Текст книги "Крест. Иван II Красный. Том 2"

Автор книги: Борис Дедюхин

Соавторы: Ольга Гладышева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)

6

Иван чувствовал, что с ним творится небывалое: он забыл себя, забыл, что он великий князь и неверный муж, что ему почести подобают, что есть Орда и княжеские неуряды, что есть на свете грехи, горе, коварство, – остались лишь жалость ко всем и участие без страстей. Неужели это... и в мыслях молвить боязно... неужели дыхание Господа коснулось его, и он испытал наконец ласку и защиту? Даже обязанности представлялись теперь по-другому: не по роду и положению, а по велению закона братства, ведь все мы братья перед Богом, все дети Его. Мы ничего не принесли в мир, рождаясь, ничего не можем вынести, уходя. Жизнь безмятежна лишь в благочестии и чистоте. Мысли Ивана были спокойны, как тихое веяние воздуха, ясность снизошла на него, как будто прошлое и в самом деле миновало и всё обновилось. Кто отвергает обличения, отвергает и спасение своё. Он готов был принять обличения Сергия со скорбью, чтобы получить от него же и прощение. Но разве Сергий обличал? Нимало. Он только незаметно успокоил, и всё уравновесилось, тяжесть пропала. Монаху заповедано не быт?» судьёю чужих падений. Он и не судил. Тогда что же? Учил? Да ничему он и не учил. Он только отнёсся; с любовью, и этого оказалось довольно. Но оставалась в старце какая-то тайна и непостижимость при всей простоте и доступности для каждого. Это горнее, догадывался Иван. В церквах возглашают: горе имеем сердца! Но мало чьи сердца откликаются. Верно сказал купец, озабоченный, как бы поливу скорее продать: сподобился я здесь» видеть небесного человека и земного ангела, один у нас такой отец Сергий, но его хватит для всей Руси. Вот тебе и Овца! А глаголет преизрядно.

Кутаясь в плащи от вечерней прохлады, Иван с сыном ждали на паперти начала монашеского правила. Вечеру были ещё долги и светлы. Только дневную прозрачность, сгустили молочные сумерки, над лесом взошла бледно-розовая луна, и всё затихло, притаилось. Лишь слышались, короткие тупые звуки деревянного била, в которое ударял билогласитель, трижды обходя вокруг церкви. От луны тускло светился, мерцал розовым бедный крест на куполе Троицы.

   – Сказывают, когда Сергий причащает, в потире иной раз огнь невещественный пылает. Так языками и вымсь тывает. – Восхищенный сидел на паперти, повесив голову, тоже ждал. Устал он сегодня, но хотелось очень исполнить тысячное иноческое правило[43]43
  ...тысячное иноческое правило... — определённое количество поклонов и молитв, совершаемое монахами какого-либо монастыря.


[Закрыть], хотя знал, что по своей воле, без благословения, никакое правило править не дозволяется.

Задумчиво глядя на большую луну, Иван Михайлович сообщил Мите:

   – А на Петровки русалки выходят из воды, когда месяц загорится, и пляшут на игравицах.

   – А где у них игравицы? На берегу?

– Там трава зеленее и гуще растёт. Везде трава и трава, а там – бархатом плотным стелется. По воде же, когда они пляшут, огоньки синие носятся туды-сюды.

   – Вот ты боярин и христианин, а речёшь княжичу мерзкие язычества, – укорил Восхищенный. – Тогда нечего и по монастырям ездить.

   – Ты сам в притворстве и речёшь блядно, – обиделся Иван Михайлович. – Думаешь, всех обхитрил и никто ничего не видит? В гордыне тайной состоишь, необуздан, аки жеребец нехолощёный. Хочешь посередь всех блистать, аки бисер в кале, и мечешься меж смирением и превозношением.

