Текст книги "Расплата"

Автор книги: Брайан Моррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Вы предполагаете, что она тоже все замечала? – закусил губу Билл.

Сиди Бей помолчал, переводя дыхание, совсем утомленный.

– Она такая смышленая! И удивительно восприимчивая. Деньги и фотографии в журналах мало что для нее значат. Возможно, ее воображение создало то, чего не было на самом деле. Но она руководствовалась своим собственным жизненным опытом. Вы знаете, ее очень обижало оскорбительное отношение к арабам в университете и то, что женщины сторонились их. Она уверена, что это вынудило Ахмеда стать тем, кем он был.

Билл пристально посмотрел старику в лицо, не в силах скрыть удивления. Никогда прежде не слыхал он от Сиди Бея, что гомосексуализм сына вовсе не тайна для него. Не дождавшись ответа, Сиди Бей с неожиданной силой схватил Билла за рукав.

– Вы бывали там с Ахмедом, Уильям. Скажите мне, разве это не так? Женщины хоть разговаривали с ним?

Билл помолчал, ему вспоминались встречи с девушками, очереди в кафетериях, кафе, многолюдные вечеринки в тесных квартирках.

– Во всяком случае, не француженки, – покачав головой, прошептал он. – Почти никогда.

Голова Сиди Бея совсем утонула в подушках.

– Не будьте слишком строги к Кельтум, Уильям. Попытайтесь понять ее. Забудьте о Бухиле, попробуйте увидеть все доброе, что она делает – обучает молодежь, работает с ней, спасает от дурного влияния улицы. Это главное. Понимаете? А на остальное не обращайте внимания.

– Это не так-то легко, Сиди Бей. На мой взгляд, Бухила – это еще один беспринципный мерзавец, использующий доверчивую молодежь в своих личных целях. – Он наклонился над стариком, улыбка осветила его лицо. – Но я постараюсь. Обещаю вам, что постараюсь.

Сиди Бей ответил ему чуть заметной улыбкой.

– Благодарю вас, Уильям, – прошептал он. Губы его почти не шевелились, веки прикрыли глаза.

Билл еще ниже наклонил голову, его лицо почти касалось лица старика.

– Сиди Бей, послушайте меня, пожалуйста. Рассказывал ли когда-нибудь Ахмед о Вадоне вам или матери? Что-нибудь об этом человеке, что послужило бы мне отправной точкой, зацепкой. Чтобы я мог схватиться с ним.

Сиди Бей чуть отодвинул голову на подушке, чтобы лучше рассмотреть выражение глаз Билла. Было в его взгляде что-то такое, что заставило Билла замолчать. Так он и сидел, вглядываясь в изможденное лицо. Изъеденные болезнью мышцы истаяли, и кожа туго обтянула кости. Редкие брови, полуприкрытые почти прозрачными красными веками, черные горящие глаза. Билл проглотил комок в горле, его словно ударили, показалось, что он заглянул в лицо самой смерти, и невозможно было отвести взгляд от этих влажных сверкающих глаз.

– Никогда, Уильям. Ни разу за эти последние годы он не рассказал нам о своей жизни в том мире. – Сиди Бей метнул взгляд на дверь, где за пределами его собственного иммигрантского мирка царила таинственная, незнакомая парижская жизнь. – Ничего!

Его голос был таким слабым, что Билл снова склонился над стариком, почти вплотную приблизив свое лицо. В это мгновение распахнулась дверь и в комнату ворвалась Кельтум. Повернувшись на петлях, дверь захлопнулась. Девушка увидела слезы на глазах отца, и ярость исказила ее уже и так злое лицо. Она схватила Билла за пиджак и с силой оттащила от старика.

– Прочь от моего отца! Оставьте его в покое!

Билл отшатнулся, потрясенный ее грубостью, а она упала на колени, протиснулась между ним и отцом, прильнула щекой к лицу старика, гладила его рукой по голове и что-то говорила низким, воркующим голосом, повторяя одни и те же звуки снова и снова.

