Текст книги "Год гиен"

Автор книги: Брэд Гигли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– …Колотил в дверь, выкрикивал ее имя снова и снова. Конечно, он был пьян.

Поскольку муж не ответил, голос женщины зазвучал еще пронзительней:

– Ты слушаешь меня?!

– Да как я могу слышать что-нибудь другое? – пробормотал Ненри.

– Что?

Муж бодро отозвался:

– Я слушаю, любовь моя.

Жена вошла в ванную комнату, ее браслеты весело позвякивали, как колокольчики на ослике. Однако выражение лица женщины оказалось весьма невеселым. Ненри заметил, как съежился при ее появлении слуга. Меритра восприняла это, как должное, продолжая разглагольствовать:

– …Такое поведение – позор. И если не проявишь осторожности, это будет стоить тебе должности!

Некоторое время она смотрела, как муж неловко выскабливает голову бритвой.

– А ну-ка, дай мне, – сказала Меритра нетерпеливо и властно.

– Я сам справлюсь.

По правде говоря, Ненри не хотел, чтобы его жена приближалась к бритве.

– Ты только изрежешься и снова зальешь кровью всю одежду, а я не собираюсь стирать и укладывать в складки твою накидку дважды в неделю. Я сказала – дай сюда! – она говорила твердо, с опасным огоньком в глазах.

Ненри слабой рукой протянул ей бритву и торопливо опустил руки в воду, чтобы прикрыть причинное место. Она сделала пять искусных взмахов бритвой, и на месте щетины проступили красные следы, но крови и вправду не показалось.

– Спасибо, любовь моя, – сказал муж, отодвигаясь как можно дальше в выложенном изразцами углублении и потирая одной рукой жгучие рубцы, в то время как другая все еще надежно прикрывала пах.

– Ну?

Меритра скрестила руки па груди. С огромным усилием Ненри придал лицу беспечное и независимое выражение.

– Что – ну?

Она искоса бросила взгляд на ежащегося слугу и выхватила у него полотенце.

– Оставь нас, – велела женщина. – Принеси воды из городского колодца. Два кувшина.

Слуга тупо кивнул и, хромая, ретировался из ванной комнаты.

– И не задерживайся! – крикнула она ему вслед.

Меритра быстро вытерла мужа куском рваной ткани, как утерла бы ребенка или собаку.

– В последний раз я позволила тебе выбирать слугу. О чем ты вообще думал, когда выбрал этого? Лучше было бы купить в храме дрессированного бабуина. По крайней мере, тогда у нас в кладовой хоть что-то оставалось бы.

– Я не понимаю, почему он тебя тревожит, любовь моя? Ты всегда так умно обращаешься со слугами.

То была ложь. Двое слуг уже от них сбежали, а третий повесился.

– Он нерасторопный, ленивый и ненасытный. Больше того – подлый. Прошлой ночью он оставил свой пост и ушел на праздник. Когда этот дурак, в конце концов, вернулся, то был так пьян, что помочился в мой пруд с лотосами. Этим утром все мои маленькие рыбки всплыли кверху брюшками. Мне пришлось плеснуть кипятком ему на ноги только для того, чтобы разбудить его и отходить палкой.

– Так вот почему он хромает…

Ненри прошел мимо жены в спальню, быстро оделся и почувствовал себя уже не таким беззащитным, когда между ним и женой оказался слой льняной ткани.

Меритра неумолимо последовала за ним в комнату, все еще сжимая бритву.

– Итак, что ты собираешься с ним делать?

– Записать в школу слуг, полагаю. А что еще я могу сделать?

– Не со слугой! С твоим братом.

– Я думал, мы говорили о…

– Я говорила не о слуге. Не хлопай ушами. С тех пор, как твой брат развелся, он ведет себя, как безумец. Он и раньше не был таким уж подарком – но таковы уж все в твоей семье!

Ненри вздохнул, зная, что Меритра взялась за еще одну любимую тему.