   – Я в чистоте сердца и ума состою, но не в гордыне, – важно ответил Восхищенный. – А достигаю того созерцанием и молитвою в созерцании, что тебе недоступно по неизбранности твоей.

   – Ты, можа, воопче ангел? – пустил насмешку ухабничий.

   – Ангелы не имеют чувственного гласа, но умом приносят Богу непрестанное славословие, – осадил его Восхищенный.

   – Да разве тебя переговоришь? – махнул рукой Иван Михайлович.

   – Вернёшься, станешь путным, боярином, будешь пушными угодьями управлять, звероловством, – сказал Дрюцькому Иван Иванович.

   – Будь по-твоему, великий князь, – обрадованно поклонился ухабничий.

   – Бобрами и лисицами станешь управлять? – вмешался Митя.

   – Тако же зайцами и волками, княжич!

   – А не дай Бог случись что со мною, митрополит Алексий соправителем будет при сыне моём в пору его малолетства, – продолжил великий князь.

   – Да ты что! – раздражённо удивился Иван Михайлович. – Не было николи этакого! Чтоб предстоятель был ещё и управителем государства!

   – А теперь будет.

   – Обычай прадедов переиначить хочешь? Бояре тебе не позволят. Возропщут!

   – Замолчь, змей старый! Тебе ли замыслы мои судить? – разгневался князь.

   – А почему не Сергий, батюшка? – робко вставил Митя, которому хотелось Сергия в соправители.

   – Потому что он не митрополит и даже преемником у владыки Алексия быть наотрез отказался.

   – Али преосвященный хотел? – даже привскочил Восхищенный, предвкушая, как разнесёт по монастырям сию новость.

   – А Сергий сказал: смолоду я злата бегал, теперь потщусь ли о нём?

   – Да, величайшая простота и скудота жизни! – одобрил Восхищенный, стараясь запомнить в точности ответ преподобного митрополиту.

Чёрными бесшумными тенями сходились монахи на правило, каждый положив три земных поклона на паперти. Последовав за ними в полутёмный притвор, Митя оглянулся: ранняя луна наливалась багровым огнём.

Игумен стоял перед царскими вратами, которые, как сказывали, сам и украшал деревянной резьбою. Он начал с земным поклоном:

   – Боже, очисти мя грешного и помилуй мя!

Все поверглись вслед за ним на пол.

   – Создавый мя, Господи, помилуй мя!

Опять упали ниц.

   – Без числа согреших, Господи, прости мя!

Митя услышал голос отца и Ивана Михайловича, увидел краем глаза, как они повалились вместе с монахами. Очисти, помилуй, прости! – столько силы было в общем шёпоте, что мурашливая дрожь охватила тело и душа сотряслася. Так скорбно, так жарко взывали, что показалось, будто произошло нечто в храме, будто раздалась невидимая завеса в дымном воздухе и страдающий Христос преклонил слух Свой. Надтреснутый голос Сергия уносился в вышину под купол и замирал там, потом – стук колен об пол, а в промежутках в тишине лёгкое потрескивание лучин и шипение угольков, падающих со светцов в воду.

Как не похожа была эта суровая простота на то, к чему привык Митя в московских соборах: блеск, игра каменьев, искры на окладах, лучистое сияние множества душистых восковых свечей. Здесь толстые сальные свечи горели только перед иконостасом, лампады теплились тускло, паникадила не было вовсе.

   – Боже, милостив буди мне, грешному!

Новое со стуком повергание наземь.

   – Боже, прости беззакония моя и согрешения!

Митя видел, как лоснится от слёз лицо купца, с каким мрачным огнём в глазах отбивает поклоны ухабничий, как размашисто осеняет себя крестом отец и падает лицом вниз, простирая руки к образу Троицы.

