сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 93 страниц)
Откуда все это? И еще столько, что не хватит и целой книги. И если опять свалить стыд и ум на инстинкт, то это же должно быть очень стыдно для человека. Это же будет откровенное вранье, притом по мелочам и без необходимости, что еще стыднее. Бессовестный же человек отвечает: «Стыд не дым, глаза не ест».
Надеюсь, вы теперь понимаете разницу между естественным формированием стыда – самого достойного чувства всего живого, и неуклюжим формированием псевдостыда у человека при помощи образа бородатого дядьки на небе и его непутевого «сына», выдуманных ловкими людьми специально для того, чтобы сбить людей с толку и подчинить себе.
Вообще говоря, надо вернуться к магии, у нее накоплен куда больший опыт по сравнению с церквами во взаимоотношениях чувств и окружающей действительности. И этот опыт надо не запрещать, как делают все церкви без исключения, а всячески пропагандировать. Пусть будет столько же книжек по этому вопросу, сколько есть на свете церковных книг. Только заметьте себе, что именно потому, что магия – главный, совершенно логичный и статистически доказуемый объект познания Бога в образе Взаимосвязанного Мира, церковь принимает гигантские усилия, чтобы ее уничтожить. И практически уничтожила, извратив наше природное сознание.
Начало извращению сознания положили первые строки Библии, когда именно за проявление стыда выдуманный дядька–бог выслал Адама и Еву из Эдема. Притом это сделано совершенно иезуитским способом, подменяя одно понятие другим. Дескать, животные не имеют стыда и потому не одеты. Хотя я исчерпывающе доказал, что животные стыд имеют, только он выражается не столь примитивным образом в виде одежды, которая, кстати, у животных и без бога–дядьки имеется – мех. Это во–первых.
Во–вторых, бог–дядька создал первым человека, а животных – позднее и только для прокорма венца творения, хотя это – чушь, и сегодня она отчетливо видна в науке антропогенез.
В третьих, отменив у животных первородный стыд, бог–дядька явно хотел, чтобы и люди его, первородный стыд, не имели. Иначе бы он не выгонял приодевшихся Адама и Еву из рая. И именно этим своим хитроумным актом бог–дядька положил начало придумыванию псевдостыда человеческого.
В четвертых, бог–дядька присвоил себе беззаконное право трактовать этот псевдостыд исходящим именно от него самого. Отсюда и выплыло Первозаконие, содержащее мешанину из литургии богу–дядьке и моральных заповедей, по которому и живут все нынешние церкви, а вместе с ними и мы с вами.
В пятых, явился Моисей и разделил Первозаконие на две его составные части: церкви оставил только литургию любому богу, какой кому нравится, и закрепил это во Второзаконии, где нет ни одной моральной заповеди, а мораль отдал суду, равному для всех. И этим самым отобрал у бога–дядьки незаконное его «право» присваивать себе источник морали и стыда. То есть вернул все к исходному состоянию. И именно в этом величие Моисея.
В шестых, церковь слегка растерялась от такого оборота событий, но быстро нашла, бессовестная, опять же иезуитский прием: назвала Первозаконие Второзаконием, чем уничтожила весь труд и мысль Моисея, и продолжила одурачивать народ. Постепенно самобытный стыд был уничтожен и вновь подменен псевдостыдом, исходящим от бога–дядьки. Но так как независимый от церкви суд уже был известен, она подмяла под себя и суд жесточайшим образом: кострами, разжигаемыми служителями бога–дядьки, вернее, его выдумщиками.
