Текст книги "Расплата"

Автор книги: Брайан Моррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Нет, – усмехнулся Лантье, – вы и так очень добры к человеку, который с нетерпением ждет осени своей жизни… До свидания, и еще раз – берегите себя!

Премьер-министр Франции так резко подался вперед, что край стола врезался ему в живот. Его грубое, мясистое лицо побелело и тряслось от еле сдерживаемой ярости.

– И вы утверждаете, Кайяр, что вам буквально сейчас доложили об этом?

Министр обороны удрученно кивнул.

– О налете узнали только в шесть часов. В это время происходит смена часовых. Уцелевший часовой рассказал, что на них напали сразу же после полуночи. Он не видел, как налетчики выходили, но полагает, что они пробыли там около пяти минут. Произвели инвентаризацию, на это потребовалось много времени, и менее часа назад командующий базой позвонил мне. Он очень надеялся, что ничего не исчезло, что все обойдется, поэтому не спешил с докладом.

Потра, премьер-министр, выпрямился и презрительно фыркнул.

– Налетчики захватили склад оружия так называемой сверхсекретной военной базы, убили часового, а командующий «надеется, что ничего не пропало». Господи, Кайяр, вы должны наказать его по заслугам.

– Разумеется, он получит все что положено.

Потра вскочил на ноги, неуклюже обогнул стол и подошел почти вплотную к собеседнику.

– Вырвать буркалы и запихать их ему в глотку – вот, что ему положено, Кайяр! Неужели он так и не понял, что случилось? Склад забит оружием, в их распоряжении была вся ночь, а они взяли только два австрийских пластиковых карабина!

Министр обороны снова подавленно закивал.

Потра развернулся и, грузно переваливаясь, близко, нос к носу, подошел к еще одному подчиненному. Им оказался стройный седой мужчина с розеткой ордена Почетного легиона в петлице отлично сшитого пиджака.

– За свою жизнь, Буйо, вы насмотрелись достаточно боев и драк, а на охране и наведении порядка собаку съели. Что вы об этом думаете?

– Если бы я захотел взять банк, – начал Буйо, с сочувствием глядя на Кайяра, – мне бы понадобились пулеметы или что-нибудь подобное, плюющееся металлом. И банковские клерки от страха накладывают в штанишки. Оружие не должно быть похожим на револьверы, пистолеты и тому подобную мелочь. Грабитель просовывает такую штучку в окошко, клерк принимает ее за игрушку и смеется ему в лицо. Вот только если грабитель пристрелит кого-нибудь, тогда он поверит, что это не игрушка.

– Итак, кому тогда могли потребоваться пластиковые карабины? – с ядовитой насмешкой спросил Потра.

– Террористам, разумеется. В первую очередь, я думаю, воздушным пиратам и вообще тем, кому желательно незаметно пронести оружие через детекторы металла. Или снайперам, чтобы убить и скрыться, – добавил он, его губы скривились в презрении профессионального солдата к наемнику.

– Точно, – рявкнул Потра и повернулся к собравшимся. – Итак, что мы имеем? Даниила Брукнера с его головой, оцененной в три миллиона долларов. Он вот-вот появится здесь. Психов де Медема, оскверняющих еврейские могилы по всей Франции. Психов Бухилы, вообразивших, что Франция стала исламской республикой, и действующих соответственно. А еще мы имеем два снайперских карабина самой лучшей в мире конструкции, которые теперь в свободном плавании. – Он с холодной усмешкой оглядел всех по очереди. – Кто из вас считает, что между всем этим не существует никакой связи? – Воцарилось молчание, люди поеживались под колючим взглядом Потра. Премьер громко фыркнул. – Никто? – и впился взглядом в Вадона. – Я думаю, вам лучше бы привести в порядок службу безопасности, – и насмешливо усмехнулся. – Сомневаюсь, что кто-нибудь из вас захочет доложить обо всем этом президенту вместо меня.

