Текст книги "Расплата"

Автор книги: Брайан Моррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Вадон протянул руку и нетерпеливо пошевелил пальцами.

– Ну, давайте же, показывайте, что у вас там.

Билл кротко улыбнулся и развел руками.

– Я солгал вам, Вадон. Интересно было посмотреть, клюнете вы на мою приманку или нет. И, Бог свидетель, вы клюнули. – Он приблизился к министру и склонился к его лицу. – Чего вы испугались, Вадон? Почему Ахмед выбрал именно ваш кабинет для самоубийства?

Вадон покраснел как рак и вскочил с кресла.

– Ты дешевка! Жулик! – Его голос прерывался какими-то всхлипами. – Негодяй ты! Убирайся отсюда!

Он схватил Билла за рукав и потащил к двери. Билл вырвал руку с такой силой, что министр почувствовал недвусмысленное предостережение, и быстро вышел в приемную. За ним, почти вплотную, следовал Вадон, бормоча ругательства. У самого лифта Билл обернулся.

– Еще один вопрос, Вадон. Вы были когда-нибудь женаты?

Голова министра дернулась назад, как от удара. Секунду или две он пристально смотрел на Билла, взгляд его источал чистейший яд. Потом глаза поблекли. Он зажмурился, медленно поднял веки, словно только что пробудился, и неожиданно оскалил зубы в медленной ухмылке.

– Нет. Но почему я должен отчитываться перед вами? Красивые мужчины нашего возраста, преуспевающие, обладающие властью…

Он не закончил фразу, только хлопнул Билла по руке, к его удивлению. Повернулся, быстро подошел к переключателю блокировки, щелкнул им. Двери лифта тотчас же раздвинулись. И в этот момент к Вадону окончательно вернулось самообладание. Он повернулся к Биллу и медленно, взвешивая каждое слово, произнес:

– А теперь прощайте, господин Дюваль. Пожалуйста, послушайтесь моего совета. Не забывайте, кто я такой. И возвращайтесь домой. Это убережет вас от многих неприятностей.

В ответ на явную угрозу Билл лишь хитро прищурился. Двое высоких крупных мужчин, почти одного роста, глядели друг другу в глаза.

– Ты грязный подонок, – проговорил Билл, повернулся и вошел в лифт. Когда Вадон выскочил вслед за ним из другого лифта, он уже стоял на краю тротуара и подзывал такси. Министр дождался, когда такси исчезло из виду, и поспешил к телефонам-автоматам.

– Это я, – почти касаясь губами трубки, прошептал он, хотя в вестибюле никого не было. – Мне нужно встретиться с вами. – Он помолчал, выслушал ответ. – Нет, сегодня вечером. Все из-за американца. Боюсь, он доставит нам много хлопот.

8

Зазвенел дверной звонок. Сидевший за письменным столом Блез де Медем поднял глаза, удивленно взглянул на наручные часы в тончайшем корпусе, почти потерявшиеся в густой шерсти, покрывавшей толстое запястье, и встал. Широкогрудый мужчина с короткой шеей и крепкими покатыми плечами, мощный, как вышибала из ночного клуба, сгусток энергии, упрямый и неутомимый. Именно эти качества помогали ему бороться, вести Лигу национального спасения сквозь годы осмеяния, десятилетиями терпеливо дожидаясь благоприятного поворота в своей политической судьбе. Потянулся, расправляя мышцы, затекшие от многочасового сидения за заваленным бумагами столом, взял пиджак с дивана, надел его и удивительно легкой, изящной походкой направился к двери.

Звонок звякнул в третий раз, и в этот момент он нажал на кнопку видеодомофона. Засветился крошечный экран, и задумчивость на его лице сменилась широкой улыбкой. Он увидел Вадона, тот смотрел в камеру, протягивая руку к кнопке звонка.

– Терпение, старина, терпение, – прошептал де Медем, приблизив губы к решетке аппарата, нажал на кнопку, дверь отворилась. Все так же улыбаясь, он наблюдал, как Вадон прошел по вестибюлю, поправляя на ходу галстук и пиджак, открыл дверь и ступил на сверкающий паркет.

