Текст книги "У стен Малапаги"

Автор книги: Борис Рохлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Вы-то хороший человек, – говорит, – хотя не уверена, но ваш запах…, меня зовут Леонид Авелиевич, так, а вас, а меня Парменид Каинович, Авель, где твой брат Каин, я не сторож своему брату Каину, вот ответ неробкого сердца, переиграем событие, оно от этого не станет хуже, махнёмся не глядя, Авеля на Каина, Давида на Авессалома, Бонапарта на Робеспьера, Сталина на Бухарина, битву на Калке на Сталинградскую, франко-галлов на инко-ацтеков, устроим пир невозможного, сделаем бывшее небывшим, отменим «циклон б», вернём к жизни, – я не желаю никому зла, я не знаю, как это делается, – раздробленных, растерзанных, слепим из пепла, другого материала нет, глина в дефиците. Что открывать америки, выясним, есть ли европа, приснилась, может, не фантазия ли гражданина кантона ури, повернём на сто восемьдесят, Колумба Ивановича на Гарсиласа Петровича, вспомним повесть, поэму, женитьба Ивана Петровича, любим, любим жениться, квартал – и по новой, обновляемся и молодеем, даётся недёшево, впадаем в финансовые затруднения, разоряемся до нательной. Трудно, но можно. Бульвар Сен-Жермен пересекают сверху и снизу, туповато-косовато – напрямую Сен-Мишель, Сен-Жак, Рю де Ренн вливается и затихает, после восьми бутылку не купишь. К сведению заблудших и обнадёженных.

Сан-Сюльпис опять звонит, надоело, покоя нет, покой нам только снится, летит, летит…, настасья филипповна или аглая ивановна, а может быть, катерина ивановна, сильный ветер, гонит облачность, что-то предвещает, уж верно, как всегда, нехорошее, река течёт, не останавливаясь, не даёт себе передышки, крутятся волны с белым хохолком, на рю де ренн дождь, у наших приятелей простуда, кашель, насморк. В общем, осень. Я это точно знаю.

Камеи, реквиемы по монахиням, медные чайники и медные самовары, смертные грехи и пороки. Что лучше? Лень, ненависть?

Гравировано пьером ван дер хейденом, год тысяча пятьсот пятьдесят седьмой, издано джеромом – возможна модификация, например, жеромом – коком в одна тысяча пятьсот пятьдесят восьмом от рождества христова, глиняные блюда и фарфоровые тарелки, серебряные вилки и золотые ложки, реквизит утерянного мироздания.

Однопроходные яйцекладущие, неполнозубые, насекомоядные, млекопитающие не из самых, ехидны, опосумы, утконосы, кенгуру разных сортов, неполная опись: бандикуты, кускусы, кузулисы, сумчатые и прочие летяги, прыткие валлаби, краснобрюхие филандеры, а ещё коала, вомбаты и пр., всех не перечислишь.

Коснёмся слегка неполнозубых, – мы тоже уже к ним относимся, что поделаешь, возраст и трудное детство, безотцовщина и без определённого места жительства, скитаемся вместе с родительницей из дома в дом, из замка в замок, из коммуналки в коммуналку, снимаем углы, – муравьеды, двупалые ленивцы, – кстати, чем не мы, сходство характеров необыкновенное, родственники по прямой, – шаровидные броненосцы, – возможно, не без родства, но отдалённого и есть сомнения, просвечивает, но слегка и невнятно, – парадоксальные щелезубы, – таких и сегодня встретишь в любом параднике или подворотне, – зулусские златокроты, – похитители брильянтов, капитан сорвиголова, – эка кинуло на чужие качели детства в чужом саду подмосковных дач.

На сегодня хватит. Урок зоологии для несовершеннолетних преступников закончен. Всем построиться, стоять прямо, руки по швам, не шевелить членами, предстоят занятия на тему укрепления спинного хребта, брюшного пресса и тазобедренного сустава. Девиз, эпиграф, мотто урока – полководческий и победоносный: пуля – дура, штык – молодец. Сегодня тренировка, завтра переход через Альпы.

