Текст книги "Хемлок Гроув (ЛП)"

Автор книги: Брайан МакГриви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Что мы будем делать дальше? – наконец спросила она.

Думаю, мы будем стоять здесь, как сейчас, пока что-нибудь не произойдет само, – от– ветил Питер.

Она вжалась лицом ему в подмышку. Он был липкий, словно провел прошлую ночь в лихорадке и пах так же плохо, как выглядел, но его идея звучала прекрасно.

Распахнулась входная дверь.

Питер, схватив Лету за руку, подтолкнул ее к задней двери. Не думая, просто беспечно отдавшись своему самому основному инстинкту, фундаменту, на котором зиждились все остальные. Лес, всегда беги в лес. Они пересекли лужайку и двор, но прежде чем достигли линии деревьев, услышали шум у задней двери дома и вместе с ним команду:

Стоять!

Они остановились. Медленно повернулись. В дверном проеме стоял Шея. Оде– тый в джинсы и свитер он, тем не менее, направлял на Питера служебное оружие.

Питер слышал о теории большого взрыва и идеи, что целая вселенная может всосаться в маленькую черную дыру, но это никогда не было чем-то, что имело для него смысл, пока он не заглянул в дуло пистолета, наставленного на него. Появился Нос, также в повседневной одежде.

Руки вверх, – сказал Шея.

Они подняли свои руки.

Ты! – произнес Шея, выделяя Питера. – На землю, живо, ты больное животное!

Шея держал его на мушке, пока Питер ложился на живот. Трава прикоснулась к его коже, и он внезапно понял насколько холодный сегодня день, насколько холоден он

сам. Тот вид холода, словно ощущение, что больше никогда не согреешься. И, как знал Питер, он больше не согреется. Нос вышел вперед и грубо завел руки Питера ему за спину.

Аккуратнее, – слабо проговорила Лета.

Нос опустил колено между лопаток Питера и достал пару наручников.

Питер Руманчек, – начал он, – у вас есть право остаться выебаным, ты ебаный кусок преступного дерьма.

Он начал вставать, перенеся весь вес на колено. Питер ахнул.

У вас есть право выебать самого себя, – продолжал он. – Если вы выберете восполь– зоваться этим правом, ваш зад будет выебан для вас в зале суда.

Он пнул Питера. Лета закричала, чтобы он остановился. Он ее игнорировал. Он только сел на своего конька. Поставил Питера на ноги. Боль в плечах, нежеланное от– влечение от боли в запястьях, куда впился металл наручников.

У вас есть право, – сказал Нос, почти напевая, – отсосать волосатый член у любого языческого бога, ждущего тебя, идиот – чертвозьми!

Лета пыталась оторвать его руки от Питера.

Я вам не позволю! – кричала она.

Отойди, – сказал Шея.

Я вам не позволю!

Она звучала глупо, как ребенок, и вонзила ногти в суставы Шеи.

Не надо, – сказал Питер.

Ее вмешательство ранее, спасло его от толпы парней, но здесь были мужчины с оружием и миссией, и борьба с ними могла сделать лишь одно отличие: это произойдет здесь на ее глазах или где-нибудь возле реки, под мостом, свисающим как брюхо змеи. Придурки.

Отвали! – крикнул Нос, стряхнув ее. Она упала на землю, а Нос сильно обхватил Пи– тера за горло. Питер начал беззвучно хватать ртом недостающего воздуха.

Лежи смирно или я сломаю его чертову шею!

Он подтолкнул Питера в сторону дома. Лета наблюдала, опустевшая от собствен– ного бессилия. Состояние, которое, похоже, у людей с именем Годфри вызывало боль– шие проблемы с пониманием.

Питер встретился с ней глазами и постарался сказать несколько важных вещей этим взглядом.

Когда у тебя ничего нет, есть только достоинство, – хотел он сказать. Николай всегда повторял ему это и он никогда не знал, как поведет себя на практике.

Скажи Линде, когда придет время, что последний плевок я потратил, плюнув им в лицо, и последний вздох ушел, проклясть их, чтобы их члены отвалились, – говорил он глазами. – Скажи Линде, когда она почувствует ветер перед первым весенним дож– дем – это мой дух, залетел проверить, что она все так же толста, как и сегодня.

