса по имени Александр Иден, специально охотившийся с небольшим конным отрядом не столько за ним, сколько за обещанной наградой. Кэд был четвертован, и отрубленные части его тела в целях всеобщего устрашения инакомыслящих были выставлены в Блэкхите, Солсбери, Норидже и Глостере.

В отличие от того, что произошло после восстания Уота Тайлера, за подавлением восстания Джека Кэда не последовало массовой резни. Причину этого “милосердия”, возможно, следует искать в довольно шатком положении короля Генриха VI. Во всяком случае, хотя судебный процесс над повстанцами и получил название “жатва голов”, к смертной казни через повешение было приговорено всего 26 человек, а к четвертованию только два – Николас Джейке и Джон Рам-сей: части их тел были прибиты гвоздями в Чичестере, Рочес-тере, Портсмуте, Колчестере, Стэмфорде, Ньюбери, Ковентри и Винчестере. Столь широкая география устрашения, безусловно, указывает на то, что симпатии к Кэду и его движению распространились по всей стране.

Несколько лет спустя началась война Алой и Белой роз, во время которой король Генрих VI был низложен, заключен в темницу, восстановлен на троне, снова низложен и заточен в Тауэр и в конечном итоге умерщвлен – причем не простолюдинами, а присягнувшими ему на верность баронами.

В 1485 г . герцог Ричмонд выиграл последнюю битву в войне Алой и Белой роз и провозгласил себя королем Англии Генрихом VII, тем самым положив начало династии Тюдоров.

В 1497 г . в Корнуолле стихийно вспыхнул массовый протест против дополнительного налога, введенного в связи с готовившимся вторжением королевской армии в Шотландию. Когда сборщики прибыли в Корнуолл, кузнец Майкл Джозеф призвал прихожан к активному сопротивлению; вскоре к ним присоединились вооруженные жители соседних приходов. В те времена полуостров Корнуолл являл собой отдаленный, экономически слаборазвитый район, не имевший даже собственной знати, а его население, считая себя не столько англичанами, сколько именно корнуолльцами, говорило на местном варианте кельтского языка. Война английского короля с далекой Шотландией их нисколько не волновала, поэтому они, категорически отказавшись за нее платить, в короткий срок собрали 15-тысячное войско и отправились в далекий Лондон, чтобы заявить о своем протесте лично королю.

В Бодмине к ним присоединился стряпчий Томас Фламанк, подтвердивший правоту их претензий. Он сказал, что, облагая их военным налогом, еще не собрав до конца полагающиеся ему старые феодальные задолженности, король нарушает закон. Когда корнуолльцы шли через Сомерсет, к ним примкнул и местный дворянин лорд Одли. На протяжении всего 350-мильного пути случаев мародерства или грабежа не наблюдалось, из чего со всей вероятностью следует, что сочувствующее корнуолльцам население в меру своих возможностей добровольно кормило столь огромную массу народа. В Блэкхите войско Джозефа остановилось лагерем, надеясь увеличить свою численность за счет кентских жителей, однако так этой помощи и не дождалось. Король же, имея под рукой мощную армию, собранную для вторжения в Шотландию, не стал тратить времени на уговоры или переговоры, а немедленно атаковал. Последовала короткая кровопролитная битва у Дептфорда, в ходе которой вооруженные луками и алебардами корнуолльцы, не имея никаких шансов противостоять пушкам и облаченной в латы кавалерии, были наголову разбиты и обращены в бегство, оставив на поле брани более 200 убитых соратников. Лорд Одли был обезглавлен, Джозеф и Фламанк – повешены, а остальным была объявлена всеобщая амнистия, поскольку король спешил как можно скорее начать шотландскую кампанию. Дополнительный военный налог, естественно, отменен не был.

Глава IV.

БЛАГОДАТНОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО, ВОССТАНИЕ КЕТА И МАУСХОЛДСКОЕ СООБЩЕСТВО

К концу XV в. многие состоятельные землевладельцы пришли к выводу, что, учитывая постоянно растущий спрос на английскую шерсть, им более выгодно массовое производство ее для рыночной продажи. Но для этого было необходимо сначала объединить разбросанные земельные наделы, превратив их в крупные аграрные хозяйства, на которых бы за гроши трудились безземельные работники. А так называемые “общие” земли можно было бы отгородить под овечьи пастбища, где один пастух с собакой без особых усилий следил бы за всей отарой.