Кристиан Вадон вышел из лифта и, чуть наклонив голову, нервно разглядывал двери двух квартир, выходивших на лестничную площадку.

– Расслабьтесь! – громко расхохотался де Медем. – Сейчас ведь август, и до конца месяца в доме не будет ни одной живой души. – Он положил свою короткопалую лапу на плечо Вадона и повел приятеля в квартиру. – Добро пожаловать, старина, входите.

Тем не менее, вопреки собственным словам, он вышел на площадку и настороженно прислушался. Не услышав ни звука на лестнице, он успокоился, запер дверь и замкнул ее на крепкую цепочку.

Вадон первым вошел в гостиную и остановился как вкопанный, увидев свое движущееся отражение в обрамленном позолоченной рамой трюмо.

– Господи, Вадон, – снова оглушительно расхохотался де Медем. – Вам непременно нужно выпить. У вас вид, словно за вами по пятам гонится ваша собственная полиция, – и весело поднял брови. – Гонится, а? – Он приглушил голос, звучавший с шутливой серьезностью. Мгновение помолчал и снова разразился хохотом. – Виски?

Вадон торопливо кивнул, де Медем подошел к низенькому столику и взял один из двух стоявших на нем графинов.

– Только что видел вас по телевизору, – пряча ухмылку, сообщил он. – Вы были великолепны. Просто великолепны!

Выражение лица Вадона стало еще более унылым. Сузившимися глазами он сверлил спину де Медема.

– Оставьте при себе ваши сарказмы, – резко оборвал он приятеля.

Де Медем обернулся и со спокойной, искренней улыбкой подал Вадону высокий стакан, до половины наполненный виски. Из вороха бумаг на столе он выудил свой собственный стакан и чокнулся с Вадоном.

– Примите мои поздравления, – проговорил он, потягивая виски. – Нет, я говорю без шуток. Ваше выступление было действительно потрясающим. – Он кивнул в сторону стоявшего на низком столике портативного телевизора. – Вы произвели на меня впечатление.

Вадон молчал, прикрыв глаза, он смаковал первый глоток виски.

– Мммм, – угрюмо протянул он. – Представляю себе! Как бы то ни было, но я не на вас хотел произвести впечатление.

– Верно, – наклонил голову де Медем. – И все же произвели. Вашим умением осуждать излишества моих ребят, не затрагивая меня. Очень ловко. Вы мастер, старина, несравненный мастер. Рядом с вами я дилетант. – Он показал подбородком на свои рукописи, лежавшие на столе.

– Кровавый дилетант, – уточнил Вадон, изливая ярость на насмешливый подтекст слов де Медема.

– Но я же не располагаю вашими возможностями, – вежливо улыбнулся де Медем. – Совершенно не располагаю. – Он помолчал, вынул сигарету из лежавшей на столе пачки и закурил, отгоняя дым от лица Вадона. – Хотя должен сказать, что очень горжусь вот этим, – прибавил он, кивая в сторону лежавших на столе бумаг. – К завтрашнему вечернему митингу в Лилле.

– Примите мои поздравления. Перейдем к тому, из-за чего я пришел к вам?

Де Медем мечтательно улыбался, он словно не слышал Вадона.

– Вы обрадуетесь, узнав, что ваше выступление по телевидению уже принесло некоторые плоды. Ваши призывы к ответственности убедили меня, и я смягчил антииммигрантские элементы своей речи.

– Приятно слышать. По правде сказать, небольшая сдержанность никому еще не повредила. А сейчас тем более.

Де Медем склонил голову в ироничном согласии.

– Разумеется, – важно поддакнул он. – Это значит, что я должен буду немного подналечь на антисемитизм – чтобы не разочаровывать своих сторонников. – Он проследил за реакцией Вадона, с удовольствием отметил его смущение и с грубым хохотом откинул голову. – Ах, дорогой мой! Вы слишком всерьез принимаете мои слова.

– Послушайте, де Медем, – сердито проговорил Вадон, лицо его подергивалось. – Я пришел сюда не для того, чтобы выслушать рассуждения о вашей речи. Не сомневаюсь, она не будет сильно отличаться от предыдущей и от пред-предыдущей, а также от следующей. В данном вопросе. – Де Медем скромно улыбнулся, словно услышал комплимент, выпустил длинную струю дыма, ожидая продолжения.

