Текст книги "Хемлок Гроув (ЛП)"

Автор книги: Брайан МакГриви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Они смотрели друг на друга. Вошло несколько лаборантов и остановилось, на– блюдая за необычным отношением между лордом и вассалом. Наконец, Прайс пожал плечами и предложил Роману проследовать за ним. Он повел его в Лабораторию Гер– петологии и воссоздал то же представление, что и для Нормана Годфри.

Ой, подождите, нет, – сообщил лаборант. – Тут десятичное число.

Прайс обратив лицо к Роману, примирительно произнес:

Не самая волнующая минута, я полагаю, но надеюсь именно это ты и искал. Если хочешь, можем посмотреть на протезы – у нас есть рука робота, которую можно заста– вить играть в Ninrendo сигналами твоей мозговой деятельности.

Роман, не глядя на лаборанта, приказал:

Выйди вон.

Лаборант посмотрел на Прайса.

Ты что, только что попытался схватить меня за член? – спросил Роман у лаборанта.

Лаборант был встревожен.

Я прямо сейчас позвоню в службу защиты детей и скажу, что ты пытался потрогать меня за член, – сказал Роман.

Прайс кивнул лаборанту и тот вышел.

Твой отец был таким же жестким, – любезно произнес Прайс.

Покажи мне то, ради чего я пришел, – велел Роман. – Проект Уроборос. Настоящий проект. Он под землей и я хочу, чтобы ты отвел меня туда.

Прайс, рассмеявшись:

Если здесь есть какой-то секретный подземный эксперимент, уверен, я тоже хотел бы на него посмотреть.

Не смей блядь смеяться надо мной! – крикнул Роман.

Прайс перестал смеяться. Он предложил Роману присесть. Роман не сел. Они посмотрели друг другу в глаза.

Расслабься, – сказал Прайс.

С кем, по-твоему, ты говоришь, Йохан? – спросил Роман. До этого он никогда не называл доктора Прайса по имени. Ему нравился сегодняшний день. Вчера и каждый день до этого, он позволял этим тупым пидорам заказывать музыку, но посмотрите кто сейчас воин.

Прайс вынул ручку из нагрудного кармана и начал крутить ее между пальцев.

Конечно, – сказал он. – Нет ничего, более приводящего в бешенство, чем выслуши– вать угрозы от мальчика, коим ты был, но не от мужчины, которым ты стал. Итак. Что

я могу для вас сделать, молодой человек?

Не думал, что мне нужно повторяться, – ответил он.

Есть, однако, сложность в том, что ты пытаешься влезть в обувь своего отца, – сказал Прайс. – Точнее, несколько, которые будут преследовать тебя вплоть до твоей смерти. По моему опыту…

Разве я сказал тебе: «Разговаривай со мной, как с маленькой пизденкой»? – властно спросил Роман. Его зрачки горели нетерпением и чернотой.

Он пристально посмотрел в глаза Прайса.

Расскажи мне… – приказал он.

Прайс щелкнул ручкой три раза подряд. кликкликклик. Это полностью уничтожи– ло сфокусированность Романа. Три. Атональные, ассиметричные, аморальные. Лю– бимый номер неудачи, он ассоциировался с дьявольскими уловками. Роман бормотал, пытаясь избавиться от этого наваждения, переместить его в темное место.

Прайс ждал.

Роман потряс головой, восстановился, взглянул в глаза Прайсу с новой силой.

Расскажи мне…

кликкликклик

Роман забормотал снова и затем стал спокоен и удивительно тих. Прайс, теперь озабоченно глядя на него спросил:

Может стакан воды?

Роман быстро заморгал и уставился на него, желая переместить всю ярость в фокус на его глазах.

Расскажи мне…

кликкликклик

ЧЕРТПОБЕРИ! – неразборчиво вскричал Роман и, вырвав ручку из рук Прайса, швы– рнул ее через всю комнату. Она тихо отскочила от клетки, заставив ее жителя, вяло поднять голову, понять, что не происходит ничего интересного, и вернуться к своей медитации

Роман упал в кресло, ранее предлагаемое ему, и повернулся на нем, глядя в дру– гую сторону от Прайса. Его глаза наполнились бесполезной влагой, и щелчки отдава– лись эхом в мозгу, как капли воды, падающие в пропасть, на дне которой озеро.