И, Роман. Помоги Роману стать мужчиной путем света и любви. Ни одним другим путем. Скажи Роману… все, что я мог.

Ты полна любви и света больше чем кто-либо, кого я знал, – говорили его глаза. – Про– сти, что никогда не увижу, как ребенок будет висеть, присосавшись к твоей груди.

Мне жаль, что я больше не увижу твою грудь. У тебя прекрасные сиськи и я буду скучать по ним.

Нос опустил кулак на почки Питера.

Он потеет, как нигер, старающийся читать, – сказал он.

Превозмогая боль, мысль поразила Питера – разве он не почувствовал как холод– но вокруг?

Раздался треск и на крыльце появилась Шелли. Шея взглянул на нее и произнес:

Блядь, просто замечательно.

Зайди обратно в дом, – приказал Нос.

Шелли не пошевелилась.

Иди обратно в чертов дом!

Шелли начала раскачиваться из стороны в сторону. Она издавала низкий причи– тающий звук, как встревоженное жвачное животное.

Идеально блядь, – сказал Нос.

Вам не обязательно кричать на нее, – вмешался Питер. Он знал, что последует удар, но просто был обязан: рука мужчины тяжело ударила его по лицу. Нытье стало без– звучным воплем, когда Шелли закрыла лицо и пошатнулась.

Ты разберешься с этой чертовой тварью? – произнес Нос, разминая костяшки паль– цев.

Но внутри раздался еще какой-то шум, и Шея встал у двери, стараясь разглядеть, не решил ли еще кто-то присоединиться к их вечеринке.

Вы не должны этого делать, – тихо сказала Лета, все еще сидя на земле. – Вы думае– те, что Да, но это не так.

Лицо Носа стало красным, как у пьяниц, а на шее вздулись вены.

Еще одно слово и твой засранец будет выпотрошен, как рыба, прямо тут!

Шелли начала непроизвольно светиться.

Что за черт!? – сказал Шея.

Из дома появился Роман. Все, кроме Шелли замолчали. Роман обвел взглядом сцену. Он не видел Шею, стоявшего за дверью.

Вот так, – произнес Шея, – пистолет направлен тебе в голову. Не, повторяю, не обора– чивайся.

Роман обернулся.

Назад! – крикнул Шея.

Роман пристально посмотрел ему в глаза.

Засунь пистолет себе в рот, – сказал он.

Шея сунул дуло в свой рот. Нос начал двигаться к Роману, но Роман навел на него палец, не сводя глаз с Шеи и сказал:

Если он двинется, нажми на курок.

Шея выпучил глаза и хрипло, неразборчиво – из-за дула – проворчал, и Нос остановился. Роман подошел к Шелли. Он положил свои руки ей за голову и притянул вниз, на корточки, чтобы приложить свой лоб к ее и дышать вместе с ней, успокаи– вая. Он успокаивал, потому что сам был спокоен. Он совершал ошибки по глупости, но только не сейчас, когда он подъезжал, он услышал звук, говорящий, что его сестре нужна помощь, и это все, что ему нужно было для концентрации.

Лета стояла рядом с Питером. Она не понимала, что только что увидела, но ей и не надо было. Она дотронулась до его лица и убрала пряди волос с его глаз, заправив их ему за уши. Ей нужно было это сделать.

Роман, обращаясь к Носу:

Сними наручники.

Нос колебался.

Роман взглянул на Шею. Его лицо обливалось потом, и он тяжело дышал через ноздри.

Если он не снимет наручники, пока я считаю до трех, нажми на курок.

Один – начал Роман.

Нос освободил руки Питера. Питер потер красные кольца, оставшиеся на запя– стьях. Нос с яростью и страхом опустил глаза в землю: отражение подростка встретив– шего ненавистных копов.

Питер взял Лету за руку. Он видел как Шелли, заметившая эту маленькую бли– зость, немного залилась краской. Никто о тебе не забыл.

Сейчас пойдешь к своей машине, – Роман инструктировал Шею. – Этот пидр повезет тебя по 19 шоссе до границы с Аллегхени.

Нет причин называть его пидором, – сказала Лета.

Хорошо, тогда, когда этот… яйцеголовый довезет тебя оттуда по 79-му до границы с штатом Вирджиния, ты сможешь вытащить пистолет изо рта. И ты, – обращаясь к его напарнику, – ударь себя в нос.

