Текст книги "Герман Геринг. Железный маршал"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Интересно, что немцы все-таки разработали вариант самолета для пилотов-смертников. Это был пилотируемый вариант крылатой ракеты «Фау-1», который доставлялся в район цели самолетом-носителем. После отделения от носителя пилот ракеты должен был прицельно спикировать на цель, а затем выброситься с парашютом. Однако шансов выжить при прыжке на скорости пикирования 800 км/ч было немного. До конца войны было изготовлено 175 пилотируемых крылатых ракет, но из-за многочисленных катастроф при испытаниях до их боевого применения дело так и не дошло.

1944 год: война проиграна

В начале 1944 года против западных союзников действовали 82 % всей истребительной авиации люфтваффе. Но этих сил все равно не хватало для защиты рейха и жизненно важных объектов на оккупированных территориях и в странах-союзницах (например, румынских нефтепромыслов). Всего в 1944 году немцы потеряли на Востоке 729 истребителей, а на Западе – 2634.

Уже с июня 1944 года вследствие бомбардировок союзной авиацией заводов по производству синтетического горючего люфтваффе больше не могли получать авиабензин в требуемом количестве. Накопленных запасов хватило только до осени. В сентябре 1944 года вместо требуемых 160 тысяч тонн авиабензина люфтваффе получили только 30 тысяч тонн, что исключало возможность ведения каких-либо активных действий. К концу года сухопутные войска Германии также столкнулись с острым дефицитом горючего.

27 мая 1944 года руководство авиапромышленностью, ранее сосредоточенное в руках Мильха, было передано в ведомство Шпеера. 20 июня Мильх лишился и остальных своих постов, кроме должности главного инспектора люфтваффе.

В ночь с 21 на 22 июня 1944 года 200 германских дальних бомбардировщиков из состава 4-го воздушного корпуса провели свою последнюю стратегическую операцию, атаковав аэродром в Полтаве. Туда за несколько часов до этого прибыли 114 «летающих крепостей» 8-й американской армии, которые летали из Италии для бомбардировок Германии, а потом приземлялись на полтавском аэродроме. Это был их второй и последний рейд с использованием советских аэродромов. Благодаря внезапности нападения было уничтожено 43 бомбардировщика и 15 сопровождавших их истребителей «мустанг», а еще 26 бомбардировщиков были повреждены. Погибли также несколько советских самолетов. Были и людские жертвы – один американец и 25 советских граждан, в том числе известный журналист Петр Лидов, первым рассказавший о подвиге Зои Космодемьянской. Сгорело 1200 тонн горючего. На следующий день бомбардировке подверглись аэродромы в Пирятине и Миргороде, где тоже базировались «летающие крепости». На этот раз американцы успели спрятать свои самолеты в ангары, и немцы довольствовались уничтожением топлива и боеприпасов. Однако все это уже никак не могло повлиять на исход воздушной битвы над Германией.

К отражению высадки союзников в Нормандии люфтваффе оказались совершенно не готовы. Весной и летом 1944 года в 3-м воздушном флоте, действовавшем на Западе, насчитывалось всего 50 самолетов-разведчиков, что крайне ограничивало немецкие возможности по определению мест действительной концентрации союзных войск.

Гюнше так описал встречу Гитлера и Геринга в ставке в день высадки союзников в Нормандии:

«Во время разговора с Кейтелем и Йодлем Гитлеру доложили, что приехал Геринг. Он поспешил к нему навстречу. Геринг был уже в вестибюле. Гитлер, с сияющим лицом, схватил обеими руками правую руку Геринга и взволнованно воскликнул: «Вы уже слышали? Сегодня утром англо-американцы все-таки высадились во Франции, и как раз в том месте, где мы и ожидали! Мы их снова выбьем оттуда!»

К ним подошли Кейтель и Йодль. Гитлер выхватил из рук Йодля карту и разложил ее на стоявшем поблизости столике. Гитлер и Геринг нагнулись над картой и принялись искать пункты, где высадились англо-американские войска. Затем все четверо стали совещаться о мероприятиях против десантных войск противника».