Билл недолго постоял, пока не улеглись обида и злость, потом поправил пиджак и быстро пересек комнату, чтобы прикрыть дверь. Мадам Бенгана стояла в дверях кухни и смотрела то на него, то на дочь, на лице ее застыли смущение и страдание. Билл подошел к ней, обнял за плечи и, успокаивая, крепко прижал к себе. Она застенчиво улыбнулась ему в ответ и ушла на кухню. Скоро она вернулась и подала Биллу стакан заваренного на мяте чая: так она всегда смягчала свою беспомощность. Они молча стояли рядом, Билл маленькими глоточками пил чай, а мадам Бенгана примирительно улыбалась и смотрела на мужа и дочь.

Прошли две или три минуты. Кельтум подняла голову и в упор посмотрела на Билла. Умиротворенное спокойствие мгновенно сменилось на ее лице необузданной злостью. Вскочив на ноги, она выпалила:

– Вы не имеете права делать то, что вы делаете! Не смейте приходить к нам! Вы расстраиваете моего отца! – Она подбежала к нему и остановилась, сверкая глазами. – Не смейте вмешиваться в наши дела! Смерть моего брата касается только нашей семьи. Какое вы имеете к этому отношение? – Голова ее буквально тряслась от ярости, разнервничавшаяся мать хотела было что-то сказать ей, но она не дала ей выговорить ни слова и, вне себя от гнева, ткнула в него пальцем.

– Это касается только нас! Нашего народа! Мы сами можем за себя постоять. И мы не нуждаемся в вашей помощи. – Произнося последние слова, она грозно помахала пальцем из стороны в сторону – всем известный жест бескомпромиссного неприятия.

Билл безмолвно смотрел на нее, дрожащую, задыхающуюся, готовую вот-вот разрыдаться. Кельтум, захлебывалась словами, голос звучал на высокой, неестественной ноте. Казалось, она заучила какую-то роль и теперь нервничала, боясь сбиться. И еще было похоже, что она говорила все это не ему лично, а всему враждебному ей миру. С трудом сдерживаемые слезы хлынули из глаз.

– Черт побери, – прошептал он, обращаясь к самому себе, и поставил стакан на сверкающую поверхность нового серванта, сменившего старый, разбитый во время погрома. Мадам Бенгана в отчаянии ломала руки, переводя печальный взгляд с Билла на Кельтум и обратно. Билл коснулся ее руки и быстро подошел к девушке.

– Послушайте, Кельтум, – тихо проговорил он, сделав движение, будто хотел дотронуться до ее руки. Она судорожно отшвырнула от себя его руку, словно это было какое-то отвратительное насекомое. Билл опустил руку и начал сызнова: – Послушайте, Кельтум, этот разговор был нужен вашему отцу. Если же я слишком заговорился и утомил его, простите меня. Это больше не повторится. – Он взглянул на Сиди Бея, старик спал. – А что касается того, что, как вы сказали, гибель Ахмеда не имеет ко мне никакого отношения… – Билл понизил голос до шепота, – то Богу известно, как я уважаю ваши чувства на этот счет… но все же вы не правы. Это мое дело по множеству причин. Какие-то вы знаете, – голос его звучал почти неслышно, – а другие – нет.

Когда он произносил эти последние слова, девушка бросила на него проницательный, настороженный взгляд. Она явно ждала продолжения.

– Вам ведь известно, как и когда мы встретились с Ахмедом. Он тогда, возможно, спас мне жизнь.

– Разумеется, знаю, – опустила глаза Кельтум. – Это часть нашего семейного фольклора. Хотя, по-моему, вы и Ахмед слишком драматизировали это событие. С чего вы взяли, что те ребята в самом деле собирались убить вас?

– Я могу сказать вам, – покачал головой Билл, – только одно: я видел выражение лица подонка, который избивал меня. И ваш брат видел. – Он говорил тихо и спокойно. – И потом, на военной службе, я видел то же самое на лицах людей, совершавших убийства. Всегда и везде это выражение. Вы не видели его, Кельтум, а я видел. Позвольте людям плыть по течению – без законов, без всяких правил, и весь мир наполнится сбродом, ждущим благоприятного случая. Так вот, тогда несколько дней в стране не было никаких правил, и очень-очень многие ждали своего часа. – Кельтум стояла, опустив глаза, и молчала. – Бросившись мне на помощь, Ахмед рисковал своей жизнью, – продолжал Билл. – А теперь отвечу на вопрос, который вижу в ваших глазах. Я подвел Ахмеда, когда он нуждался в моей помощи, очень нуждался, не меньше, чем я в тот страшный день. Я хочу искупить свою вину перед ним, Кельтум. Если смогу.