Итак, длительный процесс отделения английских крестьян от земли начался: землевладельцы один за другим приступали к практическому огораживанию “общей” земли, слиянию единоличных наделов, выселению мелких фермеров, отказывались возобновлять арендные договоры. Там, где выселение на законных основаниях было по тем или иным причинам невозможным, помещики выживали арендаторов либо изощренными и разорительными штрафами, либо непомерно высокой арендной платой. В ряде случаев ради объединения земель уничтожались отдельные фермы и даже целые деревни; общинная земля обносилась изгородью и превращалась в оленьи заповедники или охотничьи парки для знати.

Справедливости ради следует отметить, что народ отнесся к процессу постепенной экспроприации земли отнюдь не пассивно: трудовое крестьянство отвечало на это ломкой изгородей, актами индивидуального и коллективного неповиновения и даже открытыми бунтами.

Теоретически государство не поощряло практику огораживаний, поскольку она подрывала основу стабильности страны. Правительство даже приняло ряд законов, предусматривавших за это серьезные наказания. Но ведь огораживанием занимались богатые и знатные люди – что им закон! Вот когда простой люд, действуя, кстати, фактически во исполнение королевских законов, принимал свои меры – ломал столбы и ограждения, уничтожал ненавистные заборы и возвращал собственную землю, – эти действия считались “нарушением мира” и карались без всякого снисхождения.

Там, где когда-то было вдоволь смеха.

Пастух уныло бродит до рассвета.

Вот это времена!

Там, где когда-то весело встречали Рождество,

Найдешь помет овечий, и больше ничего.

Вот это времена!

(Неизвестный поэт)

Против огораживаний выступали не только крестьяне, но и немало видных людей той эпохи. Одним из них был ученый Роберт Кроули, обратившийся к знати и землевладельцам со страстным призывом помнить о своей ответственности перед простым народом и не забывать о том, что “вы – господа и управители не от природы, а по Божию предопределению и назначению”. Однако остановить процесс обезземеливания крестьян были уже не в состоянии ни призывы к совести, ни королевские указы, ни даже активный протест трудового народа.

В 1509 г . на английский престол взошел король Генрих VIII*. Не сумев добиться согласия Ватикана на развод со своей первой женой, он объявил о непризнании власти папы и лично возглавил вновь созданную национальную реформированную церковь, которая впоследствии превратилась в протестантскую церковь Англии. Но на этом король не остановился – обширные владения и несметные богатства монастырей не давали ему покоя, и в 1536 г . он вплотную приступил к подрыву их могущества путем конфискации собственности и земель в пользу государства, короны и своего ближайшего окружения. Кстати, именно тогда была заложена основа материального процветания многих современных аристократических семей.

* Генрих VIII Тюдор – король Англии, правивший с 1509 по 1547 г . Его правление было отмечено дальнейшим усилением королевской власти и соответственно падением роли парламента. При Генрихе VIII и по его инициативе в стране была начата церковная Реформация, позволившая секуляризировать (т.е. обратить в пользу государства) огромные монастырские владения. Прим. ред.

К тому времени монастырская жизнь уже давно перестала соответствовать первоначальным идеалам ее основателей. Но хотя крупные аббатства и монастыри, действительно, во многом превратились, как гласили обвинения короля, в “рассадники неприкрытого греха… в пример порочного и богопротивного образа жизни”, они по-прежнему продолжали выполнять и ряд полезных общественных функций: предоставляли приют путникам, раздавали милостыню, в критических ситуациях оказывали помощь беднейшим слоям населения и давали им работу в своих владениях*. Таким образом, закрытие монастырей нанесло тяжелый удар по множеству обездоленных, увечных и беззащитных, нередко вынуждая их вставать на путь бродяжничества, попрошайничества и даже воровства.

* Автор явно преувеличивает благотворительную деятельность церкви, в данном случае – католической. Факты, о которых он пишет, имели место, но были связаны вовсе не с желанием духовенства помочь “обездоленным, увечным и беззащитным”, а со стремлением создать о себе такую молву, которую автор работы преподносит как нечто само собой разумеющееся. Это, впрочем, не исключает искреннего стремления отдельных представителей духовенства действовать именно таким образом. Прим. ред.

Гонения на католическое духовенство и связанные с этим изменения в религиозной жизни не могли не вызвать недовольства населения вообще и в особенности – в ряде отдаленных, менее развитых областей страны, где феодализм еще не утратил своей силы. В 1536г. на севере Англии зародилось так называемое благодатное паломничество, а 13 лет спустя в графствах Девон и Корнуолл – восстание Кета: возникнув как религиозные движения, оба они затем вылились в вооруженные протесты народа против социальной и экономической несправедливости существующего государственного устройства.