Гитлер действительно ожидал высадки союзников в Нормандии и именно там сконцентрировал все свои танковые резервы, в том числе переброшенные с Востока. Однако господство союзников в воздухе не позволило в полной мере использовать немецкие танковые дивизии для контратак. Еще на подходе к линии фронта они понесли большие потери от ударов неприятельской авиации, а потом были разбиты в боях с превосходящими их по численности американскими и британскими танковыми соединениями, поддержанными господствовавшей в воздухе союзной авиацией. В такой обстановке качественное превосходство немецких «тигров» и «пантер» уже не играло большой роли.

Уже после войны, 18 июня 1945 года, Геринг заявил допрашивавшим его советским представителям:

«Первые сомнения относительно удачного исхода войны появились у меня после высадки союзных войск в Нормандии, а когда русские армии прорвали фронт на Висле, а англичане и американцы одновременно начали наступление на Западе, я понял, что дело плохо, и к концу января 1945 года у меня уже не осталось никаких надежд».

Поражение в Нормандии и разгром группы армий «Центр» в Белоруссии подвигли заговорщиков из числа высших офицеров и генералов сухопутных войск не откладывать больше покушения на Гитлера. 20 июля 1944 года Геринга в ставке не было. Тогда погиб начальник Генштаба люфтваффе Кортен. Боденшатц получил контузию барабанных перепонок и ожоги рук. За участие в заговоре был арестован племянник Геринга Эрнст, но рейхсмаршалу вскоре удалось добиться его освобождения.

Позже, уже в Нюрнбергской тюрьме, психолог доктор Густав Гильберт сказал Герингу, что ему кажется, будто немцы в подавляющем большинстве хотели бы, чтобы покушение удалось. Геринг в ответ презрительно фыркнул:

«Не придавайте значения тому, что немцы говорят теперь! Я-то знаю, что они говорили тогда, и их нынешние высказывания меня совершенно не интересуют. Я помню, как народ приветствовал и превозносил нас в те времена, когда все шло чудесно. Наш народ я знаю слишком хорошо!»

Геринг не врал. Он судил о народных настроениях не только по беседам с преданным Робертом Кроппом, но и по секретным сводкам гестапо.

Знаменитый пилот пикирующего бомбардировщика «Ю-87» Ганс Рудель, единственный летчик, награжденный Золотыми дубовыми листьями с мечами и бриллиантами к Рыцарскому кресту, так описывает свою встречу с Герингом в замке Маутерндорф летом 1944 года:

«Я впервые приземляюсь в Нюрнберге и отправляюсь в замок его предков. Войдя во двор, с удивлением вижу Геринга, наряженного в средневековый германский охотничий костюм и в компании лечащего врача, стреляющего из лука в ярко раскрашенную мишень. Он не обращает на меня никакого внимания, пока не расходует весь запас стрел. Я с удивлением вижу, что он ни разу не промахнулся. Я только надеюсь, что он не заставит меня соперничать с собой: он должен понимать, что из-за раненого плеча я не могу держать лук, а тем более – стрелять из него. То, что во время доклада я одет в унты, ясно указывает на мою физическую слабость. Он говорит мне, что часто занимается спортом во время отдыха, это способ поддерживать себя в форме и его доктор волей-неволей должен присоединиться к нему в этом приятном времяпрепровождении. После скромного ужина в кругу семьи, на котором присутствует генерал Лёрцер, я узнаю причину своего вызова. Он награждает меня Золотой медалью пилота с бриллиантами и просит сформировать эскадрилью, вооруженную новыми «Мессершмиттами-410» с 50-мм пушками, и принять над ней командование. Он надеется, что с этим самолетом нам удастся совладать с четырехмоторными бомбардировщиками, которые использует противник. Поскольку я только что был награжден «Бриллиантами», мне кажется, что он хочет превратить меня в пилота-истребителя. Он мыслит категориями Первой мировой войны, во время которой летчики, награжденные «Pour le Merite», были обычно пилотами-истребителями, как и он сам. Он предрасположен к этой ветви люфтваффе и к тем, кто к ней принадлежит, и хотел бы включить меня в эту категорию. Я говорю ему, что очень хотел стать пилотом-истребителем раньше и что именно этому помешало. С того времени я приобрел ценный опыт пилота-пикировщика и не хотел бы ничего менять, поэтому прошу' его оставить эту идею. Затем он говорит мне, что заручился согласием фюрера на это назначение, хотя тому и не очень понравилась идея отстранить меня от полетов на пикирующих бомбардировщиках. Тем не менее фюрер согласился с ним в том, что я ни в коем случае не должен больше приземляться в тылу у русских ради того, чтобы спасать другие экипажи. Это приказ. Если экипажи должны быть спасены, то в будущем этим должны заниматься другие. Такое требование беспокоит меня – ведь частью нашего кодекса является правило: «Все сбитые будут спасены». Я считаю, что должен заниматься их спасением сам, потому что мне в силу моего большого опыта это сделать легче, чем кому-либо еще. Если это вообще должно быть сделано, тогда я – именно тот человек, Который должен это выполнить. Но возражать сейчас – означало бы зря тратить силы. В критический момент нужно действовать так, как это диктует необходимость».

