Текст книги "Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления"
Автор книги: Борис Шапталов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
В США этноэнергетика пока что находится в приемлемом состоянии, но и там полным ходом идут подспудные процессы эрозии. «Римская» болезнь также набирает обороты. Но Западная Европа и Северная Америка попали в ловушку «мультикультурности». Массовая эмиграция с Юга принесла с собой такое явление как возрождение традиционного (доиндустриального) общества. Возник слоеный пирог между современной нацией и этносами со средневековыми (шариат) и родо-племенными традициями. Атомизированному гражданскому обществу с повышенной толерантностью противостоит ныне крепнущее отнюдь не толерантное и чуждое мультикулыурности политэтническое сообщество. Такое уже было на заре формирования демократического социума (XVIII–XIX вв). Тогда традиционное общество удалось «переварить», переплавить в общество гражданское, а многочисленные народности Европы – в нации. Но то было время повышенной энергетики (пассионарности) с высокой рождаемостью и без лишних сантиментов по поводу мультикультурности. Ныне все кардинально изменилось. На землю Европы и Северной Америки пришли новые, в потенции – будущие, хозяева, готовые со временем рассматривать нынешних аборигенов как «индейцев». Они создают свои политические организации, готовят кадры «революционеров», разрабатывают идеологию, обосновывающую будущий переворот. Пока их относительно мало, потому идет процесс накопления сил, чтобы в последующем бросить вызов старой системе властвования. И что в такой ситуации делать? Как избежать опасности ксенофобии, как тушить угольки возможной гражданской (этно-религиозной) войны? Опыт Югославии и Кавказа (северного и южного) показал, что горючий материал копится долго, а вспыхивает быстро и кроваво сильно.
На этом проблемы деструктивного характера не исчерпываются. Существует много дефиниций политики, среди прочих внутреннюю политику можно определить как искусство принятия и осуществления непопулярных решений во имя долгосрочных интересов общества. Но политики вынуждены предпринимать много популистских шагов, которые позволяют удержаться им во власти. Современное демократическое государство вынуждено, не считаясь с экономической эффективностью, расходовать на социальные нужды все больше средств. В итоге, дефицит госбюджета повсеместно становится не только хроническим, но и инструментом, искажающим состояние национального хозяйства. Сформировалась «финансистская» экономика, которая во все больших масштабах функционирует как экономика задолжности. Рецепт наращивания финансовой «мощи» прост, как открытый Остапом Бендером способ выгонки самогона из табуретки. Берутся материальные ценности, имеющие реальную рыночную стоимость, и под них выпускаются «секьюретиз» – ценные бумаги. Сначала первичные, в виде акций, закладных, облигаций, обеспеченных реальными активами. Затем запускаются вторичные ценные бумаги, обеспеченные первичными выпусками. Под них выпускаются третичные, обеспеченные доверием ценных бумаг первичного и вторичного выпусков. Для их технического оборота и поддержания ликвидности создана сеть бирж, инвестиционных банков, трастовых фондов. Образуется финансовая пирамида, чья устойчивость зависит от доверия держателей «инструментов рынка». В 2007 г. в США разразился так называемый «ипотечный кризис», который подобно биржевому краху 1929 г., был вызван «разводнением» ценных бумаг, то есть выпуском огромного количества вторичных и третичных суррогатных псевдоденежных обязательств, продаваемых на международных рынках. Таким образом, зарубежные клиенты (включая Россию) профинансировали операции американских банков, в том числе жилищную программу США. Такая экономическая практика есть движение к типично «римской модели» жизнедеятельности – паразитировании на чужих ресурсах во имя поддержания любой ценой высокого уровня жизни своего общества.
