Текст книги "Английские бунтари"

Автор книги: Чарлз Поулсен

Жанры:

Политика

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Проводимая Робеспьером Французская революция уже вступала в кровавую фазу своего развития*, и многие английские радикалы, разочаровавшись, постепенно перестали оказывать ей поддержку. В 1793г. правительство Питта в союзе с такими автократическими государствами, как Пруссия и Австрия, объявило войну Франции.

* Буржуазные революции крайне редко проходили бескровно. Характерно, однако, что кровь, проливаемую в ходе умеренных этапов революций, буржуазные авторы как бы не замечают. Если же “кровавая фаза” революции, как выражается автор, совпадает по времени с радикальными, буржуазно-демократическими преобразованиями, то на первый план зачастую выдвигаются не эти преобразования, а число жертв (даже если оно было относительно небольшим), всячески живописуются казни, аресты и т.д. Это часто превращается в самоцель и делается для того, чтобы связать само слово “революция” с террором, казнями и убийствами. К сожалению, в данном случае не избежал этой тенденции и автор работы. Прим. ред.

Началось двадцатилетие наполеоновских войн, когда, по образному выражению известного английского поэта Гилберта Честертона, англичане “дрались за то, чтобы остаться в цепях”. Страну захлестнула мутная волна неистового псевдопатриотизма: любые радикальные или просто критические сантименты воспринимались как проявление профранцузских настроений. Еще более ужесточилось репрессивное законодательство; в 1795 и 1796 гг. были последовательно приняты два законопроекта, в соответствии с которыми: а) уголовно наказуемыми актами государственной измены могли считаться любые заявления (как в устной, так и в письменной форме), сделанные “с целью возбуждения ненависти к правительству”; б) запрещались все лекции и закрывались места публичных собраний, за исключением тех, которые проводились по специальному разрешению соответствующего магистрата; в) по малейшему подозрению подлежали немедленному закрытию все таверны и иные места, используемые в целях радикальной деятельности.

В сложившейся обстановке официальных гонений и, как следствие этого, резко усилившихся внутренних разногласий ЛКО быстро теряло своих приверженцев, а в 1799 г . окончательно распалось, поскольку правительство запретило его деятельность и членство в нем стало преступлением против закона. Наиболее боевитая часть активистов ЛКО ушла в подполье, продолжая с огромным риском для себя и незначительными результатами распространять идеи свободы и демократии; многие из них оказались за решеткой или были отправлены в изгнание. Томас Харди вернулся к своей прежней профессии и открыл обувную мастерскую.

Однако борьба за осуществление парламентских реформ отнюдь не закончилась: ее продолжали многочисленные гэмпденские клубы, основанные Джоном Картрайтом на индустриальном севере страны, которые в тяжелейших условиях нелегального существования, преодолев сопротивление так называемых “легалистов” и подрывную деятельность доносчиков и провокаторов, сумели создать мощное революционное крыло и даже начали запасаться пиками, мечами и огнестрельным оружием.

Около полумиллиона лондонцев поставили свои подписи под петицией с требованиями о проведении парламентской реформы; петиция была передана в палату общин и, конечно же, отвергнута.

В январе 1816 г . по дороге на открытие этой сессии парламента экипажу принца-регента, замещавшего своего сумасшедшего отца, короля Георга III, пришлось буквально продираться через толпы негодующих, улюлюкающих и швыряющихся камнями (все стекла в его экипаже были вдребезги разбиты) горожан.

Лондонские сторонники реформ решили провести в марте массовый митинг в Спа-Филдс. Узнав об этом, гэмпденские клубы и другие рабочие организации Манчестера организовали марш протеста против отмены Хабеас Корпус и подобных действий правительства, причем спланировали его таким образом, чтобы прийти в Лондон одновременно с началом митинга в Спа-Филдс и выступить со своими требованиями едиными силами.

Каждый из участников предполагаемого марша должен был иметь при себе скатку из одеяла, поскольку дорога до Лондона занимала около шести дней (за эти скатки их сразу же прозвали “одеяльниками”). По Манчестеру поползли слухи, что в марше примут участие 100 тыс. человек и что все они будут вооружены. На самом же деле в долгий путь к столице под приветственные возгласы около 12 тыс. сторонников движения реформистов тронулась колонна из примерно тысячи безоружных человек. Однако “одеяльники” не дошли даже до Дерби: после нескольких нападений со стороны вооруженных солдат и членов добровольческого полка (так назывались местные ополченческие отряды, состоявшие в основном из сыновей зажиточных фермеров и представителей средних слоев населения) подавленные и охваченные чувством горечи от очередного поражения участники марша были вынуждены прекратить свой поход. Как только участники марша вышли из Манчестера, большой отряд солдат разогнал толпу провожающих, арестовав при этом многих известных сторонников движения.