– Как?

Билл заглянул в ее непримиримые глаза и покачал головой.

– Когда-нибудь я вам, возможно, расскажу все, а сейчас не мешайте мне делать то, что я должен, – ради вашего отца.

Руки ее сжались в кулаки, она зажмурилась и замотала головой.

– Нет! Исполните мою просьбу. Пожалуйста!

Он попытался взять ее за руку, но она вырвалась и прижала кулаки к груди. Билл взглянул на мадам Бенгана и продолжал:

– Не могу, Кельтум. Пожалуйста, поверьте мне. Ваш отец попросил меня сделать то, что я сейчас делаю, для его же успокоения. Ни он, ни я не сомневаемся, что вы очень любите его. Видит Бог, мы все это понимаем. Но сейчас в первую очередь нужно выполнять его желания. Это самое главное. – И, не сводя глаз с Сиди Бея, он почти вплотную подошел к девушке. – Ваш отец умирает, Кельтум, и я должен успеть выполнить свое обещание. Я сделаю все что смогу, не оскорбив при этом ваших чувств, но его желания – прежде всего. Если же он попросит меня прекратить, вот тогда я остановлюсь. Не раньше. Понимаете, Кельтум?

Девушка стояла не шевелясь и пристально смотрела ему в глаза, лицо нервно подергивалось, она пыталась справиться с бурными эмоциями, и, когда ей это наконец удалось, она заговорила.

– Вы совершенно ничего не поняли, да, Билл? – Его потрясла горечь, звучавшая в ее голосе. – Мы не хотим именно вашей помощи. Вы часть того мира, который сгубил Ахмеда. Даже мой отец не понимает этого. Нет никакой необходимости выяснять, почему Ахмед так умер. Само ваше присутствие здесь… сейчас… – Она сердито ткнула пальцем в пол, туда, где стояли его ноги. – Вы заблуждаетесь! Вообразили, что вы здесь свой, и никак не можете уяснить, что вы чужак, что вам здесь не место!

Какое-то мгновение он смотрел на нее, ошеломленный этими словами.

– Это очень обидно, Кельтум. Но если таковы ваши чувства, пусть будет по-вашему. Я больше не приду сюда.

Ее глаза загорелись. Она собралась было что-то сказать, но он прервал ее:

– После того как сделаю то, что обещал Сиди Бею. Вот тогда я навсегда исчезну из вашей жизни, если уж вам так хочется. А пока, раз я обещал помочь, я…

– Обещали помочь? – Глаза Кельтум горели яростью.

– Вот именно, – кивнул он и пожал плечами.

– Ха! – вскричала она, словно поймала его на лжи. – Ну что вы за человек! Богач, учились в лучших школах, ко всему еще белый, и при этом воображаете, что все понимаете. Билл, как до вас не доходит, что нам незачем слушать таких людей, как вы? Мы ждали, верили, что кто-то где-то собирается нам помочь. И что это нам дало? Да ничего! – Она стремительно полоснула в воздухе пальцем, задыхаясь от волнения, а когда вновь заговорила, голос звучал уже тише, чуть насмешливо. – И вы даже хотите помочь решить наши семейные проблемы. Но нам надоело зависеть от чужаков…

Он протестующе поднял руку и помахал ею.

– Вам, Кельтум, – мягко возразил он, – а не нам. Думайте обо мне что хотите, но только не говорите, что и ваш отец так считает. Он еще не умер.

Она снова заплакала и тряхнула головой, глядя в пол.

– Ему следовало бы доверять нам. Если он на самом деле хочет узнать, что произошло с Ахмедом, он должен спросить у имама.

– У Бухилы? – Билл рассмеялся, но заглянул в ее глаза и осекся. – Что вы имеете в виду? Бухила так хорошо знал Ахмеда?

– Разумеется. И пытался помочь ему. Он все понимает и поэтому хочет помочь нам. Он и отцу бы помог, если б я уговорила его встретиться с имамом. Бухила предупредил меня, что вы попытаетесь вмешаться, поссорить меня с отцом.

