355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Шапталов » Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления » Текст книги (страница 9)
Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления
  • Текст добавлен: 3 декабря 2017, 03:01

Текст книги "Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления"


Автор книги: Борис Шапталов


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Какое отношение это имеет к деградации? Увеличение масштабов потребления населения в сочетании с отрывом от производительности труда и трудового вклада способствует распространению социального паразитизма. А это имеет уже самое непосредственное отношение к процессам деградации. Так называемое «социально-ориентированное государство», где во имя блага всех и вся доходы слабо увязываются с производительностью труда, со временем превращается в паразитарно-ориентированное. Против этого выступала премьер-министр М. Тэтчер в Великобритании («политика тэтчеризма») и президент Р. Рейган в США. Социальные обязательства государства перед трудоспособными гражданами удалось сократить. Но ненадолго. Ныне объем соцобязательств государства перед избирателями полностью восстановлен и стремится побить новые рекорды.

Социальное паразитирование ведет к спросу на работников иного типа. В античной демократии это были рабы, в современной – работники из бедных стран – «трудовые мигранты». Можно вывести своеобразный «закон»: число гастербайтеров равняется числу лентяев в данном обществе. И чем больше иностранных рабочих в стране, тем больше нежелающих работать среди местных, тем нерациональнее используются трудовые ресурсы. Растет число охранников, офисных служащих, уменьшается трудовая нагрузка на одного занятого. Леность в обществе распространяется быстрыми темпами, что стимулирует привлечение все новых и новых гастербайтеров. И так виток за витком. А со временем и желающие трудиться из местных становятся «нерентабельными», что завершает процесс.

Когда деградация становится прибыльной

Капиталистическая классическая экономика основана на принципе: что хорошо индивиду, то хорошо и обществу. И такой принцип срабатывает при условии, когда нация на подъеме и жаждет свершений. Принцип начинает работать разрушающе, если индивиды охвачены гедонизмом. Общество потребления с преобладанием гедонистов и лентяев начинает разлагаться. В нормальном обществе действует психология, которая описана в мемуарах биржевого игрока (Льюис М. Покер лжецов):

«…По всей стране граждане, имевшие закладные под 4, 6 или 8 процентов, с иррациональным воодушевлением стремились досрочно погасить свои ссуды… Даже в период всеобщей моды на использование финансового рычага (т. е. кредитов) многим по прежнему была неприятна сама мысль о том, что на них висит долг».

С точки зрения биржевого спекулянта желание не иметь долгов – плохо, но с позиций здоровья нации как раз хорошо, что люди стремились не накапливать долги и гасить их при первой возможности. Чем быстрее заемщики выплачивали долги, тем быстрее деньги попадали в оборот и могли совершать новый инвестиционный цикл. Затем общественная психология стала меняться, пока не привела к массовым неплатежам. Люди охотно брали кредиты, мало задумываясь, как они будут их отдавать. Смена ментальности способствовала возникновению к 2008 году гигантского ипотечного кризиса в США, а также долгового кризиса в Греции, Исландии, Испании, Португалии, Ирландии, Кипре… Вроде бы стало ясно, что раздувание долгов – не лучший путь, однако свернуть с него уже не представляется возможным. Надо ломать сложившуюся психологию потребителей и избирателей, а уговорами это не сделать, и до диктатуры (как это было в Чили и Аргентине, где процветала практика социального паразитизма) еще далеко. Возникла межеумочная «колебательная» ситуация – между уходящим прошлым и сомнительным будущем. Она внушает тревогу и вызывает волну жесткой критики сложившейся модели. Например, политолог А. Панарин в статье «Народ без элиты: между отчаянием и надеждой» с долей преувеличения, но верно по сути дела писал: «…в постиндустриальную эру возобладала на уровне и личного, и коллективного проекта миграция из сферы труда в сферу досуга, из творческой напряженности в гедонистическую расслабленность. Вопрос о постиндустриальном обществе был решен не на путях новой творческой мобилизации людей, приглашенных к участию в массовом духовном производстве, а на путях их досуговой демобилизации». И далее: «Буржуа-постмодернист, вкусивший всех прелестей азартно-игрового существования (по модели богемного досуга), стал носителем микроба деиндустриализации. Речь идет, повторяю, не об историческом "снятии" индустриального образа жизни творческо-постиндустриальным, связанным с наукоемкой экономикой, а об регрессивном обрыве: из модерна – в контрмодерн, из продуктивной экономики – к спекулятивно-ростовщической».