– Я пришел, потому что возникла проблема, и мы должны обсудить ее, пока она еще только в зародыше.

Де Медем изменился в лице, он еще улыбался, но это была уже совсем другая улыбка.

– Расскажите мне, в чем дело, – мягко, но энергично попросил он.

– Сегодня у меня был приятель Ахмеда Бенгана. Американский торговец произведениями искусства. – Вадон отпил маленький глоток виски, как бы нехотя, словно первый глоток утолил его жажду.

– Что? – Де Медем впился глазами в лицо Вадона.

Вадон кивнул и через силу глотнул еще немного виски.

– Он приходил в мою штаб-квартиру. Я был один, разумеется, – поспешно прибавил министр.

– Какого черта ему было нужно?

– Очевидно, родня Бенгана недовольна расследованием причин его смерти. Вот они и попросили его провести самостоятельное расследование. Он позвонил, попросил принять его, чтобы… поговорить об этом.

– Да что об этом говорить? Он сиганул в окно на виду у массы свидетелей. Неужели кому-нибудь может прийти в голову мысль, что это вы столкнули ничтожного педераста!

– Ну и лексика у вас, – вздрогнул Вадон.

– Простите. Гомосексуалиста. Так пойдет? Он выбросился из окна – вы-то здесь при чем?

– Ни при чем, но, оказывается, Бенгана говорил своей родне, что он и я были… друзьями.

Де Медем уставился на министра, его лицо побелело от ярости.

– Но на основании чего вы согласились на встречу? – вскричал де Медем. Он никак не мог уразуметь услышанное. – Ведь вы же министр, черт бы вас побрал!

– Это я и без вас знаю. – Вадон потряс головой, словно вынырнул из воды. – Но он говорил по телефону намеками. Будто бы у него есть какие-то… документы.

– Что за документы? – подпрыгнул де Медем. Глаза его сузились.

– Не сказал.

– Но ведь он же с чем-то пришел к вам? – прошипел де Медем. Лицо его покрылось мертвенной бледностью, даже губы побелели.

Вадон сглотнул, его глаза шарили по комнате, словно искали путь к бегству.

– Никаких документов не оказалось, – пробормотал он. Глаза его повлажнели, казалось, он вот-вот заплачет.

Вздохнув, де Медем поудобнее уселся в кресле, медленно провел рукой по лицу.

– Ты паршивый идиот, – медленно проговорил он почти шепотом. – Теперь понятно, почему ты явился сюда с таким видом, будто пережил крушение поезда.

– А что я мог поделать? – надулся Вадон. – Он сказал, что Бенгана оставил ему кое-что на хранение.

– Ты ничтожная вонючка, – тихо, глумливо рассмеялся де Медем. – Думал обезопасить себя? Да? Ты так хотел надеяться, что у него что-то есть, что даже согласился встретиться с совершенно незнакомым человеком. Если он раньше не знал, где собака зарыта, то теперь-то уж прекрасно знает. Вот как!

– А что я, по-вашему, должен был делать? Попросить его выложить все по телефону?

– Нет. Разумеется, нет. Так что вы ему сказали?

– Что почти не был знаком с его приятелем.

– И? – Губы де Медема сложились в язвительную улыбку.

– Я не думаю, что он мне поверил.

Де Медем рассмеялся, запрокинув голову, потом с сожалением посмотрел на Вадона.

– Тридцать лет в политике – и так ничего и не поняли. Разве я не прав? Вы живете только телевизором и для телевизора. Прическа, загар! Вот в чем ваша беда – в реальной жизни вы выглядите просто клоуном. – Он вдруг замолчал, насмешливо глядя на притихшего Вадона, а затем грубо рявкнул: – О чем еще он говорил?

– Пытался расспрашивать меня о… моей личной жизни…

– Которую вы, разумеется, не пожелали с ним обсуждать.

– Я оборвал его. – Вадон отпил немного виски из стакана. – Это не его дело. И не ваше. Но и вам, и мне следовало бы хорошенько проверить его. Он что-то пронюхал, и это мне не нравится.

– Что? – Усмешка исчезла с лица де Медема, он внимательно смотрел на министра.

