Текст книги "Английские бунтари"

Автор книги: Чарлз Поулсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Сибли, и… вдруг опускная решетка плавно поползла вверх, подъемный мост со скрипом и скрежетом начал опускаться. Сибли вышел из ворот, подошел к Тайлеру, и они обнялись. Лондон отдавал себя во власть восставшего народа! Теперь – через мост и в город. Лондонцы, заполнившие обе стороны узкой улицы, восторженно приветствовали повстанцев, угощая их добрым английским элем и всевозможными яствами: радостные возгласы приветствий слышались из каждого окна. Колонны дошли уже до широкой площади, осененной крестом собора св. Павла, где обычно устраивались сходки и собрания, когда город потрясла новая волна приветственных криков – это в Лондон через открытые для них ворота Олдгейта вступили повстанцы из Эссекса, предводимые Джеком Строу (Соломинкой) и лондонцем Томасом Фаррингдоном.

Как поведут себя повстанцы в Лондоне, став безраздельными хозяевами огромного и богатого города? Ведь в роскошных домах зажиточных купцов и знатных вельмож можно поживиться так, что по крестьянским меркам хватило бы на всю жизнь – да к тому же грабеж захваченного города всегда считался законной наградой армии-победительницы! И тем не менее даже враждебно настроенные по отношению к восставшим летописцы были едины в том, что пребывание повстанцев в Лондоне не сопровождалось ни грабежом, ни насилием, что за все, кроме, конечно, подарков и угощений, они платили положенную плату. Руководители восстания обратились к повстанцам и к горожанам со строгим предупреждением, гласившим, что любой, кто попытается использовать создавшуюся ситуацию в преступных целях, будет немедленно повешен. “Мы – ревнители Истины и Справедливости, – говорилось в обращении, – но не воровства и грабежей”.

Однако повстанцы пришли в Лондон не для осмотра его достопримечательностей; вскоре последовал приказ, и вся крестьянская армия разделилась на несколько крупных отрядов. Один из них направился к центру правосудия Темплу, чтобы уничтожить все хранящиеся там записи и документацию, другой – с аналогичной миссией в юридическую корпорацию Линкольнз-инн. Принимать какие-либо меры против ненавистных “чиновников и судейских” не пришлось, поскольку все они заблаговременно попрятались. Часть повстанцев была послана снести тюрьмы Флит и Нью-гейт и освободить заключенных; многие из узников отбывали там наказание за неуплату налогов или нарушение трудового законодательства, хотя, конечно, среди них были и воры и бандиты, которые, оказавшись на свободе, без сомнения, вернулись бы к прежнему ремеслу.

Большой отряд окружил лондонский Тауэр и установил за ним постоянное наблюдение. Повстанцы расположились лагерем на зеленых склонах тауэрского холма, где вскоре задымили бивачные костры. Часть мятежников захватила приорат св.Иоанна в Клеркенвелле, принадлежавший королевскому казначею Роберту Хейлу, более известному в народе под кличкой “Роб-грабитель”, и подожгла его. Сам Хейл в это время находился в Тауэре.

Наиболее многочисленный отряд повстанцев отправился сводить счеты с самым ненавистным врагом простого люда – герцогом Джоном Гентским, который на награбленные во Франции (да и в Англии тоже) средства построил себе один из роскошнейших в Европе дворцов. Савой – таково было его официальное название – занимал обширную территорию между районом Стрэнд и Темзой. Одновременно он являлся штаб-квартирой герцога, где хранились счета, книги записей и награбленные им сокровища – драгоценные камни, гобелены, боевые доспехи, роскошные одежды, изысканная мебель и редкое по тем временам богатство – ковры. Не исключено, что во всем королевстве не было иного места, где было бы собрано подобное богатство, и это стало еще одной причиной страстного желания повстанцев предать дворец полному разрушению. И лондонцы с огромным удовольствием им в этом помогли.

Обнаруженную во дворце немногочисленную челядь с миром отпустили на все четыре стороны. Весь отряд серьезнейшим образом предупредили, что разгром дворца я вдается актом правосудия и любая попытка хоть что-либо утаить для себя будет считаться обычным воровством со всеми вытекающими отсюда последствиями. Толпа ринулась во дворец, безжалостно круша и ломая все подряд: драгоценные камни в специально принесенных для этой цели ступах раздробили в сверкающую пыль, все остальное, предварительно порвав и разбив на куски, утопили в реке или приготовили к сожжению. Один из повстанцев попытался спрятать под одеждой несколько небольших серебряных изделий, но был уличен и немедленно повешен. Несколько крестьян забрались в винный погреб и напились там до бесчувствия – никто даже не попытался их спасти, когда дворец превратился в огромный пылающий костер, пожравший их вместе со всем тем, что являлось символом могущества и величиягерцога.