О том же писал американский критик надвигающейся деструкции П. Бьюкенен: «Общества, создаваемые с целью обеспечить своим членам максимум удовольствия, свободы и счастья, в то же время готовят этим людям похороны. В наступившем столетии судьба, возможно, компенсирует китайцам, мусульманам и латиноамериканцам все те тяготы, которые им пришлось вынести. И, возможно, именно этим народам суждено в скором будущем стать властелинами мира» (Бьюкенен П. Смерть Запада. – М.: ACT. 2003. С. 56).

Такая экономика требует идеологического прикрытия и соответствующего ее духу образа жизни и мировосприятия, то есть соответствующей культуры.

2.3.4. Деградация в культуре (декаданс)

Энергетическим индикатором состояния нации является его культура. Искусство и мораль, как ее составляющие, служат защитой против социальной энтропии, а потому культура – непременный объект атаки деградантов. Возьмем пример из Голливуда. Вот резюме о творческой деятельности видного режиссера 1920-50-х годов Говарда Хоукса критика Е. Карцевой: «В своих лентах Хоукс варьировал тему крепкой мужской дружбы, и отстаивал необходимость профессионализма и присутствия духа перед лицом каждодневной опасности». Прошло время и в Голливуде тема «крепкой мужской дружбы» получила иное освещение. В картине «Горбатая гора» (2006 г.) ею стала любовь двух мужчин, их переживания и, наконец, гибель одного из них из-за невозможности соединиться любящим сердцам. Показательно, что любовники были ковбоями – некогда символа американской мужественности.

«Горбатая гора» помимо полученного «Оскара» была встречена на «ура» в «толерантной» части обществе. Тем самым «передовая» Америка, по сути, с удовлетворением отметила свой переход от фазы пассионарного подъема к фазе энергетического надлома. Новые времена – новые герои– маяки.

Евро-атлантическая цивилизация породила культуру героев. Этим она возобновила традицию античности. В традиционном обществе героика также встречается – ими, как правило, становятся воины. Реже – религиозные проповедники. Еще реже – поэты художники, архитекторы (за тысячелетия всемирной истории традиционного социума наберется не более двух десятков имен). И никогда – ученые. В западной же цивилизации культ героев достиг огромных размеров. Почти в каждом городе с населением свыше ста тысяч человек стоит как минимум один памятник какому-нибудь историческому лицу. И почти во всех городах есть улицы с именами персонажей истории.

Героями становятся личности, достигшие больших результатов в своей сфере: военачальники, политики, мореплаватели, изобретатели, а также художники, писатели, музыканты… Этим культура задавала ориентиры молодому поколению, формируя спрос на созидательных личностей. Со второй половины XX века особым почетом стали пользоваться деятели сферы развлечений. Им присваивают статус «кумиров». О них могут говорить, как о «легендарных». Они уже не просто звезды, а суперзвезды. А ведь первой суперзвездой был назван Иисус Христос (опера «Иисус Христос – суперзвезда» 1971 г.). Они, так сказать, не меньшие по значимости… Тенденция к возвеличиванию героев шоу– бизнеса до уровня «культовых», то есть псевдосакральных, сохранилась и становится ведущей. Остается констатировать: происходящие на поверхности изменения отражают какие-то глубинные социальные процессы.

Взрыв качества в период энергетического подъема общества сменяется имитацией качества, когда энергетика общества начинает «остывать». Имитация качества – условие демонстрации что «все в порядке». (В советской культуре этот соответствует 1970-м годам). Реально же происходит редукция – упрощение результатов достигнутого. Чтобы удержать планку былых времен нужен талант, но уже талант другого сорта.

Спад спаду рознь. Одно дело вынужденный откат, другое – вырождение качества, когда размывается различие между негативом и позитивом, талантливым и бесталанным, когда то и другое становится одинаково «эффективным». В современном западном обществе редукция охватила культуру, которая вырождается в «развлечение», «времяпрепровождение», «шоу-бизнес».