***

Кто-то рассказал ей, – сообщила сестра Котар. – Мы собирались подождать, пока вы не приедете решить, как справиться с… ситуацией. Но она знает.

Годфри глубоко вздохнул и постарался обдумать все причины не пробить кула– ком стену из гипсокартона, но только одна приходила на ум. Он бы не смог.

Каково ее состояние? – спросил он.

Кататония. Не плачет, не говорит. Я дважды проверила, убедиться, что она моргает. И, доктор. Ее волосы.

Он вошел в комнату Кристины Венделл. Она в кресле, ноги на полу, руки лежат прямо, на коленях. В обычном состоянии она была так полна нервозности, что в этот момент он не смог вспомнить ничего грустнее, чем видеть ее руки в покое. Ее волосы стали полностью белыми. Годфри поежился, окно было открыто. Но ее руки голые.

Она была одета в простую майку на бретельках и ее тонкие руки и плечи оставались безразличны к холоду.

Кристина, – позвал Годфри. Она взглянула на него, но он не ожидал ответа, и она

не дала его ему. Его сердце, все равно было не на месте. Вещи между ним и ей прямо сейчас были величественнее, чем может предоставить любая благотворительность. Он взял одеяло с ее кровати и обернул вокруг ее плеч. Этот родительский рефлекс породил еще одни, который ему нужно обуздать. Но он был отцом и человеком, и он пытался.

Он откинул волосы с ее лица и поцеловал ее в щеку.

Дверь открылась, Годфри молниеносно выпрямился. В проеме стояла сестра Ко-

тар.

Почему окно открыто, – спросил Годфри, отвлекая от неуместности собственных действий.

Простите, доктор, я не знаю. Но, звонит ваша дочь. Она сказала это срочно.

Мудрость там, где мозг встречает сердце

Часовня находилась напротив линии деревьев под серым небом, достаточно близко к тени, чтобы казаться запоздалым наброском, выполненным одной и той же кистью. В святилище, сумеречный свет наполнил зал, и паутина между скамей про– блеснула в нем и маленькие дьявольские пылинки залетели снаружи, пока доктор Годфри не захлопнул тяжелые дубовые двери. Он оценил ситуацию и вскоре после, взял с собой назад в больницу Романа за необходимыми вещами, Питеру все еще нуж– ны были одежда, а Годфри хотел получить информацию, которую легче узнать, разде– лив подозреваемых. Годфри положил руку на плечо племяннику.

Хорошо видеть тебя здоровым, дружище. И, что за чертовщина тут происходит?

Иногда… – начал Роман, и остановился, колеблясь.

Иногда что? – подтолкнул его к ответу Годфри.

Иногда волк сходит с ума и не ест то, что убил.

Первым импульсом Годфри было счесть это за уклонение от ответа, но что-то древнее и более глубокое продиктовало ему обратное.

Когда ты говоришь о волке, что именно ты подразумеваешь?

Я говорю об оборотне.

Годфри задумался. В любой другой день своей взрослой жизни, он бы абстраги– ровался и занял свой ум анализом этих слов, что достаточно ясно не были ложью. Но он решил, в синеве сумрака, глядя в свой кофе, видя завихрения сливок, и зная точно, что он стал свидетелем переселения душ, зная, что это случится вновь, но не случит– ся с ней и был так за это благодарен, как никогда прежде; когда-то он решил выйти из Мира Теней в пользу Рационального объяснения происходящему, но теперь, в дневном свете, было необходимо наконец-то отказаться от разума, в пользу непрактичных и нелогичных фактов. Этому не было объяснения. Итак, освобождая себя от непримири– мых противоречий (интересно, куда они деваются?). В Хемлок Гроув обитает оборо– тень. Как очевидно. И более поразительным, чем простая доверчивость, было понима– ние, что во тьме и потаенных уголках его разума, он уже это знал.

Он указал на скамью и сел.

Это Питер? – спросил он, съежившись внутри в ожидании ответа.

Это не Питер.

Питер не оборотень?

Он оборотень. Но это не он.

Годфри был не уверен, что он чувствует на этот счет.

Я был с ним прошлой ночью, – сказал Роман.