Благодатное паломничество началось в октябре 1536 г . после серии народных волнений, вызванных слухами о том, что за роспуском монастырей последует принудительное закрытие всех приходских церквей с полной конфискацией принадлежащих им одежд, утвари и других ценностей.

Паломники, среди которых было немало дворян, отвергали новую церковь Англии в целом и требовали не только прекращения несправедливых религиозных преследований, но также осуществления определенных парламентских реформ, включая принятие законов, касающихся восстановления упраздненных католических праздников, запрета на практику огораживаний, ограничения баснословно высоких размеров арендной платы.

Требования паломников королю передал влиятельный дворянин граф Шресбери, прибывший в столицу под охраной большого отряда своих воинов. Однако Генрих VIII, игнорируя претензии народа, заклеймил паломников как вероломных бунтовщиков и предателей и повелел им немедленно разойтись по домам, что они и сделали – таковы были власть и престиж короля!

Еще во время марша паломников на Лондон к ним присоединился некто Роберте Аске – йоркширский стряпчий, снискавший известность защитой прав трудового люда, – которого они буквально заставили стать во главе своего движения. Подчинившись ультиматуму короля, он вернулся в Йоркшир только для того… чтобы встретить там восставшее по тем же причинам население графства и снова быть поставленным во главе, по сути, того же движения. Вместе с присоединившейся к ним группой сочувствующих делу дворян под началом лорда Дарси повстанцы заняли Йорк; теперь их насчитывалось уже свыше 30 тысяч. Аске во всех своих заявлениях старательно подчеркивал, что цель протеста – не противостоять законному королю, а убедить его избавиться от “злонамеренных советников” (Томаса Кромвеля и архиепископа Крэнмера), прекратить религиозные преследования, положить конец практике огораживаний и иным несправедливым делам. Никаких долгосрочных целей руководители движения не имели.

Таким образом, повстанцы явно не стремились к вооруженной борьбе, хотя по характеру предъявленных ими претензий они вряд ли могли рассчитывать на их мирное разрешение в условиях автократии Генриха VIII; не устраивала такая перспектива и короля, поскольку она могла вылиться в гражданскую войну, в которой его армия под командованием герцога Норфолка, насчитывая почти в четыре раза меньше солдат, чем у паломников, не имела серьезных шансов на успех. Исходя из реальной ситуации, Норфолк предложил Аске начать мирные переговоры и согласился еще раз передать королю требования народа. Ответ Генриха, как и в предыдущий раз, был предельно краток и категоричен: по его высочайшему мнению, прошение паломников являло собой перечень абсолютно не обоснованных претензий, предъявляемых наглыми, зарвавшимися людьми. Впрочем, милостливо снисходил он, если в руки правосудия будут выданы главные зачинщики смуты, всем остальным он обещает свое королевское прощение.

Однако на этот раз ультиматум трона не вызвал немедленного послушания. Паломники не тронулись с места, а подготовили свой проект возможного мирного соглашения, который Аске лично вручил Норфолку. Тот, приняв его с подобающей учтивостью, сказал, что не уполномочен гарантировать согласие короля, но под свою ответственность может обещать всеобщую амнистию и созыв парламента для рассмотрения указанных требований. Такой поворот дела, очевидно, вполне устраивал Аске, который явно тяготился бременем своего вынужденного лидерства и был бы только рад от него поскорее избавиться. Он выразил полное удовлетворение достигнутой договоренностью, еще раз подчеркнул свою лояльность трону и королю, вернулся к ожидавшим его соратникам и, объявив о результатах переговоров, призвал всех разойтись по домам. В целом паломники отнеслись к этому известию не без удовольствия, хотя среди них оказалось немало и таких, которые, мало веря в королевские посулы, не сложили оружия и не разошлись. Ожидал ли двор такой реакции или нет, осталось неизвестным, но вскоре Аске был приглашен в столицу для аудиенции с самим королем – необычайная честь и знак высочайшего благоволения, – чтобы лично объяснить монарху причины народного недовольства. Вопреки опасениям Аске Генрих встретил его весьма радушно и в ходе переговоров, проходивших в духе дружеской беседы, повторил обещание созвать парламент для рассмотрения и урегулирования всех спорных вопросов. Окрыленный Аске отправился в многодневный обратный путь – многодневный, чего и хотел Генрих: ведь в течение этого времени герцог Норфолк лихорадочно усиливал свою армию и разрабатывал детальный план раскола между лидерами и рядовыми членами движения.