Прайс подошел к нему сзади и нежно массировал шею парня.

Шаг за шагом, – сказал он.

Роман дышал и позволил усталости высвободиться под нежным нажимом рук позади него; он просрал слишком много достоинства, потому не оставалось ничего, кроме как подчиниться.

По моему опыту, – сказал Прайс, словно его и вовсе никогда не перебивали – быть человеком содержит в своей основе принятие того, как мало мы получаем из того что хотим, именно тога, когда мы этого хотим.

***

Снаружи, Роман шел вниз, прогуливаясь. Плечи сжаты, а щеки горели так, слов– но после пощечин, и настолько острым было его раздражение и смущение от произо– шедшего, что он почти, даже не задумываясь, чуть не упал с холма, занеся ногу над пустотой обрыва, он успел ее убрать в самый последний момент. Он потрясенно по-

смотрел вниз, едва избежав катастрофы.

Ебаный Питер! – крикнул он. – Ебаный Питер!

На следующем круге прогулки он заметил дождевого червя, облепленного чер– ными точками – муравьями – и, наступив на них ботинком, он возобновил свой шаг. кликкликклик

Роман обернулся вокруг, дико тараща глаза, но здесь никого не было.

Дыши, – приказал себе он. – Дыши.

Он почувствовал землю под ногами. Оно было тут. Он вынул свой коробок для мятных конфет, вытряхнул остаток кокаина на тыльную сторону ладони и резко вдох– нул его обеими ноздрями, испачкав его белым. Оно действительно тут. Он вытер нос рукавом куртки и продолжил идти.

кликкликклик

Роман застыл. Его кровь похолодела. О, нет. Оно добралось до него. Оно забра– лось в него и, используя маленькое долото, оно кликкликклик кликкликклик кликклик– клик работало над ним. Оно работало с какой-то целью. Оно хотело чего-то.

Роман захныкал. Он закрыл руками лицо. Он не знал его ли это собственные руки или уже чьи-то другие. Темные. Он не знал что здесь и откуда оно взялось, из какого темного места, оградиться от которого так отчаянно он желал.

– Пожалуйста, – молил Роман.

кликкликклик кликкликклик кликкликклик кликкликклик кликкликклик клик кликклик кликкликклик кликкликклик кликкликклик кликкликклик кликкликклик клик– кликклик кликкликклик кликкликклик кликкликклик кликкликклик кликкликклик клик– кликклик КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИК– КЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИК– КЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИК– КЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИККЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК КЛИККЛИККЛИК

И затем снова воцарилась тишина, и граница между Романом и темным местом ис– чезла прочь, его глаза обернулись назад и он увидел другую сторону, он четко увидел нечто, что однажды знал, самое запрещенное из того, что можно знать, то, что Френсис Пульман увидел, когда заглянул в его глаза. То, что уже произошло, но еще не случи– лось.

Роман закричал, его колени подкосились и он, крича, упал на лужайку, и земля вокруг него подогнулась, по форме идеальной окружности, теперь обрамляющей его, но он не заметил, как земля, став рельефной начала проваливаться, и он сам был про– глочен ямой.

***

Норман,

Забавно как можно смотреть на что-то тысячу раз и не видеть этого. Это случи– лось со мной впервые, когда я увидел слово «джентльмен» на печати и по какой-то причине действительно впервые увидел это. ДЖЕНТЛЬМЕН. Ох, подумал я, это мой брат. Джентльмен – это мой брат, Норман.

Но она не позволит этому существовать. Она вытащит на поверхность все

плохое в тебе, и когда ты обнаружишь, что это случилось, будет поздно, потому что она уже уничтожит все лучшее в тебе. Я мог видеть тот взгляд в твоих глазах, во время нашего последнего разговора, надеюсь, ты поймешь, насколько я серьезно имею это в виду:

Не позволяй ей уничтожить тебя.

Также, просто для факта, сначала я испробовал другой способ, но не удалось.

