Текст книги "Герман Геринг. Железный маршал"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Семья

Еще 9 марта 1946 года Герингу сообщили, что его жену выпустили из тюрьмы. Он очень обрадовался этому, но категорически запретил ей приезжать в Нюрнберг и выступать в качестве свидетеля защиты. Он запретил делать это и своему пасынку Томасу фон Кантцову, хотя тот 13 марта 1946 года написал длинное письмо адвокату Штамеру, в котором выразил готовность выступить свидетелем на процессе и перечислил все известные ему случаи, когда Геринг спасал от преследований евреев и других жертв гестапо.

Эмми поселилась в Закдиллинге под Нойхаузом и добиралась до. Нюрнберга с немалыми трудностями, хотя проехать нужно было всего каких-то 40 километров. В разрушенной до основания Германии сделать это было совсем не просто, но Эмми было уже не привыкать к трудностям. Они с дочерью ютились в деревянном домике посреди леса. Водопровода там не было, а дрова им приходилось заготавливать самим. У Эмми осталось всего одно платье, одна шляпа и пара поношенных туфель.

23 марта 1946 года у нее побывал доктор Гильберт. Вот как он описал свой визит:

«Я посетил г-жу Эмму Геринг, которая после освобождения из-под ареста вместе со своей дочерью и племянницей перебралась в домик, затерявшийся в лесах Закдиллинга вблизи Нойхауза. Условия жизни там были довольно спартанскими – ни централизованного отопления, ни горячей воды. Она оказалась весьма симпатичной особой лет 45, правда, несколько сентиментальной, что легко объяснить ее переживаниями. Маленькой Эдде я подарил шоколадку, после чего г-жа Геринг отправила дочь поиграть на время беседы со мной. После ее ухода она сказала: «Вы можете себе представить, что этот безумец приказал расстрелять девочку?»

Эмма с горечью поведала мне, что по приказу Гитлера они были арестованы и приговорены к расстрелу, так как Гитлер утратил доверие к Герингу. Г-жу Геринг до глубины души возмущала эта несправедливость:

«Семь недель под вашим арестом были, конечно же, мукой, но, поверьте, это не идет ни в какое сравнение с тем, что свалилось на нас, когда Гитлер велел арестовать и расстрелять Германа и всю нашу семью. Муж пришел в ярость оттого, что фюрер мог заподозрить его в неверности. Он так разошелся и так честил Гитлера, что я боялась: охрана пристрелит его на месте. Я попросила охранника забыть обо всем, что он слышал. Солдат ответил мне, что он, конечно, позабудет, но считает, что мой муж прав. «Неверность»! Один только Бог знает, на какие жертвы пришлось пойти моему мужу, храня преданность фюреру! Он потерял здоровье, состояние и первую жену в результате путча 1923 года. Он во всем поддерживал Гитлера. Он помог ему прийти к власти. И в благодарность за это получил ордер на арест и приказ о расстреле. Они хотели расстрелять даже моего ребенка! Когда мы узнали о самоубийстве Гитлера, Герман с горечью заметил, что самое ужасное для него то, что он уже никогда не сможет объяснить Гитлеру, как тот был несправедлив, подозревая его в измене».

Гильберт, со своей стороны, высказал удивление, что Геринг до сих пор держится за свою верность Гитлеру, хотя сейчас всему миру известно, что Гитлер – убийца. Сознание этого должно было бы, по мнению американца, освободить рейхсмаршала от присяги Гитлеру.

«Конечно! Конечно! – радостно согласилась Эмма, но тут же молитвенно сложила руки. – О, если бы я могла хотя бы пять минут поговорить с ним! Хотя бы пять минут!»

«Единственное объяснение тому, что он продолжает твердить о своей верности Гитлеру, – предположил Гильберт, – заключается исключительно в его неприятии иностранного суда».

«Да, да, верно! – подтвердила Эмма. – Именно в этом! Я знаю, что он думает… Если бы здесь хоть кто-нибудь поступил по-мужски, встал и сказал бы: «Да, я поддерживал фюрера, а сейчас я стою перед вами – делайте со мной что хотите!» Как стыдно, когда немцы теперь бьют себя кулаком в грудь, утверждая, что, дескать, они никогда не поддерживали Гитлера и будто бы в партию их загоняли силой. Кругом – сплошное лицемерие, это отвратительно! А он хочет показать, что хотя бы в одиночестве не будет ни от чего отрекаться, как последний трус».