Он женился на ней, поскольку она была внучатой племянницей господина Ироя, старшего жреца богини Сехмет. Амбиции застлали Ненри глаза, и он дал Ирою себя усыновить, а потом стал мужем его отвратительной подопечной. Хотя домашняя жизнь не показалась медом, успех не заставил себя долго ждать: лишь недавно он продвинулся до старшего писца градоправителя Восточных Фив.

Но заплаченная цена оказалась ужасной. Их первого и единственного ребенка, сына, забрал господин Ирой, чтобы воспитывать в своем доме и сделать своим главным наследником. Меритра, разрываясь между верностью могущественному дяде и ненавистью за то, что он украл ее ребенка, стала ожесточенной и озлобленной, а муж, само собой, превратился в мишень для ее нападок.

Ненри торопливо затянул пояс и сунул ноги в сандалии. Когда жена повернулась к нему спиной, он тихо, на цыпочках, вышел из спальни.

Сбежать в дом градоправителя – единственный способ спастись от языка Меритры в такие дни, как этот. В последнее время Ненри уходил из дома все раньше и раньше.

Во дворе он вперился невидящим взглядом в землю. Хотелось плакать, такой несчастной сделалась его жизнь.

– Увы мне, – вздохнул писец.

Теперь к его бедам прибавились еще и проблемы с братом. Семеркет всегда был тяжким испытанием, его безжалостные черные глаза вечно превращали во что-то мелкое желание Ненри получить твердое положение и преуспеть в жизни.

Если старший из двух братьев, Ненри, следовал всем традициям и правилам, то младншй, Семеркет, был диким в своих поступках и невоздержанным в привычках. Еще в ранней молодости люди начали звать его «приверженцем Сета». Он никогда не был щедр на речи, а те немногое слова, что говорил брат, были, по большей части, неприятными, хотя всегда правдивыми.

Правда всегда была главным оружием, которое Семеркет пускал в ход против других.

А потом (это казалось почти чудом) брат встретился с Найей и женился на ней. Семеркет был словно одурманен этой женщиной, под таким влиянием его почти стало можно терпеть. Скупые слова «приверженца Сета» потеряли жалящую грубость. Жена даже уговорила его принять пост в администрации суда, поскольку Семеркет, как и Ненри, умел писать.

Семеркет стал чиновником в Канцелярии Расследований и Тайн – и на этом посту разнюхивал правду в запутанных преступлениях. Судьи, с которыми он работал, даже хвалили его, хотя и нехотя, – и там Семеркет не мог удержаться, чтобы не отпустить в их адрес несколько правдивых замечаний, когда полагал, что в том есть необходимость.

Некоторое время казалось, что такое приятное положение вещей может продлиться долго. Но брак Семеркета был проклят – Найя не смогла забеременеть. Лекари с их припарками и горькими отварами, жрецы с молитвами, песнопениями и свечами, даже нубийские колдуньи с амулетами и жуткими чародейскими ритуалами не смогли внедрить семя Семеркета в лоно его жены. Больше всего на свете Найя хотела иметь собственного ребенка. Отчаявшись стать матерыо, она убедила мужа, что единственный выход – это развод. Вскоре после развода она вышла замуж за господина Накхта, знатного человека, который отвечал за снабжение царского гарема в Фивах.

Реакция Семеркета на такое решение жены была красноречиво простой: он обезумел от горя. Этот человек никогда не был щедр на слова, но, запив, стал невоздержан на язык. Несколько недель он изливал в ночи свои горе и ярость, барабаня в ворота дома бывшей жены, тщетно умоляя ее вернуться. Много ночей смущенный стражник из нубийского племени меджаев будил Ненри, шепча, что его брата снова задержали.

Ненри давал взятку, чтобы стражники держали язык за зубами, но Меритра была права – такое поведение нельзя было более не замечать. В Египте, если член семьи совершал преступление, весь род страдал от потери статуса. А статус был тем, чем жаждали обладать Ненри и его грозная жена. Что-то и вправду придется предпринять…

– Ненри!

Он подпрыгнул, услышав над ухом голос Меритры. Писец так погрузился в грустные мысли, что не услышал позвякивание ее браслетов, пока жена не приблизилась.