В переводе на русский слово «шоумен» – развлекатель. По доходности профессия развлекателя давно превзошла профессии людей науки. А гонорары «культовых» телевизионных развлекателей успешно соперничают с размерами премии Нобелевских лауреатов. Только Нобелевский лауреат получает свою денежную премию один раз в жизни, а развлекатели «премируются» ежегодно.

Фигура развлекателя стала центральной в искусстве общества потребления. Отсюда феноменальный уровень их доходов и размеры общественного внимания к их личной жизни. Остальные знаковые лица – ученые, представители «героических» профессий (летчики, космонавты) отходят на второй план. Даже некогда маргинальная профессия проститутки обрела респектабельность, ведь она тоже входит в систему индустрии досуга.

Западная цивилизация приобрела черты культуры, находящейся уже не просто в противоречии сама с собой, а отрицания себя. Это уже не только кризис, который западная культура испытывала не один раз и всякий раз успешно преодолевала, а нечто большее, грозящее деградацией. Отсюда взрыв «постмодернизма» на рубеже XX–XXI вв., то есть масштабное обретение силы декадентской субкультуры. Ее характерная черта – изощренность формы при бедности содержания. Причина: не в состоянии создать свое постмодернизм паразитирует на чужих мыслях и открытиях. Приходится брать формотворчеством и рекламой. «Энтропийное искусство» выдается за «арт-хаус» и «авангард». Большая часть арт– хауса – повествование о мелких людях. Не о «простых», а именно о мелких – мелких душой, страстями (страстишками), культурным кругозором, умом. То есть, фокусировка перенаправлена на питательную среду деградантов. А на «перфомансах» превалируют детали быта, апофеозом чего является унитаз и другие подобные предметы утилизации человеческих отходов. Какой уж тут Леонардо да Винчи! Эта продукция обрастает призами на сотнях конкурсах и фестивалях и тем получает высокий статус. Но премированные произведения исчезают почти сразу после своего триумфа, потому что в реальности они никому не интересны. Приходится конструировать реальность виртуальную. Это как показ мод престижных кутюрье. На их демонстрацию съезжается «бомонд», критики пишут восторженные рецензии, но никому в голову не приходит носить вычурную одежду, что демонстрируют заморенные, будто только что покинувшие Дахау, модели, эти невольные символы данного «искусства». Это игра в голого короля, но она приносит массу эмоций в истощенный эмоциональный мир ее поклонников.

Девизом эпохи Возрождения было: человек – венец творения. При переходе от эпохи Возрождения к эпохе Вырождения (постмодернизм) негласным девизом становится: «человек – квинтэссенция праха» (Гамлет).

Вырождение – это переход от веры в неограниченные возможности человечества к разочарованию в Человеке, к тотальному скептицизму.

Скептицизм может быть разным: пустым, капитулянтским («все суета сует») и продуктивным, творческим. В эпоху постмодернизма (декаданса) скептицизм перестает быть творческим запалом. Оно пролог к имитации смыслов. Чем больше ослабляется энергетика некогда сильного общества, тем больше возрастает потребность в иллюзиях. Общество всегда испытывает потребность в иллюзиях. Но опять же все дело в качестве.

Иллюзиотворчество качественно отличается от иллюзиоконструирования. Первое приводит к созданию мифов, сакральных концепций, способствующих повышению этноэнергетики, второе – помогает скрыть и пережить процесс «старения» социума. Именно этим – иллюзиоконструированием – и начинает активно заниматься «творческая» часть зашедшего в исторический тупик общества.

Когда социум переходит в стадию упадка, возникает идеологический и культурный спрос на деградацию. Создается впечатление, что жюри многих кинофестивалей отбирает фильмы по одному главному критерию – чтобы от фильма шел запах трупного разложения. Медведи закапывают свою добычу, чтобы мясо немного протухло и приобрело сладковатый вкус. Так и с культурой постмодернизма. Сладость разложения привлекает определенный круг интеллектуалов. И другого им не надо. Представим, что появится фильм, подобный «Я шагаю по Москве». Какой западный фестиваль такое кино ныне заинтересует? Практически никакой. Зато постмодернистски сделанная картина об ущербных людях, о разложении социальных связей пойдет на ура. Антипассионарность ныне в моде.