Билл покачал головой, многое становилось ему понятным.

– Так, значит, это Бухила послал вас сюда? – пробормотал он. – Верно? Ему донесли, что я здесь, и он велел вам выжить меня отсюда. Так вот почему вы так непохожи на себя, вы же просто повторяете его слова. Я не ошибся?

Кельтум опустила глаза, лицо ее вспыхнуло.

– Нет! Это неправда… я… – Голос ее пресекся, она запуталась и смешалась.

– О Господи, Кельтум. – Он глянул через плечо на мадам Бенгана. Старуха стояла в той же позе, прижав руки к груди, с испуганной полуулыбкой на лице. Она еще надеялась, что все кончится миром и, видимо, не уловила неприятный поворот в их разговоре. Он успокоился, ободрил ее улыбкой и повернулся и Кельтум.

– Да знаете ли вы, что́ на самом деле волнует вашего имама? Он желает господствовать. Распоряжаться вами и всеми, кто оказался в его власти. Этот вздор на похоронах, мальчишки с нарукавными повязками, изображавшие полицейских, – все это часть его программы. Он знает, что до меня ему не дотянуться, поэтому я опасен. Это же так просто: ваш отец прислушивается к моему мнению, и Бухила боится, что вы тоже последуете его примеру. Он боится, что потеряет вас. – Лицо Билла смягчилось улыбкой, он подсмеивался над самим собой. – В конце концов, и вы когда-то считались с моим мнением, пусть даже и очень давно. – Кельтум упорно смотрела в пол. Билл вздохнул. – Но в одном он прав, Кельтум: его власть на меня не распространяется. Вам придется сказать ему, что я не послушался вас. Знаю, вам будет трудно это сделать. Так что вы уж меня простите. И еще скажите ему, что я пробуду здесь столько, сколько пожелает Сиди Бей. – Билл помолчал, наблюдая за выражением ее лица, бледного и смущенного. Она уже не плакала, но глаз не поднимала. – И прибавьте вот что: если мне станет известно, что он преследовал Ахмеда и подтолкнул его к самоубийству, то я его со свету сживу.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Они стояли лицом к лицу: Кельтум, возбужденная, бледная как смерть, так и не поднимала глаз, губы Билла сложились в полуулыбку, он словно ждал хоть какого-нибудь знака былой сердечности.

– Уильям! – Они услышали прерывистое дыхание Сиди Бея, вздрогнули и разом повернулись к нему. Старик лежал, глубоко утонув в подушках. Казалось, он спал, и только по блеску темных глаз они поняли, что он слышал весь разговор. Кельтум вскрикнула и упала перед ним на колени. Едва заметным, но недвусмысленным взмахом руки он велел ей подняться и выйти из комнаты. – Пожалуйста, дорогая. Мне нужно поговорить с Уильямом. – Кельтум колебалась, не сводя глаз с его лица. Сиди Бей ждал. Наконец она метнула злой взгляд на Билла, поднялась и, хлопнув дверью, скрылась в своей спальне. Старик пошевелил пальцами, подзывая к себе Билла. Билл опустился на колени, а Сиди Бей крепко сжал его руку. Сколько же силы сохранилось в этом немощном теле! Изможденное лицо старика озарилось улыбкой.

– Не сердитесь на нее, Уильям. Пожалуйста.

– Я и не сержусь, дружище. – Мягко улыбаясь, Билл покачал головой. – Но очень беспокоюсь и боюсь за нее. Во всем этом слишком много общего с нашими собственными актами и культами. Мне страшно видеть, как эта среда засасывает Кельтум.

– Знаю. – Сиди Бей чуть приподнял голову. – Может быть, она скоро сама все поймет и уйдет от них. – Он говорил и смотрел куда-то вдаль, в его взгляде было предчувствие, что это произойдет, когда его уже не будет. Только что погиб сын, и вот дочь ушла в мир, где ему никогда не будет места. – Пообещайте мне, Уильям, что всегда будете добры к ней.