Время кончать чирикать, всё равно выходит не по делу, скучно, вяло, нехотя, да и поздно спохватились, давно пора место в некрополе присматривать, захаживать иногда, чтоб привыкнуть. Если постепенно, не торопясь, то освоишься, обживёшься, сроднишься, стерпится – слюбится. Надо только время на акклиматизацию, сам не заметишь, как станет родным и близким. Конечно, не будем скрывать, жалко расставаться с небесным сводом, манит, привлекает взор, с холодным пивом со снетком, особенно рижским и мартовским, в жаркий июльский полдень, с рюмкой водки солнечным зимним днём где-нибудь на Гороховой или Литейной, с любимой женщиной, есть что вспомнить, о чём подумать, но ещё грустнее и невмоготу разлучаться с длинноухими прыгунчиками, летучими маками, крыланами разных расцветок, размеров, языков, вот карликовые эполетовые, вот соломоновы длинноязыкие, – сочинители библейских притч и мудростей, – египетские летучие собаки и свободнохвосты оттуда же, как тут не помянуть добрым словом бычка аписа и тёлку хатор, барашка амона и крокодила себека, а особенно почтить – относится к теме – шакала анубиса, покровителя трупсиков и хранителя некрополя. Честный труженик, вечно снуёт по кладбищу. Во всякое время, в любую погоду при исполнении… Кстати вспомнились. Думали, думали в те времена о будущем, заботились, вопрошали. Что там? Как жить и на что? Готовились, чтоб продлить. Жизнь земная мимолётна. Хороша, привлекательна, слов нет, но, согласитесь, очень сжатые сроки, только начал, пора в путь собираться, а путь неблизкий, поверьте. Не задумаешься, не раскинешь извилиной заранее, выйдет одно неприличие, бобок, потянет ещё заголиться и обнажиться, ужасно, ужасно хочу обнажиться, – взвизгивала авдотья игнатьевна, – страх какой, разврат и где? А всё отчего? Оттого, что не предавались размышлениям, не хотели предвидеть, всё некогда было. А те, до нас, всё учли, чтоб получилось благовидно и пристойно. Первое необходимое условие сохранить телесно, и правильно, без телесности какой прок? Она, конечно, доставляет много хлопот, но без неё не обойтись. Следовательно, вначале мумифицируем трупсик, затем обеспечиваем его жильём, без жилплощади и продолжать не захочется. Последнее, но существенное, – заслуживает особого внимания, – пища: завтрак, обед, ужин, хочешь – не хочешь, организуй, без полдника обойдёмся, не маленькие, не в пионерлагере. Здесь всё очень просто. Берём пример с общепита, фабрик-кухонь и овощехранилищ, заготавливаем впрок, доставляем потребителям дары и жертвы, называются заупокойные, чтоб не перепутать. Всегда ведь можно не то принести.

Выпили мукузани.

Женщины – безумные гордячки. Была подана карта вин, палец с острым ногтем – остаток кораллового рифа – уткнулся в неё и стал водить сверху вниз, потом обратным курсом, снизу вверх. Мгновение останавливается, оно прекрасно, земля замедляет свой бег, отдавая должное значительности происходящего. Всё вокруг замирает. Наступает тишина. Остаётся только язык, говор, шёпот виноградной лозы. Где-нибудь на холмах Грузии. Легла ночная мгла. Движение воздуха, незримое и неслышное, обнадёживает, внушает. Вера и счастливое предчувствие вступают в свои права.

Отсырело, где выпивали, дождь прошёл, под ветвями стояли, но осень наступила, и шалаш не получился. Решили обсушиться где-нибудь на пригорке, на ветерке холмистой местности, к тому же луна обнаружилась сквозь ночную облачность, вышла на круг, поближе к ней захотелось, чтоб почувствовать: не одни, есть ещё кое-что во вселенной, да и надо иногда менять края пребывания. Говорили уже. Повезёт, ещё не раз сменим.