Кино влияет на нормы поведения и на стиль жизни. Телевидение и кино отчасти заменили семью в создании и внедрению моральных норм и стереотипов поведения. Значит, от качества зрелищ в немалой степени зависит качество морали и состояния умов в обществе. Поэтому показательно, что оно демонстрирует сейчас и раньше. Происходит повышение или понижение планки?

Раньше, как в Голливуде, так и в СССР преобладали оптимистические фильмы. Западная Европа в этом смысле разрывалась пополам. Она «болела» и эта болезнь облекалась то в форму фашизма, то декаданса… Теперь произошло нивелирование: и в Европе, и США – «пополам», а в кино, литературе, театре России доминирует декаданс.

В появлении декаданса есть своя «изюминка». При достижении совершенства отчасти объективно начинается вырождение первоначального посыла – канона. Лучшее – враг хорошего из-за слишком высокой планки, установленной классиками. Единственный способ обойти препятствие – использовать классику как сырье для умственно-эстетических упражнений (иногда и испражнений). Выгода очевидная: не надо придумывать свои сюжеты, образы, идеи, а, взобравшись на плечи гигантов, демонстрировать свое «эго». Что в наше время и делается, причем в форме «философского течения». Таким течением в наше время стал постмодернизм.

Обратимся к характеристике постмодернизма философами: «…постмодернизм представляет собой особое духовное состояние, которое может возникнуть… в самые различные эпохи, на их завершающей стадии… Именно общество потребления, основанное на принципе удовольствия, составляет один из главных устоев постмодернизма… В самом общем виде он выражает глубокое разочарование в итогах предшествующего развития… Постмодерный человек как бы утратил почву под ногами, оказался в невесомости…, из которого никак не может найти выход… Этика в постмодерновом обществе уступает место эстетике, принимающей форму гедонизма, где на первый план выходит культ чувственных и физических удовольствий… Даже научные теории, чтобы привлечь к себе внимание и получить признание, сначала должны стать модными. Их ценность зависит не столько от внутренних достоинств, сколько от внешней эффектности и привлекательности» (Философия: учеб. для вузов /под ред. В. В. Миронова. – М.: Норма, 2008, с. 299, 303, 304, 307).

В этой характеристике справедливо подчеркивается, что в постмодернизме нет ничего принципиально нового, чего не было бы в прошлые эпохи. Постмодернизмом окрестили то, что ранее называли декадансом. В основе постмодернизма лежит энергетический принцип: «еще хотим, но уже не можем». Интеллектуалам еще хочется заниматься искусством, но они уже не могут создать великие произведения – нет идей, нет новых образов. Остается паразитировать на классике, а также «структурировать» ее, разлагая «семантически», формируя «новый дискурс». Внешне все выглядит импозантно, умно и отчасти творчески. Одним из первых героев современного постмодернизма стал Энди Уорхол, который ничего нового не создавал, зато «инсталлировал» уже созданные вещи и смыслы. Он брал этикетки супов фирмы «Кэмблелл» и творил на полотне из них цветастую цепочку. Брал фотографию харизматической Мэрилин Монро и тиражировал ее образ в разных цветовых гаммах. Частность стала серийностью. Этот принцип был распространен и на классику. Э. Уорхол – пионер эстетизации снижения уровня культуры через придания высоким образцам попсовый доступности. Его дело было подхвачено индустрией. Так образ Моны Лизы через тиражирование превратился в принадлежность обихода. Ее изображение можно тиснуть где и на чем угодно, хоть на туалетной бумаге. Сейчас на арт-рынке незамысловатые, но якобы философско-философско-глубокие творения Уорхола продаются за миллионы. А что делать, если новых истинно творческих идей нет и уже, похоже, не будет? И все же это лучше, чем переход на следующий антипассионарный принцип бытия: «не можем и не хотим». Постмодернизм – хоть какой-то выход из положения в условиях угасающей пассионарности. Раз не может создать ничего равнозначного «Джоконде», пусть будет ее литография в качестве арт-хауза.