Единой волною, повинуясь возгласам Сергия, катились по храму зовы к Богородице, ко Кресту Господню, к небесным силам, святым ангелам и архангелам, славным апостолам, пророкам и мученикам с мольбами о помощи в жизни сей и во исходе души – в будущем веке. Не стало святого и грешного, отрока и старика, знатного и убогого – всё сделалось одно общее дыхание, славящее Бога, просящее милости, требующее Его любви. Стал единый духовный вопль: услыши, Господи, глас молитвы и приими и не возбрани грехов, ради благодати Твоея!

Нескончаемое качание волны человеческой: низвержение в покорности, восставание в надежде: благослови, освяти, сохрани!.. То вдруг замолкли, перестали кланяться и просто встали.

   – Дядька, чего они? – Митя дёрнул за руку Ивана Михайловича.

   – Молитву Иисусову творят про себя. И ты твори.

   – Почему они то в пояс, то оземь?

   – В пояс – Богородице, оземь – Христу. Устал?

   – Нету.

   – Тогда молись, соколик.

   – Благословен Бог наш всегда, ныне, и присно, и во веки веков! – разнёсся слабо-звонкий голос Сергия, и Митя увидел, как почему-то огни свечей и лучин, колеблемые воздухом из стороны в сторону и чадящие, стали прямо, вытянулись, прозрачно-золотые и будто твёрдые, без трепетания.

Ещё молились, и пели, и читали, совершая строгое иноческое правило. Не сон и не явь. У Мити немного кружилась голова, хотелось сесть, прислониться к чему-нибудь. Но все вокруг стояли с утомлёнными лицами – как же он себе даст послабу?

Уже зачадили, загасли лучины в железных светцах, стало почти темно, огоньки на свечах еле теплились, воздух в храме сделался спёртым.

Сергий вышел на амвон и поклонился стоящим в ноги:

   – Благословите, братия, и простите мне, грешному, елико согреших...

Братья в свою очередь, как листья с дерева, попадали перед ним. Лишь один беленький старичок со слезящимися глазами оставался стоять, говоря громко, внятно:

   – Бог да простит тебя, отче святый, нас прости и благослови.

Митю поразило, что Сергий, которого чуть ли не в глаза называют земным ангелом, чьё благословение за счастье почитают, так искренне и смиренно просит прощения. Разве у него есть грехи? Разве здесь грешат? Зачем и о чём они просят? Что значит согрешить сердцем или мыслию? И разве сон – тоже грех? Согрешили мы, говорят, сном и леностию. А Симон даже в праздники из колодца ведра носит, и Сергию не во что приодеться. Почему так жестоки монахи к своим грехам, которые мирские люди ни во что считают?

Когда растворились двери храма, ночной воздух охватил, облил сырою свежестью, внутри же каждого выходящего были тишина и тепло.

Сергий отдельно благословил Митю:

   – Так, княжич, жаждущий пусть приходит и берёт воду жизни даром. Понял ли ты о живой воде?

   – Д-да, – с запинкой ответил Митя, – только сказать не умею.

   – Разумение не только словами постижимо. Ничто другое не утолит полнее и слаще этой Его воды.

От Сергия пахло дымом, лесом и ещё чем-то чистым, как бы ветром-луговиком.

   – О чём вы молились? – спросил Митя, почему-то радуясь.

   – Монахи молятся за тех, которые сами не могут иль не умеют. Но мы не наёмные молитвенники.

   – Вы всех жалеете? Весь мир, да? – озарило Митю. – А то зачем же к вам ходят?

   – Через монахов люди за Небо хватаются, – загадочно ответил преподобный. – Наша цель – спасение души, а через монашеское дело – спасение людей.

– А они ведь и не знают, что вы об них тужите!

– Ну что ж! Бог-то знает!.. Да и люди знают. Только не всё.

7

Хотя они были тут, рядом, чуть сзади – и отец и Сергий, – всё-таки Митя жалел, что лук не с ним.