Любопытно, что, в отличие от Руделя, другие деятели люфтваффе, принадлежавшие к истребительной авиации, например ГалланД, в послевоенных мемуарах утверждали, что Геринг питал явное пристрастие как раз к бомбардировочной авиации в ущерб истребительной. Эти расхождения могут свидетельствовать о том, что на самом деле позиция Геринга по поводу развития различных родов авиации была достаточно сбалансированной.

Несколько дней спустя Рудель был вызван в Берхтесгаден к Гитлеру для очередного награждения и вновь встретился с Герингом, на этот раз в охотничьем домике рейхсмаршала в Оберзальцберге:

«Его дочь Эдда – уже совсем взрослая девочка, ей позволяют сидеть с нами… Дом и сад отличает по настоящему хороший вкус, в них нет ничего вульгарного или шикарного. Семья ведет простую, скромную жизнь. Я получаю официальную аудиенцию в светлом кабинете с многочисленными окнами, из которых открывается величественная панорама гор, сверкающих в весеннем солнце. Геринг, без сомнения, питает слабость к старинным обычаям и костюмам. Я просто не знаю, как описать его одеяние. Это разновидность тоги, какую носили древние римляне. Она красновато-коричневого цвета и скреплена золотой брошью. Все это для меня в новинку. Он курит трубку длиной до самого пола, с раскрашенной фарфоровой чашечкой на конце… Немного понаблюдав за мной, он начинает говорить. Я вызван для нового награждения. Он прикалывает мне на грудь Золотую медаль фронтовой службы с бриллиантами в ознаменование моих двух тысяч боевых вылетов. Это совершенно новая медаль, которой никого прежде не награждали, потому что только я совершил столько вылетов. Она сделана из чистого золота, в центре платиновый венок с перекрещенными мечами, под которыми выложено крошечными бриллиантиками число 2000…

Затем мы обсуждаем ситуацию, и он полагает, что я должен, не теряя времени, вернуться на свою базу… Он говорит мне о том, что в моем секторе готовится крупномасштабное наступление и сигнал к его началу будет дан в течение нескольких дней. Он только что вернулся с совещания с фюрером, на котором вся ситуация обсуждалась до мельчайших деталей, и удивлен тому, что я не заметил этих приготовлений на месте, поскольку в этой операции будут участвовать приблизительно триста танков. Я напряженно вслушиваюсь. Число «триста» изумляет меня. Это в порядке вещей для русских, но столько танков на нашей стороне? Я отвечаю, что с трудом могу в это поверить, и спрашиваю его, не мог бы он назвать эти дивизии и количество танков, которые они имеют в своем распоряжении, потому что я совершенно точно информирован о большинстве подразделений в моем секторе. Накануне отлета с фронта я разговаривал с генералом Унрейном, командиром 14-й танковой дивизии. Он с горечью пожаловался мне, что у него на всю дивизию остался лишь один танк и даже эта машина не могла считаться боеспособной, потому что он приказал оснастить ее для наземного контроля воздушных полетов. Эта конструкция представляла для него гораздо большую ценность, чем боеспособный танк, поскольку, обладая хорошей связью со «штуками», он мог нейтрализовать с их помощью многие цели, которые его танки сами по себе не могли бы вывести из строя. Я, таким образом, совершенно точно знаю, сколько танков находится в 14-й бронетанковой дивизии. Рейхсмаршал с трудом верит мне, поскольку располагает совершенно другими цифрами. Он говорит мне полушутя: «Если бы я вас не знал, за такие слова посадил бы вас под арест. Но мы сейчас все это выясним». Он подходит к телефону и соединяется с начальником Генерального штаба.

– Вы только что сообщили фюреру, что для участия в операции «X» предназначены три сотни танков.

– Да, верно.