– Разведка.

– Несколько минут назад вы говорили, что он торгует произведениями искусства. – Де Медем прищурился.

– Торгует он сейчас, а в Индокитае служил в военной разведке.

– Индокитай! – вдруг заржал де Медем. – Вы сами сказали это – Индокитай! Господи, подумать только, еще час назад вы оттуда, – он показал рукой на телевизор, – ругали меня за то, что я живу в прошлом. – Он вздохнул. – Это ничего еще не значит. Вы знаете так же хорошо, как и я, что во Вьетнаме любой американец, знающий дюжину французских слов, непременно попадал в военную разведку. Кому-то же надо было приказывать невинным крестьянам строиться в ряд, чтобы их удобно было расстреливать, – хихикнув, прибавил он. – А ваши источники не сообщают, служит ли он там сейчас?

– Нет. Вышел в отставку. Если это вообще возможно: кто хоть однажды поработал на них… Он даже опубликовал в одном журнале статью, в которой кое-кому наступил на мозоль. Примерно во времена Май Лея.

– И этого оказалось достаточно, чтобы его вычеркнули из списков! – скорчил гримасу де Медем.

– Возможно. Но не это меня заботит, а то, что служил он там не переводчиком, а следователем. И, согласно документам, отличным следователем, упорным, жестким и несговорчивым. Он возбудил массу дел, на которые его начальство предпочло бы закрыть глаза. И они досрочно отправили его домой.

– А нам разве нужны принципиальные чудаки? А? – захохотал де Медем. – Вы займетесь им?

Вадон не ответил. Он поднялся, быстро подошел к столу, на котором стояло виски, звякнул графином о стакан, а затем глотнул виски на целый дюйм. Все это время де Медем смотрел ему в спину с нескрываемым отвращением.

– Понимаю, – тихо произнес де Медем. – Мы не должны требовать от министра, чтобы он марал свои ручки? – Встал, наполнил свой стакан. Улыбаясь, чокнулся с Вадоном и, крепко ухватив за руку, повел его к креслу. – Ну ладно. Я уже давно разобрался в ситуации. Как насчет Брукнера? Он уже здесь? – Де Медем произнес имя израильского премьер-министра со злобой, которая мало вязалась с его внешним безразличием.

Вадон покачал головой. Его загорелое лицо поблекло и выглядело безжизненно.

– Не знаю. Они совершенно отказываются информировать нас, – выплевывал он слова, в его голосе слышалось неподдельное разочарование. – Они, возможно, думают, что однажды ночью смогут воссоздать его из чистого воздуха подобно своре бродячих иллюзионистов.

– Иными словами, – улыбнулся де Медем, – вы позволяете этому ублюдку-послу водить вас за нос? Ну, это не имеет значения до тех пор, пока он не появится однажды ночью. Они одобрили ваши меры безопасности?

– О да. После того дела в Газе у них поджилки трясутся. Они до смерти боятся появления какого-нибудь отряда арабов-камикадзе. И это в первый раз после тех событий он выезжает за пределы Израиля.

– Я его не осуждаю. До тех пор, правда, пока это не мешает нашим ребятам делать свое дело. – Он наклонился к Вадону. – Меры безопасности приняты? Никаких изменений в конструкции ограждения?

– Нет, – покачал головой Вадон.

– Хорошо. – Де Медем совсем навис над Вадоном. – Ничто не мешает вам играть свою роль? А, старина? – И с этими словами он размахнулся и с такой силой ударил Вадона по лицу, что голова министра дернулась в сторону. Со стороны могло показаться, что нежный папаша учит свое чадо уму-разуму.

Ошеломленный таким унижением, Вадон вскочил и набросился на де Медема. Ноздри его раздувались.

– Не смей бить меня, ты, грязная свинья.

Они стояли нос к носу, де Медем не двигался с места, ни один мускул не дрогнул на его лице, губы кривила холодная улыбка. Вадон сжимал кулаки, его противник невозмутимо потягивал виски, держа стакан почти у самого лица министра. Наконец де Медем гнусаво рассмеялся и, покачав головой, отвернулся.