А раскол действительно назревал. Время шло, однако никаких признаков обещанного созыва парламента не было и в помине. Убедившись в своих наихудших опасениях и окончательно потеряв надежду на мирный исход дела, паломники против воли Аске и других лидеров приняли решение добиваться своего силой оружия: в январе 1536 г . они атаковали или осадили крупные города Халл, Скарборо и Карлайл. Именно этого, очевидно, и ожидал Генрих. Он немедленно отменил обещанную амнистию и приступил к методическому разгрому разрозненных повстанческих отрядов. Затем были схвачены руководители восстания. Им пришлось на самих себе узнать истинную цену монаршего милосердия – Аске казнили в Йорке, а лорду Дарси отрубили голову в Лондоне. Расправа короля с бунтовщиками была короткой и беспощадной: по его личному повелению 70 крестьян из северо-западных областей были повешены у себя на фермах или в деревнях, нескольких монахов повесили на монастырских колокольнях, а одну женщину подвергли обычной казни для преступниц – сожжению на костре. Всего за участие в движении было казнено около 200 человек.

Правление Тюдоров пришлось на исключительно сложный период английской истории. Открытие Америки в корне изменило всю структуру торговых отношений. Стремительно набирала силу новая аристократия, получавшая привилегии не по праву рождения, а благодаря всевластию денег. Крупные землевладельцы разрывали традиционные взаимоотношения с арендаторами, стремясь к извлечению максимальных прибылей путем безжалостной эксплуатации земли и трудового люда.

Свободный, не привязанный к своему земельному наделу крестьянин работал теперь прежде всего для рынка, а уже потом – для удовлетворения собственных потребностей. Но эта свобода, за которую он пролил немало крови, принесла ему не столько облегчение, сколько еще большую зависимость от работодателя. В Англии начался процесс, которому предстояло превратить ее в страну безземельных лиц наемного труда.

Наступила эпоха всевластия денег. Став богаче родовой знати, новое купечество активно стремилось изменить все, что мешало распространению его влияния и на сельские районы страны. Рушились старые устои и традиции, а новые, идущие им на смену, еще не окрепли и не прижились. Закрытие монастырей и непрекращающаяся практика огораживаний привели к беспрецедентному росту бродяжничества и нищенства.

Около десятой части всего населения страны, лишившись крова, было вынуждено скитаться по дорогам различных графств в бесплодных поисках работы или добывать себе пропитание попрошайничеством и воровством. Против них принимались суровые законы, предусматривавшие жестокие наказания – порку, клеймение, отрубание рук и даже повешение, – но все это не приносило практически никакого эффекта. “Здоровые попрошайки”, как на официальном судебном языке именовались трудоспособные безработные, просто не имели иных средств к существованию.

Углубляющаяся поляризация английского общества, на одном полюсе которого концентрировались богатство и власть, а на другом – бесправие и нищета, не могла не вызывать роста массового недовольства населения. В 1540 г . некоего Джона Уолкера из графства Норфолк повесили за публично высказанное сожаление о том, что для восстания против гнета богачей народу его графства не хватает только вождя. Пророчество этих слов подтвердилось через девять лет в движении, названном “восстанием Кета”.

Этот последний из наиболее значительных массовых протестов периода английского средневековья продлился около двух месяцев, в течение которых повстанцам удалось создать свое собственное маленькое “сообщество” и занять третий по величине город страны – Норидж.

В то время английским престолом владел очередной мальчик-король Эдуард VI. Фактическую власть в стране осуществлял его регент герцог Сомерсет – человек довольно терпимый и, что самое главное, придерживавшийся умеренных политических взглядов. Например, он пытался положить конец практике огораживаний, в меру своих возможностей ограничивал “монополию” торговых князей и придворных фаворитов и даже, невзирая на протесты знати и землевладельцев, объявил всеобщую амнистию за “незаконный” снос изгородей.

Все эти полумеры, естественно, не решали, да и не могли решить главных проблем. Поэтому крестьяне во многих местах брали инициативу в собственные руки: они объединяли свои усилия, создавали фонды взаимопомощи и проводили забастовки арендаторов. В 1549г. проявления активного протеста против произвола землевладельцев охватили уже семь графств и приобрели характер классовой войны*.

* В действительности, речь может идти лишь о зачатках классовой войны, так как масштабы таких конфликтов, программа их участников “снизу” (в тех случаях, когда она была) и, как правило, непоследовательность в ходе восстания никак не могут поставить их в один ряд с подлинными классовыми войнами, каковой, в частности, стала Английская буржуазная революция XVII в. Прим. ред.