17

Билл еще раз просмотрел растрепанный путеводитель по улицам Парижа, проинструктировал Кельтум, где ей следует искать нужный дом, умолк и взглянул в окно машины. Девушка свернула на узкую улочку, забитую стоявшими в полном беспорядке драндулетами. Именно для таких ситуаций, наверное, и предусмотрены в автомобилях звуковые сигналы.

В этом районе Парижа, в лабиринте улиц, разбегавшихся от бульвара Бельвиль, не было и следа оцепенения и апатии, охвативших почти весь город. Здесь иммигранты из арабских, африканских, азиатских и восточноевропейских стран жили в простодушном неведении о разработанном за последние шестьдесят лет трудовом законодательстве. Владельцы предприятий с потогонной системой и крестные отцы, эксплуатировавшие разносчиков-африканцев, были уверены, что выходные дни для их работников – такое же оскорбление здравого смысла, как и уплата подоходного налога. Условия труда крайне примитивны: кто, кроме них, будет вкалывать за плотно закрытыми звуконепроницаемыми дверьми подпольных мастерских десять часов в день, шесть дней в неделю, пятьдесят две недели и ни на что не жаловаться! А жалобщиков, как правило проживавших в перенаселенных ночлежках, в одно прекрасное утро будили полицейские и требовали предъявить вид на жительство, о котором многие из них и слыхом не слыхивали.

Сегодня летняя жара выгнала их из грязных душных жилищ на улицы подышать сравнительно свежим воздухом. Мужчины сидели на тротуарах перед кафе, пили пиво прямо из бутылок, размахивали руками и смеялись. На крылечках толпились женщины, болтали на дюжине тарабарских диалектов, кормили грудью младенцев и время от времени одергивали подростков, с оглушительным смехом носившихся среди разбитых драндулетов.

Они медленно ехали по мостовой, следом за фургоном, развозившим товары покупателям. Сзади к фургону прицепились и скалили зубы двое мальчишек в грязных теннисках, задравшихся на их мускулистых животах. Билл не обращал внимания на их кривляния и не сводил глаз с витрин, тянувшихся по левой стороне улицы. Обшарпанные лавки или мрачные кабаки, посетители там стояли возле стоек и пили пиво из горлышек бутылок. Вот еще один бар с окнами, забеленными известью на высоту человеческого роста, от чего в помещении было темно, как в подвале. Перед входом на простом деревянном стуле сидел старик с загорелым до черноты дубленым лицом. Его полуприкрытые веками глаза оглядывали улицу. На фасаде было написано краской от руки: «Белград», эта же надпись повторена кириллицей поверх окон. Фургон медленно протискивался в узком пространстве, оставленном ему ощетинившимся антеннами двухместным «мерседесом», который почти полностью загородил дорогу. Кельтум тоже сбросила скорость до минимума. Билл смотрел на белый дымок из выхлопной трубы «мерседеса» и улыбался: шикарный знак отличия вселенского братства сутенеров и торговцев. Оставить ключи в машине – значило оповестить всех соседских угонщиков, чтобы они зря не старались: эта штучка им не по зубам.

Над витринами на веревках, протянутых поперек улицы, сушилось застиранное белье. Там и сям на подоконниках за ржавыми железными решетками боролась за жизнь герань, которую, видно, не часто поливали. Разбитые оконные стекла кое-как держались на месте только благодаря грязной изоляционной ленте.

Фургон поехал быстрее, Кельтум тоже нажала на газ.

– Здесь! – кивком указал Билл.

Девушка посмотрела в том направлении – позолоченными медными буквами по черной плите, висевшей над самым входом в здание, было написано: «Гостиница». С одной стороны парадного располагалась прачечная с сушилкой, из которой высовывалась написанная от руки записка: «Неисправно», а с другой – грязная бакалейная лавка, весь тротуар перед ней был завален коробками из-под фруктов. Проехали гостиницу.

– Вот, – прошептал Билл, не оборачиваясь. – Теперь я знаю, куда мне идти.

– Куда?

– К Тати, – улыбнулся он.

– Когда вы наконец станете серьезным, – недоверчиво оглядев его, произнесла Кельтум.