Она не позволила убить ее. Джей Ар

Уменьшение

Из архивов доктора Нормана Годфри: НГ: Как себя чувствуешь сегодня, Кристина?

КВ: Здесь очень мило. Чуть раньше я впервые прогулялась. Это была приятная прогул– ка, хотя всюду валялись ветки. Наверняка это последствия вчерашнего шторма. Мой дедушка назвал бы его пожирателем сараев.

НГ: Да, так и есть. Надеюсь, он тебя не расстроил.

КВ: О, я люблю штормы. Я могла бы сидеть и смотреть на него весь день. Для меня они, как триллеры, что читает моя бабушка. Никакой ценности, конечно, но кровь закипает в жилах и сжимается сердце! В такие моменты ничто не может сравниться с безопасностью, когда все вокруг ломается и бушует, понимаете?

НГ: Ты чувствуешь себя тут в безопасности?

КВ: Я хотела сказать, я не знаток психиатрических институтов, но тут, как на борту пиратского корабля. Шучу, я шучу. Но, да. Чувствую. Словно ничто не может достать тебя здесь.

НГ: …

КВ: Вообще-то, я его знала. НГ: Прости?

КВ: Вы думаете о нем. Об этом психе. Простите, я не должна называть его психом. Но он тоже был вашим пациентом, не так ли?

НГ: Да, он был.

КВ: Мои бабушка с дедушкой живут рядом с Киллдери парком, потому я часто его там видела. Думаю, я не должна была говорить, что ЗНАЮ его. У него была своя жизнь, родители и все остальное, а я не знаю ничего об этом. Кроме очевидного.

НГ: Очевидного?

КВ: Он видел, как он сделал это. Он видел Питера Руманчека пожирающего ту девуш– ку.

НГ: …

КВ: Доктор, вы в порядке, может вам выпить стакан воды?

***

Когда доктор Годфри вернулся с работы, его встретило характерное молчание.

Мари была на кухне, чистила столешницу, вокруг ее шеи и плеч кружились вихри напряженности. В прошлые времена он мог просто положить свои руки на ее плечи, и это сняло бы с нее любую нервозность. Тогда доброта их отношений существовала не только на публике, но и сама по себе, а темами их разговоров служило нечто большее, чем сегодняшние взаимные обвинения. Он стоял в дверях, она знала, что он там. В нем обострилось нехорошее предчувствие – не стоит ждать ничего хорошего от женщин

Годфри, выполняющих самостоятельно работу по дому, и он ждал с привычным фата– лизмом выплеска годами копившихся внутри обиды, разочарования, враждебности – о близящемся вселенском наказании. Потому что она все еще была влюблена в него.

Он посмотрел на лицо на двери холодильника. Цельное безглазое лицо, гоблин сделанный фирмой «Силли Питти». И он поддержал идею сводить Лету на ультразвук, потому что… потому что утратил последние силы сказать ей нет.

Она мне ничего не сказала, – наконец произнесла Мари. Она даже не повернулась к нему. – Она смотрела на меня, как на чертова инквизитора. Может тебе повезет боль– ше. Доктор.

Во время своего почти десятилетнего обучения медицине, ему никогда не при– ходило в голову, что гордый титул, которого он добьется по окончанию, когда-нибудь плюнут ему в лицо таким образом.

Он зашел в комнату Леты. Она полулежала в своей кровати и, делая домашнюю работу по математике, не подала виду, что обратила внимание на появление отца. В его голове появилась противная картинка, того «косматого цыгана» вытворяющего вся– кое с его дочерью. Такова участь мужчин: ты начинаешь жизнь желторотым птенцом, чтобы моргнуть и в одночасье превратиться в отца молодой девушки, которую трахает другой желторотый птенец.

Думаю я сбегу и присоединись к Кальвинистам, – сказал он.