«Но тем самым он ставит себя в сомнительное положение, – возразил американец. – Даже сейчас он готов оправдывать политику Гитлера. Есть ли вообще предел этой «верности Нибелунгов»? Он обязан признать свою вину и ради себя самого, и ради германского народа».

Эмма согласилась с этим и еще раз повторила:

«О, хоть бы раз увидеть его! Хотя бы на десять минут! – и продолжила: – Мне теперь ясно, что он, увидев, как многие немцы отвернулись от Гитлера и стремятся скрыть свою связь с ним из-за страха перед победителями, решил стать в позу. Он ненавидел Гитлера за все, что тот натворил. Но что касается верности – тут Герман просто фанатик. В этом я его не поддерживала. Как можно хранить верность тому, кто хотел убить нашего ребенка?»

Далее супруга Геринга высказала мысль о безумии Гитлера.

«Если бы отыскался психиатр, который рискнул объявить Гитлера душевнобольным, его немедленно расстреляли бы», – справедливо заметил Гильберт.

«Тогда мой муж занял бы его пост и освободился бы от никому не нужной присяги на верность… Боже мой, участь Германии могла бы быть другой, лучшей, если бы он еще до войны стал фюрером. Войны бы вообще не было, не было бы и репрессий! Вы знаете моего мужа. Он не из тех, кто снедаем ненавистью. Он и сам жил, и давал жить другим. У Гитлера же – совсем другой характер. У него была одна только железная решимость и бесконечное стремление идти к поставленной цели без каких-либо компромиссов или передышек. Поначалу он таким не был, но к концу жизни явно повредился умом… Потому что если человек не может отдыхать, не может смеяться, если держит руки вот так…» – Эмма скрестила руки внизу живота.

Она вспомнила, что однажды попросила Гиммлера организовать ей поездку в. Освенцим после того, как к ней стали поступать сведения о том, что там творятся какие-то странные дела. Но Гиммлер ответил отказом, посоветовав не вмешиваться вдела, которые ее не касаются. Кстати, Эмми сообщила Гильберту, что ни в одном из нескольких тысяч полученных ей писем о положении в концлагерях ничего не говорилось о массовых убийствах, что навело ее на мысль о том, что ее корреспонденция перлюстрировалась гестапо. На самом деле, скорее всего, в тех концлагерях, из которых поступали письма, массовых убийств действительно не было. Ведь ей писали только о тех лагерях, которые располагались на территории Германии и Австрии. Вряд ли писали из Освенцима, – о нем ей скорее было известно лишь понаслышке. Массовые же убийства проводились именно в тех концлагерях, которые были расположены в Польше и на оккупированных советских территориях.

Эмми призналась Гильберту, что по-прежнему любит мужа: «Мне так досадно, что я не могу ничего для него сделать! Он был так добр ко мне, а сейчас я не в силах что-либо изменить! У меня нет средств даже для того, чтобы достать необходимое ему. Он всегда ограждал меня от всех проблем».

Гильберт пообещал связаться с чинами оккупационной администрации и попросить их вернуть Эмми конфискованную при аресте одежду. Он также взял письмо для Геринга от Эмми й маленькую открытку от Эдды. Доктор так подвел свои впечатления от встречи с женой рейхсмаршала:

«Я расстался с ней с ощущением, что дама сердца Геринга до сих пор любит своего сиятельного рыцаря, поместившего ее в «башню из слоновой кости». Оттуда ей было удобно взирать на своего героя и восхищаться его бурной натурой. Даже суровое осознание того, что ее герой был прислужником у суперубийц, не развеяло иллюзий относительно супруга».

На следующий день Гильберт посетил Геринга и передал ему послания от жены и дочери. Читать их при американце рейхсмаршал не стал, но поинтересовался, как у них идут дела. Гильберт рассказал о своей беседе с Эмми и о том, в каких условиях они живут. Он сообщил:

«Мы много говорили о вашей верности Гитлеру, о его приказе арестовать и расстрелять вас и вашу семью, в том числе и маленькую Эдду».

«Я теперь уже не верю, что приказ мог исходить от самого Гитлера. Это – дело рук Бормана, этой мерзкой свиньи, – заявил Геринг. – Если бы эта мразь оказалась в моей камере, вам не было бы нужды отдавать его под суд, это я гарантирую! Я задушил бы подонка голыми руками! И не только за те гадости, что он сделал мне, но и за все его вероломные дела, которые он творил, втершись в доверие к фюреру».