– Я хочу знать названия этих дивизий и каким количеством танков они располагают. У меня тут находится человек, хорошо знакомый с ситуацией.

– Кто это? – спрашивает начальник Генштаба.

– Это один из моих людей.

Начальник Генштаба, к несчастью для него, начал именно с 14-й танковой. Он говорит, что дивизия располагает 60 танками. Геринг еле сдерживается:

– Мой человек утверждает, что в 14-й – всего один танк! На другом конце линии воцаряется долгое Молчание.

– Когда он оставил фронт?

– Четыре дня назад.

Вновь тишина. И затем:

– Сорок танков находятся в пути. Остальные – в ремонтных мастерских, но непременно окажутся в своих частях к нужной дате, так что эта цифра верная.

Он дает тот же самый ответ для всех дивизий. Рейхсмаршал с яростью бросает трубку:

– Вот так делаются дела! Фюреру представляют ложную картину, которая основана на неверных данных, и при этом еще удивляются, когда операция не приносит успеха, на который рассчитывали. Сегодня, благодаря вам, это нашло свое объяснение, но как часто мы строили свои надежды на таких вот утопиях! Вся сеть коммуникаций в юго-восточной зоне беспрестанно подвергается вражеским бомбежкам. Кто знает, сколько танков из этих сорока, например, вообще достигнут фронта и когда именно это произойдет? Кто знает, смогут ли ремонтные мастерские получить вовремя запасные части и, если они их получат, закончат ли ремонт в отведенное время? Я должен немедленно доложить обо всем фюреру.

Он говорите гневом, затем наступает тишина.

После возвращения на фронт я все еще обдумываю то, о чем только что услышал. В чем цель этих фальшивых докладов? Случайно это делается или намеренно? В любом случае это играет на руку врагу. Кто и в каких кругах совершает все эти гнусности?»

В августе 44-го, вскоре после покушения Штауффенберга, Гитлер беседовал о Геринге с фон Беловым, контуженным во время покушения. Адъютант вспоминал:

«Фюрер высказался в том смысле, что падения Геринга он не желает и пойти на это не может. Заслуги Геринга уникальны, и может случиться так, что тот ему еще понадобится. Гитлеру было ясно: с люфтваффе Геринг не справился не в последнюю очередь из-за своей бездеятельности, а также и потому, что он, фюрер, слишком считался с ним как со своим «старым другом». Но, переходя к последним событиям, Гитлер говорил: он знает, что Геринг – на его стороне».

По утверждению фон Белова, в конце сентября Гитлер хотел назначить фактическим командующим люфтваффе риттера фон Грейма, но от этой идеи отказался, возможно, потому, что Геринг и Грейм не слишком ладили друг с другом. Трудно сказать, действительно ли у Гитлера было такое намерение, или адъютант, невзлюбивший рейхсмаршала, предпочел выдать желаемое за действительное, ведь ни Гитлер, ни Геринг, ни Грейм мемуаров не оставили.

Чудо-истребитель,
появившийся слишком поздно

1 марта 1940 года был заключен контракт с конструктором Вилли Мессершмиттом на изготовление опытных образцов реактивных истребителей «Ме-262». Их разработка началась еще осенью 1938 года, когда технический департамент подписал с фирмой «Мессершмитт А. Г.» соглашение о проектировании самолета под два турбореактивных двигателя, работы над которыми шли на заводах БМВ. Ожидалось, что новые двигатели BMW Р 3302 смогут развить тягу до 600 кг и будут готовы для установки к декабрю 1939 года. С самого начала конструкторы «Мессершмитта» рассматривали самолет в качестве перехватчика. Запустить в массовое производство его удалось только в 1944 году. Главной проблемой стали двигатели – их доработка заняла много лет.

Геринга обычно обвиняют в том, что он вовремя не осознал значения реактивной авиации и из-за его некомпетентности внедрение реактивных истребителей в серийное производство затянулось. На самом деле Геринг не виноват. Требование Гитлера переделать «Ме-262» в истребитель-бомбардировщик, вопреки распространенному мнению, тоже практически не сказалось на сроках его запуска в серию.

В декабре 1943 года в авиационном центре в Инстербурге Гитлеру были продемонстрированы возможности «Ме-262». Фюрер, по свидетельству Галланда, спросил Геринга: «Этот самолет может нести бомбы?»