Она проигнорировала его. В дни, когда он сам находился в возрасте ухаживаний, он не мог представить себе боли сильнее, чем отказ во внимании от собственной до– чери. Что усугублялось и другими причинами. Одним из наибольших факторов поя– вившегося в их доме раскола стало неместное восприятие происходящего Мари; с ее точки зрения между ними был заговор: ее муж и дочь объединились против нее. Так и было; они объединились, поскольку он делал все возможное, дабы поощрить это. Итак, выбора нет. Ему придется присоединиться к Мари, даже при риске оттолкнуть от себя дочь, дочь, которая смотрит на них с таким явным разочарованием. Если он хочет по– чинить хоть что-то, что в его силах, ему придется занять сторону ее матери. Войдя он закрыл дверь.

Я здесь не от мамы, – сказал он.

Она посмотрела на него, и он почувствовал, что, как знал, должно быть послед– ней вещью, которую ему допустимо сейчас ощущать: что победил. Но сейчас его та– лантам нужна фокусировка, нельзя отвлекаться. Он присел на край ее кровати и сделал вид, словно отпускает свою отцовскую сторону прочь, принимая профессиональный нейтралитет. Как факир, который глотая меч, передвигает свои внутренние органы. В мире возможны все.

Это был твой первый раз? – спросил он, и тихо добавил, – так сказать.

Да.

В этом нет ничего плохого, – сказал он. – Никогда не позволяй забивать себе голову, что это плохо.

Хорошо, – произнесла Лета.

Но… ты должна понимать нашу обеспокоенность. Смотри, милая… Все дело в не– знании. Ты должна понять, каково нам было не знать, где ты находишься.

Но, дело не в этом, – возразила она. – Все дело в Питере. И именно поэтому я никому не сказала где я. Потому что не хотела врать вам, но знала, что вы отреагируете именно так. По крайней мере, она точно.

Он скрыл удовольствие, от ее отношения к Мари.

Она такая же поверхностная, как все остальные, – сказала Лета. – То же самое с Ро– маном. Это подтверждение предвзятости. Она уже все решила, и будет видеть только то, что подтверждает ее правоту.

Я должен свериться со своими сводами родительских правил, но я не уверен, что тебе можно разбрасываться терминами о предвзятости – ответил он.

Пластиковая нить свернулась на ее одеяле и, вытянув ее, он позволил ей свер– нуться вновь.

И, – продолжил он, – я должен тебя спросить, как много ты знаешь об этом парне?

Он мог заметить, как это тронуло ее по глазам, в которых читалось практически физическое сопротивление.

Лета, я слышал кое-что, – сказал он. – И это кое-что чаще всего рассказывают именно о нем. Сейчас, я стараюсь оградить себя от преждевременных заключений, но у этого молодого человека довольно странная репутация.

Она молчала, и он не был уверен, что это признак проигранного сражения. Если есть какой-то способ обсудить все, не заставляя ее возненавидеть его? Если цена этому поражение, он это переживет.

Но затем она посмотрела на него, глаза словно стеклянные, и сказала:

Папа, я люблю его.

Он ничего не ответил. Его глаза остекленели тоже.

Люди видят, что хотят видеть, – продолжила Лета. – Они видят кого-то, как Питер, и он для них просто белый лист, на который можно изложить все, чего они боятся. Ты же знаешь какие бывают люди.

Он знал. Но также он знал маленькую девочку, говорившую с ним ранее с незем– ным авторитетом, что, скорее всего, было признаком ее безумия.

Он положил руку на кровать. Она положила свою сверху. Они молчали. Открылась дверь и вошла Мари. Вторжение, вот на что это было похоже. Воз-

никло ощущение, что кто-то вторгся на частную собственность их приватности. Он надеялся, что Лета не уберет свою руку и она не убрала. Итак…

Звонила Оливия, – сказала Мари.

Итак, вот в чем было дело. Он знал, что последует дальше, что ждало его все эти дурацкие годы, но несмотря на неизбежный рок, которого он ждал, он казался все еще не готовым встретиться с этим лицом к лицу, но окрыленным. Окрыленным, потому что это было не в его собственных силах покинуть ее.

Он держал руку дочери и ждал, когда это произойдет.

Роман в коме, – добавила Мари.