Годфри, кивнув:

И вы пытались найти этого… плохого оборотня?

Он не плохой, на самом деле, просто больной, – ответил Роман.

Но вы не нашли его?

Я был в коме.

Годфри сглотнул. Ах, это.

Полагаю, – продолжил Годфри, – вы подвели итоги узнанного, которые мы можем использовать.

Роман подумал об этом. Пожал плечами. Гофдри ждал, что он что-то скажет, но понял: пожатие плечами и было ответом.

Он положил руку на колено Романа и вздохнул.

Я думаю, – сказал он, кивнув по направлению к церкви, – они способны развлечь друг друга достаточное количество времени, чтобы мы успели дойти до моего офиса и выпить.

Они встали и на ходу продолжили:

Итак, у нас есть еще месяц для поиска плохого волка, – сказал Годфри.

Варгульф.

Как угодно, – произнес Годфри. – А в это время оградим «нашего» от факелов и вил?

Роман кивнул. Более или менее.

Годфри отломил с ветви край засохшего березового листа. По сравнению с по– вседневной жизнью с головой в пасте льва Питера, его пресыщенность и непрони– цаемость – ничто, что тут еще можно сказать? Мудрость там, где мозг соединяется с сердцем и то, что он сейчас чувствовал, было буквальной разницей между жизнью и смертью. Он ощущал нечто, что не чувствовал с тех пор, как прекратил попытки закон– чить отношения с Оливией. Он чувствовал желание выпить, чтобы наконец-то очнуть– ся от всего этого.

Где твоя мать? – спросил он.

Роман смотрел на дорожку, по которой шел.

Она с Шелли.

***

Почти стемнело, и они двое были абсолютно одни. Доктор Годфри вернется после заката, принесет еду и заберет ее домой. Они лежали на куче одеял, расстелен– ных на алтаре, Питер с щетиной и Летой на руках был одет в свитер Годфри. Над ними стекла витража тревожил небольшой дождь.

Они были в постели, – сказала Лета. – Шериф уехал на вызов. Он оставил снаружи патруль, но они ничего не видели. Что бы это ни было, оно пробралось неувиденным и… сделало это. Это не дикое животное. Какой человек способен на такое?

Кот прыгнул на подоконник и уселся на нем; его оборванный хвост раскачивал– ся, маятником считая время. Питер запустил руку под ее футболку и медленным кру– говым движением провел по ее животу. Она же игралась с кольцом змеи, обнявшим ее палец.

Как думаешь, у пластика есть сознание, как у камня или дерева? – спросила она. – Думаешь, он помнит, где он был?

Она взяла его руку и нежно потянула, обняв ею себя, какое-то время они лежали так и слушали дождь. Она думала о жизни, растущей в ней и о тени всех этих смертей. И если все определяется в контрасте, тогда что такое жизнь, как не тень смерти. Тай– на смерти не может быть плохой, потому что без нее не будет и жизни. Жизнь вредна, но она просто случается, как неотъемлемая часть добра. И не остается ничего делать, кроме как родиться и надеяться, постоянно надеяться и чувствовать и не терять время

на проигрыш – реванша не будет.

Она положила его руку себе на грудь.

– В… церкви? – изумился он.

Позже они упали без движений, раскрасневшиеся и задыхающиеся. Она лежала на нем, не двигаясь, в повседневной женской практике мужчины игнорируют после– дующее тепло человеческого тела в подобных обстоятельствах, но ранее этим же днем он понял, что больше никогда снова не будет теплым, потому спокойно принимал его. Неожиданно черная тень промелькнула перед глазами Питера; кот спрыгнул с окна. Он выглянул наружу как раз вовремя, чтобы заметить движение по другую сторону стек– ла, мелькнувший силуэт исчез раньше, чем он смог что-либо предпринять, кроме как испытать мимолетный ужас от увиденных белых волос.

***

Шелли все еще дрожала, когда Роман вернулся домой, так что он тут же заклю– чил ее в объятия, сказав, что приготовит ужин. Упаковка со стейками все еще лежала на кухне, розовые потеки подсыхали на белоснежном кухонном покрытии, а куски мяса на полу, на них наступали. Он прибрался и уже заканчивал промывать горячей водой швабру, когда Оливия сказала:

Что случилось с передней дверью?