– Я осматривал пруд с лотосами, любовь моя. Да, вижу, что все твои маленькие рыбки сдохли. Почему бы мне не дать тебе несколько медных колец, чтобы ты смогла купить новых рыбок? Или купи что-нибудь другое – все, что хочешь… – Он отчаянно потянулся к поясу.

– Я хочу, чтобы ты что-нибудь сделал со своим братом.

– Но что я могу сделать?

– Используй свое влияние, каким бы маленьким оно ни было! Найди для него какой-нибудь пост.

– Но как? Люди знают его. Они подумают, что я пытаюсь повесить Семеркета им на шею.

– Мне все равно, что они подумают. Я не допущу, чтобы то немногое, чего мы добились, погибло из-за отвратительного поведения твоего брата… Ты меня слушаешь?

– Кажется, я только тем и занимаюсь, что слушаю тебя.

Ненри было так плохо, что, сам того не сознавая, он произнес эти слова вслух. И слишком поздно спохватился. Он увидел, как Меритра отвела руку, сжав пальцы в кулак, а ее лицо налилось яростью, – и закрыл глаза в ожидании удара.

Дробный стук в ворота заставил их обоих подпрыгнуть. Ненри с женой уставились друг на друга.

– Кто там может быть? – прошептал муж.

– Стражники, кто же еще! – прошипела она в ответ. – Это опять по поводу твоего брата!

Ненри медленно открыл ворота. За ними и вправду стоял меджай, облаченный в одежду цветов Храма Правосудия, его черная кожа блестела в лучах утреннего солнца. Эмблема говорила о том, что это – телохранитель главного министра.

Писец почувствовал, как у него ослабели колени. Как могли известия о скандалах его брата добраться так высоко?

– Вы – Ненри, писец Пасера, градоправителя Восточных Фив? – кратко, холодно и официально спросил стражник.

– Это он, – Меритра выступила вперед. – Что вам нужно?

Удивленный напористостью женщины, стражник заморгал.

– Э-э… Срочный вызов к градоправителю. Мне приказано передать это его главному писцу.

Дрожа, Ненри сломал печать на восковых табличках. Глаза его широко распахнулись, когда он прочитал, что на них написано.

– О боги, – беспомощно пробормотал он.

– В чем дело? – Меритра вцепилась в его плечо, и, оторвав взгляд от табличек, тревожно заглянула в глаза мужа.

– Жрицу нашли мертвой. Возможно, ее убили. Я должен сопровождать градоправителя в храм Маат. Так приказал сам главный министр.

– Мертвая жрица! Какой ужас! – воскликнула женщина.

Она помолчала, но в следующее мгновение лицо Меритры снова ожесточилось:

– Только помни, что я тебе сказала. Или ты разберешься со своим братом, или тебе придется иметь дело со мной.

Жена зашагала обратно в дом, где зазвучал веселый перезвон ее браслетов.

Ненри посмотрел на меджая, и его утешила тень жалости в глазах этого человека.

* * *

Слова жены все еще звучали в ушах Ненри, когда он спешил в бедный квартал города, где жил Пacep, глава Города Живых – восточной части Фив. Глядя по сторонам, на мусор и гниль, на кишащие повсюду толпы нищих, Ненри не мог вообразить, почему его хозяин поселился в столь ужасном месте. Сам писец всю пытался убежать от такой бедности.

Чтобы создать внушительную резиденцию градоправителя в таком бедном квартале, Пасер просто купил несколько маленьких домов и пробил дыры в стенах, соединив эти жилища. Ненри торопливо миновал путаницу кухонь и кладовых, оставил позади гарем и начал тревожно расхаживать под дверыо спальни начальника.

Глядя мимо развевающейся в дверном проеме занавески, он увидел, что Пасер уже проснулся и оделся, а теперь поправляет парик. Ненри навострил уши, услышав в комнате чужие голоса. К своему ужасу, один из голосов он узнал – то был Накхт, муж Найи.

Колени Ненри подогнулись, писец прислонился к кирпичной стене. Он погибнет, как и предсказала жена.

Второго человека, стоявшего рядом с Накхтом, Ненри не знал. Он выглядел огромным и могучим, с грубым профилем, весь в известняковой пыли, припорошенный песком пустыни. Писец на мгновение почувствовал жалость к незнакомцу, которому пришлось появиться перед градоправителем в таком неприглядном виде.