***

Роман находился на чердаке Дома Годфри. Прайс сказал Оливии, что его ЭКГ стабильно, но он сильно настаивает не переводить его домой. Этот совет был проигно– рирован. Шелли настояла на том, что хочет, чтобы он был с ней на чердаке, и получила согласие матери. Шелли сама перенесла туда его кровать. И теперь он лежал на ней

в больничном одеянии. Они стояли подле него, Годфри и Оливия и девочки. Годфри посмотрел на парня, племянник лежал перед ним, но в нем отсутствовало присутствие, которое отличало его от простого спящего человека, воспоминания и запахи этого чер-

дака, так знакомые с детства, мешали ему дышать полной грудью и он попросил Оли– вию спуститься с ним вниз. Девочки остались. Лета взглянула вверх на Шелли. Глаза Шелли были озабоченно вытаращены и казались такими же твердыми, как кварц. Лета обхватила руками талию Шелли. Ее руки не смогли сцепиться сзади.

Годфри и Оливия стояли в патио. Свет датчиков движения отбрасывал от них на лужайку худощавые тени.

Ему нужно быть в больнице, ты это понимаешь? – спросил он.

Он останется здесь, – твердо заявила она.

Годфри посмотрел на вытянутого мужчину – свою тень на траве. Он говорил ей однажды, очень давно, что он без промедления заберет от нее детей, если ему только покажется, что на то есть причина. Но в данных обстоятельствах, где вмешательство полностью оправдано, он не испытывал никаких иллюзий насчет своей совести не ис– полнять свое обещание.

Как это произошло?

–Передозировка. Он был под ними и устроил сцену в Институте.

Почему он был там? – спросил Норман.

Я не знаю.

Он нажал пальцем на вершину пирамидки, украшающей конец перил.

Оливия, скажи мне правду, – сказал он. – Ты что-нибудь знаешь о проекте Уроборос?

Я говорила тебе, я не знаю ничего о том, что там происходит, лучше тебя. Это имеет какое-то отношение к Роману?

Почему он был там? – повторил Годфри. – Там что-то произошло, ты не можешь дей– ствовать, словно это не так.

Она повернулась к нему и посмотрела с отсутствующим, что было по его опыту для нее непривычно, взглядом. В ее глазах полнейшая пустота.

Норман, последнее, что меня сейчас заботит это действовать, – ответила она.

Она прикурила сигарету. Свет датчиков ушел в другом направлении. Огонек ее сигареты осветил слезы на ее щеках.

Лив, – сказал он. Он не называл ее этим вопиющим омофоном очень долгое время.

Лив, Лив, Лив, – произнес он, качая головой.

***

Этой ночью, после полуночи, зазвонил телефон Годфри.

Здравствуй, – ответил он, а затем, – о, ради Бога… – и потом – нет-нет, я уже еду. Он положил трубку, повернулся к Мари и начал свое оправдание, но не закон-

чил; это было излишне. Ее безразличие насчет его неожиданного бегства из их постели вызвало в нем болезненный импульс, желание закончить его. Он завис над ней, сжав

ее руку, и сказал, что вернется так скоро, как сможет. Она показала ему, что нет нужды пытаться говорить правдивее, чем есть на самом деле.

Реабилитированный, он второй раз за день поехал к Дому Годфри и залез в дру– гую постель, после чего началась его активность с Оливией, которой не было долгие годы, с тех пор как последний раз он называл ее сокращенным именем. Они спали вме– сте. Фраза, которую он никак не мог понять, в качестве эвфемизма для секса, словно слово трахаться, несло в себе больше сложностей и последствий.

Через несколько часов, он неожиданно проснулся, ощущая животную сконфу-

женность от нахождения не в той постели. Сейчас он лежал один, и быстро сориенти– ровавшись в пространстве заметил ее сидящей на подоконнике. Она была обнаженной, одна нога закинута на другую и шепот сигаретного дыма кружился над ее головой.

Потерянная в собственных мыслях. Мыслях о мире, где такие вещи могут случиться с нашими детьми и мы ничем не сможем им помочь.