– Это тебе наука, будешь знать, что нельзя желать того, до чего у тебя нос не дорос. Это дает людям власть над тобой. – Он искоса лукаво посмотрел на Вадона. Министр стоял как вкопанный и тяжело дышал. – А теперь убирайся отсюда, мне нужно заканчивать работу. И пусть тебя не волнует американец. Я пущу по его следу своих псов.

9

Билл приближался к мосту Александра Третьего. Он медленно шел по жаре, обливаясь липким потом, мимо громады Большого дворца с застекленной крышей; вывешенные флаги как-то не вязались с мощными бронзовыми конями и обнаженными до пояса возницами. Слева громоздились баррикады, составленные из темно-серых фургонов, которые перекрывали проспект Франклина Рузвельта в месте его пересечения с Елисейскими полями.

До деловой встречи оставался целый час, и он решил убить время, прогулявшись пешком пару километров до Монпарнаса. Только после дюжины телефонных звонков инспектор Лантье, полицейский, расследовавший самоубийство Ахмеда, согласился побеседовать с Биллом. Бесцеремонный и грубый, даже враждебный, он и не скрывал, что Билл только впустую потратит время. Лишь настойчивость Билла, подогреваемая близостью смерти Сиди Бея, внушила Лантье сочувствие, и он согласился на встречу.

Биллу была понятна позиция полицейского. В таком огромном городе, как Париж, у полиции хватало забот с людьми, погибавшими от рук злоумышленников, самоубийцы же их мало волновали. То, что Ахмед выбрал для своего ухода в мир иной кабинет Вадона, рассматривалось ими как некая странность, а сам факт самоубийства сомнений не вызывал. Вообще-то можно было проявить хоть поверхностный интерес к месту, где все это произошло, но полицейскому, чья карьера была в руках Вадона, рисковать не следовало.

Билл свернул на мост. Сквозь густой туман пробились лучи солнца, и позолоченный купол собора Инвалидов вдруг вспыхнул золотым пламенем. Даже четверть века спустя этот вид вызывал у Билла дрожь восхищения.

Он вспомнил вчерашнюю встречу с Вадоном. Министр был, бесспорно, наделен обаянием, чувством собственного могущества. И все же что-то его определенно угнетало, он был неуравновешен. В бытность свою следователем Билл хорошо усвоил то, что известно каждому полицейскому, судье и адвокату: только очень немногие люди умеют убедительно лгать.

Заявление Вадона, что его знакомство с Ахмедом было шапочным, не выдерживало критики. Эта ложь нарушила его физическое и душевное равновесие, лишила естественности и непринужденности его движения, а улыбку – искренности. В тот же вечер на телеэкранах, когда на него больше не давил пресс неприятных вопросов, он выглядел уверенным в себе и обаятельным. И, хотя мимика и жесты не были достаточно хорошо продуманы, речь свою он произнес просто великолепно, доверительным тоном, взвешивая каждое слово, все в ней было на своем месте и злободневно.

Чем-то здесь припахивало. Вадон был из тех, кому многое приходилось скрывать, но вряд ли ему удастся на этот раз выйти сухим из воды. Было бы интересно продолжать давить на него. Что из этого выйдет?

Билл ступил на левый берег, и в этот момент на мост медленно въехал бронзовый БМВ. Маячивший за тонированным ветровым стеклом водитель что-то говорил в телефонную трубку. Машина доползла до середины моста, а Билл в это время был уже на противоположной стороне. Лавируя в жидком потоке машин, он прошел мимо конечной остановки автобусов Эр-Франс и пересек эспланаду Дома инвалидов. Водитель что-то отрывисто сказал в трубку и бросил ее на рычаг.

Зеленый «рено» с закрытым кузовом свернул на мост и, увеличив скорость, поехал вслед на БМВ. Когда машины поравнялись, водитель «рено» ухмыльнулся и утвердительно кивнул. БМВ медленно съехал с моста и повернул на юг, водитель не спускал глаз с, казалось бы, беззаботно прогуливавшегося Билла.