– А я и так очень серьезный. Мне нужно купить там одежду.

Она раздраженно посмотрела на него, казалось, вот-вот взорвется.

– Вы? Кто вам поверит, что вы одеваетесь у Тати? Вы смеетесь над нами, да?

Он молчал, обдумывая ее реакцию. Магазины Тати, забитые до потолка грошовой одеждой, заводским браком, товарами обанкротившихся мастерских, были известны в третьем мире несравненно больше, чем магазины Кристиана Диора. Чернокожие матери семейств прилетают в Париж из какой-нибудь Гвинеи-Бисау с пачками денег и клочками бумажек, на которых нацарапано «Тати», – в полной уверенности, что любой парижанин, если он, конечно, обладает изысканным вкусом, покажет им дорогу в магазины Тати. Для североафриканки Кельтум одеваться у Тати было бы предательством, способствующим укреплению позорного, по ее мнению, стереотипа.

– Я вовсе не смеюсь, – сказал Билл, примирительно дотронувшись до ее рукава. – Поверьте мне, это серьезно. Мне нужно одеться так, чтобы раствориться в толпе, – он кивнул на проходивших мимо людей. – Вы видели грязные кабаки возле гостиницы, где живет наш приятель, – он ткнул пальцем в фирменный знак под маленьким игроком в поло, вышитым на кармане его рубашки. – Скажите по совести, как будет выглядеть здесь эта вещь из магазина Ральфа Лорана? – Выражение ее лица смягчилось легкой улыбкой. Он тоже улыбнулся. – Еще примут за сутенера. Чего я меньше всего хочу – это чтобы они заметили меня и решили, что я слежу за ними. Я просто должен стать частью местного пейзажа, а Тати поможет мне, Кельтум.

Она остановила машину на широком бульваре. Через дорогу, как раз напротив них, был магазин. Билл натянул на самые глаза бейсбольную шапочку.

– Итак, договорились? Вы ждете меня в квартире и никуда не уходите, пока я не позвоню. Если Лантье сказал правду, мне может срочно понадобиться помощь.

– Ждать мужчин – разве не для этого созданы арабские женщины? – По ее лицу невозможно было понять, шутит она или говорит серьезно.

– Ммм. Если до завтрашнего вечера не дождетесь моего звонка, позвоните вот по этому номеру и скажите Лантье, что со мной случилось несчастье. – Он постучал пальцем по конверту, на который он переписал номер телефона, надел очки и вышел на замусоренный тротуар.

Он постоял несколько секунд возле закрытого ставнями газетного киоска, вглядываясь в лица людей, сновавших на противоположной стороне улицы у входа в магазин, – нет ли среди них чересчур настороженных и внимательных? Таковыми могут быть переодетые полицейские и администраторы магазинов. Сосредоточил внимание на нескольких европейцах, выделявшихся в толпе африканцев и азиатов, навьюченных нейлоновыми сумками с розовыми и синими полосами – эмблемой Тати, но тоже не заметил ничего подозрительного. В отличие от по-своему преуспевающих африканцев и азиатов европейцы выглядели подавленно, как люди, потерявшие надежду на успех и опускающиеся на дно. Билл понурил голову, опустил плечи, имитируя их состояние, и перешел на другую сторону бульвара.

Он протиснулся сквозь толпу покупателей, копавшихся в куче брюк из синтетики, сваленных на выносном прилавке, и прошел в глубь магазина. Постоял, осмотрелся. Вокруг бурлил водоворот: люди, словно изголодавшиеся гиены, набрасывались на прилавки с одеждой, вытаскивали приглянувшиеся вещи из кучи, внимательно рассматривали их, потом отбрасывали. Казалось, сам воздух был наполнен летающей одеждой. Билл почувствовал себя обезумевшей от вегетарианства акулой и, работая плечами, ринулся в схватку за своей долей.