– Буду, Сиди Бей, – кивнул Билл и сжал хрупкие пальцы старика. – Обещаю вам. – Он встал. – А теперь до свидания. Кельтум права, я очень утомил вас сегодня. – Билл помахал рукой и направился к двери. Мадам Бенгана тихо всхлипнула, подошла к нему, крепко обняла и долго не отпускала: ей не нужно было рассказывать на своем плохом французском, как она переживает, в каком она отчаянии, – все свои чувства она вложила в это объятие. Билл поцеловал ее в щеку и осторожно разжал ее руки. – До свидания. Берегите его. – В глазах защипало. Он повернулся и пошел к двери.

У самого выхода какой-то звук привлек его внимание, он обернулся: Кельтум стояла за дверью спальни, выходившей в тесную прихожую, и вызывающе смотрела на него. Их взгляды на мгновение встретились, она резко повернулась и исчезла в спальне, но Билл успел заметить слезы в ее глазах.

– Будьте ласковы с ними, Кельтум, пожалуйста! – тихо попросил он, стоя у захлопнувшейся двери.

Он вышел из полумрака магазина на залитую солнцем улицу и остановился. Прищурился, словно яркий свет ослепил его, огляделся вокруг и не увидел поблизости никакой опасности. Ни подозрительных зевак, ни машин с работающим двигателем, стоявших у обочины тротуара. Это его успокоило, и он быстро пошел по улице. Его смущало выражение лица Кельтум в тот момент, когда она отталкивала его от отца. Странный, тревожный, беспокойный взгляд. В ее глазах вовсе не было ни ненависти, ни даже пренебрежительного презрения. Он ясно понял, что это были глаза фанатички, и сердце его сжалось.

Не замедляя шага и чувствуя отвращение к самому себе за то, что ему приходится это делать, он вошел в магазин с большой витриной, протиснулся сквозь толпу женщин, небрежно рассматривавших образцы тканей кричащих расцветок. Билл повернулся и, прячась между рулонами ткани, оглядел улицу. Никто ничем не закрывался, никто вдруг не отвернулся к витринам обшарпанных лавок, чтобы с внезапным интересом разглядывать дешевые кухонные принадлежности. Слежки не было. Тогда он вышел из магазина и медленно, словно праздный гуляка, зашагал по улице, высматривая свободное такси.

12

Час спустя такси, исколесившее полгорода, остановилось на улице Галилея. За этот час Билл дюжину раз прокрутил в голове создавшуюся ситуацию, но только совсем запутался в своих чувствах, словно блуждая в каком-то чужом кошмаре. Отказаться выполнить просьбу Сиди Бея? Об этом не могло быть и речи: слишком многим он обязан семье Бенгана, да еще и Ахмеду отказал в помощи. Но если так, это значит, что он оказался один, без всякой поддержки, против неизмеримой мощи сил, которым ничего не стоило так же приструнить весь журналистский корпус, как они сделали с полицией. Телефонные разговоры прослушивались, за всеми его действиями следили, даже избили средь бела дня. Могли и убить, причем совершенно безнаказанно. А помочь ему могли только Кельтум и Лантье, но у них в этом деле были собственные интересы. Кельтум, подзуживаемая Бухилой, желала только одного – чтобы он первым же самолетом убрался в Америку. А что касается Лантье, то в его шахматной игре он был просто пешкой.

Билл расплатился с таксистом и внимательно оглядел улицу: не стоит ли машина с работающим двигателем, готовая в любой момент въехать на тротуар и раздавить его? Нет ли среди немногочисленных прохожих атлетически сложенного мужчины, от которого ничего хорошего не жди… Не заметив ничего подозрительного, он вышел из машины и быстро зашагал к парадному входу. И пока он шел – ни в чем не повинный человек на почти безлюдной парижской улице, охраняемой полудюжиной полицейских, и все же с чувством крайнего напряжения, – его не покидало внезапно возникшее ощущение: словно кто-то разглядывает его через увеличительное стекло, как в том извращенном мире профессиональных разведчиков, среди которых он когда-то работал. Помешанные юнцы, почти дети, для которых жизнь, не приправленная интригами и увертками, не представляла никакой ценности…

Билл открыл застекленную дверь, вошел в вестибюль и остановился, чтобы перевести дыхание. Через восемь дней он должен открыть выставку Чарли Бреннера, и сейчас ему необходимо быть там и готовить экспозицию. Соланж, должно быть, уже с ума сходит от беспокойства. Она была не против поработать с вдовами директоров страховых компаний и женами уолл-стритовских дельцов, знала толк в этом деле, умела очаровать и незаметно навязать им свой вкус, но впадала в шок при одном только упоминании о необходимости самой, без чьей-либо помощи, организовать выставку. Максимум два дня он еще сможет пробыть здесь, больше не выдержит. А потом позвонит Лантье, передаст ему все добытые сведения и улетит в Америку.