Роман обернулся. На ней длинный белый кардиган с рукавами, закрывающими руки вплоть до кончиков пальцев, а волосы собраны в хвост; в ее поведении не было ничего, что могло бы выдать ее отсутствие на протяжении целого дня и ночи или собы– тий, произошедших в это время.

Где ты была? – спросил он.

В Институте. У меня было что-то вроде приступа. Но Йоханн сказал, что тут не о чем волноваться.

Они смотрели друг на друга.

Теперь мне гораздо лучше, – прервала она молчание.

Роман выжал швабру.

***

В другом доме Годфри Мари ждала возвращения своего мужа и дочери. У док– тора Годфри было дурное предчувствие, при столкновении с ней в прихожей. Она знала, что Лета была с ним и даже звонила, дважды, узнать, когда они окажутся дома. И что теперь?

– Приехали так скоро, как смогли, – сказал он, упреждая ее нападки.

Она не ответила. Она подошла, напряженная, как снег, сжатый в кулак, и обняла Лету, крепко. Ее плечи дрожали. Она не злилась, ей просто было нужно обнять свою дочь.

Лета была наверху и Годфри сел в кресло в гостиной и облегченно выдохнул.

Трудный день. Длинный, длинный день. Мари села на подлокотник кресла и, положив руку сзади его шеи, массировала. Они не смотрели друг на друга, он просто сидел и чувствовал приятное давление на своей шее.

Ты ел? – поинтересовалась Мари.

Годфри покачал головой.

Я сделаю тебе мышку, – сказала Мари, сделав свой голос немного гортанным в паро– дии актрисы Рут Гордон. – Милую шоколадную мышку.

Годфри улыбнулся, его плечи затряслись и он засмеялся. Объяснение, почему для них это было смешно, уходит корнями далеко назад.

Годфри сообщил, что собирается принять душ и, что ее предложение звучит про– сто превосходно.

Годфри мылся, и разбирал с беспечной усталой ясностью вину, которую чувство– вал из-за своих уродливых мыслях о жене, женщине, чьим величайшим преступлением было отдать лучшие годы своей жизни браку с человеком, любящим врага, который, как она знала, обладает силой разрушить ее семью. И он пришел ко второму открове– нию за сегодняшний день, более решительному и непосредственному по сравнению с принятием мысли, что человек время от времени становится волком. Ему было стыд– но. Он стыдился, как и Мари, стыдился все эти годы, что они не могли произнести вслух: он был женат на женщине, которую не любил с тех пор, как впервые увидел Оливию.

Он посмотрел вниз и у него было ведение мертвых кусков плоти, срывающихся

с его торса и падающих в смыв ванны. Чтож, тут что-то не так. Что-то не так с тем, как он живет.

Он повернулся, при этом его позвоночник хрустнул. Шесть месяцев, решил он. Шесть месяцев были разумны для выполнения своих обязанностей. После рождения. Прошло уже двадцать лет, но эти шесть месяцев кажутся вечностью. Все эти званые обеды, медленный, но сладкий яд затянувшейся встречи глаз, звон, стоящий в его ушах несколько дней, после чоканья с ней бокалами; полный провал, как врача и мужа и брата, взять ее в качестве пациентки, женщину, ради которой он выдумывал любую причину для встречи, только бы почувствовать, как ее пальцы касаются его ладони, пока она смеется. Знал еще до того, как увидел сам, что ее зад был похож на застыв– шую каплю росы на лепестке розы – двадцать лет назад, шесть месяцев, что прошли, прежде чем он впервые овладел этой прекрасной задницей, были мучением.

Отвлекшись от сорока, насыщенных событиями, часов бодрствования, Годфри почувствовал нечто, что сначала затруднился распознать. Что-то, что в реальном мире едва может быть менее очевидным или неотделимым. Он чувствовал свободу. Просто представьте. По прошествии такого громадного количества времени, времени, когда колеса хоть и поворачивают назад, но все же постоянно движутся вперед, он был всего в каких-то шести месяцах от окончания самого длинного и вместе с тем изо дня в день более удивительного приключения. Он будет жить правильно и будет верить в любовь. Он станет дедушкой, и женится на Оливии.

Позже, в постели, доктор Годфри наконец-то провалился в самый приятный сон в своей жизни.