Нашли место по соседству, весь путь количеством шагов измерился. Осилили, осуществили.

Дон Кихот зябкий, надел телогрейку, стёганку на кроличьем меху, с пуговицами, ручная работа, домашняя, с любовью сделано, всегда с собой носит, и правильно, путь жизни неблизкий, мало ли что, не всегда кров найдётся, чтоб приютили.

Разлили, выпили белого крепкого, сразу потеплело и уюта прибавилось, рядом шапель, внизу озеро, не шелохнётся, не вода, зеркало в раме природы.

Холм, где пребываем, и сами орошаемся обильно лунным светом, что струится и подсеребривает усы и бородёнки, у кого есть, залысины и плешины, тоже присутствуют, – оно и понятно, бог знает, когда начали, когда приняли по первому, весна детства и лето юности давным-давно миновали, осень зрелости подгребла незаметно для глаза, не успеем всё осушить, и зима старости не запозднится, – гранёные стаканы из автомата газированной воды, бутылки с нежными названиями: напареули, тибаани, мукузани, гурджаани, цоликаури.

Будет что вспомнить перед последним выходом, перед тем, как…

«ММ-ММ-ММ», – сказал Профессор.

Праздник фонарей

Собирали всю жизнь. Откладывали. Сосчитали столбиком на белом листе для пишущей. Выяснили, достаточно. Купили и въехали. Въехав, легли на дно, и забыли жить. Осуществили мечту. Едим по праздникам. Стараемся реже, чтоб получить удовольствие. Получаем. Осторожно, аккуратно и понемногу. Растягиваем радость принятия пищи.

Посматриваем друг на друга краем глаза. Улыбаемся про себя.

Тихо и незаметно. Устали от шума и любим тишину. Счастливы. Квартира большая. Не сосчитать, и не пробуем. Сразу решили. Зачем ограничивать блаженство арифметикой. К тому же начнёшь, собьёшься. Одно расстройство. Чётные и нечётные, тридцатое февраля, пятьдесят третье марта. И всё в том же духе. Получается и не выйти. Сохраняем в неприкосновенности принцип. Границ нет, стены отворены и открыты будущему.

Ходим по ней и наслаждаемся видом из окон. Перспектива и ландшафт в зависимости из какого смотришь. Разные, и не устаёт зрение. Многие прямо в сад. Тополя, вяз, плакучая. Кусты сирени, жимолость и гиацинты. Другие в. Не перечислить, и часто забываешь, что где.

Потолок высоко. Без помощи и поддержки увеличительного неразличим. Вошли в возраст, дальнозоркость оставили далеко за. Давно обогнали. За ненадобностью досталась минувшему. Громоздишь стремянку на стремянку. Забираешься весь, ногами на. Не дотянуться. Рукой. Прибавляешь ещё. Веник, метлу, швабру. Пустая трата оставшейся. Разумеется, совершаешь теоретически и в уме. Если б даже мог, то отказался бы, не желая ограничивать. Хотим бесконечного и сохраняем иллюзию.

Жизнь повернулась и стала другой. Знаем, что есть всё и уже не прибавится. Нечего прибавлять. Штаны у каждого по штуке. И сверху что-то. Всегда на нас, кроме ночных. И привыкли. В них положат. Мысль не огорчает. Своя и сами дошли. Никто не подсказывал и не помогал. Чистая логика и голый расчет.

Такая большая, что не обежать до обеда. Имеется в виду не еда, а время до полудня. Прихватываем вторую половину. Делаем медленно. Осторожно, и выбирая благоприятный маршрут. Встречаемся вечером на кухне или где договорились и жмём крепко руку. Она мне, я ей. Всегда рады встрече.