До Лондона дошел и все-таки вручил петицию только один из них – мужественный Абель Кудвелл; остальные либо разошлись по домам, либо оказались за решеткой – кто за “бродяжничество”, а кто вообще без какого-либо обвинения (впрочем, последних через некоторое время выпустили на свободу, поскольку магистраты так и не смогли решить, за какие, собственно, преступления их следует подвергать наказанию).

Шпионы и доносчики всех мастей в реформистском движении “раскрывали бесчисленные заговоры”, выдавали их руководителей и писали панические отчеты о беспрецедентном духе подстрекательства и бунтовщичества, якобы охватившем весь север Англии. И хотя все это по большей части являлось гипертрофированным преувеличением, вызванным не более чем желанием “честно отработать” плату за предательство, правительство не на шутку встревожилось. Оно еще больше ограничило и без того куцые права личности, благо отмена Хабеас Корпус давала ему возможность держать любого подозреваемого человека за решеткой без какого-либо следствия или суда. Платные агенты получили инструкции провоцировать небольшие местные волнения, которые можно было без труда подавить, а их организаторов на “законных” основаниях казнить либо надолго упрятать в тюрьму. Одним из таких штатных мерзавцев был некий Оливер (впоследствии он был разоблачен, бежал за границу и до конца своих дней так и не посмел вернуться на родину), действовавший в графстве Дербишир и выдававший себя то за члена гэмпденского клуба, то за активиста сходных “мятежных” обществ. Втершись в доверие к местным радикалам, он сумел убедить сторонников реформ в ряде Пеннинских селений и городов (чему в немалой степени способствовала их удаленность от промышленных центров и отсутствие надежных средств связи) в том, что в ближайшее время планируется массовое вооруженное восстание.

И провокация эта полностью удалась: вечером 9 июня 1817 г . 400 вооруженных чем попало человек отправились из небольшого городка Пентрих по направлению к Ноттингему, где, введенные в заблуждение Оливером, они рассчитывали влиться в освободительную армию и двинуться на столицу, чтобы сбросить ненавистное правительство и создать новое, народное государство, основанное на всеобщем избирательном праве и социальной справедливости. Поскольку сам Оливер, как того и следовало ожидать, под каким-то благовидным предлогом от участия в походе уклонился, его возглавил чулочник из городка Суттон-ин-Эшфилд (графство Ноттингемшир) Джозеф Брандрет. Он же и сочинил ритмический рефрен, который участники похода скандировали по пути:

Не бойся, что грядут бои,

И силы испытай свои.

Солдат кровавых не страшись.

За кров свой и за хлеб борись!

Настало время – видишь сам —

Дать бой и власти, и войскам!

Итак, ничего не подозревавшие пентрихцы бодро шагали навстречу своей судьбе, время от времени дружно скандируя полюбившийся им рефрен и реквизируя оружие во всех встречавшихся на пути фермах и усадьбах. Однако почему же к ним не присоединяются другие отряды? Странно. Только у Худдерсфилда их ждала небольшая группа вооруженных крестьян, также ставших жертвами провокации Оливера, но и те при виде малочисленных и кое-как вооруженных пентрихцев, быстро смекнув, что дело тут нечисто, мудро решили отказаться от этой затеи и разошлись по домам. Отряд же Брандрета упрямо пошел дальше, все еще надеясь вот-вот услышать радостные вести о падении Ноттингема и встретить тысячи своих товарищей по оружию. Увы, вместо этого они встретили 15-й драгунский полк, в полном составе поджидавший их на дороге, и… восстание закончилось, так и не начавшись. Увидев – наконец-то! – что их попросту предали и заманили в ловушку, пентрихцы побросали оружие и разбежались; единственное, что пришлось делать драгунам, – это догонять их и поодиночке брать в плен.