А затем, прозвенел его телефон, известить, что Кристина Венделл исчезла.

Цена

С тревожным чувством дежавю Питер был разбужен Романом на второй день.

Я заказывал рыженькую, – сказал Питер.

Роман не поддержал шутку.

Что? – поинтересовался Питер.

Роман подошел к кафедре и сложил руки. Надеясь, поза поможет ему… он не знал в чем. Но делать все равно нечего, потому он сказал то, что должен был.

Еще одна.

Еще одна что?

Прошлой ночью. Еще одна девушка. Питер помолчал какое-то время.

Кто? – выдавил он.

Они не знают. Нет головы. Но это не она. Я пришел сюда от нее.

Питер молчал. Он провел пальцем по пыльному полу, написав на древнем языке слово Спасибо, а затем стер его ладонью.

Это была не та луна, – сказал Роман. – Это же невозможно, так?

Конечно, – ответил Питер.

Кот запрыгнул на кафедру и поднял свой зад вслед за рукой, которой роман по– гладил его от головы до хвоста.

Что теперь? – спросил Роман. Питер лег и закрыл глаза.

Нужно поговорить с Дестини, – сказал он. – Дестини знает больше о протоколе, не– жели я. У нее может быть идея.

Он не добавил «лучшая идея», поскольку своих у него не было вовсе.

Если ты куда-нибудь поедешь, тебя подстрелят, – сообщил Роман. – Подстрелят, это еще в лучшем случае.

Поедешь ты. И поспеши. Ты должен вернуться к Лете к закату. Присматривай за ней, чтобы не было никаких шансов. Теперь она под твоим присмотром, пока все не закон– чится. Теперь это твоя работа.

Роман посмотрел на Питера. Пылинки в свете, упавшем между ними, занима– лись собственными делами.

Знаю, – ответил Роман.

Кот перевернулся на спину, и Роман почесал его живот. Он свернулся, как боль– шая черная бархатная перчатка вокруг его руки и укусил его.

Эй-эй-эй, – проговорил Роман. – С зубами ты не такой милый.

Он пробирался по тропинке, не далеко от часовни, протоптанной от больницы между холмов. Другой конец дорожки выводил на шоссе 443, и доктор Годфри велел использовать ее для своих приходов и уходов. Не подозревая, что их предосторожность провалилась, не предотвратив шпионаж Кристины Венделл за дядей и его племянни– ком, шедшими вчера по этой тропе. Как мало все-таки мы знаем.

Роман приехал к дому Дестини в Шедисайде. Паркуясь, он заметил на улице во– рону, занятую чем-то плоским и черным на тротуаре. Задавили. Что-то и как-то. Роман вышел и увидел, что ворона питалась останками дугой вороны. Черное перо торчало из клюва обедающей птицы. Это очень огорчило Романа.

Эй! – прикрикнул он увещевательным тоном недовольного туриста. – Ты… а ну пере– стань! Прекрати, Хосе!

Ворона посмотрела на него, но когда он не двинулся ближе, она продолжила бесхитростно клевать своего собрата, словно от скуки, а не ради чего-то еще и Роман почувствовал тошноту бессилия перед надвигающейся карой, что предрекало зрелище. Он встряхнулся, как только смог, поднялся по лестнице, и был встречен Линдой, кото– рая так резко и плотно сжала его в объятиях, что воздух пулей вылетел из его диафраг– мы.

Как он? Как мой мальчик?

Он в безопасности, – отозвался Роман.

Что ему нужно? – спросила Дестини.

Роман быстро выпалил все. Дестини поджала губы, и еще некоторое время, по– сле окончания его рассказа, продолжала механически качать головой.

Как такое случилось? – спросил Роман.

Ей было не комфортно. Она подняла солонку соли со стола, отсыпала немного себе в ладонь и бросила через левое плечо. Холодный комфорт.

Законы магии, как любые законы, – сказала она. – Они работают, потому что ты под– чиняешься им.

Можно их просто нарушить? – спросил он.

Не бесплатно, – ответила она.

Как нам с этим бороться?

Она посмотрела на него.

Пришло время тебе понять – это не твоя битва.

Как Питеру бороться с этим? – спросил он.

Как обычно дерутся волки? – ответила она вопросом.