Кухня – бальный для выпускников средних и педучилищ. Ужина друг другу не подаём и не готовим. Ни к чему в нашем возрасте. Иногда, передохнув после обхода, танцуем вдвоём. Что-нибудь медленное. Способствует близости и пониманию. Хотя не нуждаемся. Есть и не отнять. Мелодия отсутствует, но музыкален слух. У жены. Я глуховат с детства и слышу смутно. Но утверждает, чувствую. В младенческом взял в ручку что-то. Разобрать не успел. Сработало. В голове осколки на память о случившемся. С тех пор пацифист и не одобряю манёвров.

Танцуем бесшумно, неслышно, молча. Все слова давно сказаны. Не требуются. Живём на волосок от. Счастливы. Наконец-то сбылось. Мы там, где хотели всегда. Не надеялись, и вот оно. Засыпаем сразу и крепко спим. Просыпаемся рано, как и ложимся. Прогулка немного утомляет. К тому же свет не провели. Намеренно и сознавая. Лишнее. Прочли в подростковом и помним наизусть. Иногда пересказываем. Один говорит. Другой слушает.

По вечерам, как стемнеет, не видим друг друга. Что смотреть? Рядом и достаточно. Насмотрелись, когда изменяли и ссорились. Расходились и сходились. И вновь повторяли. Противились судьбе. А она ревновала и оставила вместе. Спасибо ей, заботливой и незнакомке.

Иногда во время прогулок теряем друг друга. Договорились встретиться в гостиной. Кто-то перепутал и ждёт в кабинете. Но находим. А найдя, удивлённо и грустно смотрим. С пониманием. Долгая совместная приучила. Двое и никого, с улыбкой на лице, – мгновение и появляется, – с улыбкой приязни и нежности, грусть остаётся, но на дне и немного, в раме позднего времени, среди стен с резными, фигурами ангелов или амуров и дев в развевающихся и полотняных.

Развлечения тихого века. Коляска, бричка, сани, лошади жуют овёс, и скрипит снег под ногами ночного сторожа. Белый с лунным отливом.

Захочется яблока, разрежем перочинным. Половинка ей, другая мне. Белый налив. Всегда любим и сохранился с давних.

Сегодня во время прогулки пересказывали Марка Твена, приключения Тома Сойера, приключения Гекльберри Финна, янки при дворе короля Артура. Жена пересказывала. Я слушал. Смеёмся и говорим, впадаем в детство. Не огорчает. Рады и утешение.

Наступила зима. В какое ни посмотришь, она. Падает снег. Редко и легко. Цветы слегка запорошены снежной трухой. Много и разные. Астры, настурции, гладиолусы, анемоны, магнолии, флоксы, гвоздики, лилии, розы, ромашки, васильки, анютины глазки, глицинии, ирисы и. Есть одуванчики. Странно. Иногда приношу и ставим в вазы.

Хрусталь, стекло, медь, глина, дерево, мрамор, серебряные. Оригинально и своеобразие. Каждая по-своему и до непонятности. Пытаемся иногда упорядочить. Не выходит. Не видим и не находим ключа. Узоры, разводы. Орнамент, формы. Попадается арабескность непостижимая. Не устаём удивляться.

По временам вспоминаем будущее. Есть намётки и ощущаем.

Приходил почтальон. Принёс письмо. Весточку. Распечатали конверт. И заглянули внутрь. Ничего и пусто. Без обратного и с маркой. Прочли. Долго думали, о чём и от кого. Прийти к определённому не удалось. Почерк не виден. Неразборчив, незнаком и отсутствует. Догадываемся, что написано. Но не доросли до понимания. Возраст не даёт надежд, что исправимся и прозреем.

Обратились к почтовой. Марка настоящая, но не дала ответа, кто и откуда. Что-то смутное и расплывчато. Страна или континент, неизвестно. Много возможностей и трудно выбрать, не ошибившись. Отмели предположения. Нелепы. И отказались сосредоточиваться на. Аккуратно положили в ящик письменного. Из красного и много вмещает. Всякую всячину и на случай.