Менее чем через десять минут он уже держал в руках три комплекта белья, носки, пару рубашек неопределенной расцветки, свитер из акрила, стоивший четверть цены носков, которые он обычно носил, две пары коричневых брюк с навечно застроченными для удобства стрелками и нейлоновую куртку на молниях цвета засохшей горчицы. Потом направился в отдел обуви. Все туфли выглядели так, словно их вырезали из одного блока полипропилена. Он положил их на место, взял пару ярких синтетических кроссовок и направился со всем своим добром в примерочную.

Еще через десять бесконечных минут он переместился в начало очереди. Стоявшие перед ним широкобедрые арабки, узколицые арабы, величавые африканские матроны в огромных чалмах, делавших их на целый фут выше Билла, разошлись, и он наконец вошел в кабинку. Задернул занавеси, облегченно вздохнул и начал переодеваться.

Прислонившись к стенке кабинки, он с мрачной улыбкой разглядывал свое отражение в зеркале. Рубашка была чуть велика, из-под коротких брюк на целые полдюйма выглядывали носки. Он натянул свитер, надел куртку на молниях и опять посмотрелся в зеркало. Свитер оказался чуть тесным в груди, а рукава куртки – слишком длинными. Как раз то, что ему и было нужно. Одежда была грошовая, и то, что она была совсем новая, не имело никакого значения. Он теперь ничем не отличался от бедняков, каких пруд пруди в больших городах, людей, оказавшихся на грани нищеты и в отчаянии приехавших в своей лучшей одежде на поиски удачи, которую им так и не суждено найти.

Билл вышел из магазина, одетый с ног до головы во все новое, а свою прежнюю одежду и остальные покупки засунул в полосатую сумку.

Выщербленные деревянные ступени вели на темную площадку, а лестница поднималась на верхние этажи. Она была слабо освещена лампочкой, висевшей высоко под потолком. Прямо перед ним была распахнутая настежь дверь, а чтобы она не закрылась, ручку привязали бечевкой к вбитому в стену гвоздю. Билл остановился, глубоко вздохнул, поморщился от едких, неприятных запахов, которыми был пропитан воздух. Где-то наверху с шумом спустили воду в уборной, хлопнула дверь, кто-то медленно прошаркал по коридору. Билл ссутулился и шагнул внутрь.

Это была грязноватая, закоптелая комната администратора. Узкая конторка, грязная, протертая до основания, прожженная во многих местах дорожка на полу, маленький столик с плохо настроенным телевизором – вот и вся мебель. Билл подождал несколько секунд. Наконец худощавый араб с узким, изможденным лицом, наверняка выглядевший много старше своих лет, неохотно оторвался от телевизора и неприязненно взглянул на него.

– Что вам надо?

– Да вот, ищу комнату, – уныло промямлил Билл с видом человека, который уже привычно приготовился к тому, что ему откажут – даже в таком месте, и робко пожал плечами.

Администратор с презрительной усмешкой оглядел Билла, словно заподозрил, что его дурачат.

– Есть комната с душем, – промычал он и снова отвернулся к телевизору, убежденный, что и так слишком много внимания уделил никчемному посетителю.

– Сколько? – отважился спросить Билл, словно извиняясь за свою назойливость.

Араб снова нехотя обернулся и смерил его взглядом. Лукавое изумление выразилось на его лице.

– Сто десять франков, – ответил он и резко прибавил: – За ночь, – как будто опасался, что Билл вознамерится за эти деньги прожить целую неделю, да еще и со столом.

Билл сделал вид, что раздумывает, и беззвучно пошевелил губами, подсчитывая что-то в уме. Попросить его показать комнату? – колебался он и в конце концов отказался от этой мысли. Турист, возможно, настоял бы на этом, но человеку в его положении не положено быть самоуверенным и привередливым.

– Ладно, – выпалил он с хорошо разыгранной необдуманной опрометчивостью. – Согласен.

– На сколько дней?

Билл уставился на администратора, не зная, что ответить.

– Неделю? Если проживете неделю, скидка десять процентов.