– Господин Дюваль!

Билл быстро вскинул глаза и увидел портье, дородного, страдающего одышкой мужчину со щеками, лиловыми от множества лопнувших кровеносных сосудиков. Он многозначительно улыбался, протягивая пачку почтовой корреспонденции.

– Возьмите почту, месье, – он помахал пачкой. – Тут вам одна дама все время названивала. Телефон буквально оборвала. Уже не меньше дюжины раз звонила.

Билл взял почту, грустно улыбнулся разговорчивому портье и направился к лифту, просматривая на ходу бумаги. Два факса от Соланж. Он быстро прочитал их и улыбнулся. Сейчас же, не откладывая дело в долгий ящик, нужно позвонить ей, успокоить и упросить продержаться еще пару дней. Следующий номер – письмо в знакомом конверте дипломатической курьерской почты. В ожидании лифта пробежал его глазами и громко расхохотался, напугав пожилую чету американцев, которые как раз выходили из лифта. Письмо было от Эми. Она подробно излагала, что имела в виду, когда они наконец объяснились на этом мысу. Ничего удивительного, что она переслала письмо курьерской почтой. Всем известно, что из одного конца Манхэттена в другой корреспонденция идет целую неделю, поэтому крайне обидно было бы посылать такое письмо обычной почтой. Билл переложил его в конец пачки, намереваясь внимательно перечитать дома. В лифте он просмотрел записи телефонных сообщений. Ясно, почему так ехидно ухмылялся портье. Их было одиннадцать, и следовали они в течение последних двух с половиной часов с интервалами в десять-двадцать минут. Последний раз звонили всего лишь несколько минут назад. Билл нахмурился и еще раз просмотрел текст сообщений – он был один и тот же. Некая Виржини жаждала добраться до него и в последнем сообщении пообещала снова позвонить через двадцать минут. Он взглянул на часы, до звонка оставалось чуть меньше четверти часа. За это время нужно было решить, снимать трубку или нет.

Он вышел из лифта, подошел к своей двери, вставил ключ в замочную скважину, все пытаясь вспомнить женщину по имени Виржини.

– Господин Дюваль, у вас найдется для меня минуточка?

Билл быстро повернул голову на этот голос, выставив вперед кулаки и слегка согнув колени. Какое-то мгновение он оставался в боевой позиции, потом медленно выпрямился и опустил руки.

– Господи, это вы? Да так человека заикой можно сделать!

– Скажите, какой нежный! Я же говорил: возвращайтесь домой! – расхохотался Лантье.

– Прекрасно помню, – пожал плечами Билл, – но, как видите, и не собираюсь.

– Вижу, – кивнул полицейский. – Я это знал с самого начала. Хотел бы поговорить с вами. Можно войти?

Билл закрыл за ним дверь и первым прошел в комнату. За час езды в такси с сиденьями, обитыми искусственной кожей, его рубашка и пиджак изрядно пропотели и теперь неприятно холодили спину. Он разделся.

– Не будете возражать, если я приму душ?

– Делайте что хотите. Вы у себя дома, – склонил голову Лантье.

– Постараюсь, хотя разве можно чувствовать себя как дома в собственном доме, если в гостиной сидит полицейский. Хотите чего-нибудь выпить?

– Холодного пива, – улыбнулся Лантье.

– Наливайте себе сами. Я тоже выпью за компанию. Так о чем же вы хотели поговорить? – Они разговаривали через окошко, прорезанное в крошечную кухоньку. – Я думал, мы с вами основательно уже все обговорили.

Лантье вышел из кухни, попивая кроненбургское пиво прямо из бутылки. Еще одну откупоренную бутылку он протянул Биллу.

– Расскажите мне о вашей встрече с Вадоном, – спокойным голосом попросил он.