Успешное окончание этих акций возмездия ознаменовалось братанием с лондонцами, после чего руководителе восстания собрались в доме Томаса Фаррингдона. Там они пришли к окончательному соглашению относительно своих требований юному королю и составили список тех, кто смертью должен был ответить за свои деяния в прошлом или же представлял собой угрозу новой свободной Англии – Англии “короля Ричарда и народа”. В число таких лиц вошли прежде всего Джон Гентский, архиепископ Сэдбери, лондонский епископ Джон Легге, королевский казначей Хейл и ряд других. Затем во все города страны были направлены гонцы для оповещения населения и координации дальнейших действий.

В это время король и его советники, к которым добавился мэр Лондона Уолворт, сидели в Тауэре, бессильные что-либо предпринять. В руках восставших находилась столица, основные города графств Кент и Эссекс, а такие все главные дороги. К ним уже присоединилось немало городов и маноров в графствах Восточная Англия, Хертфордшир и Кембриджшир, и можно было ожидать, что их примеру последует множество других. Взбешенный Уолворт требовал незамедлительных действий, обещая в течение одного дня собрать несколько тысяч вооруженных воинов из семей богатых купцов, гарнизона Тауэра (в нем было 600 солдат) и наемников сэра Роберта Ноллиса, находившихся в его владениях совсем недалеко от Лондона. С такими силами, уверял он, можно разбить мятежников у Тауэра, а затем и полностью освободить от них столицу. Однако против этого плана выступил Солсбери, считавший, что стычки с вооруженными повстанцами растекутся по сотням узких улочек города и если к мятежникам присоединятся лондонские ремесленники и подмастерья – а именно этого от них и следовало ожидать, – то все будет окончательно потеряно. По его мнению, следовало всячески тянуть время, игравшее на руку королю, предоставляя дворянству в провинциях возможность собраться с силами и прийти к ним на помощь. Ведь мятежники, говорил Солсбери, темные люди, совершенно неискушенные в государственных делах; они с готовностью поверят слову короля и вполне удовлетворятся несколькими уступками с его стороны. Прежде всего необходимо начать с ними переговоры, выяснить их намерения и пообещать все, что поможет оттянуть время, ибо, чем дольше все это будет продолжаться, тем больше народ будет уставать, постепенно потянется по домам, и вскоре армия мятежников начнет таять сама собой. Вот тогда и настанет момент окончательно сокрушить их военной силой.

Пришел вечер. В наступившей темноте ярко светились походные костры и зарево догорающего Савоя, когда из Тауэра к повстанцам вышли два пожилых рыцаря, боевые доблести которых давно отошли в прошлое. Один из них нес в руках пергаментный свиток, скрепленный печатью короля. Их немедленно окружила толпа. Один из рыцарей взобрался на принесенный кем-то табурет, призвал всех к молчанию и при свете факелов прочел обращение короля: “Пусть крестьяне с миром возвращаются по домам, и король им все простит. Дома они изложат свои обиды и просьбы на бумаге и перешлют ему… Король вместе с лордами и членами Совета рассмотрит их и примет такое решение, которое будет на благо ему, народу и королевству”*.

* Anonimalle Chronicle

Возможно, повстанцы и были темными людьми, но все-таки не настолько, чтобы принять предложение, подобное этому. Толпа возбужденно загудела, раздались гневные возгласы, отчетливо услышанные всеми обитателями Тауэра, и престарелые посланцы были просто счастливы невредимыми вернуться к королю. А немного позже через уличных глашатаев Уот Тайлер получил новое послание: король приказывал представителям верного ему народа собраться на следующее утро в Майл-Энде, где он своей королевской милостью позволит им высказать все обиды ему лично и постарается, насколько это в его власти, облегчить их судьбу.

6. Король дарует свободу

В семь часов утра в пятницу 14 июня распахнулись главные ворота лондонского Тауэра, поднялась вверх опускная решетка, подъемный мост мягко коснулся земли по другую сторону рва с водой, и из-под каменной арки на него, горделиво восседая на породистых конях, вступила блестящая кавалькада придворных вельмож, разряженных в шелка, бархат и дама*. Король отправлялся на встречу со своим народом.