Насчет же своей верности Гитлеру Геринг заметил:

«Знаете, я никогда не прославлял и не осуждал его. Не могу осуждать его и сейчас».

«Я ожидал такого ответа, – признался Гильберт. – Вы не хотите высказать иностранному суду то, что у вас накипело на душе».

«Разумеется, мне к тому же хотелось показать моему народу, что существует еще такое понятие, как верность», – заявил в ответ Геринг.

«Ваша жена очень расстроена вашей слепой верностью фюреру, в особенности после его приказа расстрелять вас. Вот ее слова: «Мне бы хоть раз увидеть его! Хоть на пять минут!»

Геринг ответил со снисходительной улыбкой:

«Да, да, понимаю. Она может влиять на меня в отношении многих вещей, кроме одной – моего кодекса чести. Тут меня не собьет никто. Я позволял ей распоряжаться в доме, я делал для нее все, что она пожелает, но если речь шла о принципиальных для мужчины вещах, тут уж, извините, женщинам доступ закрыт. – А затем, после паузы, добавил: – Моему народу уже приходилось терпеть унижения. Верность и ненависть еще раз объединят его. Кто знает, может быть, в эту минуту рождается тот, кому суждено сплотить мой народ и отомстить за все унижения, которые мы терпим сейчас?»

Очевидно, даже призыв любимой жены публично осудить Гитлера, пусть даже не для облегчения собственной участи, а ради справедливости, не возымел действия на Геринга. Рейхсмаршал предпочел войти в историю «верным паладином» предавшего его фюрера, при этом открестившись от самых постыдных из гитлеровских преступлений.

Приговор

Когда 15 сентября 1946 года был объявлен перерыв для вынесения приговора, Геринг сказал Гильберту:

«Можете теперь не беспокоиться о том, что возникнет легенда о добром Гитлере. Когда немцы узнают обо всем, что вскрылось в ходе процесса, не будет необходимости судить его – он сам себе вынес приговор».

Рейхсмаршал явно надеялся на другую легенду – о добром толстяке Геринге…

После объявления перерыва женам разрешили посещать подсудимых ежедневно. Подсудимым же теперь позволили общаться друг с другом. До этого они могли переговариваться только на скамье подсудимых, да и тогда слишком громкие разговоры пресекались охраной. Теперь, когда основная часть процесса завершилась, обвинение больше не опасалось того, что обвиняемые смогут сговориться.

Во время свидания супруги были отделены друг от друга проволочной сеткой. Рядом с Герингом стояли двое американских военных полицейских. В первый раз Эмми очень смущало их присутствие, но в последующие дни она привыкла к этому.

Первоначально вынесение приговора было намечено на 23 сентября, но затем было отложено на неделю. Тогда Эмма вызвала к себе дочь. Они жили в двух комнатах у доктора Штамера в пригороде Нюрнберга Ауэрбахе. На очередное свидание Эмма захватила Эдду. Геринг при виде дочери заплакал, но она его утешила:

«Папочка, когда ты вернешься домой, не снимай, пожалуйста, свои медали даже в ванной. Про тебя говорят, что ты их и в ванне не снимаешь. Я их еще никогда в мыльной пене не видела! Они звякают?»

На следующий день вместе с Эмми Геринга навестила его сестра Паула. Эмми попросила мужа дать рекомендательное письмо Роберту Кроппу. Верному слуге теперь требовалось доказать, что он никогда не состоял в членах НСДАП, в противном случае его не брали на работу. Геринг написал письмо и невесело усмехнулся: оказывается, он все еще был в состоянии влиять на судьбы людей… Он сказал жене, что очень скоро решится и его собственная судьба, и судьба остальных подсудимых, и тут же утешил Эмми:

«Не беспокойся, что бы ни случилось, меня не повесят!»

О Кроппе же Геринг написал, что его слуга никогда не состоял в партии и не занимался политикой.

Потом они увиделись с Эмми 29 сентября, накануне вынесения Герингу смертного приговора. Он думал, что видит любимую в последний раз, но ошибался. 7 октября 1946 года доктор Штамер предупредил ее по телефону, что ей разрешено последнее свидание с мужем. Эмми подбросил до тюрьмы владелец магазина.