Косые столбы лунного света вламывались меж сосен на дорожку, отчего всё казалось призрачным, бесцветным: и трава и лица, даже голос отца стал незнакомым:

   – Грешил унынием, других осуждал, себя же нет, был безрадостен и заповеди преступал. Никого не убил, но и никого не осчастливил. Крепости духа лишён, мыслию вилюч и развязен.

   – Ты родил сына.

   – Эка, – вырвалось у Ивана.

   – Ты родил сына, который...

   – Что?

   – Рано говорить об этом.

   – Хочу попросить, отче, чтоб принял под своё духовное покровительство воспитанника моего, княжича Владимира.

«Почему не об Иване Малом прошу?» – подумал, но что сказано, то уже сказано.

   – Ты сироту в своей семье содержишь? – отозвался Сергий. – Похвально сие. И вдова князя Андрея под твоим крылом?

– Хочу, чтоб у сына моего и у братанича был один духовный отец. Если же Митя ещё в детстве великим князем станет, соправителем с ним будет митрополит Алексий.

Сергий не стал удивляться и возражать, как всякий бы на его месте поступил: да что ты, мол, почему в детстве, ты сам ещё молодой? Он только повторил:

   – Похвально сие. – И сердце у Ивана упало. Это ведь он преподобного о конце своём испытывал, о сроке своём. Сергий помедлил и добавил: – Разумно решение твоё.

   – Благословляешь? – задушенно спросил Иван.

Сергий перекрестил его:

   – На добрые дела. И на прощание.

Ивану опять стало не по себе, снова показалось, что в словах старца двойной смысл и что прощание – навсегда. Но пересилил себя, сказалось особое состояние, охватившее его в монастыре, трудно переносимое сочетание величия и простоты Сергия. Он милосерден, он не может говорить надвое, он не пророчествует и ничего не предсказывает.

   – Утром уедем. А тебе, отче, должно, на покой пора, утомили мы тебя нашим вторжением?

   – Бдение предписано монахам. Если хочешь, побудем вместе до полунощницы.

   – Как, опять на молитву?

   – Полночь – время сокровенное. В этот час бодрствовать и молиться подобает не только иноку, но каждому христианину.

   – А мне спать хочется! – заявил Митя.

   – Так подремли у батюшки на коленях, а мы вот тут на скамье у келии поместимся.

Митя прижался к отцову плечу, настороженно вглядываясь в черноту леса, разрезанную жёлтыми лезвиями лунных лучей.

   – В полночь совершается нечто таинственное в мире видимом и в человеке, – тихо говорил Сергий.

Митя метнул глазами по сторонам, ведь зоркость у него, как ни у кого больше. Но нигде пока ничего не совершалось, даже зверь нигде не хрустнет, птица не завозится; наверное, все уже почивали.

   – В полночь совершился суд Божий над Египтом и исход евреев из земли египетской. И второе Своё пришествие Господь совершит в полночь же.

   – Откуда знаешь? – не утерпел Митя.

   – Грозный суд над жизнью мира произойдёт в час полуночный. Из Евангелия, княжич. Полуночи же вопль бысть, се Жених грядёт, исходите во сретение[44]44
  Цитировано по Евангелию от Матфея, гл. 25, стих 6.


[Закрыть]. А в последнюю полночь, Митя, труба архангела всех спящих пробудит и соберёт на суд нелицеприятный. И горе тем, кому будет сказано: а вы отойдите, ибо не знаю вас.

Столько горечи и жалости было в голосе Сергия, что Митя вздрогнул, представив себе, что вдруг и ему скажет Христос: иди, не знаю Я тебя!

   – А почему им так скажут?

   – А грешили! – просто ответил Сергий. – Заповеди преступали.

   – Я никогда не буду грешить! – горячо пообещал Митя.

   – Хорошо бы так-то. Но безгрешных не бывает. Ты хоть старайся, и то ладно. Да кайся почаще. В полночь же и Христос родился.

   – И воскрес в полночь, – подсказал Митя.

   – А Иуда что?