Но наиболее значимой «визитной карточкой» постмодернизма является культурологическая операция снятия проблемы противостояния добра и зла, заменой ее «инсталляцией» и «перфомансом». Об этом будем говорить ниже, отметим лишь, что в отличие от прежних волн декаданса, характерной особенностью нынешнего является эстетизация криминалитета. Что делать, если криминальные авторитеты и просто преступники являют собой едва ли последними пассионарными личностями (пассионарий всегда готов пожертвовать собой, а разве преступник не делает этого постоянно?) Отсюда прямой путь к апологии их «духовной жизни», чем активно занимались и занимаются многие известные западные кинорежиссеры, включая таких мэтров как Ф. Коппола, М. Скорсезе, К. Тарантино.

Культура позднего Рима пошла по пути эстетизации жестокости. Кровавые гладиаторские бои стали любимым зрелищем римлян. В наше время возникла аналогичная тенденция в искусстве. Демонстрация жестокости в фильмах стало обыденностью. Зрительский «болевой порог» неуклонно опускается ниже уровня сострадания. Эстетика жестокости вполне может перерасти в смакование садизма. Правда, можно оспорить, что это относится к деградации. В Средние века горожане Европы с удовольствием смотрели публичные казни – отрубание голов, четвертование, сожжение, и ничего, создавали понемногу современную гуманистическую цивилизацию. Но в те времена гуманизма практически не было, он пробивался сквозь толщу варварства, а ныне наоборот, гуманизм девальвируется. Он либо варваризируется через эстетику жестокости, либо доводится до утонченности, что может стать прологом к апологии садизма.

На первый взгляд парадоксально: чем травояднее современная сверх– гуманизированное западное общество, тем больше насилия и жестокости на экранах и в литературе. Причем показательно, что создают фильмы с лошадиными дозами жестокости не автократисты, не фашисты, а режиссеры и писателя с наилиберальнейшими политическими убеждениями. Происходит компенсация убывающей пассионарности, но не в жизни, а в иллюзорной реальности.

Наступление «культурных» деградантов

Есть фильмы, оставляющие зрителя холодными. Есть картины, которые как бы заряжают энергией. Есть фильмы «вампирические», вызывающие у зрителя депрессивное состояние. «Депрессивный кинематограф» часто относится к категории «фестивального кино». Эти ленты получают кинопремии, однако успеха в прокате не имеют не только из-за сложности формы, но потому, что они «не добрые», а похожи на работу патологоанатома. Отчего так происходит?

Искусство развивается, пока художник знает, как и во имя чего созидать. Если это знание теряется – искусство попадает в тупик. Возникает вопрос-проблема: а для чего всё? Что можно еще сказать? кому? зачем? Коммерсантам от искусства проще – они знают ответ: искусство нужно, пока приносит деньги и славу (точнее, «культ»), а слава нужна потому, что приносит дополнительные деньги. А для настоящего художника потеря перспективы созидания – создания нового качества в сфере духовного творчества означает идейно-философский кризис и творческую неудовлетворенность. Выход ищется разными способами, включая «эксперименты». Так объективно появляется развилка: либо уходить в коммерциализацию, либо – в декаданс.

Коммерческие художники зарабатывают деньги, приспосабливая искусство к вкусам «низших» и «массовых» слоев общества. Хотя общедоступное искусство необходимо, как говорящее с людьми простым языком, удовлетворяющее потребность в эмоциях, но все дело в мере. Угроза деградации возникает тогда, когда художник, отказавшись от принципиального постулата культуры – поднимать людей до своего уровня, опускается до «масс». И степень спуска зависит от того культурного уровня, которое удалось достигнуть в «пассионарное» время. Тем же, кто не хочет «идти в народ», но уже не может создавать новое качество, остается «чистое искусство». Начинается процесс, который можно охарактеризовать, как доведение всего прежде созданного до особого состояния – до утонченности.

Стремление к совершенству – качество любого настоящего художника. Но декадентская утонченность – это реакция на спад, на приближающееся умирание. Это последнее «прости и прощай». Остается довести до максимального развития ранее созданное, но без прежней потенции прорыва к новому качеству. Само по себе уточенное изображение проявлений жизни не говорит о декадансе. Сложное творчество Тарковского или Бергмана – это не декаданс, а философия в образах искусства. Граница начинает проходить в сфере созидания. Утонченности декаданса присуща патологичность. Декаданс жадно интересуется своим будущим – смертью, распадом, социальным гниением, а потому маргиналами – наркоманами, людьми с психическими проблемами, особенно склонными к суициду, серийными убийцами и т. п. Возникает своеобразная «эстетика патологии». Былой гуманизм Шекспира, Микеланджело и Толстого шаг за шагом мельчает, пока не превращается в эстетизированные помои.