Билл кивнул, улыбнулся, благодарный за совет, и полез в карман. По давно заведенному правилу почти все его деньги лежали во внутреннем кармане. Он вынул смятые бумажки, специально приготовленные для этой цели, отсчитал плату за неделю, положил деньги на конторку, нежно разгладил каждую банкноту, словно ему было очень жаль с ними расставаться. Администратор неприязненно следил за движениями его рук, у него был вид только что проигравшего в карты. Билл придвинул деньги, уныло посмотрел на оставшиеся несколько бумажек, взял ключ, который администратор бросил перед ним на конторку. Араб быстро убрал тонкую пачечку денег и, не отрывая глаз от экрана телевизора, кивнул головой на лестницу.

– Третий этаж. Номер двенадцать.

– Спасибо, – промямлил Билл, поднял с пола сумку и устало потащился к зловонной лестнице.

18

Комната находилась в середине коридора, застланного на две трети длины грязной дорожкой. Билл взял себя в руки, перевел дух и распахнул дверь.

Ему казалось, что он приготовился к самому худшему, но одного взгляда на комнату было достаточно, чтобы осознать, какое у него бедное воображение. От двери до окна с покрытыми трещинами и давно не мытыми стеклами было три шага, два с половиной шага – поперек. Стены оклеены дешевыми обоями трех различных рисунков, а в том месте, на которое их и вовсе не хватило, виднелась бесцветная сырая штукатурка. Все остальное было в том же духе: в углах паутина, продавленный диван, застеленный оранжевым покрывалом, прикроватный столик, некогда, возможно, бывший ящиком для фруктов, комод, в котором прежде было четыре ящика, а теперь осталось только три. Кто-то аккуратно прибил гвоздями кусок фанеры там, где было дно отсутствующего ящика, и получилась удобная полка.

Билл захлопнул дверь и принялся тщательно осматривать комнату. На комоде стояла закопченная газовая горелка, ее ножки были покрыты сантиметровым слоем запекшейся грязи. Он вздрогнул и с отвращением отвернулся. В дальнем углу комнаты, закрывая часть окна, разместилась душевая кабинка со стенками из прозрачной пластмассы. Вот из-за нее-то администратор, наверное, и взял с него за комнату, как за номер-люкс. Билл открыл дверь, задребезжали хрупкие стенки. Увидел сток, забитый свалявшимися волосами, поморщился, захлопнул дверь и повернулся к окну.

Только с третьей попытки оно приоткрылось сантиметров на двадцать пять – дальше не пустила искривленная рама. Открывавшийся вид был нисколько не живописнее: в двух метрах от окна высилась мрачная стена, а в ней – как раз напротив – было маленькое, не больше двадцати сантиметров, оконце, скорее всего, из уборной. Он высунулся и увидел вертикальный ряд таких же окошек, а рядом с ними проходили проржавевшие трубы, из которых сочилась вода, оставляя на стене бурые подтеки. Билл закрыл окно и подошел к кровати, поставил на нее полосатую сумку и вынул оттуда туфли, одну-единственную вещь, оставшуюся от прежней жизни. Всю остальную свою одежку он по пути в эту гостиницу выбросил в мусорный ящик. Дешевые кроссовки уже натерли ноги. Держа в каждой руке по туфле из дорогой мягкой кожи, он внимательно осмотрел их и вырвал из одной из них язычок. Снова вернулся к окну, открыл его, высунувшись, посмотрел, не наблюдают ли за ним из верхних окон, и потер о шершавую наружную цементную облицовку сначала одну туфлю, потом другую. К концу этой операции кожа потеряла свой блеск и выглядела тусклой и старой. Туфли теперь своим внешним видом полностью соответствовали гардеробу от Тати. Билл снял кроссовки, надел туфли и вышел из комнаты.