* Дама – узорчатая шелковая ткань. – Прим. перев.

Впереди процессии в расшитых королевскими знаками плащах красовались герольды; затем следовал королевский оруженосец сэр Обри де Вер, держа перед собой символ государственной власти – громадный обнаженный меч; сразу за ним верхом на крупном коне сам король – маленькая разряженная фигурка с золотой диадемой вокруг головы. Далее, держась как можно ближе к Ричарду, теснилась знать, прекрасно понимавшая, что король остался единственной защитой как их самих, так и всего, что они олицетворяли. Среди них находились три герцога – два единокровных брата короля, герцог Кентский и сэр Томас Холланд, а также командующий войсками наемников сэр Роберт Ноллис. И даже пожилая мать-королева не отставала от них в своей ярко раскрашенной карете. Недоставало только двух знатных вельмож, чьей крови народ жаждал более, чем кого-либо еще, – Сэдбери и Роберта Хейла. Казалось, их специально бросили на произвол судьбы и… повстанцев, поскольку, как все заметили, когда великолепная кавалькада выехала из Тауэра, ворота остались открытыми, а подъемный мост – опущенным, хотя внутри дворца находились два “зловредных советника”, вызывавшие лютую ненависть всего народа.

Вряд ли этот выезд доставлял юному Ричарду удовольствие; ведь ему предстояло принести в жертву кого-то из своих друзей и поступиться собственной гордостью монарха. Люди, густой толпой стоявшие на всем пути, в почтении снимали перед ним головные уборы, но злобно указывали на его свиту, выкрикивая в их адрес угрозы и оскорбления. Два раза короля останавливали, чтобы вручить петиции. А когда процессия пересекала зеленые луга Уайтчепела, оба его единокровных брата вдруг запаниковали, свернули на обочину, пришпорили коней и, не разбирая дороги, поскакали куда-то по полям.

Огромный пустырь Майл-Энд не вместил всех желающих; никогда еще в Англии не собиралось столько людей сразу. О точном количестве собравшихся можно только гадать: по мнению автора “Анонимной хроники”, там было не менее 100 тыс. человек, хотя Фройссарт считает, что их число не превышало 60 тыс. Впереди под развевающимися знаменами стояла небольшая группа руководителей восстания; за ними, как бы приготовившись к битве, выстроились шеренги вооруженных повстанцев – лучники, копейщики, меченосцы, знаменитые “бурые топоры”, а еще дальше – серые ряды крестьян в простых домотканых одеждах, державшие в руках вилы, серпы, дубины и топоры. Король приблизился, остановился, и тут же все это многотысячное скопище простых людей как один упало на колени, единодушно восклицая: “Да здравствует король и верный ему народ!” Но вот затихло эхо этого восторженного порыва, и вперед выступили руководители восстания – Уот Тайлер, Джон Болл и Джек Строу. Они смело подошли к королю, склонили головы в почтительном поклоне, и от имени всех собравшихся Уот Тайлер потребовал от его величества абсолютного права и разрешения лишить жизни любого человека, которого народ сочтет предателем интересов страны и короля. Затем Тайлер достал лист бумаги и громко, пункт за пунктом зачитал условия повстанцев, сводившиеся в сжатом виде к следующему: “…весь народ должен быть освобожден от ига ныне существующей крепостной зависимости, и ни один человек не должен служить другому, иначе как по доброй воле и обоюдному согласию; …каждому человеку предоставляется право свободно покупать, продавать и торговать в любой части Англии; …всем участникам восстания объявляется полная амнистия за любые совершенные ими в ходе его поступки… и они не должны подвергнуться никаким преследованиям”.

На придворных этот документ, без сомнения, произвел оглушающее впечатление. Потрясенные, они застыли в оцепенении. Да и было от чего – ведь это означало ни много ни мало, а конец их царствования, которое они привыкли считать богоданным на вечные времена. Здесь не место подвергать требования повстанцев сколь-либо тщательному политическому анализу; вполне достаточно заметить, что для простого народа они знаменовали поистине революционные перемены – конец вековой несправедливости и лишений, возможность начать новую жизнь.