При всей своей незначительности “пентрихское восстание” дорого обошлось жертвам провокации Оливера: трое из них – Брандрет, шахтер Лудлэм и старый вояка, каменщик Тернер – были признаны виновными в государственной измене и приговорены к повешению не до полного удушения, потрошению и четвертованию; 11 – к пожизненному изгнанию, трое – к изгнанию на 14 лет, шестеро – к длительным срокам тюремного заключения. Правда, впоследствии приговоренных к смерти в известном смысле “пощадили”, несколько видоизменив и сократив традиционную процедуру казни за измену, которую даже правительство сочло “слишком варварским зрелищем”. 7 ноября 1817 г . в Дерби при скоплении множества людей троих осужденных сначала повесили в тяжелых цепях, а через час сняли их тела с виселицы и публично обезглавили.

Казалось, реакция могла торжествовать – с реформизмом в Англии покончено на долгие годы. И все-таки реально дело обстояло не совсем так, ибо опыт, каким бы горьким

он ни был, и знания, полученные многочисленными представителями простого люда в “Лондонском корреспондентском обществе”, гэмпденских клубах и других рабочих организациях, не пропали напрасно. Им еще предстояло сыграть важную роль в следующем массовом политическом движении трудового народа – чартизме*.

* Чартизм – массовое движение за осуществление требований, выдвинутых в опубликованной в 1848 г . “Народной хартии”; по-английски слово “хартия” (charter) произносится “чартер”. Подробнее о “Народной хартии” рассказывается в главе ХVIII

Глава XI

АНГЛИЙСКИЕ ЯКОБИНЦЫ: ГЭМПДЕНСКИЕ КЛУБЫ

Вдохновленные идеалами Французской революции, столь сжато и всеобъемлюще выраженными в девизе “Свобода, равенство, братство!”, английские радикалы вместе с тем отнюдь не стремились в буквальном смысле слова импортировать их в политическую жизнь собственной страны. Правда, некоторые из них ратовали за вооруженное восстание и насильственное свержение деспотии, однако все эти попытки, как правило, оставались на уровне идеологических призывов, к тому же не находивших поддержки в широких народных массах. Большинство же искало ответа в долгой истории борьбы за свободу собственного народа, находя своих героев среди таких людей, как сэр Джон Элиот, Джон Гэмпден и другие выдающиеся борцы за права народа Англии в годы гражданской войны. Их целью была не революция, а восстановление исторических прав английского народа, утраченных, как они искренне полагали, после нормандского завоевания страны. В доказательство этого они приводили, в частности. Великую хартию вольностей, Хабеас Корпус и “Билль о правах”. Правящим классам не составляло особого труда опровергать подобные утверждения, называя их мифами и настаивая на том, что всеобщее избирательное право никогда не являлось частью национальной традиции.

Даже поверхностного взгляда на структуру парламента и избирательную систему Англии того периода оказывается вполне достаточно, чтобы убедиться в том, что радикалы не так уж ошибались, выдвигая требования о реформе в качестве своей первоначальной цели.

Институт государственного законодательства состоял (как и в наши дни) из короны, палаты лордов и палаты общин: первые два являлись наследными, последний – выборным. Эта система была настолько громоздкой и устарелой в своей вековой неизменности, что ее при всем желании нельзя было считать хоть сколько-нибудь представительной. Ограничение права голоса имущественным цензом сводило состав избирателей к незначительной и совершенно непредставительной части населения.

Порожденные промышленной революцией гигантские индустриальные центры типа Лидса и Манчестера не имели своих депутатов в парламенте вообще, в то время как древние, нередко полуразрушенные и практически заброшенные городки имели по одному, а то и более представителей. И таких примеров было немало: состоявшее из шести домов и одного выборщика селение Срэттон считалось избирательным округом; в Нью-Ромни имелось восемь выборщиков и один член парламента; от Олд-Сарума (графство Уилтшир) – заброшенной и необитаемой территории старинной крепости и монастыря – в палате общин было столько же депутатов, сколько от 10 выборщиков Вестминстера; в одном только королевском герцогстве Корнуолле насчитывалось 44 члена парламента (многие из них свои мандаты просто купили), а самое маленькое, сельскохозяйственное графство Рутлэнд избирало больше депутатов, чем Йоркшир – крупнейшее и одно из наиболее индустриализованных графств страны; 405 из 558 членов палаты общин имели депутатские мандаты от 203 городков, причем большинство из них насчитывали менее 500 выборщиков. По данным Джона Уилкеса, 254 депутата парламента, т.е. количество, необходимое для получения большинства голосов в палате общин, избирались всего лишь 5723 жителями – и это в стране с почти девятимиллионным населением! Неотъемлемой чертой политической жизни Англии стала всепроникающая коррупция. В создавшихся условиях не вызывало сомнений, что без фундаментальной реформы парламента, да и всего института избирательного права вряд ли можно надеяться на создание жизнеспособной, прогрессивной и справедливой системы государственного законодательства.