На свидании их, как обычно, разделяла стена из стекла и проволоки. Рейхсмаршал был прикован наручниками к сержанту американской военной полиции. Он спросил, сообщили ли дочери о смертном приговоре. Эмма кивнула и сказала, что она просила передать папе, что надеется встретиться с ним на небесах. При этих словах, по свидетельству капеллана Тереке, присутствовавшего при встрече, он впервые увидел, что на глазах Геринга выступили слезы.

«Милая маленькая Эдда, – вздохнул Геринг. – Пусть жизнь не будет к ней жестокой! Я легко бы встретил смерть, если б знал, что смогу таким образом защитить вас. Но, может быть, ты хочешь, чтобы я подал прошение о помиловании?»

«Нет, Герман, – вздохнула Эмми. – Ты можешь умереть спокойно после того, как сделал в Нюрнберге все, что мог… Я верю, что ты погибаешь за Германию!»

«Спасибо за твои слова, – растрогался Геринг. – Ты даже не представляешь, как много они для меня значат! Не бойся, меня не повесят. Они найдут для меня пулю. Эти иноземцы могут меня убить, но они не имели права судить меня!»

«Ты действительно веришь, что тебя расстреляют? – спросила с тревогой Эмми».

«Можешь не сомневаться в одном, – заверил ее Геринг, – они меня не повесят».

Тут Эмми, как она вспоминала впоследствии, поняла, что именно он собирался сделать.

В заключение Геринг сказал:

«Да хранит Бог тебя и нашего ребенка! Он воздаст всем, кто был и будет добр к вам! Бог защитит и Германию!»

Прощаясь, Геринг попытался поднять в прощальном жесте правую руку, но сержант, испугавшись, что он может сделать нацистский салют, повис на руке и не позволил ее поднять. Позже Геринг сказал капеллану Тереке, что умер уже в тот момент, когда за Эмми закрылась дверь камеры.

В приговоре Нюрнбергского международного трибунала, оглашенного 30 сентября и 1 октября, по поводу Геринга, в частности, говорилось:

«26 апреля 1933 года Геринг основал в Пруссии тайную государственную полицию и заявил заместителю начальника гестапо, что главной задачей организации является уничтожение политических противников национал-социализма и Гитлера… При любом рассмотрении вопросов о подавлении оппозиции не следует забывать о кровавой резне 30 июня 1934 года. Она стала известна под названием «Чистки Рема» или «Кровавой бани» и раскрыла методы, к которым Гитлер и его ближайшие пособники, включая подсудимого Геринга, были готовы прибегнуть как для подавления всякой оппозиции, так и для консолидации своей власти. В тот день Рем – начальник штаба СА с 1931 года был убит по приказу Гитлера, а «старая гвардия» СА была истреблена одним ударом безо всякого суда. Этот случай был использован для уничтожения большого количества людей, которые в тот или иной период выступали против Гитлера. Причиной для убийства Рема послужило то, что он замышлял свергнуть Гитлера, и подсудимый Геринг показал, что этот замысел дошел до его ушей. Нет необходимости устанавливать, было ли это действительно так или нет».

Инкриминировались Герингу и усилия по перевооружению Германии:

«В апреле 1936 года подсудимому Герингу была поручена координация вопросов, связанных с сырьем и иностранной валютой, и он был уполномочен осуществлять надзор за деятельностью государственных и партийных учреждений в этой областй. В соответствии с этими обязанностями он собрал у себя военного министра, министра экономики, рейхсминистра финансов, президента рейхсбанка и министра финансов Пруссии для обсуждения вопросов, связанных с военной мобилизацией. 27 мая 1936 года в выступлении перед вышеупомянутыми лицами Геринг возражал против какого-либо ограничения развития военной промышленности по финансовым соображениям. При этом он добавил:

«Все меры должны рассматриваться с точки зрения обеспечения ведения войны».

На партийном съезде в Нюрнберге в 1936 году Гитлер объявил об утверждении четырехлетнего плана и о назначении Геринга уполномоченным по его проведению. В это время Геринг уже осуществлял строительство мощных военно-воздушных сил, а 8 июля 1938 года заявил нескольким видным представителям авиационной промышленности Германии, что военно-воздушные силы Германии превосходят английские как по количеству, так и по качеству.