Один Ричард, несмотря на юный возраст, уже прошедший хорошую школу царственных манер, ничем не проявил своих чувств. Он молча, не слезая с седла, выслушал Тайлера, коротко ему кивнул, выражая полное согласие со всем сказанным, и заверил, что даст указание немедленно приступить к претворению этой программы в жизнь. Для этой цели он прикажет своим чиновникам подготовить специальные хартии для каждого графства, которые будут иметь силу государственного закона. Король торжественно вручил Тайлеру знамя с королевскими вензелями, тем самым принимая его под свою защиту и давая ему право на свободу действий. Гордый и упоенный достигнутым успехом Тайлер принял знамя, преклонив колено. Затем юный монарх медленно объехал ряды повстанцев, благосклонно принимая знаки почтения, в то время как следовавшие за ним герольды громко возвещали о принятии королем всех требований народа.

Ликованию повстанцев, казалось, не было предела: они смеялись, выкрикивали приветствия, прыгали от радости и обнимались. Наконец-то все они стали свободными людьми! В те минуты ими владело искреннее убеждение в том, что избавленный от злонамеренных советников король, их добросердечный, богом помазанный и посвященный на царствование господин, является главой и вождем своего верного народа.

Однако после встречи Ричард отправился не в Тауэр, а в Королевскую гардеробную – сильно укрепленное здание в центре города у Картер-Лейн, недалеко от собора св. Павла, где хранилась значительная часть его драгоценных одежд и домашней утвари. Оставленный открытым лондонский Тауэр казался брошенным на произвол судьбы, и уже вскоре вооруженные крестьяне там братались и пили вместе с защитниками гарнизона – “терлись друг о друга бородами”, как писали об этом летописцы. Если бы стража Тауэра была намерена защищаться на стенах и у ворот, повстанцам никогда бы не удалось пробиться внутрь.

Именно туда, не теряя времени, Тайлер поскакал во главе небольшого отряда специально отобранных повстанцев. Королевское знамя обеспечило им беспрепятственный вход в ворота замка, и они немедленно приступили к поискам Сэдбери и Хейла. И того и другого нашли молящимися у алтаря в небольшой изящной часовне св. Иоанна, расположенной в центре главной башни замка. Оба они прекрасно понимали свою обреченность, поэтому смело встретили посланцев неминуемой смерти. Готовясь к этому, Сэдбери утром исповедовал Хейла и отпустил ему грехи; сам же он еще раньше получил отпущение грехов от своего исповедника.

“Вот, дети мои, перед вами я, ваш архиепископ, – обратился к повстанцам Сэдбери, – и, если вы причините мне вред, папа отлучит от церкви всю Англию, вы же – навечно утратите свои души”. Несмотря на это, их вывели на Тауэрский холм и подвели к бревну, которому предстояло сыграть роль плахи. Сэдбери помолился, дал прощение своему палачу и стал на колени. Неискушенному в этом деле повстанцу пришлось несколько раз ударить топором, прежде чем голова архиепископа Кентерберийского отделилась от тела. Судьбу Сэдбери разделили Хейл, Джон Эпплдор – духовник короля, и Джон Легге – главный сборщик налогов. В соответствии с обычаями тех времен отрубленные головы были насажены на пики и выставлены для всеобщего обозрения на воротах Лондонского моста. В известном смысле повстанцы даже пощадили “зловредных советников”, избавив их от официальной королевской казни за измену, когда осужденного вешали не до полного удушения, вспарывали живот, в еще живом виде потрошили, а затем расчленяли тело на четыре части и каждую из них выставляли напоказ в четырех различных частях города. В законе эта казнь именовалась “повешение, потрошение и четвертование”.

Тем временем вокруг собора св. Павла и вдоль Чипсайда были расставлены столики на козлах, за которыми 30 королевских чиновников, как и было обещано, деловито выписывали “вольные хартии”для мэноров. Закончив очередной лист, чиновник растапливал на маленькой свечке сургуч, выливал его на пергамент, пришлепывал королевской печатью, и с этого момента лист становился официальным документом.

Некоторые отрывки таких пергаментов сохранились в местных архивах и до наших дней.