«Рено» проехал два квартала на юг, свернул налево, на улицу Святого Доминика, и остановился. Двое из сидевших в нем четырех молодых мужчин вышли и направились к ближайшему газетному киоску. Потом вышли остальные двое. Они расстелили на крыше машины карту и сделали вид, что внимательно изучают ее. Водитель БМВ наблюдал, как Билл приближался к «рено». Один из парней повернулся к нему и что-то спросил, показывая на карту. Билл улыбнулся, кивнул, протянул руку, чтобы показать на какую-то точку на карте, и в этот момент первые двое отошли от газетного киоска, один из них занес руку с каким-то предметом, спрятанным внутри свернутого журнала, и изо всех сил ударил им Билла по затылку. Это был тяжелый железный прут, и Билл зашатался. Тотчас же все четверо набросились на него и принялись избивать кулаками и ногами, нанося прямые, быстрые, рассчитанные удары опытных кикбоксеров. Билл рухнул на колени, прикрывая руками лицо, совершенно беспомощный под градом сыпавшихся на него ударов.

Избиение длилось самое большее восемь-девять секунд. Словно по сигналу, все четверо столкнули Билла в канаву, вскочили в машину и умчались. Водитель БМВ остановил машину и с довольной улыбкой наблюдал, как киоскер и туристы бежали толпой на помощь к Биллу.

– Черт! – шепотом выругался Блез де Медем. Секунду или две он колебался, не зная, что делать: поднимать трубку или не поднимать. Наконец высвободился из объятий изящной красивой женщины, перекатился на край кровати и взял трубку телефона.

– Алло. Это я, Саид.

Де Медем скорчил недовольную гримасу, явно рассчитанную на женщину.

– Будь добр, приятель, без имен, – отрывисто сказал он в трубку. – Новости есть?

– Дело сделано.

– Хорошо. Э-э, серьезно отделали?

– Не сказал бы, что серьезно. Это ведь предупреждение. И письменное разъяснение он получит.

– Молю Бога, чтоб так оно и было, приятель. Как он среагировал?

– Поднялся на ноги, если вы это имеете в виду. А сейчас садится в такси. Вернется домой и ляжет в постельку. Я так думаю.

– Не пытайся думать, это совершенно не твое дело. Просто следи за ним и узнавай наверное, что он делает. И держи меня в курсе.

– Как прикажете, шеф. Вы же все оплачиваете.

– Да, разумеется. – Наглый тон исполнителя покоробил де Медема. – Но за свои деньги я должен знать, что работа выполнена как следует. Звоните мне сюда. – Он положил трубку и оперся на локоть. Лицо его было задумчиво.

– Этот Саид, должно быть, препротивный тип. У тебя неприятности? – хриплым голосом поинтересовалась женщина. Кожа вокруг ее глаз, натянутая хирургами в институте красоты, еще больше натянулась от беспокойства.

Он покачал головой, тыльной стороной руки нежно погладил ее обнаженную грудь.

– Не думаю. Нет пока. А там видно будет. Сейчас его только поучили немного.

– Ты хочешь, чтобы они его просто попугали, а не хорошо отделали? – спросила она, сдвинув брови.

– Я хочу, чтобы он убрался домой. Не больше, но и не меньше. Главное – не меньше. Посмотрим, все ли они сделали, чтобы убедить его. – Он вздохнул и прилег рядом. – Хватит об этом.

Билл расплатился с таксистом и с трудом выбрался на тротуар. Земля качнулась у него под ногами, и он, чтобы не упасть, оперся на крышу машины.

– Вы уверены, что с вами все в порядке, месье? – спросил водитель, протягивая ему сдачу.

– Да, – кивнул Билл. – Благодарю вас. Мне становится все лучше и лучше.

Он взял сдачу, оставив пару монет чаевых, посмотрел на табличку-указатель на углу узкой боковой улицы и направился к кирпичному зданию, где над входом висел вставленный в железный кронштейн французский флаг.

Он шел осторожно, через каждые несколько шагов останавливался и отдыхал, опираясь одной рукой на припаркованную у обочины машину, а другой потирая ушиб на затылке. Перед зданием выстроились в ряд машины без номерных знаков, скрыв под собой выведенную краской на мостовой надпись: «Стоянка запрещена». А позади них, вздыбившись, стояли задними колесами на подставках черные велосипеды доисторических моделей. Билл постоял, собираясь с силами, повернулся и преодолел целых три бетонных ступеньки крыльца.