Невероятно, но словно в подтверждение мыслей Ненри, этот человек, похоже, заплакал. Не успел писец послушать, о чем говорит здоровяк, как две рабыни, облаченные только в кожаные пояса, появились из спальни градоправителя.

Ненри страдальчески нахмурился в знак протеста, и при виде его лица рабыни захихикали.

– Господин градоправитель почти закончил облачаться? – спросил Ненри. – Скоро ли он выйдет? О чем он говорит с Накхтом? И кто другой посетитель?

– Кажется, я слышала, как он сказал, что вернется в постель, – ответила африканка, искоса посмотрев на вторую девушку, что была повыше.

– После такой ночи кто может его в этом винить? – прощебетала высокая с очаровательным зевком.

Обе похотливо переглянулись и разразились хохотом.

– Не сейчас, – проговорил Пасер. Тучная туша градоправителя показалась из-за занавески. – Что тут за шум? – спросил он, посмотрев на писца.

Ненри заметил, что Накхт и незнакомец вышли через заднюю дверь покоев Пасера.

– Это Ненри, господин, – ответила градоправителю высокая девица. – Вот почему мы смеялись! Когда у него так вытягивается лицо, он становится таким забавным!

– А я не забавный? – гулкий голос градоправителя наполнил крошечную комнатку. – Прошлой ночью я хорошо поразвлекся, вы, ветреницы!

Он притворно замахнулся на девушек, и те упорхнули, но еще долго слышались их пронзительные довольные возгласы.

Пасер улыбнулся, глядя им вслед, в его глазах появился задумчиво-похотлтвый блеск. Потом нехотя он повернулся к писцу.

– Что там такое с министром, Ненри?

– Вы знаете о вызове, господин?

Удивление писца тут же сменилось лестью:

– Впрочем, вы такой проницательный и такой умный. Конечно, есть ли в Фивах что-нибудь, чего бы вы не знали?

– Мне рассказал об этом Накхт.

– Господин Накхт… Он говорил о чем-нибудь еще?

Пасер, не ответив, широкими шагами вышел на переднее крыльцо.

– Пойдем, Ненри, – окликнул он писца. – Не медли. Мы не должны заставлять ждать дорогого старика.

Градоправитель не переваливался, как большинство тучных людей, а шагал, словно борец. Чиновник и его подчиненный очень напоминали гиппопотама и сопровождающую его суетливую птицу-клещееда.

– Очевидно, жрица была убита, – Ненри запыхался, пытаясь поспеть за градоправителем.

– Да. Бедная старая кляча! Накхт сказал, что это уже обсуждает весь город. Грязное дело. Но мы, Ненри, пока не знаем наверняка, было ли это убийством. Не надо делать скорых умозаключений. Очень может быть, что это лишь несчастный случай.

Градоправитель шагнул в кресло ожидающего паланкина и крикнул:

– Вперед!

С многочисленными стонами и ругательствами слуги подняли носилки на плечи и вышли из передних ворот.

– В храм Маат, – приказал Ненри слуге, шагавшему впереди.

По лицу этого раба уже струился пот, он только молча кивнул. В этой стране существовали более трудные занятия, чем носить свиноподобного восточного градоправителя – например, строить пирамиды или перетаскивать обелиски.

Два чиновника были назначены, чтобы править Фивами: один для той части города, что лежала на восточном берегу Нила, а второй – для той, что находилась западнее реки. Пасер управлял живыми людьми, а его собрат Паверо правил мертвыми в могилах на западе. И хотя они делили между собой столицу, градоправители так отличались по темпераменту и мировоззрению, что во всем мире трудно найти более несхожих людей.

Тучный процветающий Пасер часто смеялся – в точности, как люди, которыми он правил. Его настоящими родителями были скромные торговцы рыбой, но юноша оказался столь обаятельным, что его несколько лет назад усыновил бездетный писец и послал в Дом Жизни, чтобы тот сам выучился на писца. Пасер научился семистам семидесяти священным символам в кратчайший срок, когда-либо записанный в истории храма. Оказалось, что ум его превосходит даже его полноту.