Питер может сделать также? Превратиться в неправильную луну?

Не бесплатно, – сказала она.

Линда молчала, но теперь вмешалась:

Какова цена? – поинтересовалась она.

Я не знаю, – повернулась к ней Дестини. – Единственный человек, который может знать на это ответ – сам Питер. Я могу дать ему то, что поможет найти ответ, но долж– на сказать тебе, Лин, я настроена пессимистично. Пессимистична, потому что не уве– рена, есть ли ответ, что не окажется большим сэндвичем с дерьмом, который он дол– жен будет съесть.

Линда поняла ее.

Брат человека, которого убил Николай, нашел нас спустя много-много лет, – неожи– данно произнесла она. – Николай дважды стал убийцей за одну свою жизнь; пожар проходит, но угли остаются. Если все не закончится сразу, это будет прятаться за углом каждый последующий день его жизни. И если не позволить мальчику стать мужчиной, то никто не виноват, кроме тебя самой, что ты до сих пор потираешь ему зад, когда он уже должен подарить тебе внуков.

Дестини ничего не сказала. Она подошла к этажерке и принялась рыться в ящи-

ках.

Линда взяла обе руки Романа в свои, и, глядя ей в лицо, знал, что смотрит на

человека, совершающего самый тяжелый поступок в своей жизни. Он знал, что ему придется видеть это лицо вечно, если он облажается.

Я скучаю по временам, когда он был малышом, – сказала она. Если бы я могла нажать на выключатель, я бы жила в мире полном младенцев.

Вскоре, Дестини дала ему провизию, просимую Питером, но остановила от сию– минутного ухода. Она стояла перед ним и разглядывала, сосредоточила глаза на вер– хушке его головы, затем закрыла их. Через минуту, снова раскрыв глаза, она сказала:

Хорошо.

Что? – спросил он.

Твоя Сахасрара, – ответила она. Она держала руку над своей собственной макушкой, указывая на нее. – Иногда она светится.

***

Они зажгли пять восковых свечей и по их периметру сделали концентрический круг мелом, в его центре Роман вытряхнул содержимое сумки, сделал горку из пепла коры ивы и порошкообразной тли, недвижимая точка среди вращающегося мира.

Они держались за руки, ганглия их ладоней незаметно разгоралась с нервной ча– стотой, и Питер произнес древние, древние слова, пока они трижды обошли круг. Сде– лано, хотя Роман не знал, должен ли он ощутить какую-то перемену в балансе вещей, но у него не было такой чувствительности как у Питера.

Мы… в деле? – спросил он.

Питер не ответил. Роман не говорил, ему не нравился взгляд, который он только что прочел на лице Питера, как и Питеру, владельцу взгляда. Питер опустился под ска– мью, встав на колени. Затем выпрямился, вернулся, держа в руках Фетчита. Вошел в круг. Огни свечей пугали кота, он старался высвободиться, но Питер его держал креп– ко, даже когда сопротивления усилились и в ход пошли когти и странный вой, похожий на человеческий вопль.

Но… я доверял тебе, думал кот.

Что ты делаешь? – спросил Роман.

Возможно, ты захочешь отвернуться, – ответил Питер.

Что ты делаешь? – повторил Роман.

Питер посмотрел на него. Роман отвернулся, теперь глядя на орган, и звук ко– шачьего сопротивления резко оборвался хрустом, как при вывихе плеча. Это было наихудшим, что он когда-либо слышал.

Все кончено, – сказал Питер.

Но Роман не поворачивался. Он теперь ненавидел еду в своем животе. Он нена– видел невысказанное облегчение, что это действительно была битва Питера. Он услы– шал, как Питер открыл перочинный нож.

Я выйду наружу на минуту, – сообщил Роман.

Хорошо, – ответил Питер. – Это нормально.

Роман вышел и сел на ступени у входа. Над головой плыли тучи, словно кто-то стоял на холме и разбрызгивал черную краску на холст неба. Роману было любопытно, каково сейчас тем, кто летит в самолете над облаками, закрывают ли они свои окна от

слепящего солнца? Роман порылся в карманах куртки и вынул контейнер для мятных конфет. Открыл его, достал Ксанакас, прожевал и проглотил его, немного задержав массу на языке. Немного позже, дверь за ним открылась, и появился Питер.