Но вернемся к первородному стыду, незамутненному религиозным псевдостыдом по бумажке. Ребенок начинает воспитываться мамой едва пройдя стадию гаметы. И на внутриутробной стадии проходит первые шаги магии, общения с природой во всем ее многообразии. Это стадия гипоталамуса. Потом наступает очередь слушаться маму с папой, потом – набираться собственного опыта. Наиболее восприимчивые становятся шаманами, наименее восприимчивые – простыми, обычными людьми. Но опыт магии в лучшем понимании этого слова, передаваемый из уст в уста и на примере, совершенствует стыд. Но это только совершенствование, поэтому оно – в сознании, а то, что приобретено, так сказать, с молоком матери – вне сознания, в гипоталамусе. Усовершенствование жизни через разум способствует ее продолжению и увеличению отрезка времени, основанного не на гипоталамусе, а на коре головного мозга. Именно этим отличается человек от животного. Ибо он может уже учиться не два года, а двадцать лет, родители прокормят. И все это время молодой человек будет вне религии изучать жизнь в ее основе, в единстве мира, и волей–неволей все более и более будет чувствовать, почти осязательно, Бога и стыд, исходящие от Бога как квазикомпьютерной системы Мира. Это и будет естественное развитие. Ему только надо помогать, акцентируя внимание человека только на одном: и придорожный камень, и аленький цветочек, и все остальное постоянно наблюдают за его действиями, оценивают их простейшей формулой: да, или, нет. И если «нет» его действиям несется со всех сторон, то это знак, что Бог все видит, что Он им недоволен, но не от собственного имени, а от имени всех или большинства составляющих Системы.
Главное, что здесь нет посредников–нахлебников, посредников–фальсификаторов сознания, но каждый – наедине с одним и общим для всего живого и мертвого Богом, ибо границы между «живым» и «мертвым» – нет.
И здесь Бога не боятся как бога–дядьку с топором или кнутом в руках, потому, что это постоянная работа сознания, и она не допускает крупных бед, за которое может последовать ощутимое наказание, крупная беда через ликвидацию мелких бед с большой вероятностью предупреждается, но естественно, не исключается. Поэтому и нужен независимый суд, которому при таком раскладе дел будет намного меньше, чем ныне, с искривленным сознанием.
Но я не собираюсь разрабатывать теорию Бога в подробностях, она должна разрабатываться всем совокупным сознанием и общением мира людей и «камней». Я выражу только свое мнение насчет того, следует ли молиться Богу? Я думаю, следует. Лично я молюсь. Это очищает душу от ежедневных мелких неприятностей, стыда за проступки и недостойные помыслы. Налагает будущую ответственность, то есть будущий стыд. И, в общем, успокаивает, аутотренинг называется. При этом надо учитывать, что человек одинок как камень на дороге, песчинка в море песка, как сам Господь Бог. Притом, даже Бог не знает будущего, как я сказал выше. И неизвестное будущее страшит. Форма мольбы – тоже не должна быть канонической как «Отче наш…», поэтому о своей форме я умолчу. Но она не такая как у нашего президента Путина.
Осталось обрисовать последствия создания религий. По самой постановке вопроса «родственных душ», рассмотренных выше, любая из религий объединяет людей в толпу, о качестве которой я уже сказал выше. И старинный, «намоленный» храм даже в своих кирпичах ее представляет, и не только представляет, но и действует. И люди это замечают. Поэтому конфессия как единое целое, и я уже сказал, что это извращенное целое, имеет немалое значение. Беда в том, что конфессий – много, и все они – извращенные. Именно поэтому между ними – вражда, тщательно прикрываемая доброжелательностью на словах. Самое главное при этом, что даже не иерархи тут превалируют, а общественное сознание толпы. И это намного хуже.
Идеологическая диссоциация разума
(Аналогии из Жана–Анри Фабра)
Введение
Эта статья недаром находится в той же папке что и статья «Бог», и папка даже называется «Бог». Дело в том, что приведенные здесь данные, если их принимать узколобо, прямо свидетельствуют, что бог в виде седого дядьки на небесах, раскрутившего мир, есть. И я очень удивляюсь, как это церковники преминули использовать эти данные для доказательств своей идиотской цели. Ведь в десять раз более идиотские применения математики для доказательства существования ихнего бога Николаем из Кузы (Кузанским), каковые смешны даже для нынешнего семиклассника, они с удовольствием использовали. Притом эти доказательства получены спустя тысячу с лишком лет после Аристотеля, истинного гения, которого и сегодня читать интересно. Я думаю, потому, что пути науки, сначала вытекающей из трудов по религии, в конечном счете разошлись с самой религией и церковники раз и навсегда предали любую науку анафеме. Но не в этом дело.