***

Питер и Лета доедали свой ланч в кафетерии, когда он почувствовал приближе– ние этого. Он заметил некую нервную энергию, исходящую от нее, отчетливое женское напряжение, если высвободить которое, никто не спасется. Он ощущал это своей Свад– хистаной. Прошла уже неделя. Роман был все еще без сознания и Питер не делал ниче– го в их расследовании. Он вообще ничего не делал; он знал, что битва близится, но не знал какие формы и облики примут последствия, если он продолжит пытаться нащу– пать что-то. Сейчас, единственное верное решение было принимать вещи такими, как они есть, и не влезать в какие-либо сложности. Сейчас, он занимался только этим. Но то, каким образом Лета ковыряла ложкой свой йогурт, означало, что, что бы ни было у нее на уме, скоро это станет и его заботой.

Вау, твои серьги подобраны к кошельку? – сказал Питер. Как правило, по его наблю– дениям, модные решения девушек всегда были направлены на определенные диверси– онные цели.

Я хочу, чтобы ты пришел ко мне на обед, – произнесла она.

Питер молчал.

Это очень важно для них, – продолжила она. – это… очень важно для меня.

Питер приказал своему внутреннему взору представить, как заходит солнце, рас– текаясь медом по осенней траве, тихий бегущий поток, обвивающий круглые речные камни и первые серебристые лучи новой луны. Итак, мы дошли до «Этого». И разве это не тот самый разговор, который ведет к парню и обязательствам и другим словам, на которые у него была аллергия. Девчонки. Как только вы повторно настаиваете на вполне разумных границах, они повторно напирают на вас со всей мощью бульдозера. А вся ирония в том, что это еще мужчин считают видом охотников.

Она выжидающе смотрела на него. Ожидая десять миллионов вещей, которые могут крутиться в девичьей голове, чтобы ожидать. Очевидно, он позволил зайти все– му этому слишком далеко. Очевидно, если он скажет ей «Мне нужно немного личной свободы», она вместо этого услышит звон свадебных колоколов. Он знал, как с этим справиться. Как говорил Николай: «в девяти из десяти раз, когда женщина заставляет болеть твой живот, решением служит взять ее домой и заняться сексом». Так и было. Он так и поступит, просто возьмет ее домой и займется сексом, как это было раньше,

и больше тут не о чем говорить. Он улыбнулся ей и кивнул, она улыбнулась в ответ, ду– мая, что добилась своего.

Последующим вечером Мари Годфри трудно сдерживала свое недоверие, что сидит за одним столом с ходячим переносчиком блох, грязным хулиганом, делясь хле– бом, как с любым другим школьным приятелем дочери. Все годы терпения и труда, что она посвятила этой семьи, читались на ее лице, готовые рухнуть за один вечер. Но это был все еще ее стол. Вполне подходящий для жертвоприношения того, что еще оста– лось святого. Классовая ненависть! Такое нервное отношение было последствием того,

что Мари Ньюпорт сама росла дочерью необразованного сталевара по другую сторону железной дороги, и что ни ее муж, ни ее дочь, знали об этом не более, чем они ведают о темной стороне луны. Она не хотела ей такой участи – потому создавшееся положе– ние напоминало ей принимающий форму, древний роман Джейн Остин, где родители обеспокоены, как бы их единственное чадо не закончило жизнь, прозябая в сточной канаве. Словно это имело значение, сколько было положено усилий или отрезали ли вы себе руку, лишь не голосовать за республиканцев; один взгляд на подобных Пите– ру Руманчеку и у вас есть ответственность за, хоть и отвлеченное, но важное понятие своего класса. Только если ваше имя не Норман Годфри. Если вас зовут так, вся ваша ответственность в сопротивлении предку, мертвому уже более сотни лет. Но ни что из этого не было истинной причиной беспокойства Мари. Больше всего ее беспокоило

ее собственное сотрудничество со всем этим фарсом. Когда у Леты впервые появи– лось это предложение, ответом Мари стал хрупкий и гадливый смех, неприятный ее собственным ушам, и «Категорическое Нет». Но Лета не трудилась спорить с ней или даже взглянуть на нее. Она посмотрела на своего отца с безошибочным знанием: он с этим справится. Справляться с безумными – его работа. Мари стало интересно, есть ли определение тому, в кого она превратилась. Это будет противоположно эху, тело, отде– ленное от голоса. А все, что хочет голос, если его кто-нибудь сможет услышать, просто спросить, как они позволили всему этому произойти.