Вот уже двадцать лет он не был в полицейском участке. За это время там ничего не изменилось: высокое голое помещение с маленькими окнами, забранными стальными решетками с мелкими ячейками, сквозь которые почти не пробивался дневной свет, над головой – мигающая неисправная неоновая лампа. Тошнотворный спертый воздух. Вдоль стен выстроились пять сломанных стульев, на одном из которых сидел пожилой мужчина, выглядевший так, словно он очень плохо провел ночь, и бессмысленным взглядом смотрел перед собой. За стойкой, у торцевой стены, полицейский в униформе усердно печатал на покрытой пылью механической пишущей машинке. Услышав шаги Билла, он поднял голову и рассеянно взглянул на него.

– Да? – нехотя произнес он с таким видом, будто охотнее побежал бы расследовать вооруженный грабеж, чем записывать показания очередной жертвы городских карманников.

– Меня зовут Дюваль. К инспектору Лантье. Он ждет меня.

Полицейский пристально посмотрел на Билла, отметил его болезненную бледность, и в его глазах вспыхнул интерес, но тотчас же погас. Он поднял телефонную трубку и нажал кнопку.

– К вам пришли. Какой-то господин Дюваль.

Он произнес имя немного вопросительно и посмотрел на Билла, словно у него зародилось подозрение, что это имя вымышленное. Билл спокойно выдержал его взгляд. Он вдруг почувствовал пульсирующую боль в веках, которая, казалось, стремилась попасть в ритм мерцания неоновой лампы.

Дежурный положил трубку на рычаг и ткнул пальцем в сторону двери.

– Туда. Слева пятая дверь.

По обеим сторонам голого коридора располагались кабинеты без окон, разделенные хлипкими перегородками: внизу – окрашенная зеленой краской фанера, вверху – стекло. Кафельный пол усыпан окурками и обертками жевательной резинки. Билл медленно шел по коридору и с нескрываемым интересом смотрел, что делается в кабинетах. Почти половина из них была занята, в основном мужчинами. Никто из них, казалось, не обращал никакого внимания на готовую удариться в обморок молодую женщину с грязными волосами, сидевшую в одном из кабинетов. Обхватив голову руками, она пронзительно вопила что-то нечленораздельное о своем ребенке. Над ней склонились женщина-полицейский в форме и детектив в сером костюме. Обоим им было все это совершенно безразлично, но они старались выглядеть доброжелательными, как и все люди, которые каждый день тратят уйму времени на вразумление истеричных мамаш-наркоманок, помешавшихся на любви к своим чадам.

Вот и пятая дверь слева. Перегородки кабинета были из матового стекла, и это вкупе с бледным прямоугольником света из окошка указывало на сравнительно высокий ранг хозяина. К двери была прикреплена рамка с измятой карточкой: Лантье. Билл постучал в стекло, услышал из кабинета нечленораздельное мычание и открыл дверь.

За заваленным бумагами столом сидел коренастый широкогрудый мужчина и изучал тонкую пачку документов. Из-за завернутых рукавов его серого джемпера торчали мощные запястья. Увидев Билла, он нахмурился, после короткого колебания поднялся из-за стола, сунул документы в коричневую папку и бросил ее в стол.

– Господин Дюваль? – он протянул руку через стол. – Инспектор Лантье. Доброе утро.

Они небрежно обменялись рукопожатиями, Лантье снова уселся в кресло, а Биллу показал рукой на стул. Секунду или две они сидели молча, Лантье откровенно изучал Билла. Поморщившись, он наконец произнес, глядя ему прямо в глаза:

– Вы хорошо себя чувствуете? А то выглядите больным.

– Не болен – это точно, но и не совсем здоров. – Билл ощупал затылок и зажмурился от боли. – Меня только что избили.

– Избили? Только что? – нахмурился Лантье. – Когда?

– Несколько минут назад. – Билл ткнул большим пальцем куда-то назад, через плечо. – По пути сюда.

– Как же это произошло? – сверкнул глазами Лантье.

– А как все это обычно происходит? Один отвлек мое внимание, а остальные набросились.

– Дьявольщина! – покачал головой Лантье. – И сильно они вас отделали?