Билл, совершенно обнаженный, с отвращением посмотрел на бутылку, прошел мимо Лантье на кухню, нашел там чистый стакан и осторожно налил в него пива.

– Я вам уже, по-моему, все рассказал об этом, – ответил он и, отпив большой глоток, со стаканом в руке направился в ванную.

Лантье бочком подошел к двери и прислонился к косяку.

– Расскажите еще раз, с самого начала. Слово в слово, если сможете.

Билл хмуро взглянул на полицейского, взялся за кран душа, и в этот самый момент зазвонил висевший на стене телефон. Поколебавшись, он вышел из душевой кабинки, быстро подошел к аппарату и снял трубку.

– Билл?

Он поморщился, покопался в памяти, но так и не смог вспомнить, слышал ли он прежде этот грубый, неприятный голос.

– Точно. Я Билл Дюваль. А вы кто?

– Виржини, кто же еще? А вы ужасный человек, – неумело кокетничала она. – Вы уже несколько дней в Париже и не удосужились позвонить мне! Просто чудовище!

Неестественная веселость тона покоробила его.

– Прошу прощения, я действительно Билл Дюваль, но вы, должно быть, с кем-то спутали меня. Я совершенно уверен, что не знаю никого по имени Виржини. Прощайте.

Он хотел было положить трубку на рычаг, но вдруг услышал короткий смешок, похожий на кудахтанье.

– Ах, Билл, ты настоящая скотина! Как ты смел так быстро забыть меня после всего, что между нами было?

Билл покачал головой и, скривившись, посмотрел на ухмылявшегося в дверном проеме полицейского.

– Послушайте, как вас там, мадемуазель? Мадам? Я получил ваши послания, но, извините, так и не понял, кто вы такая и что вам от меня нужно. Буду вам очень благодарен, если вы поверите мне на слово и оставите меня в покое. Вы поняли? – Билл положил трубку на рычаг и, озадаченно посмотрев на Лантье, пожал плечами. – Хотел бы я знать, кто она такая, черт бы ее побрал. Звонила почти непрерывно после полудня.

– Какая-нибудь проститутка, наверное. У них сейчас столько конкуренток – любительницы, домохозяйки и мало ли кто еще. Работают они по компьютерной системе, навязываются по телефону, – говорил Лантье, размахивая пивной бутылкой. – Ни гроша не платят сутенерам, и это повышает их конкурентоспособность. Профессионалки уже больше не рискуют, как прежде, ловить клиентов просто на улицах и вынуждены заниматься своими делами в местах, где водятся богачи. А это один из их трюков. Вашу фамилию и телефон она, возможно, узнала у портье. Звонит по телефону, завязывает разговор и набивается на приглашение. – Он расхохотался, увидев, что Билл снял телефонную трубку и оставил ее болтаться на шнуре у самой кафельной стены. – Не позволяйте мне прерывать вас. – Билл снова нахмурился, и в тот же момент ухмылку на лице Лантье сменила недовольная гримаса. – Так сколько времени, вы сказали, она звонит вам?

Билл вернулся в душевую кабинку, отвернул краны.

– С середины дня, – прокричал он из-за стеклянной перегородки. Ухмылка совсем исчезла с лица полицейского.

– Ладно, – протянул он, медленно отпив еще немного пива из бутылки. – Так на чем мы с вами остановились? Вы, кажется, собирались рассказать, как вы побеседовали с нашим глубокоуважаемым министром.

К моменту выхода из душа Билл успел полностью повторить свой рассказ о встрече с Вадоном. Полицейский размышлял, закусив губу и покачивая пустую бутылку, в горлышко которой он засунул палец.

– Итак, все, что у вас реально есть, – это убеждение, что он лгал?

– Господи, Лантье, он лгал мне в лицо. Без зазрения совести.

Лантье задумчиво смотрел, как Билл вытирался полотенцем и надевал белый купальный халат.

– А вы совершенно уверены, что хулиганы, которые вас так отделали, не пытались ограбить вас? – поинтересовался он, помахивая бутылкой, и показал на багровый кровоподтек величиной с мужской кулак, красовавшийся на бедре Билла.

– Да оставьте! Если им был нужен мой бумажник, достаточно было показать мне нож. И незачем при этом избивать меня.