После ужина, она, извинившись, ретировалась, заявив о неожиданно настигнув– шей усталости, а доктор Годфри налил себе выпить и предложил Питеру. Парнишка заслужил выпивку, высидев под пристальным светом прожекторов, излучаемых госте– приимством Мари.

И сейчас, при встрече с обвиняемым лицом к лицу, доктор Годфри стал более доброжелательным к точке зрения своей дочери: Питер был совершенно другим. Он не был нашим соседом. Он не хотел вещей, которые хотим мы. Если вы скажете ему вы– прямиться и лететь прямо, он посмотрит на вас с искренним недоумением: в его мыс– лях он и так это делает. Кроме того, он был виновен в самом немыслимо преступлении перед цивилизацией, такой же неестественной, как резкая хромота: он не принадлежал никому.

Он не хотел находиться сейчас здесь, это было очевидно. Но он был. Он был здесь, потому что Лета попросила его, это демонстрировало базовый уровень целост– ности, что по оценке Годфри давало пару очков парню. Его сильнейшим страхом была возможность, что придуманная история Кристиной Венделл об оборотне есть психоло– гическая защита от более тревожной реальности, но его профессиональные инстинкты толкали его к другой теории насчет его пациентки. С другой стороны, все было очень просто: люди напуганы и кто-то должен за это поплатиться, а Питер был как раз Не Одним Из Нас. Но вот он тут, старается (хотя это действительно мучает его носить гал– стук), и кроме того, нельзя списывать со счетов, как добр он с Шелли. Единственное из всего, что нельзя списывать ос счетов.

Годфри протянул Питеру бокал, который Питер поднял, чтобы чокнутся с ним.

За… Романа, – сказал Годфри. Он, конечно, хотел сказать что-то безобидное и забав– ное, но вышло это.

За Романа, – ответил Питер, и в его глазах стояло странное выражение, которое, как заметил Годфри, проблескивало во время обеда, не зрелость, нет, но словно ясность и понимание всего вокруг, как если бы в них читался истинный облик его души, прожив-

шей не одну жизнь и в этой, спрятавшись за песочной маской лица Питера.

Годфри заметил, как он сжал ногу Леты, но к его удивлению это порадовало его. Да, он был рад. Рад, что его странная дочка, нашла странного кавалера, что в ее жизни есть человек, который так к ней прикасается. Перед ним сидела женщина, которую он создал.

Как только со стола было убрано, он сделал скептическую маску от слов Леты, что она подвезет Питера домой, потому что сам он выпил, и никому не хотелось рас– сматривать идею тревожить из-за этого Мари. И теперь он отрекся от своего престола, от права частной собственности, от того, чтобы быть помехой между ними. Они спра– вятся и без его вклада. Он дал им напутствие веселиться, надеясь, что они будут дей– ствовать наоборот. Они будут жить.

Она уже настоящая женщина. Что ты знаешь об этом?

***

Из архивов доктора Нормана Годфри:

КВ: Мне снова приснился тот сон, где я на заводе. Но в этот раз он был другим, в этот раз, когда настал момент, я не знала прятаться ли мне или обернуться и встретиться

с этим лицом к лицу, но вдруг я увидела кого-то снаружи, кого-то за окном. Это был Френсис Пульман. Я думаю, потому что… Боже, ненавижу говорить такое вслух, но из-за его странных глаз. И это единственное, что изменилось во сне, он просто стоял, не произнося ни слова, а я все так же застряла в том же месте, но с мертвецом, наблю– дающим за мной.

НГ: Есть какие-нибудь мысли, какую роль Пульман или его призрак играли в твоем сне?

КВ: Я… Это прозвучит немного безумно, доктор. НГ: Ничего, ты в нужном месте.

КВ: его лицо.

НГ: Что ты имеешь в виду?

КВ: Он ничего не говорил, но я знала, он говорит мне что-то, глядя на его лицо. НГ: Ты можешь рассказать, о чем он говорил?