Что касается Бога с большой буквы, то я его представляю себе так, как описал в упомянутой статье. Но между ним и нами – такая пропасть, что он может вам представиться с моих слов более гипотетическим, чем это есть на самом деле. Поэтому я наш разум и разум высших животных (млекопитающих и даже приматов), якобы живущих целиком и полностью по инстинктам, все–таки поставил почти на один и тот же одинаковый уровень, и большую часть их якобы инстинктов перевел в наш в вами разум. Это сделать нетрудно, я кое–что повторю, и вам станет понятно, что так оно и есть.
Я прямой свидетель, что лошадь, прожившая безвылазно в шахте лет пять, отлично умеет считать до пятнадцати и никогда не ошибается. Лошади в шахте на заре моей горняцкой юности возили по рельсам вагонетки с углем и прочими грузами. Норма у них была 15 вагонеток, иначе они быстро надрывались, даже на овсе. А вы все знаете, что сдвинуть с места железнодорожный состав, если все вагоны находятся врастяжку, не под силу даже тепловозу, так как этот гигантский груз надо целиком стронуть с места. А инерцию покоя вы и без меня проходили в школе. Поэтому машинист сперва сдает состав немного назад, чтобы большинство вагонов стояли впритык друг к другу, тогда у каждого вагона в сцепках есть зазор, позволяющий не весь состав сразу тянуть, а – по одному вагону: стук–стук–стук. И пошло – поехало.
Лошадь в шахте делает то же самое, сперва естественно по воле коногона, но уже на пятый день своего шахтерского труда лошадь так поступает даже в случае, если коногон пьян или заснул. Она быстро соображает, что так состав стронуть с места в 15 раз легче. При сдаче назад хоть железнодорожного, хоть подземного состава вагоны стукаются буферами и раздается стук–стук–стук, ровно 15 раз. Если, конечно, правила выполняются, но они зачастую не выполняются. Стуков вагонеток либо меньше, и тогда лошадь это отлично чувствует, либо – больше, что тоже не обходится без ее внимания, у нее начинает вылезать наружу прямая кишка, совершенно как у человека, поднимающего непосильный груз. Но недаром же выбрано именно 15 вагонов, это как раз составляет умеренную тяжесть, притом средне статистически именно так и происходит. Поэтому любая подземная лошадь, живые еще коногоны не дадут мне соврать, внимательно считает стук буферов, и больше 15 вагонов (по ее понятию 15 стуков ) не повезет, хоть ты ее запори кнутом. Встречаются, конечно, и глупые лошади или малообразованные, но в 85 процентах случаев происходит именно так.
Перейдем к собакам. Собака моей тещи знала в лицо всех своих свиней, а они ведь ежегодно меняются, и никогда не подпускала к тещину корыту, стоящему на улице у забора, всех прочих свиней, будь они даже председателевы. Другая собака, тестя, как только он выходил зимой на крыльцо, выскакивала из будки и начинала облаивать весь белый свет, стесняясь, что греется там и не сторожит двор как следует.
Остановлюсь на тещиной корове и, думаю, достаточно, а то у меня подобных примеров – пруд пруди. Так вот, корова эта очень любила погулять по деревенской улице после возвращения стада в деревню. И никак не хотела как все прочие, сразу заходить в специально для нее открытую калитку. Это сильно напоминает детей, которых в дом с улицы не загонишь. И теща вынуждена была каждый день выходить на деревенскую улицу, благо она в деревне была одна, и загонять ее силой, причем это была целая комедия. Корова отлично знала, что ее выйдут загонять. Знала она и то, что если теща и она сама вместе войдут в калитку, то ей не миновать наказания, теща огреет хворостиной, которая больше напоминает черенок от лопаты. Поэтому корова, искоса поглядывая на тещу, выманивала ее подальше от калитки, а потом неслась мимо нее стрелой и подняв хвост трубой. Теща оставалась посреди улицы и пока шла до калитки, успокаивалась, а корова ее встречала посередь двора с таким видом, будто она тут стоит не только после пастбища, а вообще никуда не выходила со двора с вчерашнего дня.