   – Предал и привёл воинов в полночь забрать Христа.

   – А Пётр?

   – Отрёкся, пока ещё петухи не пели.

   – Но каждую полночь после вставал он и оплакивал своё отречение.

   – Ты его жалеешь?

   – Очень. Каково-то ему было! Отречься по слабости от Того, Кого любил больше всего... Так что вот какое значение час полночный имеет, почему и подобает монаху вставать в этот час на молитву, чтобы, если придёт Христос, не застал бы нас спящими, и особенно должно молиться за спящий мир, где души остаются во сне беззащитными, а злые духи нападают на них с яростию.

   – А кто эти духи?

   – Призраки соблазнительные и неистовство всякого рода. Но главное – не унывать. Ты, чай, знаешь, что это самый большой грех?

– Я никогда не унываю, – заверил Митя…

   – Ну, что тут скажешь! – всплеснул руками Сергий.

Иван Иванович укутал сына в свой плащ поплотнее.

Митя приник к его груди и, задрёмывая, слышал, как где-то в лесу рубят дерево. Отдалённый стук топора замирал и возобновлялся, замирал и возобновлялся. Митя хотел сказать об этом, но сон сморил его, и, уже совсем засыпая, он понял, что это стучит в груди отца сердце – неровно, с остановками.

Великий князь чувствовал себя плохо. Никогда ещё так не бывало. За грудиной пекло, и под левой лопаткой словно кол воткнут. «Надсадился я всё-таки с телегой в овраге-то», – думал. Лечь бы, но удерживало желание побыть с Сергием, будто не всё досказано, не всё переговорено.

   – Что есть дух человеческий, отче?

   – Дар Божий для всех, но растёт он и движется по воле человеческой, по воле души и тела в сторону добра или зла. А когда он боле не растёт и вполне прилепится к тому аль другому, тогда время покаяния заканчивается и призываемся на суд ко Господу.

   – И тогда грешных варить в котлах начинают? – мрачно усмехнулся Иван.

   – Наверное, блаженство праведников в том состоит, что в вечном бессмертии познают они любовь божественную в полноте её. Дух же злодеев и богоборцев отвергнут будет и предан дьяволу и тёмным силам его, а от Бога отчуждён – в том и состоит мучение, в отраве невыносимой, которую таят в себе зло и ненависть, всевозрастающие от непрестанного сообщения с сатаной.

   – Так что же, Бог мстит и карает? Тут мы страдаем в жизни кратковременной, а там, выходит, ещё хуже будет? Где тут милосердие и кротость Его?

   – Никого не вини, – тихо возразил игумен, почти невидимый в тени старой могучей сосны, тогда как всё вокруг заливал яростный свет полной луны. – Наша воля свободна. Никто не нудит к добру, зло же наступательно. Справедливость Творца нашего в том, что всякий человек получает и имеет дыхание Духа Святого. Никто не рождается от сатаны. Но если позволяем злу победить души наши, клонимся к нему и любим его, ибо оно обольстительно бывает, тогда свет Христов затемняется в нас как бы тучами и мы уже во власти дьявола, ему служить начинаем, сами того не замечая.

   – Темно говоришь, – молвил Иван.

   – Разве? По-моему, совсем ясно и просто. Только признать это трудно в себе.

   – А бессмертие? Что же, наши немощные и отвратные тела опять оживут? Зачем, отче? Не на посмех ли дьяволу?

   – Не труп гниющий воскреснет, сын мой, но тело духовное, полное сил и славы нетленной. Сказано же: се творю всё новое!

   – Как колос вырастает из зерна, зарытого в землю?

   – Можно и так сравнить. Мы не знаем, каким было тело Воскресшего. Апостолы Лука и Иоанн свидетельствуют, что оно могло проходить сквозь запертые двери или внезапну исчезать, но оно было истинным, осязаемым. Может, и наши тела будут подобными по воскрешении в жизнь вечную, если прощены будем и заслужим её?