Несколько секунд он стоял прислушиваясь, а затем бесшумно направился в угол Г-образного коридора. Казалось, сами поры здания источали тошнотворные запахи скученного жилья и грязной одежды. Вздрогнул, услышав чей-то громкий храп. Тонкая дверь комнаты, где спал храпун, отлично пропускала все звуки. Наверное, здесь половина кроватей всегда занята спящими, подумал Билл. Париж кишит гостиницами, подобными этой. Их несентиментальные владельцы разъезжают на длинных машинах германских марок, которые покупают на деньги, выжатые из рабочих-бедняков в обмен на свои жалкие услуги. Французы называют их очень остроумно и точно: продавцы снов. Они продают небольшой участок пола и водопроводную воду иммигрантам, одиноким людям, работающим посменно в метро, подметающим улицы. Бедняки снимают вшестером комнатушку приблизительно такой же площади, как и та, в которой только что поселился Билл, спят по очереди, придя со смены, на одной, никогда не остывающей постели. А когда они не спят и не работают, то не задерживаются в своих безрадостных и унылых жилищах, спешат на улицы, в мрачные, скудно обставленные бары, принадлежащие тем же владельцам гостиниц.

Билл завернул за угол коридора и увидел в конце его дверь запасного выхода. Он подошел поближе и тщательно изучил ее. Запертую на висячий замок величиной с мужской кулак дверь, возможно, отпирали не чаще одного раза в год, после звонка чиновника пожарной инспекции, который за взятку предупреждал хозяина о проверке. Все остальное время хозяин стоял перед выбором: соблюдать правила противопожарной безопасности (это в гостинице, где каждый постоялец готовил себе пищу на плите, питаемой баллонным газом, и выкуривал пачку сигарет за день или за ночь) или терпеть незваных гостей, проникших через открытые запасные выходы. Естественно, что хозяин предпочитал запирать их.

Билл обследовал все этажи, запомнил расположение комнат, благо планировка везде была одинакова. В гостиницу можно было войти или выйти только через парадный вход. Билл спустился к администратору, швырнул ключ на стойку рядом с пустым стаканом. Араб сидел, ссутулившись, на своем месте перед телевизором и перелистывал каталог порнографических видеокассет. Билл спустился по лестнице и вышел на залитую солнцем улицу.

Он постоял на тротуаре – новый жилец, знакомящийся с обстановкой, – заметил, что его с ленивым интересом ящерицы рассматривает старик, сидящий перед кафе «Белград». Их взгляды на мгновение встретились, и старик с глазами рептилии снова переключился на улицу. БМВ объехал «мерседес», выстрелив выхлопными газами. Билл, понурив голову, поплелся по улице, заглянул в два сомнительных бара, перешел дорогу и направился в третий.

Постоял на другой стороне, одной ногой в водосточной канаве. Мимо проследовала цепочка молчаливых девочек – от четырех до десяти лет. Темноволосые, темноглазые, все в одинаковых серых юбочках и блузках, они крепко держались за руки. Их сопровождали две бдительные молодые женщины в халатах и платках. Проходя мимо Билла, они опустили глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом, а он рассматривал их непроницаемые лица, опрятные халаты. Потом обернулся и проводил их взглядом: тоненькие, стройные, любой из них могла быть Кельтум.

Он смотрел на них, и вдруг его озарило. Он понял, что́ давал своему народу Бухила, осознал, что вовлекло в его движение Кельтум и большинство арабской молодежи. При виде этих детей, спокойных и здоровых, дисциплинированных и уверенных в себе, становилось ясно, что они не пойдут по стопам своих родителей и никому не позволят унижать и оскорблять себя. Бухила, возможно, был негодяем, но то, что он делал для этих детей, заслуживало уважения.

Вот почему Лига национального спасения пользовалась широкой поддержкой: де Медем лучше других понимал, что эти дети с невинными личиками представляют серьезную угрозу. Его послания, четкие и ясные, доходили до людей, подобных владельцу гостиницы, где поселился Билл. Когда ребятишки, воспитанные в школах Бухилы, станут взрослыми, вряд ли какой-нибудь владелец трущоб сможет спокойно жить. С трудом оторвав взгляд от детей, Билл пересек тротуар и неуклюже вошел через широко открытую дверь в бар.