В поздние годы правления короля Георга III* в стране начали появляться различные общества и клубы, ставившие перед собой цель добиваться осуществления парламентских реформ. Как правило, они были небольшими и избегали насильственных действий, ограничиваясь обсуждением наболевших вопросов и пропагандой своих взглядов посредством памфлетов и воззваний. Большая часть этих так называемых гэмпденских клубов** была вынуждена проводить свои заседания в тавернах, причем члены их прекрасно понимали, что одного недвусмысленного намека со стороны магистрата, выдающего лицензии на право вести торговлю или содержать таверну, будет вполне достаточно, чтобы хозяин тут же лишил их этой возможности, т.е. фактически поставил под реальную угрозу само существование данного общества или клуба.

* Георг III (1738-1820) – английский король (с 1760г.). Его 60-летнее правление совпало с крупными событиями в английской и всемирной истории: промышленный и аграрный переворот в Англии и других странах Европы, война за независимость США и отпадение от Англии североамериканских колоний. Великая французская революция, войны коалиций европейских держав (как правило, во главе с Англией) против революционной Франции, а затем империи Наполеона Бонапарта, начало национальных революций в Латинской Америке. Георг III был одним из немногих английских королей, которые после Английской буржуазной революции XVII в. пытались оспорить установившийся приоритет парламента, взять в свои руки руководство внешней и внутренней политикой.

** Гэмпденские клубы были названы в честь одного из лидеров Долгого парламента в 1640г. Джона Гэмпдена (1595—1643), прославившегося тем, что в 1627 г . он первым отказался уплатить принудительный заем, навязанный королем Карлом I, но не утвержденный палатой общин.

В Лондоне основными “якобинскими” обществами являлись: “Друзья народа” – крайне умеренная организация среднего класса*, доминирующее положение в которой занимали виги; “Общество конституционной информации” – также представляющее в основном интересы среднего класса, которое получило широкую известность прежде всего благодаря “вызывающему” с точки зрения общественной морали тех времен поступку одного из его членов – убежденного демократа майора Джона Картрайта, который пожертвовал своей карьерой, отказавшись воевать против американцев**. Обе эти организации оказались и недолговечными, и маловлиятельными.

* Понятие классов в буржуазной историографии, терминологией которой отчасти пользуется автор, весьма относительно. Не отрицая существования феодалов и крестьян, буржуазии и рабочих, буржуазные авторы пишут о некоем среднем классе, не имеющем конкретных границ. В него условно могут входить и разбогатевшие крестьяне, и разорившиеся феодалы, и учителя, и рабочие – словом, все слои населения, лежащие между “высшими” и “низшими” классами, т.е. между богатыми и знатными, с одной стороны, и бедными, бесправными (либо вовсе неимущими), с другой. Прим. ред.

** Речь идет о войне за независимость США 1775—1783гг. Когда восставшие североамериканские колонисты заявили о создании ими самостоятельного государства (4 июля 1776г.), в Англии нашлись люди (в том числе и отдельные представители имущих классов), поддержавшие борьбу американцев за свою свободу. Прим. ред.

На смену им пришло массовое, обладавшее заметным влиянием “Лондонское корреспондентское общество” (ЛКО)*.

* “Лондонское корреспондентское общество” образовалось в марте 1792 г . в таверне “Белл” (в буквальном переводе “колокол” – Прим. перев.) на встрече девяти человек, представлявших так называемые “промышленные классы”; его секретарем и казначеем был избран сапожник Томас Харди. Все его многочисленные члены – а число их доходило и до 10 тыс. – выплачивали еженедельный взнос (“подписку”) в размере одного пенса; друг к другу они обращались, подобно истинным якобинцам, словом “гражданин”. Прим. автора

Цели его были очевидны и просты – всеобщее избирательное право для взрослого мужского населения, тайное голосование и ежегодные выборы в парламент. Скромные по меркам сегодняшнего дня, эти требования, однако, представляли собой поистине революционную программу в описываемые времена. Ведь по сути тем самым отвергалась система правления, основанная на всевластии титулованного или зажиточного меньшинства, выдвигалась концепция суверенности всего народа в целом и во весь голос заявлялось о нарушении прав личности в государстве. Некоторые отличительные черты ЛКО позволяют с определенной долей вероятности рассматривать его как первую политическую организацию рабочего класса в Англии.