   – А твари бессловесные? – допытывался Иван.

   – В тихой радости жить будут. Они духом не наделены и совершенствовать его не могут. Их только перестанут мучить и истреблять. И лев возляжет рядом с агнцем.

Иван, сидевший до того неподвижно, вдруг завозился, снимая одной рукой с шеи крест.

   – Ты что? – спросил Сергий.

   – Крест хочу Мите надеть, который святитель Пётр батюшке нашему завещал, чтобы по старшинству передавать, Семён его для меня снял, а я хочу – Мите.

   – Ну, отдай, – тихо сказал преподобный.

Полуразбуженный Митя выговорил так ясно:

   – А вот она, вода живая!

Была глубокая ночь.

До поля Куликова оставался двадцать один год.

Эпилог

С самых Петровок и до дня святого отца Иоанна Златоустого испытывал великий князь сердечное пустошество и тоску в груди. Но скрывал. И даже схиму принял тайно.

А тринадцатого ноября ударили жестокие морозы, волки выли в полях так, что было слышно на московских окраинах, трещали лучины по избам в бедных посадах.

Иван Иванович лежал в жару и бреду, повторяя отрывочно:

   – Ускоряй борения... внезапну наступит... когда увенчаются...

Мнилось, что голова сгнила и находится рядом, отдельно от туловища. Хотелось метаться, кричать, но голоса не было, и он позвал слабо, по-детски:

   – Маменька!

Если бы она промедлила, он бы не выдержал, умер. Но она вошла и положила руку ему на лоб. На ней был шёлковый прохладный летник с широкими рукавами в чёрную и багряную полоску из плотного, как бархат, аксамита.

   – Мне больно! – пожаловался Иван.

   – Что же ты так долго? – сказала мать с лёгким упрёком. – Твои братья уже здесь.

   – И Андрей? – почему-то удивился он.

   – Давно. И он тоже.

   – А ко мне что не подойдёт? – заплакал Иван.

   – Всё исполнилось, милый. Ничего больше не будет: ни боли, ни воздыханий. Всё свершилось, и теперь будет твориться новое. Идём со мною.

   – Прямо сейчас? Погоди, – просил он, – я твой наруч где-то потерял, не помню.

   – Я тебя прощу, – улыбнулась она. – Он мне и не надобен. Ведь мы теперь вместе и боле не разлучимся. И память нам не надобна.

Лицо его медленно и густо отемнело.

Он доверчиво и легко поднялся и пошёл с матерью. И больше не вернулся.

Видя меня лежащего безгласным и бездыханным, восплачьте обо мне, братья и друзья, сродники и знавшие меня. Вчерашний день беседовал с вами, и внезапно настиг меня страшный час смерти; но приидите все любящие меня и целуйте меня последним целованием... К Судии отхожу, где нет лицеприятия: там раб и владыка вместе предстоят, царь и воин, убогий и богатый в равном достоинстве; каждый от своих дел прославится или постыдится. Но прошу и умоляю всех: непрестанно о мне молитесь ко Христу Богу, да не буду низведён по грехам моим в место мучений, но да вселюся туда, где свет жизни... [45]45
  Цитата из погребальной стихиры Иоанна Дамаскина.


[Закрыть]

ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА

1326 год

30 марта родился Иван II, сын Ивана Даниловича Калиты и княгини Елены.

4 августа Иван Калита заложил первую в Москве каменную церковь Успения Богоматери.

   29 декабря преставился митрополит Пётр, передавший как благословение свой нательный крест Ивану Калите с наказом завещать его старшему в княжеском роду.

1329 год

   30 марта Иван II получил постриг и посажение на коня, в тот же день была заложена каменная церковь в честь его небесного покровителя Иоанна Лествичника.

   1331 год

Первая поездка Ивана II в Орду с отцом и боярами.