После того, как его посвятили в жрецы, Пасер стал городским чиновником и быстро продвинулся по службе. В двадцать семь лет он стал градоправителем Восточных Фив и отчитывался непосредственно перед верховным министром. Впечатляющий пост для молодого человека!

Пасер вовсю наслаждался своей должностью – а особенно сильно сейчас, когда ворота его обиталища открылись, и его приветствовала криками толпа. Чиновник перегнулся из кресла, чтобы ответить на это.

– Нефер! – окликнул он древнюю старуху. – Ты – все еще самая красивая женщина державы!

Женщина послала ему воздушный поцелуй, прикоснувшись к сморщенным губам.

– Хори, мошенник! – повернулся Пасер к безногому нищему. – Осторожнее с вашими кошельками, а то он бегает быстрее газели!

Нищий весело засмеялся, ничуть не обиженный этими словами.

Потом, потянув носом, градоправитель поклялся, что рыба на ближайшей сковороде – лучшая во всех Фивах, а кому знать это лучше, чем ему, отпрыску торговцев рыбой? То был намек для Ненри, который бросил в толпу маленькие медные кольца. Пасер пригласил всех попробовать самим и убедиться, что он не лжет.

Благодарный продавец рыбы передал кусок жирного речного окуня, сдобренного тмином, и чиновник быстро умял его, издавая восхищенные возгласы и сыпля похвалами. К тому времени, как паланкин перенесли на узкую улицу у реки, толпа воспевала Песеру гимны, как будто он был самим фараоном.

Ненри трусил рядом с паланкином, пытаясь отвечать на быстрые вопросы, которыми забрасывал его Пасер.

– Старый Кошмар тоже придет, Ненри?

Так Пасер называл своего коллегу Паверо, градоправителя Западных Фив, Города Мертвых.

– Да, господин, вызов послали и Старому… и правителю Западного города.

– А каков был тон?

– Простите, господин?

– Брось, Ненри, брось! Как был написан вызов? Злобно, угрожающе, бесстрастно? Как?

– Нет, господин! Послание было полно обычных комплиментов.

– Ничего, указывающего на неудовольствие?

– Ничего, господин.

Градоправитель насупился, размышляя.

– И все-таки мне это не нравится. Зачем надо было приглашать и Старого Кошмара? Преступление, в конце концов, случилось в моей части города. Какое он имеет к этому отношение?

Пасер впал в несвойственную ему угрюмость, и оставшееся расстояние до храма Маат он и его писец проделали в молчании.

И надо же было такому случиться, что речная барка Паверо подошла к каменному причалу как раз тогда, когда Пасер и Ненри приблизились к широкому скату, ведущему в храм. Судно стукнулось о тюки соломы, ограждавшие пристань.

Паверо сидел под деревянным балдахином барки неподвижно, как статуя божества. Как только канаты были закреплены, он встал. Чиновник выглядел величественным в своей накрахмаленной белой накидке.

В то время как Пасер правил живой частью Фив, в подчинение Паверо входили могилы и погребальные храмы на другой стороне Нила, на западе. Он управлял Местом Правды, где жили строители могил фараона, Великим Местом, где покоились фараоны, Местом Красоты, где были похоронены царицы, и храмом-крепостыо Диамет, южной резиденцией повелителя.

Паверо был сорокатрехлетним человеком, склонным к благочестивым беседам и многоречивым молитвам. Ни жена, ни служанка не согревали его постель. Чиновник тяготел к постной и трудной жизни самого сурового жречества. По сути, он был фанатиком, который втайне не одобрял все более небрежное в последние годы исполнение фараоном своего религиозного долга. Западный градоправитель мечтал о том дне, когда будет править более богобоязненный фараон. Может (да будет на то воля Амона!), им станет кто-то из его собственной семьи, более древней, чем род самого Рамзеса. И такое чудо возможно, ведь сестра Паверо Тийя была второй женой великого фараона и родила ему четырех сыновей.