“Лондонское корреспондентское общество” ставило перед собой следующие основные задачи: организовывать и проводить обсуждения наиболее актуальных политических проблем, особенно если они затрагивали интересы широких слоев населения; готовить почву для практического осуществления парламентской реформы и всеобщего избирательного права; установить связь и координировать свои усилия с провинциальными обществами, преследовавшими аналогичные цели. В ходе деятельности общества четко вырисовывалось появление нового типа личности – грамотного, разумного и любознательного человека-труженика, который после долгого изнурительного рабочего дня на фабрике или заводе стремится расширить свои знания и понимание мира посредством чтения и обсуждения интересующих его вопросов с единомышленниками. Конечная цель этого человека заключалась в коренном улучшении положения трудового люда; организаторские навыки он нередко приобретал в неконформистской типографии, где печатались материалы общества. Именно из таких людей нового типа впоследствии сформировалось английское рабочее и профсоюзное движение.

Каждое отделение ЛКО, состоявшее, как правило, из 30 членов, избирало своего делегата на еженедельные заседания Генерального комитета общества, причем в соответствии с уставом ЛКО его можно было в любой момент отозвать; избирались делегаты также на заседания провинциальных клубов и на крупные “национальные конференции”. ЛКО организовывало уличные митинги, направляло в парламент петиции, печатало и распространяло памфлеты и плакаты.

Дебаты ЛКО проводились в спокойной, неторопливой атмосфере, когда каждый из присутствующих имел возможность полностью высказывать и до конца отстаивать собственную точку зрения. Например, на обсуждение одного лишь вопроса о том, имеют ли рабочие и ремесленники право требовать осуществления парламентской реформы, ушло несколько вечеров: только на пятом заседании дружное “да” подвело итог этому марафонскому заседанию.

Отмечая, что среди членов его отделения имелось немало стойких, знающих и умных людей, активист ЛКО (общество не признавало слова “лидер” в отношении своих членов), портной Фрэнсис Плейс в дневнике так описывал одно из обычных заседаний отделения:

“Председатель (таковым избирался по очереди каждый член отделения) вслух зачитывал часть из выбранной для обсуждения книги… и предлагал всем присутствующим высказывать свои замечания – в любом количестве, но не вставая с места. Затем зачитывалась и таким же образом комментировалась вторая часть, а затем – оставшаяся часть, причем на этот раз выступить предлагалось тем, кто еще не говорил. Завершалось собрание общим обсуждением”.

Реакция парламента и власть имущих была скорой и однозначной: публично заклеймив новые общества и клубы “якобинскими” (ярлык, который по тем временам считался весьма опасным и действительно отпугнул от них многих потенциальных сторонников), они совместно с духовенством организовали банды погромщиков, которые под девизом “Церковь и король!” развязали кампанию террора против членов этих обществ и их семей, совершали на них разбойные нападения, грабили и разрушали их дома. Кроме того, в ряды движения реформистов было заслано бесчисленное множество шпионов и провокаторов с целью доносить на его наиболее активных членов и провоцировать их на ответные акты насилия.

А вскоре последовали и официальные репрессии. Объявив о раскрытии крупного революционного заговора, правительство Питта отменило действие Хабеас Корпус и по обвинению в государственной измене заточило в Тауэр 12 видных членов ЛКО. Во время ареста Томаса Харди вооруженные блюстители порядка взломали ящики стола, унесли его книги и личные записи и даже рылись в одежде его беременной жены*, которая наблюдала за погромом, лежа в постели.

* Миссис Харди умерла от преждевременных родов из-за шока, вызванного нападением банды погромщиков из союза “Церковь и король” на их дом.

После следствия, проведенного самим Тайным советом, первым перед судом присяжных предстал секретарь и казначей ЛКО Томас Харди. Девять дней длился процесс по его делу; три часа кряду присяжные заседатели, уединившись, решали его судьбу, памятуя о том, что признание Харди виновным автоматически означало для него повешение не до полного удушения, потрошение и четвертование, т.е. стандартную казнь за измену. Страсти в комнате для совещаний были, очевидно, исключительно велики – шепотом объявив “невиновен”, старшина присяжных свалился без чувств. Ликующие лондонцы с триумфом пронесли Харди на руках по улицам столицы. Аналогичным образом были оправданы Тетвелл и Хорн Тук, а остальных обвиняемых активистов ЛКО выпустили на свободу без суда.