   1332 год

1 марта преставилась, постригшись в монахини, великая княгиня Елена, мать Ивана II.

   1339 год

Иван Калита отправляет всех своих сыновей – Семёна, Ивана и Андрея – в Орду на суд с тверскими князьями.

28 октября в Сарае хан Узбек казнит Александра Михайловича Тверского и его сына.

   1340 год

   31 марта умер Иван Данилович Калита, оставив о себе память как о «собирателе земли Русской». Его сыновья отправляются в Орду за ярлыком на великое княжение.

Семён Иванович получает ярлык и торжественно посажен на великокняжеский стол во Владимире.

   1341 год

Женитьба Ивана II на княжне Феодосье Дмитриевне брянской.

   1342 год

Преставилась жена Ивана II Феодосья, оставив князю дочь.

   1344 год

Поездка Семёна, Ивана и Андрея в Орду.

Преставилась жена Семёна, великая княгиня Айгуста-Настасья.

   1345 год

Три свадьбы братьев в Кремле: великий князь Симеон Гордый женится на княжне Евпраксии, Иван Иванович – на боярышне Александре, дочери тысяцкого Вельяминова, Андрей – на княжне Марье.

   1346 год

Великий князь Симеон Гордый отсылает княгиню свою Евпраксию к отцу её, князю Фёдору, на Волок.

   1347 год

Третья женитьба Симеона Гордого – на дочери убитого в Орде Александра Тверского, княжне Марье.

   1348 год

Симеон Гордый с братом Андреем едут в Орду к хану Джаиибеку, Иван оставлен правителем в Москве.

   1351 год

   12 октября у Ивана II родился сын Дмитрий, будущий великий князь Донской.

   1352 год

3 июня преставился от моровой язвы новгородский архиепископ Василий.

   1353 год

Моровая язва в Москве.

14 марта преставился митрополит Феогност. На той же неделе умерли два малолетних сына Симеона Гордого, а 26 апреля и он сам. 6 июня, на сороковины старшего брата, преставился князь Андрей Иванович, а ещё через сорок дней у его вдовой княгини Марьи родился сын Владимир, будущий сподвижник своего двоюродного брата Дмитрия Донского.

Иван II едет в Орду за ярлыком на великое княжение.

   1354 год

Торжественное посажение Ивана II на великокняжеский стол в Успенском соборе Владимира.

Князь Олег Рязанский захватил пограничный город Лопасню. Иван II уклонился от вооружённого столкновения, но велел укрепить окское порубежье.

   1355 год

Иван II лишает брата своей жены Василия Вельяминова должности тысяцкого и назначает на неё, вопреки завещанию Симеона Гордого, боярина Алексея Петровича Босоволокова-Хвоста.

   1356 год

3 февраля новый тысяцкий найден убитым на кремлёвской площади.

Волнения в Москве. Вельяминовы со своими людьми отъезжают от великого князя сначала в Рязань, затем в Орду.

   1357 год

Митрополит Алексий исцеляет ордынскую царицу Тайдулу.

Убит своим сыном хан Джанибек. Бердибек сел на царство, также умертвив и двенадцать своих братьев.

   1358 год

Иван II Иванович, сославшись на ханские грамоты, решительно отказывается пустить на территорию своего княжества ордынского царевича Мамат-хожу, прибывшего для размежевания пограничных с Рязанью земель.

Иван II Иванович прощает Вельяминовых и возвращает старшему из них, Василию Васильевичу, должность тысяцкого Москвы.

   1359 год

   13 ноября, приняв схиму, преставился великий князь Иван II Иванович. В духовной грамоте он завещает Москву сыновьям Дмитрию и Ивану, уступая треть её доходов шестилетнему племяннику Владимиру Андреевичу. По предсмертной просьбе Ивана Ивановича опекуном девятилетнего Дмитрия, временным правителем и местоблюстителем престола становится митрополит Алексий.