Зал был уставлен заляпанными столами и разнокалиберными кухонными табуретами. За одним из столов сидели двое мужчин с худыми морщинистыми лицами и играли в какую-то сложную карточную игру. Когда они разговаривали, их губы шевелились вместе с приклеившимися окурками, рядом стояли бутылки с пивом. Кроме них в баре было еще двое мужчин, один пил рюмку за рюмкой белое вино, наливая его из бутылки без этикетки, и перебрасывался шутками с барменом, а другой стоял, облокотившись на стойку, и что-то высматривал на донышке пустого стакана. Билл сел поодаль и промямлил, что хочет кофе. Не прерывая разговора с приятелем, бармен подал ему кофе, грохнув кружкой о серый металл стойки под самым носом Билла, извлек из-под прилавка бутылку и потряс ею над кружкой. Билл чуть заметно кивнул – как покупатель на аукционе, и бармен, лихо откупорив бутылку, долил ему в кружку на полсантиметра водки. Билл удовлетворенно хрюкнул, поднял наполненную до краев кружку и, с шумом прихлебывая кофе, словно от нечего делать, начал разглядывать прохожих на улице.

Он выбрал великолепный наблюдательный пункт: вход в гостиницу был как на ладони. Торчать возле стойки, попивая кофе или пиво, было любимейшим времяпровождением местной публики. Стой вот так и пей хоть до самого закрытия, и никто не обратит на тебя ни малейшего внимания. Билл отпил еще один маленький глоток кофе, и в горле запершило от дешевой водки. Хорошо бы вовсе не прикасаться к этому пойлу…

Он приступил уже к третьей кружке кофе и тут увидел, как из гостиницы вышел администратор с пустыми стаканами из-под чая, повернул налево и медленно пошел по тротуару. Проходя мимо витрины магазинчика, окликнул юнца в коричневом комбинезоне, склонившегося над выставленными на продажу овощами, и завернул в ближайшее кафе. Билл не спускал с него глаз. Вот он подошел к стойке, заказал выпивку, помахал рукой завсегдатаям, сидевшим где-то в темной глубине зала. Его сразу же обслужили. Юнец бросил свои вещи и поспешил присоединиться к нему. Билл подозвал бармена и не спеша расплатился.

По дороге в гостиницу он заглянул в окно бара. Администратор оживленно болтал с бакалейщиком и барменом. Перед ним на стойке стояла маленькая бутылка оранжада. Билл присвистнул от удивления: а он было принял этого человека за еще одного любителя дуть пиво прямо из бутылки. Араб отпил большой глоток напитка и взял предложенную барменом сигарету. Выходить в ближайшее время из бара он не собирался.

Билл, волоча ноги, вошел в гостиницу, но как только почувствовал, что с улицы его уже не видно, отбросил деланную неуклюжесть и помчался вверх по лестнице.

Истрепанный регистрационный журнал валялся в ящике стойки среди денег, счетов и других бумаг. Билл перелистал запятнанные чаем страницы, благодаря судьбу, что администратор оказался малограмотным и поэтому старательно выписывал буквы. Понадобилось всего лишь несколько секунд, чтобы узнать, что интересовавший его человек жил этажом ниже, в комнате номер семь. Билл прислушался к звукам, доносившимся с улицы, потом схватил ключи – свои и от комнаты Саида – и, перескакивая через несколько ступенек, поднялся по лестнице.

Комната Саида была приблизительно таких же размеров, как и его собственная, а царивший там беспорядок делал ее зрительно еще меньше. Обстановка чуть получше, чем у него, дешевка, но в приличном состоянии. Скомканное, измятое постельное белье свешивалось на пол, но было аккуратно прикрыто покрывалом кричащего золотистого цвета – своеобразная манера убирать свою постель. Место на подушке, где покоилась его голова, было отмечено глубокой вмятиной и серым жирным пятном. Вместо душа – умывальная раковина, заросшая грязью. Над ней висела пластмассовая полка с выстроенными в идеальном порядке флаконами лучших одеколонов, стоивших не меньше двух месячных взносов за эту комнату. В полуметре от кровати стояли телевизор и видеомагнитофон последних моделей, слишком огромные для этой клетушки. На кровати в беспорядке лежали видеокассеты с обнаженными женщинами и дерущимися мужчинами на футлярах. Комната была буквально завалена одеждой и бельем. За дверью, на крюке, висели на проволочных плечиках костюмы, видно, недавно полученные из чистки и еще не вынутые из полиэтиленовых мешков. Костюмы небрежно висели и на оконной раме. На комоде и на полу лежали стопки свежевыстиранного белья, аккуратно завернутого в чистую бумагу, а грязное белье валялось под раковиной. Билл начал обыск, сердце его готово было выскочить из груди, он напряженно прислушивался к звукам за дверью.