14 октября 1938 года на другом совещании Геринг объявил, что Гитлер дал ему указание организовать приведение в жизнь гигантской программы вооружения, по сравнению с которой все предыдущие достижения покажутся незначительными. Он сказал, что ему было приказано в кратчайший срок построить военно-воздушные силы, в пять раз превосходящие прежние, ускорить перевооружение армии и флота и обратить внимание на постройку наступательного оружия, в частности тяжелой артиллерии и тяжелых танков. Затем он предложил конкретную программу по выполнению этих задач».

Обвиняли Геринга и в том, что 16 марта 1935 года он, вместе с другими министрами, подписал закон о введении в Германии всеобщей воинской повинности и создании армии, насчитывавшей 500 тысяч человек. В приговоре перечислялись многочисленные совещания, на которых присутствовал Геринг и где обсуждалось перевооружение и подготовка страны к войне. Здесь отмечалась и роль Геринга в аншлюсе Австрии и в агрессии Против Чехословакии. Инкриминировали Герингу и миссию шведского бизнесмена Далеруса.

Геринга обвиняли также в организации эксплуатации оккупированных территорий. Преступной, в частности, была сочтена его директива от 19 октября 1939 года, предусматривавшая экономическое ограбление оккупированной Польши:

«Назначение Экономических мероприятий в разных районах различно, и они зависят от того, является ли данное государство страной, которая будет политически воссоединена с Германской империей или генерал-губернаторством, которое, по всей вероятности, не станет частью Германии. На территории первой группы государств цель должна заключаться в том, чтобы сохранить все их производственные возможности и систему снабжения, а также в том, чтобы в возможно более короткий срок добиться полного слияния их с немецкой экономической системой. С другой стороны, с территорий генерал-губернаторств должны быть вывезены все сырье, утиль, машины и т. п., которые могут быть полезны для немецкой военной экономики. Предприятия, которые не являются абсолютно необходимыми, должны быть переведены в Германию, если такой перевод не потребует слишком много времени и если не будет более выгодным эксплуатировать эти предприятия на прежнем месте расположения, давая им заказы из Германии».

Столь же хищнически эксплуатировались оккупированные советские территории. В связи с этим в тексте приговора цитировалось выступление рейхсмаршала от 6 августа 1942 года перед чиновниками оккупационной администрации на Востоке:

«Вас послали туда не для того, чтобы заботиться о благосостоянии людей, над которыми вы поставлены. Вы посланы для того, чтобы получить от них все, что возможно, с тем, чтобы немецкий народ мог жить. Именно этого я ожидаю от вас. Эти вечные заботы об иностранцах должны быть прекращены раз и навсегда. Передо мной лежат доклады о том, что вы должны собрать. Это ничто по сравнению с размером ваших территорий. Поэтому для меня совершенно безразлично, если вы скажете, что ваши люди будут обречены на голодную смерть».

По поводу преследования евреев и роли в этом Геринга в приговоре указывалось, что после «хрустальной ночи» «был наложен штраф в миллиард марок и издан приказ о конфискации финансов, находившихся во владении евреев. Это происходило в то время, когда расходы Германии на военные нужды создали трудности для германского казначейства и когда обсуждался вопрос о снижении т, аких расходов. Более того, эти шаги были предприняты с одобрения подсудимого Геринга, который был ответственным за проведение экономических мероприятий подобного рода и являлся ярым защитником расширенной программы перевооружения, невзирая на финансовые трудности».

Герингу инкриминировалось также участие в «окончательном решении». Документы неоспоримо доказывали, что Геринг был одним из архитекторов плана массового уничтожения еврейского населения Европы.

Резолютивную часть договора 1 октября 1946 года принялись зачитывать с Геринга, как самого старшего по положению в Третьем рейхе изо всех подсудимых.

Как только лорд Лоуренс начал читать: «Герман Вильгельм Геринг…», рейхсмаршал снял наушники и жестом показал, что они плохо работают. Пока чинили технику, повисла драматическая пауза. Затем председатель суда объявил:

«Герман Вильгельм Геринг, на основании пунктов обвинительного акта, по которым вы были признаны виновным. Международный военный трибунал приговаривает вас к казни через повешение».

Геринг снял наушники, которые послужили ему в последний раз, положил их на кафедру и навсегда покинул зал. Рейхсмаршал, конечно, мог бы и не пользоваться наушниками: английский он знал достаточно хорошо. Но Геринг хотел непременно выслушать приговор на родном языке.