Геринг посовещался с Мессершмиттом и ответил: «Да, мой фюрер. Теоретически может. У него достаточно мощности, чтобы нести 500 и даже 1000 килограммов груза».

Как отмечает Галланд, «всякий специалист понимал, что этот ответ был чисто гипотетическим. «Ме-262» не имел ни бомбовых прицелов, ни приспособлений для бомбометания. По своим летным качествам и условиям безопасности он не мог точно сбрасывать бомбы на цель, пикировать или планировать, поскольку это неизбежно привело бы к превышению максимально допустимой скорости и сделало бы самолет неуправляемым. На низких же высотах потребление горючего становилось столь большим, а дальность полета уменьшалась столь значительно, что ни о каких атаках на низких высотах и речи быть не могло. Оставалась только бомбардировка с больших высот, целью которой мог быть лишь крупный город. Но кто мог объяснить все это Гитлеру?»

5 декабря 1943 года Геринг направил телеграмму руководству люфтваффе, в которой отмечал:

«Фюрер уделил особое внимание настоятельной необходимости выпуска реактивных самолетов в варианте истребителя-бомбардировщика. Крайне важно иметь в виду, чтобы люфтваффе получили необходимое число таких самолетов для начала их использования к весне 1944 года. Все проблемы с людскими ресурсами и с материалами должны решаться за счет резервов люфтваффе, для чего существующие запасы должны быть расширены. Фюрер считает, что любая задержка является проявлением преступной безответственности. Фюрер потребовал регулярного предоставления докладов о положении дел с «Ме-262» и «Ар-234».

Хотя авиастроители фактически проигнорировали указание Гитлера, в течение первых месяцев 1944 года проводились активные работы по оснащению истребителя одной 500-килограммовой или двумя 250-килограммовыми бомбами, подвешиваемыми как на обычных, так и на довольно нестандартных держателях. Двигатель Jumo-004, разработанный Юнкерсом, был запущен в массовое производство только в июне 1944 года. Его доводка тормозилась нехваткой никеля и хрома, необходимых для изготовления жаропрочных лопаток турбин, и непрекращавшимися бомбардировками англо-американской авиации, заставившими разукрупнить авиационное производство и упрятать его в шахты, где коррозия и пыль чрезвычайно мешали производству.

Гитлер хотел сделать из «Ме-262» скоростной истребитель-бомбардировщик. Не учитывая, что подвешенные под крылья бомбы увеличивают вес и ухудшают аэродинамические качества, в результате чего реактивный истребитель теряет свое преимущество в скорости (до 865 км/ч) над винтомоторными самолетами. В конце концов в истребитель-бомбардировщик превратили реактивный «арадо» («Ар-234»), который мог нести три 500-килограммовые бомбы. При тех же двигателях он имел ббльшие размеры и вес, в результате чего его скорость достигала лишь 750 км/ч. Реактивные «арадо» использовались, в частности, для бомбардировки американских войск в ходе Арденнского контрнаступления.

29 мая 1944 в Оберзальцберге Геринг переговорил с Мессершмиттом, генералами Боденшатцем, Галландом и Нортоном и подполковником Петерсеном по поводу «Ме-262». Геринг сказал:

«Чтобы избежать кривотолков, я полагаю использовать только термин «сверхскоростной бомбардировщик», а не «истребитель-бомбардировщик». Соответственно, контроль над работами переходит к командующему бомбардировочной авиацией». Специально для Галланда Геринг пояснил:

«Это не означает, что фюрер рассматривает самолет только в качестве бомбардировщика. Он много ожидает от самолета и в качестве истребителя. Фюрер только хочет, чтобы были решены вопросы, связанные с подвеской бомб, механизмом бомбосброса и прицеливания, а также выработки тактики бомбометания». Когда же Мессершмитт непроизвольно назвал в дальнейшем разговоре «Ме-262» истребителем, Геринг немедленно потребовал прекратить «использование этого термина». Геринг не хотел рисковать своей репутацией перед Гитлером и закончил дискуссию словами:

«Все, что прикажет фюрер, должно исполняться беспрекословно!»

7 июня 1944 года Гитлер подтвердил свои требования заместителю Шпеера Карлу Зауру. Первые партии самолета выпускались исключительно в варианте бомбардировщика. Доводка истребительного варианта разрешалась, но только после отладки конструкции истребителя-бомбардировщика.

Только 4 ноября 1944 года под давлением Геринга и руководителей люфтваффе Гитлер разрешил выпускать «Ме-262» в качестве истребителя, оговорив при этом возможность подвесить к нему 250-килограммовую бомбу.

До этого времени успели произвести некоторое количество «Ме-262» в истребительно-бомбардировочном варианте.

Они получили прозвище «Штурмфогель». Их переделывали из перехватчиков. Первые «Ме-262А-2а» стали сходить со сборочной линии с июля 1944 года. От «Ме-262А– 1а» они отличались только установкой двух держателей под пару 250-килограммовых или одну 500-килограммовую бомбу и имели две 30-мм пушки. Точность бомбометания соответствовала «ФВ-190», но с «Ме-262А-2а» было трудно идентифицировать малоразмерные цели.

До конца 1944 года было изготовлено 452 «Ме-262», в январе – феврале 1945 года – еще 380 машин. Часть из них до октября 44-го выпускались как истребитель-бомбардировщик с двумя 250-килограммовыми бомбами. До мая 1945 года было изготовлено также около 200 «Ар-234». Из-за острой нехватки горючего и подготовленных экипажей примерно половина всех реактивных самолетов так и не смогла принять участие в бою.

Обычно «Ме-262» одерживали верх над винтомоторными истребителями, однако счет потерь во многом сравнивался из-за большого числа реактивных самолетов, разбившихся по техническим причинам – из-за отказа двигателей и ошибок пилотов.

Был создан и реактивный «народный истребитель» «Хе-162», дешевый в производстве и простой в управлении. Его спроектировали за три месяца, и уже 6 декабря 1944 года «Хе-162» совершил свой первый полет. Считалось, что его смогут пилотировать летчики, прошедшие ускоренную подготовку по сокращенной программе. До конца войны успели произвести лишь 150 самолетов, еще около 800 находились на разной стадии сборки. К счастью для немецких пилотов, «народный истребитель» не успел принять участие в боях. Он имел плохую устойчивость, и массовая гибель плохо подготовленных пилотов была бы неизбежна. К концу войны заканчивались разработки и сверхзвуковых самолетов, и самолетов с изменяющейся стреловидностью крыла, но изготовить их немцы не успели.

25 апреля 1945 года Адольф Галланд, командир специальной эскадрильи, сообщил своим подчиненным:

«С военной точки зрения война проиграна. Наши действия ничего не изменят… Но я буду продолжать сражаться, потому что полеты на «Ме-262» мне нравятся и я горжусь тем, что принадлежу к последним летчикам-истребителям люфтваффе».

В целом в заслугу Герингу может быть поставлен невероятный прогресс германской реактивной авиации. Таким образом руководство люфтваффе пыталось преодолеть подавляющее количественное превосходство союзников. Конечно, у реактивной авиации еще было много «детских болезней». Недостаточно «доведенные» реактивные двигатели порой останавливались в полете, из-за особенностей турбореактивного двигателя удельный расход топлива был чрезмерным, самолет отличала большая длина разбега при взлете и пробега при посадке, а значительный вес ограничивал горизонтальную маневренность и повышал посадочную скорость. Но нельзя винить рейхсмаршала в том, что он не успел довести реактивные самолеты до ума – до полностью безопасных и по всем статьям превосходивших винтовые машины образцов. Вспомним, что союзники, захватившие всю немецкую документацию и многие образцы, смогли создать надежные реактивные боевые самолеты только в начале 50-х годов, в период Корейской войны. Люфтваффе для этого попросту не хватило трех-четырех лет.

Если бы Вторая мировая война продлилась немного дольше или, наоборот, разработку реактивных истребителей в Германии начали чуть раньше, то, возможно, люфтваффе смогли бы вернуть себе господство в воздухе или, по крайней мере, на равных бороться против авиации союзников. Но форсированная работа над проектом «Ме-262» началась только с 1943 года, когда люфтваффе уже теряли господство в воздухе. Прежде же, когда дела люфтваффе вроде бы обстояли неплохо, развитие реактивной авиации не могло быть высшим приоритетом. Точно так же в Англии и США, полагаясь на свое превосходство в винтовой авиации, не форсировали разработку реактивных самолетов. В этом плане Геринг оказался дальновиднее своих английских и американских коллег, поскольку все же позволил к 1943 году реактивным разработкам продвинуться достаточно далеко.