Танцевали почти до рассвета. Танго и медленный фокстрот. Любим неторопливое и не к спеху. Немного устали. Уснули сразу, как легли. Спали без снов и встали рано. Бодрые, словно когда-то в давнем.

Поливали цветы и сдували пыль с предметов. Не терпим сырости и теряется первоначальный. Жена музицировала. В квартире много музыкальных. Инструменты разные. Отдалены друг от друга пространством и временем. Материалом и мастером. Виола, флейта, лютня, клавесин, банджо, арфа, цитра, гусли, волынка, гобой, свирель, тамбурин, чембала, клавикорд. Много ещё и всё во множественном. Арфы музицируют сами. Красиво и слушем, затаив. Инструмент повсюду. В каждой что-то есть, или несколько сразу. Так решили, въехав. По-домашнему, и не вызывает неприязни. Приятно смотреть во время прогулки. Сегодня её отменили.

Решили пребывать на одном и смотреть открывающийся из кабинета. Не читаем, но книг собралось много. Больше, чем в. Заглядывал в справочное и отметил с удовлетворением. Книги не похожи друг на друга. Затейливы содержанием. И удивляют. Немного сердимся, но хватает не надолго. Глубоко и не улавливаем.

Библиотека приключений, драматурга, поэта, классиков, лауреатов, модернистов, нового романа и новой волны, сердитых молодых, разгневанных мужчин, пеплов и алмазов, античных пасторалей и для семейного, моралистов, агностиков и гностиков, скептиков и мистиков, педагогических взглядов, переписок из разных углов. Особенно много писем прославленных. Оригиналы. Потрепалась и пожелтела почтовая.

Для семейного чтения в коже, гностики на пергаменте, юго-восточная на рисовой. Ценность и радует глаз, когда кладёшь. И руку, когда дотрагиваешься.

Есть разные и на любой. Библиотека подводника, разведчика, снайпера, кавалера золотой звезды, жатвы и далеко от Москвы. Собраны поджигатели и заговорщики, тюрьмы и ссылки, не хлебом единым, пытки и инквизиции в прошедшем и будущем, крестовые походы, освободительные войны и открытия при плавании по морской и во время пеших прогулок.

Минералогия, астрономия, кожевенная и текстильная, горное дело, строительство и книгопечатание, жизнь бабочек, рыб, млекопитающих, происхождение человека и жизнь на других представлены и поражают воображение. Не устаёшь преклоняться перед серым веществом и силой переживания. Детская мировая занимает несколько бесконечных струящихся комнат. Красная Шапочка и Винни-Пух стоят рядом, дополняя друг друга, Нильс путешествует с дикими гусями, Длинный Чулок прогуливается с Шерлоком Холмсом, беседуя о.

Завтра праздник фонарей. Долго готовились. Сами мастерили и созидали. Нас двое и требуется два светильника. Но увлеклись и не заметили, как. Набрали сверх. Изготовили несколько тысяч. Сколько точно, невозможно сосчитать. Правый флигель с окнами на запад весь занят. Ступить некуда, и ангел хранит сокровище.

Приятно смотреть, и немного не по себе от изобилия. Удивлены собственным трудолюбием. Много материала. Фантазировали и не жалели. Воображение работало, и не ложились. Вырезали ножницами, и всё вручную. Украшали и расписывали. Исходный: картон, бумага, краски, клей. Жена главная. Я держал и оказывал посильную.

Каждый фонарь – картинка. Лилии, драконы, сценки из жизни поселян, испанского и французского при Карле Пятом и Франциске Первом. Запечатлели открытие Америки, взятие Константинополя и коронование первых Меровингов. Не забыли битву при Маренго и Ватерлоо.

Воспользовались картинами Ватто и Буше. Висят в гостиной и придают уют. Вспомнили о садово-парковом. Пейзажные и регулярные вписались. Были счастливы, когда картинка оживала. Пробовали и испытывали. Зажигали свечи. Гасили и зажигали по новой. Готовились долго. Прошли годы. Решили не торопиться и некоторые пропустить.

Сами назначили срок. Три тысячи первый. Здорово придумано. Новое тысячелетие и новое столетие.

Осень будущего. Долгожданно. Неомрачённые, радовались. Танцевали редко. Прогулки совершали, но вместе. Советовались и совещались. Цвет, рисунок, время, сюжет. Домашний-диккенсовский или исторический-вальтерскоттовский. Всё подлежало предварительному обсуждению. Было не до сна и не ложились. Решили, не будем до наступления. Грезили наяву. Появлялись новые цветные. Фонари поразительной красоты и рисунка. Преуспели, и были готовы вовремя. Когда наступил долгожданный.

Ждали с нетерпением вечера. До темноты не выдержали. Увидели сумерки. Зажгли две свечи. По одной в каждом. Взяли по фонарю в правую. Висит на длинной палке, круглой и гладкой. Без шероховатостей. Смотрится. Сами пилили и обрабатывали подсобным. Инструмента много, и было из чего выбирать. Большинство с резьбой, и приятно взять в руку. И пошли.

Прошли кабинет, гостиную, библиотеку, рыцарский зал, зал безмерно долгой жизни, музей восковых фигур, – мы уже там, – галерею египетского искусства, Афины, Иерусалим, Венецию, Рим, Тоскану, оставили в стороне Флоренцию. Стал накрапывать мелкий. Не дождь. Нежнейшая пыль. Льнёт к лицу и одежде. Стало влажно и мерцало при свете фонарей. Были выбраны фонари с разными сюжетами. Я – книгу джунглей. Жена – из жизни Ричарда Львиное Сердце. Картинки ложились на стены и застывали.

Мы шли по неширокой улице или переулку. Скорее всего это был переход из бильярдной в зал игровых автоматов. Старинные дома, трёхэтажные, с облупившейся краской. По правую и левую от нас. Впереди, возвышаясь, замерла в сумерках колокольня.

Миновали парк, Фонтенбло, Летний, Сан-Суси, Версаль. Подряд, сменяя друг друга. Вышивка решёток отразила свет фонарей. И сохранила цветной узор, когда мы исчезли.

По временам брали друг друга за руку. Фонарь в правой у меня. У неё в левой. И улыбались. Были счастливы. Как мало надо. Не спешили и наслаждались долгожданной. Не напрасно столь долго и тщательно. Всё вокруг оправдывало ожидание. Оно сбывалось по мере движения.

Мы делали шаг, возникала картина, один вид сменялся другим. Вот угол переулка, знакомого из будущей. Вот Пять Углов. Юность и в другом тысячелетии. Березняк на берегу полноводной. Маленькая гостиница в неизвестном и незнакомом. На окраине. Без штор на окнах. Никого и тихо. За окном небо, облака и западный ветер. Стоило повернуть, опять.

Неслышно двигаются пешеходы, дети и авто. Приглушённый свет фар, и сумерки улочек и площадей. Площадь Святого Марка, Страстей Господних, Петра, Павла, площадь Небесного Спокойствия. Накрапывает неслышно. Лёгкий и невесомый. Не долетает. Повис в воздухе. Иногда видим другие фонари. Двигаются. В отдалении разноцветные пятна. Несущих не различить. И исчезают. Снова только мы. Странное ощущение. Что это? Прощание? Начало странствия? Урок грамматики? Млечный путь? Предлагает себя и ждёт. Знает, что дойдём.

Нежная, влажная пыль. Остановились потрогать, коснуться. Только хотели, увидели полицейскую и его. Рядом «Пежо» с женщиной за рулём. Нарушила правила перекрёстка. С молодыми женщинами это бывает. Подошли ближе. Симпатичная, и с серыми глазами. Увидел нас, забыл о безопасности и отпустил в сумерки. Мы пригласили его к себе. Благо, здесь и сразу. Он охотно согласился. Сели за стол. Я стоял рядом, слева от него, и держал зонтик. Он был наш гость, и мы за него отвечали. К тому же он снял свою форменную фуражку. Жена беседовала. Я держал и посматривал сбоку. Осторожно, чтоб не заметил и не обиделся. Детская улыбка. Трогательно.

Он возражал и просил меня сесть. Но мы настояли. Свою машину он припарковал на кухне. Там много места, тепло и удобно для автомобиля. К тому же сырость портит внешний вид и отрицательно сказывается на двигателе. Красиво. Среди огромных медных кастрюль и сковородок, висевших на стенах и отражавших. Мерцала темнота.

Он рассказывал маленькие полицейские истории. Мелкие кражи трудных подростков. Семейные неурядицы в его квартале. Много выпивают и ничего не хотят.

Пространство бесконечных комнат светилось. Стены колебались и отступали. Было тепло. Нежен и невесом стал воздух. Я закрыл зонтик и сел. По левую руку от меня сидел он, по правую жена. На них было приятно смотреть. Снаружи было сыро. И мы боялись, что наш гость может простудиться. Но страхи быстро прошли.

Он пил чай и держал свою форменную фуражку обеими руками. Она лежала на коленях, он её только придерживал, козырьком от груди к столу. Как полагается военным и полицейским. Так мы подумали.

Когда он делал глоток, – небольшой, осторожно и аккуратно, – он брал чашку в правую руку, а левой придерживал фуражку. На него было приятно смотреть. Мы смотрели и улыбались. Он тоже. Казалось странным. У служащего полиции такая улыбка. Детская и смущённая. Словно извиняется. За что?

У него были маленькие, аккуратные, пушистые и густые усы. Коротко и тщательно подстрижены.

Ещё утром листья за окнами пожелтели. К вечеру покрылись изморозью. Сверкали и переливались, когда падал свет. Наш новый знакомый пил чай, говорил и улыбался. Было хорошо и спокойно. Уютно. Редкое чувство. И мы оценили.

Не хотели, чтоб он уходил. И просили остаться.

Сидел недолго. Возможно, вечность. Не заметили и не обратили внимания. Жена исполняла на флейте, чембало и клавикорде. Слушали голоса арф. Пели трогательно. Были взволнованы, и в наступившей тишине задумчивы и печальны. Но недолго.

Развлекая гостя, играли в разные. Имеем много, и заполняем часы досуга. С некоторыми незнакомы. Не знаем, как подступиться. Наслаждаемся видом. Пытаемся угадать смысл и назначение. Правила игры.

В этот вечер были известные. Шахматы, нарды, бридж, уно, замок призраков, табу, отель, книга джунглей, шах и дама, домино, победители, – открыли новую землю и построили город Солнца, – инкогнито, – были агентами и мастерами шионажа, встретились в Венеции, в масках, и не узнали друг друга, провалили операцию и отстранены отдел, уволены без, довольны и выпили чаю с лимоном и натуральным кусковым, – Ариель, – удивлены, Ариель не дух, а нимфа, живёт в подводном гроте, помогли ей найти принца и освободить из плена Урсулы. Сделали доброе дело. Радовались и поздравляли друг друга. Страшная оказалась ведьма, и пришлось постараться.

Увлеклись. Ещё и ещё. Желая продлить, обратились с просьбой. Но служба. Он встал. В возрасте. Немного упитан. Одновременно корректен и подтянут. Фуражка в левой. Поблагодарил. Жене поцеловал руку. И уехал.

У нас всегда так. Всех, кого мы встречаем, мы видим в первый и последний раз. Снов у нас нет. Если б были, мы могли бы повторять встречи.

Час поздний. Чувствуем лёгкую усталость. Не раздражает. Давно не танцевали. Может быть, танго или медленный фокстрот. Но передумали. Слишком много для одного дня. Легли. И сразу уснули.

До следующего праздника фонарей ещё не скоро.