КВ: Он говорил мне… Ты потеряешь свою душу. НГ: …

Иерархия Дерьма

Без Которого Питер Мог Бы Жить

Последний день перед Снежной Луной, прозвеневший звонок после восьмого урока не только высвободил тела школьников оставшемуся дню, но также и последние горячие минуты отрицания со стороны Питера, откладывавшиеся им последние две недели: теперь он должен сказать ей. Женщины и разговоры, всегда идут рука об руку, как нечто приятное и четвертование. Он шел из своего класса к автобусу, морщась та– кой перспективе, когда Алекс Финстер и Том Даблик появились перед ним, и еще двое, вдобавок, позади него. Не такую отсрочку от разговора желал Питер.

Завтра полнолуние, – сказал Алекс.

Питер промолчал.

У тебя что, сперма в ушах, Руманчек? Я с тобой говорю, ты грязный цыганский кусок дерьма.

Питер не отрывал взгляда от таблички «Выход» в конце коридора.

О, наверное, он просто расстроен из-за своей девчонки в коме, – сказал Том.

Решение, знал Питер, было простым: добраться до автобуса. Они только и жа– ждут, чтобы он дал им повод. Если люди хотят напасть на тебя, она просто нападают; этим же говноедам нужна причина. Так что самым очевидным и простым выходом было держать свой рот на замке и добраться до автобуса.

Алекс назвал его цыганским пидором и когда они вместе проходили через две– ри, дверной проем прижал их тела друг к другу и Алекс, повернув свою голову, горячо дышал в ухо Питеру.

Скорее всего, он спешит домой отсосать у своей Спящей Красавицы, – произнес Том.

Просто держать рот на замке еще немного, чтобы добраться до 89-го автобуса.

Они хотят от него повода, но Питер достаточно бывал на месте избитого в потасовках, чтобы знать: ничто не стоит этого. Вот что отличало Питера от Романа; Питер обладал контролем. Если они смогут отнять и его, у тебя не останется больше ничего, что те– рять.

Том поднес два пальца к своему носу и, глубоко вдохнув:

Не пизденкой ли тут запахло?

Теперь они вышли наружу, и автобусы находились у остановки, не далее чем в пятнадцати ярдах от них.

Пятнадцать ярдов до заветной цели. Алекс, положив руку на плечо Питера:

Так откуда взялась твоя волчья половина, а?

Он думал, эта навязчивость заставит Питера отреагировать. Но тот был доста– точно умен, чтобы просто желать добраться до автобуса.

Твоя мама засунула кость между ног и сказала: «Идите и возьмите ее, парни»? – про– изнес Алекс.

Питер ударил Алекса по яйцам.

Алекс согнулся, запнувшись о собственные ноги, упал. Другие парни были пря– мо за ним, но секундное замешательство между ними – все, что необходимо, чтобы добежать до автобуса, любого что поблизости, за который он может зацепиться и отпи– нываться. Его глаза пробежались по окнам автобуса, и на короткое время он встретился взглядом с девочками, близняшками Сворн, уставившихся на него маленькими испу– ганными глазками, если бы их взгляд был самым худшим, нет, тут были вещи похуже, чем просто глаза зрителей.

Он начал подниматься по ступеням в кабину, когда глаза одной из сестер расши– рились (у какой? – уже не узнать) и она закричала:

– Берегись!

Но Питер знал: поздно. Рука схватила его за косичку и стянула со ступенек авто– буса, толкнула на тротуар, где он оказался зажатым парнями в кольцо, смотрел прямо на Дункана Фитца, 210 фунтового Дункана Фитца, который не искал драки, но теперь, когда ее дух витал в воздухе, не мог от нее отвернуться. Вот чего стоит тебе драка: пра– ва абстракции, такой как «честность». Это одна из вещей, которых стоит тебе драка.

Питер попытался поднять свои руки для защиты, но прежде чем он смог, Дункан уда– рил его по лицу. Это было как вспышка очень яркого света, и быстрое продолжение с полдесятка вспышек зажглись следом, прежде чем Питеру наконец-то удалось поднять руки, прижать колени к груди и выплюнуть кровь на ладони и начать ждать начала из– биения.