Декадансу сказать людям, обществу по большому счету нечего. Остается единственное оправдание – утонченность в использовании приемов «подачи материала»: литературного, изобразительного, пластического, и тем получить похвалы узкого круга критиков и почитателей. А потом уйти в легенду. Если последнее удастся, то по их творчеству будут писаться монографии, защищаться диссертации, составляться антологии (опять же для узкого круга интересующихся). Если нет, то декаденты разделят судьбу представителей массового искусства – уйдут в небытие.

В период энергетического, пассионарного подъема созидание воспринимается, как данность, как само собой разумеющееся проявление человеческого Разума. Искусство дышит созиданием, как человек воздухом – то есть естественно. Зато в период энергетического спада созидательная деятельность начинает ослабевать, вплоть до того рубежа, когда становится непонятен сам принцип созидания. Декаденты пытаются созидать, но у них это получается натужно, фальшиво. Положительный финал в произведении выглядит как бодрячество. Чтобы не выглядеть бесталанным остается одно – эстетизировать немощь, и тем оправдать собственное социальное бессилие. Поэтому критики и обозначают культуру постмодерна, как многообразие мнимости.

Постмодерн (декаданс) не ставит никаких целей перед человеком. Он паразитирует (использует) уже созданное, превращая одни ценности в Игру и девальвируя классические общественные структуры (институт семьи, например), отвергая их, как мешающие проявлению свободы. Но как декаданты понимают свободу?

У В. Брюсова есть строфа:

 
Хочу, чтоб свободно плавала ладья
И Бога и дьявола одинаково хочу прославить я.
 

Формула вполне тянущая на квинтэссенцию постмодернизма (сам Брюсов был одним из творцов предреволюционного декаданса в России). Конечно, можно служить и Богу, и дьяволу, только стоит задаться вопросом: какая сторона в конечном счете окажется в выигрыше?

Культура – то, что создано на благо общества и человека. Соответственно, все, что разрушает общество, относится к антикультуре. Постмодернизм старается дезавуировать такой подход в попытке уравнять первое со вторым, объявив это «толерантностью».

Границы дозволенного определяются, в сущности, силой. Кто в обществе силен, тот и диктует правила общежития. Обычно сила у правящего класса. Он определяет, какую религию должен исповедовать народ, какой идеологии придерживаться государству, какие законы предписать для судопроизводства и т. д. Если в обществе начинают размываться правила игры, нормы и традиции, то наступает «свобода». Проблема в том, какая по качеству «свобода» грядет: свобода созидании или свобода эрозии социальных устоев? Вокруг обозначившихся свобод начинается острая идеологическая борьба, которая заканчивается политической победой одной из сторон. Если проигрывает правящий класс, то к власти приходят оппозиционные силы, становящиеся новым правящим классом. Он вновь берет курс на укоренение нужных ему законов, социальных и культурных норм. Этап смены одной парадигмы другой относится к переходному периоду с неясными последствиями и неявным победителем. Именно такой период переживает современная западная цивилизация, прежде всего в странах Западной Европы и США. В этот «переходный» процесс попала и Россия, которая в отличие от эпохи Петра I или большевиков, «модернизируясь», берет пример с Запада, находящегося в фазе очередного спада, и это отнюдь не лучшие образцы культуры.

Западной цивилизации в ближайшие десятилетия предстоит найти новые источники этнической и социальной энергии или продолжить сдавать позиции под натиском других пассионарных сил, прежде всего «южных народов», несущих иную культуру, ментальность, идеологию. И декаданс (постмодерн) никак не способствует оздоровлению западного общества, а, наоборот, усугубляет ситуацию. Противовесом ей является классическое искусство.

Классическая культура (то есть прошедшая испытанием времени, как «очеловечивающая» личность) основана на классической морали. Вместо нее постмодернизм культивирует вседозволенность, как подлинный эквивалент свободы, где нет места положительному идеалу, ибо он смешон, тоталитарен (ибо принуждает людей следовать ему), ограничивает свободу индивида. Вопрос о том, надо ли всем давать свободу? Пли, говоря языком Мережковского, надо ли перед Хамом зажигать зеленый свет на том основании, что «он» тоже человек и имеет избирательные права – снимается за ненадобностью.