Вот что говорится в одном из них, составленном для графства Хертфордшир: “Мы, Ричард, милостью Божией король Англии и Франции и правитель Ирландии, приветствуем всех наших судебных исполнителей и иных верных слуг, кому будет предъявлена настоящая хартия. Да будет вам известно, что своей особой милостью мы отпускаем на волю всех наших вассалов, подданных и прочих в графстве Хертфордшир и настоящей хартией освобождаем каждого из них от крепостной зависимости. Мы также даруем полное прощение вышеозначенным вассалам и подданным за все преступления, акты измены, нарушения закона и грабежи, совершенные ими в любых формах всеми вместе или каждым из них в отдельности. Мы также отменяем все приговоры и постановления, принятые против них за таковые нарушения. Тем самым мы даруем им всем и каждому из них в отдельности наше полное королевское расположение, в подтверждение чего и даем сию хартию. Засвидетельствовано лично мною в Лондоне 15 июня в четвертый год моего правления” *.

* Цитата по Walsingham Thomas. Historia Anglicana.

Остаток этого дня и весь следующий день повстанцы разгуливали по улицам Лондона, размахивая вольными хартиями, наслаждаясь вновь обретенной свободой и требуя, чтобы все, кто попадался на пути, клялись в верности “королю и его народу”. В тех случаях, когда горожане указывали повстанцам на кого-либо как на известного притеснителя или угнетателя, его немедленно допрашивали и нередко принуждали возместить нанесенный ущерб. Некоторых даже обезглавили, поскольку король дал на это право, и среди них Джона Имворта – начальника тюрьмы Маршалси, которого даже враждебно настроенная к повстанцам “Анонимная хроника” называла не иначе, как “мучителем, не знающим жалости”. Его выволокли из святилища Вестминстерского аббатства и тут же на улице казнили.

В резне приблизительно 160 фламандцев – непопулярного национального меньшинства в Лондоне – долго было принято считать виновными восставших крестьян, однако в настоящее время исследователи склонны полагать, что это дело рук самих лондонцев. Собственно говоря, фламандцы и не могли вызвать никакой вражды со стороны крестьян, большинство которых вообще не знало об их существовании. Скорее дело в том, что, будучи уроженцами областей, составляющих сейчас часть территории Бельгии и Голландии, фламандцы были, как правило, искуснейшими ткачами и весьма успешно конкурировали с членами лондонских швейной и ткацкой гильдий; те их, естественно, ненавидели и не упустили случая свести старые счеты. Этих несчастных буквально вытаскивали из собственных домов и церквей и прямо на улице резали насмерть. А для того, чтобы жертвой случайности не стал лондонец, был даже придуман, образно говоря, “экспресс-тест”: подозреваемому приказывали быстро сказать по-английски “хлеб и сыр”, что фламандцы обычно произносили с сильным акцентом, и, если задержанный отвечал как фламандец, его тут же предавали смерти. Заодно были разграблены и разгромлены дома многих банкиров и ростовщиков из Ломбардии, но и это было делом рук горожан, натравленных на пострадавших, скорее всего, их деловыми конкурентами или должниками.

Постепенно многие крестьяне начали расходиться по домам. Они победили, добились свободы и теперь стремились поскорее вернуться к своим семьям и фермам; повстанческое войско медленно, но неуклонно начало таять.

По неизвестной причине Тайлер не предпринял никаких действий против Королевского совета. Он даже не поставил у здания Гардеробной часовых, тем самым позволив беспрепятственно входить и выходить оттуда знати, герольдам и гонцам. Члены же совета тем временем собрались вокруг короля, размышляя о майл-эндской встрече и ее последствиях, как над шарадой. Более того, совет, не замечая явной нелепости подобного акта, выпустил очередное воззвание, как будто он все еще управлял страной. Но реальная власть находилась в руках народа.

7. Восстания в провинциях

В то время как в Лондоне происходили вышеописанные события, простой люд предпринимал решительные шаги и в ряде других мест. И хотя сообщения, доставлявшиеся по плохим дорогам конными или пешими гонцами, приходили с относительно большим разрывом во времени, провинциальные центры были довольно хорошо информированы о том, что происходило на юге страны. Так в графствах Хертфордшир, Суффолк, Норфолк, Кембриджшир и некоторых других массовые выступления крестьян развивались почти одновременно с маршем Тайлера на Лондон. Обычно эти выступления принимали форму локальных бунтов против землевладельцев, наиболее крупными и жестокими из которых были аббатства и иные церковные владения. В тех случаях, когда аббатство или монастырь являлось господином не только земли, но и близлежащего города, против них активно выступали также горожане, выдвигая, естественно, свои “городские” требования.

Восточная Англия была одним из наиболее процветающих районов страны, где освобожденные вилланы платили уже денежную ренту. Однако это относилось только к светским манорам, ибо церковь наотрез отказывалась признавать подобные новшества, сохраняя крепостную зависимость практически во всех своих многочисленных владениях. Такие города, как Сент-Олбанс (графство Хертфордшир) и Бери-Сент-Эдмендс (графство Суффолк), как это видно из их названий (“Сент” в переводе с англ. яз. означает “святой”). Как правило, это означает, что город с таким названием возник вокруг либо вблизи монастыря или аббатства.), считались в той или иной степени собственностью аббатств и по-прежнему изнывали от бремени феодального уклада. Вместе с тем многие другие города уже выкупили свои хартии вольности и, хотя и в ограниченных рамках, сами определяли условия труда и торговли. Что же касается церкви, то она продолжала упорно цепляться за старую систему общественных отношений, невзирая на то, что это значительно тормозило развитие производства и торговли.

По утверждению жителей Сент-Олбанса, саксонский король Оффа еще в VIII в. даровал им хартию вольности, но монахи ее выкрали; вторую хартию они получили 300 лет тому назад от короля Генриха I, однако и ее аббатство от них незаконно скрыло. Город трижды восставал против аббатства и каждый раз терпел поражение от войск, посланных королем; горожане неоднократно пытались оспаривать права аббата в суде, но разве феодальный суд мог вынести решение против самого аббата?!

Один из исков касался права горожан молоть зерно на собственных мельницах, а не платить огромные деньги за помол на мельнице аббатства. После оглашения решения суда – естественно, не в пользу горожан – аббат приказал изъять в городе все мельничные жернова и вымостить ими монастырскую трапезную. Новый пол, хотя и оказался весьма неудобным, наглядно символизировал очередное унижение горожан, недвусмысленно давая им понять, кто в городе хозяин.

Таким образом, взаимоотношения между городом и церковью, мягко говоря, были далеки от христианского идеала, что и определило более антиклерикальный характер массового протеста в провинциях по сравнению с югом страны.

Признанным лидером горожан Сент-Олбанса стал Уилл Гриндкобб – бывший воспитанник аббатства, которого в свое время не только отлучили от церкви, но и подвергли тюремному заключению. Услышав вести из Блэкхита, он во главе небольшого отряда отправился в Лондон и по дороге присоединился к эссекским крестьянам, направлявшимся в Хайбери, чтобы предать огню и разрушению приорат Джона Хейла. После этого Гриндкобб встретился с Уотом Тайлером и согласовал с ним последующие действия. Тайлер посоветовал отряду Гриндкобба вернуться в Сент-Олбанс и с оружием выступить против аббатства, обещав, если понадобится, прислать в помощь 20 тыс. своих повстанцев, чтобы “обрить монахам бороды”.

Затем Гриндкобб побывал на встрече в Майл-Энде, где, преклонив колена перед королем, просил его письменно приказать аббату выполнить требования горожан о возвращении им незаконно удерживаемых хартий вольности. В соответствии с взятой им на вооружение временной “политикой умиротворения” король дал свое согласие, и Гриндкобб в тот же день без отдыха и остановки проскакал все 30 миль до дома. Жители Сент-Олбанса единодушно откликнулись на его призыв и тут же начали сносить ограждения, по их мнению, незаконно возведенные аббатством вокруг общественных земель. Захватив приступом аббатскую тюрьму, они выпустили оттуда всех заключенных*, предварительно выяснив вину каждого из них, для чего было специально создано нечто вроде народного суда.

* Одному заключенному отрубили голову, но в чем была его вина – осталось неизвестным.

На следующее утро они послали за самим аббатом де ла Маре, приказав ему явиться на встречу под страхом сожжения аббатства. Вначале он отказался, но затем позволил насмерть перепуганным монахам уговорить себя и предстал перед посланцами горожан в соборе. Он нагло отмел все притязания народа как незаконные, заявив, что хартия короля Оффа либо никогда не существовала вообще, либо была давным-давно утеряна; что же касается хартии Генриха I, то она является собственностью аббатства, и посему он не уполномочен отдавать ее городу.

Тогда ему вручили королевское письмо, гласившее:

“Возлюбленный брат наш во Христе! По просьбе наших подданных в городе Сент-Олбанс мы по праву и закону повелеваем тебе передать вышеозначенным горожанам и людям доброй воли содержащиеся у тебя хартии, составленные нашим предком, королем Генрихом, и касающиеся общих пастбищ, права на рыбную ловлю и некоторых иных удобств, упомянутых в означенных хартиях, чтобы у них не было повода для жалобы нам по всем этим вопросам.

Подписано нами в Лондоне

15 июня в четвертый год

нашего правления”.

Внимательно ознакомившись с содержанием письма, Маре наконец сдался. Все его постановления, записи, расписки и прочая документация аббатства были торжественно сожжены на рыночной площади, а затем ликующие горожане вырыли свои мельничные жернова из монастырской трапезной и унесли их по домам. Так жители Сент-Олбанса при поддержке со стороны крестьян других маноров аббатства добились удовлетворения своих требований, не потеряв при этом ни одной человеческой жизни, если не считать того самого заключенного, которого они же и казнили по неизвестным причинам.

За последние 100 лет, предшествующие описываемым событиям, аббатство в Бери-Сент-Эдмендсе выдержало и подавило четыре народных восстания. Но в пятом по счету восстании вождем стал Джон Врэйв Сэдбери, сам являвшийся священником. Услышав о восстании в Эссексе, он, получив полномочия от Тайлера, вернулся в свой родной город, где его ждали горожане, и оттуда повел этот растущий как снежный ком отряд на аббатство Бери-Сент-Эдмендс. Взяв его приступом, Врэйв приказал монахам написать хартию, в которой они отказывались от своих притязаний на город, а также передать ему документацию аббатства на арендные владения.

Целых восемь дней Джон Врэйв и его соратники правили Бери-Сент-Эдмендсом, не допустив в нем никаких беспорядков или разбоя.

В Кембридже гнев народа, во главе которого стал мэр города, вновь обратился против своего давнего врага – университета, являвшегося в те времена богатым и мощным оплотом духовенства. Аналогичные массовые выступления, явно связанные с событиями в Лондоне и преследовавшие те же цели, происходили в Норфолке, Винчестере, Линкольне и ряде других графств на западе и на севере страны.

В Норфолке восстание возглавил красильщик по имени Джефри Листер, своими действиями заслуживший прозвище “Король простого люда”. С триумфом войдя в Норидж, он расположил свою штаб-квартиру непосредственно в самом замке. Большую помощь во всех делах ему оказывал местный эсквайр сэр Роджер Бэкон, распространивший восстание на Грэйт-Ярмут и окружающие его земли.

Массовые народные волнения происходили и во многих других районах страны, однако из-за отсутствия летописных данных мы можем судить о них только из разрозненных обвинений, постановлений, приговоров и свидетельских показаний в ходе судебных преследований участников восстания после его подавления.

Пока же восставшие крестьяне вот уже более 15 дней выглядели победителями, и королю с членами его совета, казалось, не на что было надеяться. Уже за первые три дня правления столицей Тайлер и его последователи полностью доказали свою способность поддерживать порядок и дисциплину: в городе не было ни грабежей, ни мародерства, что еще больше укрепило связь горожан с повстанцами. Казни совершались только по официальному приговору руководителей восстания на основе полномочий, данных им королем во время переговоров в Майл-Энде, а к резне фламандцев люди Тайлера не имели никакого отношения. Сведения, стекавшиеся в Лондон из графств и прилегающих к ним областей, казалось, ясно свидетельствовали как о готовности к восстанию всей страны, так и о том, что дни феодализма сочтены. И тем не менее на баронских манорах вокруг Лондона имелись тысячи прекрасно вооруженных наемников, слуг и верных вассалов знати, составлявшие их личные армии и являвшие грозную силу по сравнению с хотя и многочисленными, но весьма примитивно вооруженными повстанцами. В открытом бою этим профессиональным воинам не понадобилось бы много времени, чтобы наголову разбить плохо организованных, необученных и кое-как вооруженных крестьян. К тому же и в самом Лондоне богатые купцы – это новое сословие “торговых князей”, занимавших ключевое положение в профессиональных гильдиях и магистрате, – начали проявлять обеспокоенность и с удовольствием предоставили бы свою вооруженную челядь и домочадцев в распоряжение знати, лишь бы поскорее убрать крестьян из столицы. Пока же, имея поддержку простого люда и оставаясь в узких, запутанных лабиринтах огромного города, повстанцы были практически неуязвимы. Их нужно было убаюкать видимостью полной победы, выманить на открытое пространство и отправить по домам небольшими, к тому же тающими на каждом перепутье группками. Но как этого добиться?