Что ты творишь? – удивился Роман. – Тебе нельзя появляться снаружи.

Но Питер не смотрел на него, и Роман замети: его глаза стали глазами волка, глаза не желающие поддерживать разговор. Он подошел к линии деревьев и исчез. Ро– ман разжевал еще Ксанакс, полотно облаков осветилось, на мгновение став цвета ярко– го синяка, беззвучно озарившись блеснувшей молнией.

Роман ждал на ступенях.

Какого хуя… – сказал Роман и его глаза стали горячими от слез, – Чертов кот.

Несколькими минутами позже из деревьев появился Питер и сел рядом с Рома– ном на ступени. Он ничего не говорил. Он просто смотрел в пустоту, как человек, кото– рый только что съел огромный сэндвич, полный дерьма. Роман ждал, пока он что-ни– будь произнесет.

Бекон, – наконец вымолвил Питер.

Роман ждал, что он скажет больше чем это.

Мне нужен жир от бекона, – сказал Питер.

Так ты победишь его? – спросил Роман.

Ага.

И это… цена? – спросил Роман. Питер почесал свое лицо.

Это мое лицо, – ответил Питер. – Цена – мое человеческое лицо.

Роман поднялся, положив руки в карманы, словно хотел пройтись, отдышаться.

Но остался на месте. Он просто стоял тут, на ступеньках, рядом с Питером, держа свои руки в карманах.

Николай правда пересек океан с листьями кувшинок на ногах? – спросил Роман.

Нет. Он украл машину на ближайшей ферме и продал ее за билет на самолет.

Ох, – удивился Роман.

Мне понадобится жир от бекона, – сказал Питер. – Много.

Конечно.

***

В Доме Годфри, Роман стоял над стальной сковородой полной бекона, скворча– щего и плюющегося жиром, как мини шабаш у костра, когда почувствовал, как пара рук массажирует его шею.

Я думаю, – начала Оливия – тут достаточно холестерина, чтобы впасть в старческий маразм.

Роман поправил бекон на сковороде лопаткой.

Все закончится сегодня, – сказал он. – Сегодня мы убьем это.

Она сжала его шею.

Включи вытяжку, а то свининой воняет уже до небес.

Когда он закончил, Роман вылил жир в банку, а бекон завернул в вощеную бума– гу и отложил для Шелли. Он направился к своей машине, Оливия последовала за ним и положила руку ему на плечо. Он обернулся к ней и постыдился своей мягкости в церкви, обернувшейся черствостью здесь, с ней. Он собирается помочь Питеру. Ничто

не помешает ему помочь Питеру.

Ты не мог бы уделить секунду своей матери? – спросила она.

Он изучал ее лицо, удерживая свое суровым и жестким. Она держала тонкий черный кейс.

Пожалуйста, Роман, – сказала она.

Он положил банку на пассажирское сиденье, она взяла его за руку и повела назад в дом, где он увидел, что она вытащила большое напольное зеркало из гостевой спаль– ни в патио. На его овальной поверхности простой линией был изображен волк, нарисо– ванный белым лаком для ногтей, с красной точкой на груди. Сердце. Она вручила ему кейс и сказала открыть. Внутри находился маленький и декоративный топор с двой– ным лезвием. Он был сделан из серебра, ручка состояла из двух переплетенных змей,

с расплющенными у режущей кромки головами. Он был отполирован до блеска, но это лишь косметический уход: без сомнений, он очень-очень древний. Она подвела его к зеркалу и встала позади. Положила руки ему на плечи и сказала посмотреть в стекло, что он и сделал. Она спросила, что он видит.

Он не понимал.

– Я вижу нас, – ответил он.

–Приглядись.

Он встретился с отражением ее глаз, его веки затрепетали, незримые пальцы вынырнули из тьмы и окутали его поле зрения, все потемнело. Но был звук. Его уши наполнились звуком пульса, но не его собственного. Он чувствовал, как пульс звенит во всех его нервных окончаниях и взглянул снова, он видел, чрез покровы теней, как солнце пробивается через облака и знал, что стоит на пороге чего-то, знал, что ре– ально: зеркало, и в зеркале сердце волка, живое и бьющееся, вот, что его мать хотела, чтобы он увидел.