Он перебирал вещи быстро, но методично, не разбрасывал их, а аккуратно клал на место. У него не было ни определенной цели, ни продуманного плана. Если понадобится, он придет сюда в другой раз, а сейчас важно только узнать как можно больше об этом человеке, не оставив никаких следов своего визита.

Верхние ящики комода был заполнены в основном одеждой. Рубашки, белье, носки сложены аккуратно, ничего общего с хаосом в комнате. Четвертый ящик до краев набит журналами: стили рукопашной борьбы и порнография. Билл опустился на колени и приподнял край покрывала. Под кроватью валялись видеокассеты и десять или двенадцать пар обуви. Возле самой стены он нащупал серый плоский чемодан из искусственной кожи и вытащил его. К его удивлению, замки открылись, едва он прикоснулся к ним.

Начал просматривать лежавшие на дне бумаги. Первое, что попалось в руки, был счет от портного. Он перевел взгляд на висевшие на крючке костюмы и присвистнул. Так вот, значит, почему этот тип так и не купил себе квартиру. Деньги, за которые можно было бы приобрести роскошные апартаменты, пошли на костюмы. Положил счет на место, взял другую бумагу и тихо вскрикнул. Это был счет за БМВ, выписанный четыре месяца назад на имя компании, находившейся в Клиши. Билл с улыбкой просмотрел записанные на нем номера чеков. В старые добрые времена уважающий себя сутенер выходил на прогулку и расплачивался за все наличными. В наши дни такие сделки наличными не оплачиваются, и сутенеры вынуждены отмывать получаемые с проституток деньги через посредство фиктивных фирм. Адрес на счете указан один, а истинный покупатель живет совсем по другому адресу. Билл недолго поколебался и сунул документ в карман: кто знает, может быть, Лантье найдет ему применение. По номерам чеков он, возможно, выйдет на кое-какие интересные связи.

Билл быстро просмотрел остальные бумаги, но ничего существенного не нашел и засунул чемодан обратно под кровать. Быстро поднялся с колен, стряхнул пыль, подошел к двери, прислушался, держась за ручку, вышел в коридор и запер комнату на ключ.

Он сбежал по лестнице в вестибюль – никого. Тогда он подошел к стойке администратора, положил на место ключ от комнаты номер семь, поднялся на ближайшую лестничную площадку и стал ждать. Прошла минута, в вестибюле послышалось какое-то движение. Билл не спеша спустился с лестницы и увидел возвратившегося администратора. Тот прошел мимо, хмуро кивнул ему головой, в одной руке он нес стакан с чаем, в другой – арабский журнал. С обложки на Билла смотрел Бухила. Даже на фотографии его глаза заставили Билла вздрогнуть. Он невнятно промямлил какие-то извинения за то, что попался на пути, положил свой ключ администратору на конторку и поплелся к двери.

Как только гостиница исчезла из виду, он ускорил шаг, уходя по узким улочкам куда глаза глядят, лишь бы поскорее оказаться подальше от гостиницы. Убедившись, что поблизости нет никого, кто мог бы его видеть в районе, который он только что покинул, Билл остановил свободное такси.

– Улица Сен-Дени.

Он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза, расслабился. Обычно он любил ходить пешком на сравнительно короткие расстояния, но сейчас было рискованно открыто появляться на улицах. Билл вздохнул и принялся массировать мышцы шеи. Страх, необходимость следить за каждым своим движением, сложное, запутанное положение, в котором он неожиданно оказался, вконец измотали его.