Один из ее сыновей, Пентаура, племянник Паверо, стал начальником отборной кавалерии и великим героем Фив. Он сделался бы и великим фараоном. Но даже вообразить себе смерть повелителя было предательством, и западный градоправитель сурово гнал такие мысли.

Когда Паверо спустился из барки, высоко держа голову, рабы и храмовые стражники поклонились ему, и он в молчании прошел на мол. Эффект, вообще-то, оказался бы большим, если бы жрец не ступил обутой в сандалию ногой в свежий конский навоз, оставшийся после проехавшей мимо колесницы. Резко остановившись и посмотрев вниз, немолодой чиновник пробормотал не самое богомольное слово.

Над причалом разнесся смех Пасера.

– Это должно научить вас не заноситься, Паверо. Вы кончите тем, что вляпаетесь в дерьмо.

Глаза западного градоправителя стали плоскими и угрожающими, как глаза кобры.

– Тогда я должен опасаться своего уважаемого собрата. Ведь он сам вышел из дерьма, – сказал Паверо, когда слуга его ринулся, чтобы отчистить сандалию господина.

Во всеобщем неловком молчании Пасер снова громко рассмеялся, как будто оценив прекрасную шутку. Только Ненри распознал в этом смехе холодный, едва уловимый гнев.

– Я никогда не скрывал отсутствия у меня родословной, господии градоправитель, – произнес Пасер. – Все знают, что вы благородного происхождения, в то время как я едва сводил концы с концами. Но вот здесь мы на равных, на одинаковых должностях.

– На равных? – задумчиво повторил Паверо. – Да. И все мы находимся пред лицом богов. Даже сам великий…

– Что ж, мой собрат сам должен сказать об этом фараону. У меня на такое не хватит смелости.

Пасер приказал слугам поставить носилки на землю. После нескольких неудачных попыток ему, наконец, удалось встать с сиденья и устремиться туда, где стоял Паверо.

Контраст между ними никогда еще не был так очевиден, как в этот миг. Худой и тучный, надменный и простой, высокий, как тростник – и крепко сбитый, как борец. Однако их связывало нечто более важное: чистая и неизбывная ненависть друг к другу.

Пасер протянул руку, чтобы Паверо на нее оперся. Вместе они поднялись по длинному скату, который вел в Храм Правосудия Маат. Каждый сжимал одинаковый официальный жезл. Всем, кто видел их издалека, градоправители могли показаться самыми сердечными друзьями. Но Ненри втайне вспоминал напыщенный и осторожный танец ухаживания, который выполняли некоторые пауки в пустыне. Вслед за этой грациозной работой ног часто следовала смерть, а не спаривание.

Министр принял двух чиновников в обычной храмовой передней, предназначенной для таких встреч. Снаружи ждала длинная очередь просителей и тяжущихся. Криками и мольбами они всеми силами пытались привлечь внимание начальника, ведь Тох в последнее время нечасто бывал в Фивах. Вместо этого он оставался в Пер-Рамзесе – северной столице, где жил фараон. Если просителям не удавалось донести свои мольбы до ушей министра или его подкупить, могли пройти недели или месяцы, прежде чем Тох снова появится на юге.

Министр был сморщенным стариком лет семидесяти, даже старше своего друга фараона. Он медленно подковылял к креслу, махнув рукой в сторону тяжущихся, и обменялся приветствиями с градоправителями. Потом слабым голосом Тох приказал рабу подать чашу с вялеными финиками и другими лакомствами. После было подано пиво, смешанное с пальмовым вином – самым крепким напитком.

Старик сделал щедрый глоток, чтобы укрепить свою печень. Приказав всем тяжущимся ждать снаружи, он вытер рукой беззубый рот и приготовился заняться делами.

Когда комната опустела, в ней остались только градоправители и их свита. Тох прокричал слабым, дрожащим, старческим голосом:

– Ради маленьких медных яиц Гора, я хочу знать, что происходит!

Он со стуком опустил бокал на подлокотник кресла и уставился на двух чиновников.

– Жрица убита. Такого бесчестья в Фивах не бывало с тех пор, как ушли захватчики-гиксосы Я хочу получить ответы на вопросы. И быстро!