– Вы не совсем правы. Некоторые головорезы обожают поизмываться над людьми. А может быть, что-то вспугнуло их и они просто не успели?

– Бросьте, инспектор, это произошло на эспланаде Дома инвалидов, там с полдюжины министерств, не говоря уже о самом Доме инвалидов. Все в паре минут ходьбы. Если бы это было простое хулиганье, то в подземных переходах метро навалом беззащитных туристов. А на эспланаде было полно полицейских. – Он покачал головой. – Эти господа знали, что им некого бояться. – Билл взял стоявший на раковине стакан и залпом выпил все пиво. – Черт, да ведь вы тоже думаете, что это могли быть полицейские.

Лантье поморщился, но ничего не ответил. Билл вышел из ванной и пошел на кухню за пивом, достал две бутылки, и пока открывал их, внимательно наблюдал за Лантье через окошко в гостиную.

– Да, чуть не забыл. Сегодня днем я был в салоне Бенгана.

Лантье подошел к нему поближе и оперся о столик, его глаза хищно прищурились.

– Продолжайте.

– Разговаривал с компаньоном Ахмеда – бывшим компаньоном.

– Господином Бургосом? – уныло спросил Лантье.

– Да. И он сказал мне, что вы с ним общались.

Полицейский не обратил внимания на иронию, прозвучавшую в голосе Билла.

– Ммм. И что он вам сообщил?

Билл передал ему через окошко бутылку.

– А то, что Ахмед, кажется, все больше и больше попадал под влияние своей сестрицы. И очень странно вел себя в последние дни перед смертью, как будто был под каким-то мощным гнетом.

– Довольные жизнью люди обычно не кончают самоубийством.

– Продолжайте, инспектор, но только без сарказмов. Ахмед Бенгана был моим другом.

– Простите, – наклонил голову Лантье.

– Ладно, – пожал плечами Билл. – Я вам рассказываю только то, что мне сообщил Бургос. Бедняга совсем обезумел от горя. – Он поколебался и, понизив голос, продолжил: – Понимаете ли, много лет они были любовниками.

– Я не знал этого, но вполне допускал, что такое могло быть.

– Так я и думал. Но вот что может вас еще заинтересовать. Несколько недель назад Ахмед дал ему отставку. Бедняга был в полном отчаянии.

Лантье поцокал языком.

– Как же эта публика все, однако… э-э, драматизирует.

– Я вот думаю: о чем это мы с вами говорили? О погоде? Или все-таки о том, почему Вадон гробит полицейское расследование? – многозначительно проговорил Билл. – Во всяком случае, потеря обожаемого существа… вполне, на мой взгляд, может считаться драмой.

Лантье, глядя Биллу прямо в глаза, отхлебнул большой глоток пива, опустил бутылку, потупил глаза и кивнул. Лицо его было печально.

– Да. – Когда он снова поднял глаза, Билл увидел в них тень сожаления. – Что он вам еще рассказал?

– Он считает, что кто-то был в мастерской Ахмеда – как раз перед тем, как он направился к Вадону и выпрыгнул из его окна.

– Ого! – тихо проговорил Лантье, его бутылка застыла на полпути ко рту. – Уже потеплело. Что навело его на эту мысль? Он кого-нибудь видел?

Билл вернулся в гостиную.

– Нет, но дверь кабинета была закрыта, а Ахмед никогда не закрывал ее. Я знал эту его привычку. В комнате все было перевернуто вверх дном. Возможно, Ахмед спятил и сам это наделал. Но я бы сказал, уж слишком систематический там был беспорядок. По-моему, поработали профессионалы.

– Что еще?

– Бургос больше ничего существенного не сообщил. Но вот когда я вышел оттуда, то обнаружил за собой слежку.

– Опять? Не пытались избить вас?

– На этот раз у них ничего не вышло. Я ускользнул. В «ситроене» сидели четыре клоуна. Номер машины? Три-семь-семь-и-экс-эн-семьдесят пять. И эту они, конечно, угнали, – с кривой усмешкой прибавил Билл, глядя, как Лантье достает из кармана записную книжку.

Полицейский улыбнулся, захлопнул книжку и засунул ее в карман.