Я, конечно, и далее могу продолжать, но лучше вам почитать, например, «Белый клык» и кучу других гораздо более литературных произведений, чем мои, и все там – истинная правда. Потому я и заключаю, что у высших млекопитающих гораздо больше аналитического ума нежели инстинкта. При этом этот аналитический ум именно самосознание , как вы только что видели. Самосознание себя в окружении нас.
Установив, что высшие животные (читайте также мою статью «Почему ныне из обезьян не происходят люди») от нас отличаются по интеллекту только тем, что не ходят десять лет в школу, я решил спуститься немного ниже по иерархической лестнице, прямиком к насекомым. Притом не к групповым (социальным) типа пчел и муравьев, а к – индивидуалам, типа нас с вами. Поэтому я и оказался в книге гениального энтомолога позапрошлого века Жана–Анри Фабра «Осы–охотницы».
Но если уж я там оказался, то надо и о нем кое–что сказать, причем его же собственными словами. Например, он пишет: «Энтомологи обыкновенно поступают так: берут насекомое, накалывают ее на длинную тонкую булавку, помещают в ящик с пробковым или торфяным дном, прикалывают под ним этикетку с латинским названием и на этом успокаиваются. Меня не удовлетворяет такой способ изучать насекомых. Что мне из того, сколько члеников в усиках или сколько жилок в крыльях, волосков на брюшке или на груди у того или иного насекомого? Я только тогда познакомлюсь с ним, когда буду знать его образ жизни, инстинкты, повадки».
Вот почему я его так сильно полюбил. И добавлять тут больше нечего.
Зачем мы понавешали так называемые «камеры наблюдения»?
Фабр обследует норку осы вида сфекс, когда этот сфекс приносит добычу к своей норке в два раза тяжелее самого себя. («Однажды я отнял у песчаной аммофилы гусеницу, которая была в пятнадцать раз тяжелее самой осы»). Добыча эта не убита, а парализована тремя уколами жала и она будет жива, но неподвижна еще больше месяца, как раз столько времени, чтобы личинка сфекса могла питаться живой плотью, но не мертвечиной, чтобы не отравилась продуктами распада – трупным ядом. Но пока не в этом дело. Дело в том, что сфекс обязательно перед норкой сваливает со своего горба парализованного жука и идет проверять норку, оставив жертву около устья. Фабр за это время отодвигает жука от норки подальше и ждет, что будет дальше? Из норки появляется сфекс, видит, что добыча его не на своем месте, и снова подтаскивает к норке, а сам вновь ныряет в нее. Фабр полагает, что проверять, не занята ли норка паразитом, который в его отсутствие отложит свое «кукушкино» яичко, из него вылупится личинка паразита, быстрее поедающая и растущая, так что его собственная личинка погибнет от голода. Но, опять же, не в этом дело. А в том, что Фабр сорок раз подряд отодвигал парализованного сверчка, и сфекс сорок раз подтаскивая его вновь к устью норки, спускаясь в нее каждый раз на проверку. Фабр устал с ним соревноваться и бросил эту затею, решив, что сфексу «чужда способность приобрести хотя бы малейшую опытность из своих собственных действий».
Затем Фабр нашел другую колонию сфексов. И начинает вновь отодвигать от норки парализованных сверчков. «После двух или трех раз с прежним результатом сфекс садится на спину сверчка, схватывает его челюстями за усики и без задержек втаскивает в норку. Кто остался в дураках? Экспериментатор, которого перехитрила умная оса. И соседи его, хозяева других норок, где раньше, где позже, словно догадываются о моих хитростях и без остановок вносят дичь в свои галереи». Фабр заканчивает: «У сфексов как и у нас: «что город, то норов, что деревня, то обычай»».