– Умоляю не забывать, великий господин, – с широкой улыбкой начал Пасер, – что мы никоим образом не можем знать, было ли это убийством. И я прошу ответить, почему это происшествие требует присутствия двух градоправителей Фив?

Тох сплюнул в чашу, стоящую у его ног.

– Потому что преступление подпадает в ведение обоих градоправителей.

Стоя в дальнем конце комнаты, Ненри старался ничего не упустить.

Министр поднял связку восковых табличек.

– Мы выяснили из донесения начальника меджаев Ментмоса, что погибшую женщину опознали. Она пришла из твоей, Паверо, деревни строителей гробниц – из Места Правды.

Он протянул таблички рабу, который отнес их Пасеру.

– Но ее тело найдено на той стороне города, что подчиняется Пасеру. Вы понимаете, в чем дело?

Пасер, быстро просматривая рапорт, совершил тактическую ошибку.

– Конечно, господин Тох, это достойное сожаления, но незначительное происшествие. Здесь говорится, что Хетефра заботилась только о маленьких святилищах в пустынных холмах.

– Значит, мои жрицы имеют меньшую цену, чем твои? – вскипел Паверо.

Он собирался продолжить в том же духе, но его остановил яростный рев министра Тоха.

– Так ты считаешь это незначительным происшествием, Пасер?! Я тебе вот что скажу – люди поднимутся в гневе и потребуют правосудия, когда услышат о случившемся. Ведь убийство жрицы вызовет ужасный гнев богов. Ты молод, ты никогда не видел толпы в ярости или восставшего города. Я помню, как во время голода, который поразил эту местность пятьдесят лет назад, фиванцы поднялись, как одно живое существо, и обвиняли нас, их правителей, в этой беде. Нам пришлось бежать в холмы, спасая свои жизни. Я не испытываю желания столь же беспечно отмахнуться от этого «незначительного происшествия», как ты. В подобные времена чиновникам трудно бывает удержать свое место.

Он помолчал. Старческие глаза яростно сверкали.

– А как, по-твоему, я получил свой чин?

Старик снова сплюнул в чашу.

– Итак, что мы собираемся предпринять, снова спрашиваю я, чтобы мирно спать в своих постелях?

Пасер немедленно заговорил, надеясь загладить ошибку:

– Поскольку тело найдено в восточной части города, преступление – если оно имело место – следует раскрыть мне.

Увидев, что министр начинает благосклоннее слушать Пасера, Паверо тоже заговорил:

– Случай надлежит раскрыть мне. В конце концов, жрица – из числа моих людей.

– И о ней так хорошо позаботились, что, в конце концов, зарезали на твоей стороне, – пробормотал Пасер достаточно громко, чтобы его услышали все.

– Этого мы еще не знаем, – возразил министр. – Преступление вполне могло случиться на празднике Осириса, в месте, находящемся в твоем ведении.

– Но строителям гробниц не разрешено являться в мою часть города, – напомнил Пасер.

– Ты цитируешь мне законы, господин градоправитель? – Тох прищурил глаза. Попав в трудную ситуацию, министр стал безрассудным.

– Но ведь очевидно, что боги высказали свою ясную волю, великий господин.

– О чем ты? – полюбопытствовал Тох.

– Я имею в виду, что если бы у богов была хоть какая-то вера в способности господина Паверо, тело этой Хетефры наверняка нашли бы в его части города. Очевидно, Царственный хотел, чтобы я расследовал этот случай.

– Нелепость! – задохнулся Паверо. – И к тому же – святотатство!

– Вы обвиняете меня в ереси?

Обвинение в ереси было самым серьезным в Египте.

– Я вижу, куда вы клоните. Не думайте, что я не вижу. У вас есть коварная цель, и вы надеетесь замаскировать ее обвинениями в мой адрес.

– Коварная цель?!.

– Вот почему вы хотите сами расследовать этот случай… Чтобы скрыть истину!

Слуги и храмовые рабы громко вздохнули, услышав такие упреки.