Билл наклонил голову и показал затылок.

– Все зависит от ваших стандартов. Думаю, могли бы и убить.

Лантье встал и вышел из-за стола.

– Ну и дела. Разрешите посмотреть. – Он подошел к Биллу сзади и потрогал его голову.

– Ой! Больно! – вскричал Билл, уворачиваясь от руки полицейского.

– Хорошо. Все ясно. – Лантье вернулся к своему креслу, нажал на кнопку телефона внутренней связи и сказал в забитую пылью решетку: – Лантье. Врач еще не ушел? Хорошо. Я для него припас очередного пациента.

Всего лишь десять минут потребовалось полицейскому врачу на то, чтобы осмотреть Билла, убедиться, что череп его цел и невредим, и наложить повязку. Лантье молча стоял у окна и разглядывал глухую кирпичную стену, высившуюся в трех метрах от него. Когда дверь за врачом закрылась, он повернулся и медленно подошел к своему столу.

– Кофе?

– Я думаю, могли бы и не спрашивать.

Лантье взял с маленького столика видавший виды термос, чашку, выбросил из нее полудюймовый осадок в мусорную корзину, поставил чашку перед Биллом и наполнил ее до краев кофе. Билл отхлебнул большой глоток.

– Надеюсь, сахару не попросите?

– Нет, – покачал головой Билл. Боль отпустила. Он отпил еще один большой глоток.

– Они вас ограбили? – Лантье не спускал глаз с Билла. – Бумажник, кредитные карточки на месте?

– Даже не пытались. – Билл покачал пальцем в воздухе.

Лантье прикусил нижнюю губу и слегка причмокнул.

– Вы могли бы описать их? А может быть, вам посчастливилось заметить номерной знак?

– Его записал киоскер. – Билл полез в карман и вытащил клочок газеты. – Вот.

Лантье внимательно изучил наспех записанный номер.

– А описание? Вы должны были разглядеть хотя бы одного нападавшего.

– Я их всех более или менее хорошо рассмотрел, до того, конечно, как искры посыпались из глаз. Всем им далеко за двадцать. Темноволосые, с короткими стрижками. В теннисках, джинсах и кедах. Меня очень позабавили кеды, – прибавил он, коснувшись своей покрытой синяками и кровоподтеками грудной клетки.

Лантье издал какой-то короткий гнусавый звук, похожий на смешок.

– И это все? И ничего больше, что помогло бы мне уяснить, как они выглядели? – спросил он с иронической усмешкой.

– Простите, что огорчаю вас, – пожал плечами Билл. – Но они не догадались представиться.

Лантье улыбнулся и, наклонившись вперед, снова нажал на кнопку внутренней связи.

– Три-один-шесть-е-эн-же-девяносто три, – произнес он, держа перед собой клочок бумаги. – Проверьте и сообщите мне. Сделаете? – Он снова посмотрел на Билла. – Они, разумеется, угнали эту машину, но проверить не мешает. Курите? Нет? В Америке уже вывелись курильщики? – проговорил он, увидев по лицу Билла, что он отказывается. Вынул из пачки «Житана» мятую сигарету, закурил и, пуская клубы дыма под потолок, взмахом руки погасил спичку. – А я покурю. Ничего? – запоздало спросил Лантье. Он говорил и говорил, не давая Биллу вставить слово в ответ, и искоса поглядывал на него сквозь дымную завесу. – А теперь, господин Дюваль, почему бы вам не прекратить издеваться надо мной и не рассказать, как было на самом деле, ничего не скрывая?

Дым разъедал Биллу глаза, он зажмурился.

– Как я вам уже сказал по телефону, Ахмед Бенгана покончил жизнь самоубийством.

– Продолжайте. – Лантье не спускал с Билла глаз. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Сиди Бей, отец Ахмеда, болен раком. Он при смерти. Возможно, протянет неделю-другую.

Лантье кивнул и глубоко затянулся.

– Все это вы мне подробно рассказали по телефону. Но при чем здесь вы? Какое вы имеете отношение к семейству Бенгана?

Билл внимательно посмотрел Лантье в лицо, попытался прочитать его мысли по глазам, сощуренным от дыма.

– Сколько времени вы можете мне уделить?