Открытое восстание началось в июле 1549 г . неподалеку от Уаймондхэмского аббатства (графство Норфолк) во время ежегодного благотворительного базара в честь св. Фомы Бекета. Собралось множество празднично одетого люда: они ели и пили, торговали и покупали, с интересом смотрели выступления бродячих комедиантов, весело смеялись и шутили. Казалось, ничто не предвещает грозы. Но вот тут и там, незаметно для постороннего взора, в толпе явно по заранее продуманному плану стали образовываться кучки совсем не празднично настроенных людей. Послышались страстные речи и призывы. Внезапно от толпы отделилась большая группа людей и, увлекая за собой остальных, отправилась по Нориджской дороге сносить ограждения, недавно поставленные вокруг части общинных земель неким Джоном Флауэр-дью – небогатым землевладельцем, снискавшим общую неприязнь местного населения своей жадностью и деспотическим характером. С бессильной яростью взирая на происходящее, Флауэрдью поинтересовался, почему это они ломают именно его ограду, а, например, не его соседа, зажиточного дубильщика Кета, который на днях также “отхватил” себе кусок общинной земли. Местные жители любили и уважали Роберта Кета (в отличие от Флауэрдью) , но, осознав правоту этих слов, они отправились к нему и заявили, что, поскольку народ возвращает себе свои законные владения, его изгородь также подлежит сносу. Неожиданно для всех Кет выразил свое полное согласие, сказав: “Да, все, что я огородил, должно снова стать общим, и я собственными руками подам тому пример”. Более того, он выступил со страстной речью, яростно обрушившись на власть богатства и сильных мира сего: “…Немало страданий выпало на долю народа в последние годы, многое пришлось ему выстрадать и претерпеть… Я считаю, что зло, причиненное надменными лордами общественному благополучию и нашей земле, должно быть исправлено”* . Затем он повел ликующую толпу к своей изгороди и самолично принялся ее крушить.

* Neville Alexander . Norfolk ‘s Iwries . 1607.

На следующее утро, 9 июля, под сохранившимся до наших времен могучим дубом, впоследствии названным “дубом Кета” или “дубом реформации”, собрались жители окрестных деревень, которые единодушно избрали Кета руководителем нового движения. Тогда же он торжественно поклялся: “Я не сложу с себя доверенную мне обществом обязанность до тех пор, пока вы не получите все, положенное вам по праву”.

Из немногих дошедших до нас сведений о Кете известно, что он находился уже в зрелом возрасте, происходил из уважаемой семьи кожевников, регулярно посещал церковь и являлся членом гильдии св. Фомы. Судя по всему, он был личностью волевой, способной и не страдал от отсутствия красноречия – именно эти качества, очевидно, и выдвинули его в вожди народного восстания.

В ходе собрания, а длилось оно весь день, небольшие группы одна за другой отправлялись в близлежащие деревни, где они сносили незаконные ограждения. Оттуда они возвращались с новыми сторонниками движения. Собравшиеся обсуждали конкретные планы действий и рассылали гонцов во все концы страны. Затем было принято решение отправить большой отряд в соседний Норидж – один из крупнейших и наиболее важных городов Англии – для “освобождения” земель городской общины.

Поняв, что происходящее выходит далеко за рамки местных “недоразумений”, мэр Нориджа Томас Кодд поспешил уведомить об этом находившегося в Уиндзоре короля, а затем попытался сам уговорить взбунтовавшуюся толпу с миром разойтись по домам. Повстанцы наотрез отказались. На следующий день к Нориджу подошли их основные силы во главе с Кетом, и теперь уже с тем же требованием к ним от имени короля обратился главный шериф Норфолка и Суффолка: манеры его были полны презрительного высокомерия, а речь изобиловала оскорбительными выражениями. Однако повстанцы сдержались, позволив ему удалиться целым и невредимым под громкий смех и улюлюканье.

Что делать дальше? На обсуждение этого важнейшего вопроса ушло два дня. В конечном итоге было принято решение стать лагерем в Маусхолд-Хит (предварительно укрепив его) – обширной лесистой пустоши, с которой как на ладони просматривался весь Норидж. В центре ее расположились старинная часовня и новый дворец графа Суррея. Поскольку Томас Кодд закрыл городские ворота, 2600 повстанцам с солидным обозом пришлось совершить длинный обходной марш. Через неделю их было уже свыше 20 тыс. На общем сборе Кет откровенно заявил, что жребий брошен, назад пути нет, а значит, надо быть готовыми к самым крайним мерам. “Беззубые прошенья, – сказал он, – устраивают только запуганных глупцов. Для вас же, кто вырвался из плена, вся надежда заключается в решительной борьбе”.