Если творцы стиля модерн ставили перед собой задачу облагораживать искусством повседневность, включая быт, то постмодернисты никаких высоких задач перед собой не ставят. Наоборот, они подняли на щит свободу тех страстей, которым моралисты отводили место низменных.

Среди творцов декаданса немало талантливых людей, но их талант, образно выражаясь, не от светлых сил. Они, как выражаются герои «Звездных войн» Д. Лукаса, оказались притянуты «темной стороной Силы». А это происходит, когда в обществе набирают силу тенденции деградации (антипассионарная фаза по Гумилеву). Поэтому при декадансе художник чаще всего отталкивается от худшего в мире и обществе, не пытаясь уравновесить темное светлым, оптимистическим.

Деградация как раковая опухоль берет верх даже в сферах, которые по своему статусу должны являться естественной средой противодействия социальной энтропии, как, например, образование. Ведь образование принуждает формирующуюся личность развиваться, напрягаться, чтобы, подобно спортсмену, брать высоты, и, в итоге, совершенствоваться. Однако… Возьмем самую массовую коммуникацию нашего времени – Интернет. Он становится не только каналом распространения информации, но и средством пропаганды малограмотности. Что видит школьник в Сети? Что большинство слов на форумах пишется с грамматическими ошибками. Даже серьезные дискуссии в блогах на философские и экономические темы ведутся дядями, имеющими приблизительное представление о правилах грамматики и пунктуации. И ничего! Так зачем он, школьник, корпит над изучением языка? И зачем его заставляют писать литературные сочинения, если литературный стиль – едва ли не признак плохого тона в Сети? А хамство и мат – в качестве аргумента в дискуссии? Это столь распространено, что тоже давно воспринимается, как «норма».

Деградационные явления постепенно охватывают все новые сферы жизнедеятельности западного общества. Они становятся привычными и потому малозаметными. Люди быстро привыкают к ним и мирятся как с данностью. Прожившая семь лет в Норвегии российская гражданка так описывает образование в этой, по всем меркам, благополучной стране.

«Несмотря на то, что я закончила факультет журналистики МГУ и являюсь кандидатом филологических наук, Норвегия не признала моё образование. Мне предложили работать учительницей в соседней с нашей коммуне в сельской школе нового типа– по прогрессивному датскому образцу под названием "Риддерсанд", что в переводе означает "школа рыцарей". В сравнении с нашей российской системой все норвежские школьные госпрограммы выглядят как, по сути, для умственно отсталых. С 1-го по 7-й классы – там начальная школа. Задача государственной программы – выучить алфавит до 13 лет и научить детей считать и читать ценники в магазинах. Вслух в классе читать нельзя, потому что "стыдно". Специальный учитель выводит ребенка в коридор, и только там, чтобы не позорить "малыша", слушает, как он читает. Учитель имеет право разобрать с детьми два примера по математике в день, если дети не усвоят материал, то через три дня еще раз пытается им объяснить пройденное. Домашнее задание на неделю – пять слов по-английски или восемь, на усмотрение ребенка.

Норвежская школа – это пример полной деградации образования. Литературы нет, истории нет, физики нет, химии нет, естествознания нет. Есть природоведение, называется "обзор"… Мой старший сын учился в России в обычной школе, поэтому в Норвегии он стал вундеркиндом. До 7-го класса он не учил ничего – там не надо учить. В школах висят объявления: "Если родители попросят тебя сделать уроки – позвони. Мы поможем освободить тебя от таких родителей"» (Бергсет И. Что на нас движется! «Завтра». 2013. 9 мая).

Конечно, нельзя судить о всей стране по одной школе, в то же время это наглядный пример того, как под давлением деградантов сдает свои позиции европейская цивилизация. Здоровые силы пасуют перед демагогией – «свобода превыше всего!», «нельзя подавлять личность ребенка» и т. д. Кому охота прослыть «тоталитаристом», а то и «фашистом»? В итоге, деградация получает статус законной силы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю