сообщить о нарушении
Текущая страница: 84 (всего у книги 93 страниц)
На вопрос корреспондента «Как Алексей Григорьевич с дружками–собутыльниками били зеркала в ресторане «Метрополь?», дочь его в 2003 году отвечает: «А кто не бил зеркала в «Метрополе? Он в этом ресторане еще и рыбок в бассейне ловил, и до сих пор многие ловят — уж больно красивые! И вообще, если отец и куролесил, так на даче в выходные. Обычно он покупал четвертинку (может четверть, 3 литра? – мой), выпивал и принимался стрелять ворон из именного пистолета, который ему подарил Орджоникидзе. А на работу в министерство отец всегда приходил к 9 часам утра — трезвый и опрятный».
Постепенно безграмотный крестьянский сын и «слуга народа» (депутат ВС СССР – мое) становился лордом, а, может быть и предводителем дворянства Ипполитом Воробьяниновым: «Истинная правда, — вспоминает, смеясь, Виолетта Алексеевна, — У нас на первом этаже дома была своя парикмахерская. Отец красил там не только волосы в темный цвет, но и брови, и ресницы». А в ЦК КПСС шли жалобы на ночные буйства графа N (см. эпиграф). Виолетта (только «граф» мог так назвать дочь в те годы – мое) отвечает: «Напротив нас жила семья министра путей сообщения. Они очень надменно себя вели. Отец этого чванства вообще не переносил. Ближайших соседей отец терпеть не мог. Они–то без конца и жаловались».
Я себе представляю, что было бы, если бы на площадку к недавнему министру путей сообщения Аксененко подселили сегодня притон алкоголиков. Виолетта немедленно подтверждает: «К Стаханову часто приезжали его земляки из Донецка. За разговорами доставали аккордеон, пели. Мало того, отец мог нарочно одним пальцем час кряду долбить на пианино фрагмент песни «Хаз–Булат удалой». Я ему говорила, пап, слишком громко. Соседи опять будут жаловаться. Он мне подмигивал и продолжал играть».
Поэтому совершенно естественно, что этот «лорд» «Большому театру предпочитал Штепселя и Тарапуньку», «не мог одолеть ни Чехова, ни Горького», «листая труды классиков, он просто засыпал». «Музыку отец любил легкую, а вот в Большой театр ходил только по принуждению, если там присутствовал Сталин. На балете еще держался, но в опере засыпал уже на увертюре».
«Советский лорд» становится известным в мире: «Однажды на приеме в посольстве я увидела, что он, взяв с блюда курицу, стал запихивать ее себе в карман. Я в ужасе шепчу: «Что же ты делаешь?!» А он говорит: «Детям же надо принести гостинец». Потом, увидев человека во всем белом, стал требовать, чтобы он унес ненужную ему тарелку. А это был посол… «Я привык, что в Кремле все официанты в белом…» — оправдывался потом отец».
Собственно и сам Кремль был пьяный бомжатник: «Однажды она (жена нашего «графа» – мое) с Буденным открывала бал. Он ей прикрепил на платье маршальскую звезду, она ему приколола свою бриллиантовую брошь». Зря он ей «при открытии бала» не прикрепил свою маршальскую звезду на подол чуть ниже талии, а она ему «свою бриллиантовую брошь» – на ширинку. Это было бы очень «шикарно», «нетрадиционно» и по–пролетарски. И было это, я думаю, не «при открытии бала», а, а наоборот, при его закрытии из–за перепоя.
Недавно читаю в газете жалобу нынешней буржуйки: «Представляете, подходит ко мне в бутике старушка и говорит, дескать подайте милостыню в сто (!) рублей». Этой фразой нью–буржуйка как бы жалуется на нынешние нравы оборзевших нищих. Так вот, «в Центральном партийном архиве хранится Постановление Секретариата ЦК ВКП(б) от 5.09.1945 г. Согласно документу, комиссия, рассмотрев жалобу Стаханова на нехватку денег, решила срочно отремонтировать ему квартиру и уменьшить квартплату; выдать промтоварную и продовольственную лимитные книжки; увеличить зарплату до 3000 руб. А также просить тов. Маленкова дать указание регулярно выдавать Стаханову «книжный паек»…»
Наверное, это было последней каплей, ибо «Стаханов недолго царствовал в столице. В 1957 году он уехал из столицы в Донбасс. По словам его дочери, Алексея Григорьевича просто сослали. Накануне Дня шахтера в министерство присылали списки для награждения, где в основном были начальники участков и шахт. Стаханов лично выяснял, кто лучший из забойщиков и крепильщиков, и менял в списках фамилии. В наградном отделе Алексей Григорьевич нажил себе много врагов». Как же не нажить? Залетела ворона в царские хоромы, да еще и каркает во всю глотку. Совершенно как баба из сказки «О рыбаке и рыбке».
В Донбассе «папа много пил, и дело уже шло к инсульту. В это запойное время около него появилась одна тетка с арбузными грудями, потом к нему прикипела родственница парторга. По пьяной лавочке она затащила отца в ЗАГС и расписалась с ним. Мама написала жалобу в прокуратуру… Брак признали недействительным… Отца похоронили раньше».
Из контекста выходит, что «мама» вроде бы осталась в Москве, с детками и папой – бывшим референтом Стаханова, не поехала с «папой» в Донбасс, но и наследство в виде общественного «советского» положения терять не хотела, высудила. Тем более что «огромный загородный дом» наследников Стаханова «без следа огурцов, картошки и укропа, но с газоном и полевыми цветами» находится близ Наро–Фоминска, далеко от Донбасса.
Как советский «лорд» умер? «Отделение, где лежали больные с поражением сосудистой системы головного мозга, находилось в психбольнице. У отца была отдельная палата, а дальше по коридору — большая общая комната, куда он постоянно сбегал. Отец привык находиться в гуще событий… Главврач говорил дежурным сестрам: «Оставьте крайнюю койку в общей палате свободной, Стаханов все равно придет сюда спать». Из–за своей любви ко всему общественному он и умер. Кто–то в общей палате бросил на пол шкурку от яблока, отец поскользнулся и ударился головой об острый угол стола».
Я, конечно, понимаю чувства дочери и о несуразных обстоятельствах этой смерти не скажу ни слова. Но и не могу не напомнить начала этой статьи, то место, где я рассуждаю о зверинце.
С начала стахановского движения прошло ровно 35 лет. Шел 1970 год, который целиком и полностью был посвящен 100–летию со дня рождения Ленина. Поэтому закупка и поставка «животных в зверинец» чрезвычайно оживилась. Правда, методика уже была не та. Новые «оржоникидзе» давно отошли от этого дела, сосредоточившись на чисто производственном вопросе, зато партийная иерархия, не найдя себе другого дела, клепала и клепала «передовиков производства», как заведенная. В народе давно распространилась истина о Стаханове, притом в полной ее мерзости, поэтому ныне стахановцев заменили передовики производства.
Этих «передовиков» была такая куча, что народ не успевал «изучать» их «опыт», только «изучит метод ткачихи Гагановой», как на подходе уже «метод Злобина», и так далее до бесконечности. Этими «передовыми методами» народу так замутили душу, что даже хороших «методистов», например бывшего Шеховского районного главы, а еще раньше – московского бригадира–строителя, стал ненавидеть.
Так как я начал с «шахтера» Стаханова, который был таким же шахтерам как сам Никита Хрущев, то на шахтере и продолжу показывать это «зверинец». Тем более что я этого «передовика» знал почти от рождения и до самой его смерти.
Будущий Член Президиума Верховного Совета СССР, Герой Соцтруда и прочая и прочая (в страницу не поместится) Геннадий Смирнов работал у меня на участке шахты «Юбилейная» простым забойшиком, машинистом комбайна, то есть даже не бригадиром. И слыл, так называемым горлопаном – понятие вполне конкретное для тех времен «гегемонии пролетариата», и именно поэтому бригадиром я бы его никогда не назначил. Гегемония же пролетариата заключалась в том, что этот пролетариат знал на зубок все свои права, но не знал ни одной своей обязанности. Вернее, знал, но так как был гегемоном, то выполнять их ни под каким видом не желал. Именно поэтому в просторечии иностранное слово гегемон и было заменено горлопаном.
Обычно работа начиналась с горлопанства: начальники должны были ему «обеспечить» и то, и другое, и третье, и даже сто первое. И все это на повышенных тонах, примерно так, как внушает отец с ремнем в руках сыну правила приличия. Молодое начальство обычно от этого несколько теряется, поэтому горлопан, как правило, работает плохо, а хорошо работает только в одном случае – когда ему самому работать хочется. Иногда ведь и так бывает, потому что горлопаны очень непостоянные люди и наступают иногда краткие времена, когда горлопан вообще не горлопанит. Это, как правило, с похмелья, когда жизнь не мила.
Горлопанов очень трудно припереть к стенке, потому что они сразу же сворачивают дискуссию на свои «права». Допустим, говоришь ему, что он плохо закрепил забой, или увел штрек в сторону от заданного направления, или вообще какую–нибудь работу сделал из рук вон плохо и ее надо кому–то другому переделывать. Он тут же найдет сотни две причин ущемления своих «прав», которые не позволили ему хорошо работать. Был случай, когда другой горлопан появился на работе в положении почти лежа, а когда я напомнил ему об этом, он мне без тени смущения объявил: «Не надо было вчера, в четверг выдавать получку, а надо было выдать в пятницу». Тогда бы он субботу и воскресенье пропьянствовал, а в понедельник бы явился как огурчик. Вот и поспорь с такими. Народ их не уважает, но слушает перепалки с ними с удовольствием – весело же.
Было в ту пору Смирнову лет 27 и был он потомственным шахтером, иначе бы он не был горлопаном, так как для этого надо знать много своих «прав», чтоб «конкретно» представлять их в любом случае. Он был здоровяк высокого роста и красавец с вьющимися волосами, иначе он бы не «дошел» до Президиума Верховного Совета – тогда эта штука, Президиум, была равноценна нынешнему Президенту – главе государства. Горлопаны всегда в первых рядах «выступают» на больших собраниях и «вскрывают недостатки в работе инженерных служб», которые не позволяют им хорошо работать и много зарабатывать. Директора наперечет знают своих горлопанов и даже используют их «данные», когда и без этого хотят кого–нибудь «наказать». Их посылают на более высокие собрания, вручая им отпечатанные листочки, которые они должны не мямля и не стесняясь, громко и четко «зачитать».
К этому времени меня повысили и я оставил свой участок вместе с горлопаном. Примерно через полгода «впередсмотрящий» директор стал делать из моего горлопана «героя труда». Во–первых, его назначили бригадиром, а бригадиром горлопанов назначают, чтобы заткнуть их горлопанство, так сказать, на своей местности. Став бригадиром, горлопан теряет многие «права» на горлопанство, так как становится ответственным за недостатки, из–за которых он горлопанит. Я же этого не делал из чистой нелюбви к горлопанству, по мне пусть лучше попусту горлопанит, чем попусту бригадирствует.
Я понял, что горлопана выводят в люди за его «общий вид», так как именно мне поручили инженерно рассчитать и организовать ему «рекорд». Потом был организован «град рекордов», окончательной точкой которого был «миллион тонн угля в год из одного забоя». И тут у меня не вполне обоснованные «догадки», как в случае со Стахановым, а чистая правда, которую я видел собственными глазами и творил собственными руками, вернее – головой. Во–первых, в «один забой» входило несколько забоев. Во–вторых, обирали понемногу всю шахту, переписывая добытый ею уголь одной бригаде Смирнова. В третьих, подделывали маркшейдерскую документацию чтобы «доказать на плане горных работ достижения Смирнова», то есть показывая пласт угля отработанным, когда к нему даже не прикасался рабочий орган комбайна. В общем, пока бригада Смирнова добывала свой миллион, зарабатывая сумасшедшие деньги, вся остальная шахтерня сидела на нищенской зарплате.
Зато результат был громадный. Для директора шахты и Смирнова, остальные – не в счет. Директор вместе с орденом Ленина получил в свое руководство трест (производственное объединение), а Смирнов вместе с Героем Труда получил «два срока» – в Президиуме ВС СССР.
Как быстро посаженная за стол свинья закидывает на стол свои ноги, видно из следующего. Отсидев ровно три дня между вечно пьяным дагестанским поэтом и первой космонавткой, пред лицом «самого» Леонида Ильича на Президиуме, Смирнов стал называть своего благодетеля – директора шахты, а ныне генерального директора производственного объединения, на – «ты», что мог себе позволить только министр. Директор смекнул, что вырастил самого Илью Муромца, поэтому разрешил ему «гулять во чистом поле» как бог на душу положит. И хотя Смирнов продолжал числиться бригадиром, больше он в шахте не появлялся, там за него работал его «заместитель», а сам бригадир являлся на шахту только за получкой. Но и Президиум – эта «многоголовая глава» государства заседал из–за немощи Брежнева и Суслова (зам председателя) не чаще, чем, например, должен был заседать врачебный консилиум – у постели самого богатыря Муромца. Собирались в основном по поводу утверждения годового списка награжденных и такого же длинного списка помилованных. Остальные дела страны вершились в других местах на Старой площади.
Поэтому нам надо рассмотреть вопрос, чем же занимался наш герой целых 10 лет? Надо сказать прежде, что за прошедшие 35 лет после Стаханова, когда «открытым текстом» как изложено выше партия «принимала» всякие идиотские решения по благосостоянию своих избранных животных из зоопарка, ситуация изменилась коренным образом. Отныне партия только назначала животного в зоопарк, а условия его содержания и кормежка ее не интересовала. Этим должны были заниматься «хозяйственные органы», начиная с министерства, по чьему профилю животное проходило и, заканчивая тем «лесом» (колхозом, заводом, шахтой и т.д.), откуда его первоначально извлекли. То есть президиум мог пастись на просторах «одной шестой» в любой точке и его находили там и вызывали, как только у Брежнева или Суслова возникала в нем потребность. В остальное время эта «коллективная голова» как у Змея Горыныча никого не интересовала.
Во–первых, новоявленный Член Президиума, как и Стаханов стал регулярно пить водку в предельно возможных количествах, никого не стесняясь, кроме, разумеется, Брежнева. Поэт Гамзатов и его не стеснялся, но он же и не шахтер, а – поэт. Поэтам пить водку можно, не соблюдая «условности», хоть когда. Я только не понимаю, зачем их избирают в зверинец, ведь это место достаточно трезвенное.
Во–вторых, надо рассмотреть потенциальные возможности, предоставляемые членством в Президиуме для «подножного корма». Само по себе это звание дает его носителю как бы графский титул, я бы даже сказал – великокняжеский. Ну, допустим, придет такой великий князь, например к Лужкову даже сегодня и скажет: «жить негде». Что, самую лучшую квартиру не дадут, что ли? И так можно ходить в любое министерство–ведомство и просить то, что у этого министерства–ведомства на балансе или в кассе. Конечно, Самотлор не дадут, а помельче – пожалуйста. Жалко, что ли? Ведь тогда же не было частной собственности. Хотя мне один наш журналист тех времен и хвастался, что у него кроме настоящего английского корта, бассейна под стеклом и скульптур известного «американского» скульптора на даче есть полный набор бюстов всех наших царей, а ни в одном музее – нету. И у него просили некоторые музеи – пожертвовать, а он отказался, монополист эдакой. Но, я отвлекся.
В третьих, это звание дает его обладателю некие ключики, действующие в любом регионе нашей Большой Родины. Это – помилование. Мне лично «граф» рассказывал, что когда зачитывался клерком–письмоводителем из ЦК КПСС этот список к потенциальному помилованию, великий демократ Брежнев всегда спрашивал: «Какие будут замечания и предложения?» И тут не зевай, лоббируй, только надо хорошо подготовиться, чтоб на словах убедительно звучало, потому что никто не будет проверять детали. Слегка убежденные, тут же исключат из списка помилования (лоббирование вреда) или включат в список (лоббирование пользы) новую фигуру. Потом Брежнев или его доверенный клерк поставит факсимильную печатку и решение не изменить уже самому богу. Вы представляете, что такое помилование в нашей стране, когда посадить могут любого и совершенно ни за что, а помиловать может только Президиум, притом так же легко, как положить в рот конфетку.
Зная эту «возможность» Члена Президиума, а ее знали все потенциальные и уже рецидивные преступники от первого секретаря обкома до директора Елисеевского магазина, они интерпретировали ее в приглашения нашего «графа» к себе «на чаек», от тундры до хлопковых полей. Притом загодя, не ожидая, когда их посадят.