– Довольно! – взвыл министр. – Это недостойно – выдвигать такие обвинения! Я знаю, вы друг друга не любите. Но если эти обвинения истинны, куда это приведет меня, назначившего вас обоих? – Старик поджал дряблые губы. – Мы должны распутать дело – и быстро. Кто успешно проведет это расследование? И как мне узнать, будет ли рассказанное вами правдой, а не выдумками, призванными меня ублажить?

В голову Ненри, стоявшего в дальнем конце помещения, пришла дикая мысль, и он слегка кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.

– Да, что? – жесткие глаза министра Тоха обежали комнату. – Что ты хочешь сказать? Кто ты?

– Я – Ненри, великий господин, старший писец господина Пасера. Если градоправители меня простят, я думаю, у меня есть способ разрешить этот вопрос.

– Ну? – спросил министр.

– Для расследования этого преступления следует назначить того, кто не подчиняется ни одному из градоправителей, – заявил Ненри. – Нужно убедиться, что перу богини Маат будет оказано должное почтение.

– Да, да. Но есть ли во всех Фивах хоть один такой человек? Уж конечно, каждый подчиняется либо одному градоправителю, либо другому. – Министр задумался при словах о «пере правды», которое богиня Маат кладет на весы, дабы выяснить истину.

– Мой брат, Семеркет, как раз и есть такой человек, великий господин.

Это имя было подхвачено шепотом, похожим на шорох перепелиных крыльев, и облетело всю комнату.

– И почему этот Семеркет так подходит для расследования данного преступления?

– Раньше он был чиновником в Канцелярии Расследований и Тайн в этом самом храме, великий господин. Он знает законы, очень умен – и предан истине.

Министр был заинтригован.

– Но ты работаешь на Пасера. Так почему бы твоему брату не отдать предпочтение этому градоправителю из любви к тебе?

– Великий господин, мой брат никого не любит. А добрый друг господина Пасера, господин Накхт, женат на бывшей супруге Семеркета. Я не думаю, что Семеркет станет выказывать благоволение к господину Пасеру.

– Накхт… Хранитель гарема фараона?

– Да, великий господин.

– Дела идут все лучше и лучше, – весело прокаркал Тох. – Но разве не должен Семеркет в таком случае благоволить к Паверо, чтобы отомстить Накхту?

– О нет, великий господин. Он никогда так не поступит.

– Почему же?

Ненри сглотнул.

– Потому что… Потому что он сказал мне, что считает господина Паверо… – Голос писца замер.

– Ну? – Тох начал терять терпение.

– Э-э… Он назвал его старым кляузником с засранными мозгами, великий господин.

Комната взорвалась смехом. Паверо на своем стуле застыл, его смуглое лицо побагровело.

– Молчать! – грубо взревел старый министр. – Еще раз устроите гвалт – и я очищу эту комнату.

Он снова повернулся к Ненри.

– Похоже, твой брат очень желчный человек.

– О да, великий господин, – с готовностью закивал писец. – Он уважает только одно – перо правды госпожи Маат.

Паверо негодующе встал.

– Я протестую! Назначение такого человека – приверженца Сета, как сказал о нем его собственный брат – оскорбит богов! Ничего хорошего из этого не выйдет.

Но Тох, не обратив на него внимания, обратился к Ненри:

– Приведи ко мне этого человека.

И сделал жест, показывавший, что аудиенция закончена.

Министр встал с трона и, слегка споткнувшись, вышел наружу, чтобы облегчиться после пива и пальмового вина.

Паверо, злобно посмотрев на Ненри и Пасера, громко и возмущенно выдохнул – и зашагал обратно к речной барке. Писец и его начальник остались в передней храма. Пасер упорно хранил молчание.

– Надеюсь, вы не думаете, господин, что я слишком поспешил, предлагая моего брата… – начал писец.

– Я должен бы тебя отлупить, – категорически заявил чиновник. – Никогда больше не поступай так, Ненри, не переговорив сначала со мной.

– Да, господин. Я был не прав, господин. Больше этого не повторится.

Градоправитель Восточных Фив засмеялся и хлопнул огромной ручищей по спине дрожащего писца.

– Не торопись, Ненри. Ты поступил неверно, не обсудив это со мной. Но сам план – правильный.