Надувание «мыльных пузырей» накладывается на наращивание доходов населения вне зависимости от экономической эффективности национального производства. Это удорожает стоимость товаров и ведет к свертыванию реального сектора производства, как неконкурентоспособного. Раньше такие проблемы решались за счет перехода к разного рода инновациям – от новых производств до внедрения ресурсосберегающих технологий. Однако существует и другой способ снижения издержек в цепи «производство-сбыт» – это ликвидировать одно из этих звеньев. Звено «сбыт» уменьшить, а тем более упразднить невозможно. Остается звено «производство». Вот его сократить и даже ликвидировать можно, перенеся заводы в страны с низкими издержками. Так возникает неприятная коллизия: чем выше параметры общества потребления, тем сложнее совмещать его с производством. Более полувека автомобилестроение было гордостью и визитной карточкой Соединенных Штатов. Теперь это в прошлом. За последние двадцать лет производство машин в США уменьшилось с 11 млн до 6 млн штук в год. Да и то в число 6 миллионов входит немалая доля иностранных производителей, построивших свои сборочные предприятия. Зримым свидетельством идущего процесса стал город Детройт, некогда процветающая автомобильная столица Америки. Ныне в некогда двухмиллионном городе живет всего 60 тысяч человек! Так что нет необходимости читать описания историков про опустевшие города античности, достаточно посмотреть фотографии современного города-призрака.
Сокращение производства происходит не потому, что падает спрос в стране. «Структурная перестройка» вызвана чрезмерными издержками в оплате труда всех звеньев – от уборщицы до президента компании, потому автомобили стало выгоднее собирать в других странах. Богатство общества из блага превращается в свою противоположность – в тормоз дальнейшего развития страны. К тому же в таком обществе появляется масса «непрестижных» профессий – на рабочие места не идут даже за хорошую плату. Это означает появление двух взаимоисключающих тенденций. Первая: чтобы создать общество высокого потребления, необходима экспансионистская экономика. Вторая: созданное общество потребления «остужает» экономику до состояния «пассивной». Импорт становится не просто выгоднее собственного производства, он превращается в условие сохранения общества потребления. Именно такой путь проделало первое в истории общество потребления – древнеримское, постепенно свернувшее свое производство и севшее на «импортную иглу». Ныне по такому же пути двигаются Соединенные Штаты, Западная Европа и Россия.
В 2000-е годы США сделали крупный шаг по пути деградации – солидная доля производств была перенесены в Китай, и оттуда уже значительно подешевевшие товары стали ввозиться в Америку. Безработица стала рассасываться за счет раздувания сферы услуг, в том числе связанной со спекулятивными методами обогащения. В 2008 г. этот сегмент де– градантной экономики, к счастью для Америки, обрушился. Целая группа инвестбанков, занимавшихся на деле не инвестициями, а постройкой спекулятивной финансовой пирамиды, обанкротилась. Причем выяснилась масса неприглядных деталей «быта» этой группы бизнесменов: они обогащались за счет вкладчиков, пренебрегая интересами акционеров. Со– лидные рейтинговые агентства за солидные вознаграждения присваивали рискованным бумагам инвестбанков показатели исключительной надежности, подставляя своих клиентов. Честность, деловая порядочность оказалась невыгодной. Естественно, этот процесс не прошел незамеченным и пошли разговоры про «закат Америки». Следует заметить, что «закат» США предрекали уже не однократно, но каждый раз правящий класс страны находил способы оздоровить общество. Та же задача стоит и сегодня. Во время президентства Ф. Рузвельта и Р. Рейгана государство выполнило подобную задачу, сможет ли правящая элита сделать это на современном этапе? Свершить сей подвиг на этот раз будет труднее. Гедонизм во времена Рузвельта не набрал обороты, поэтому не было ни кризиса семьи, ни спада рождаемости, ни проблемы наркомании, сохранялся контроль над иммиграцией, в стране доминировали один тип культуры и ментальности. Ныне же, помимо чисто экономических, силу набрали тенденции кризиса этноэнергетики. Для США это сугубо новая проблема. Положение пока спасает то, что полностью отсутствовало в Древнем Риме – научно-технический прогресс, инновационный сектор экономики. Создать «производство знаний» не под силу подавляющему большинству государств мира. Дешевая рабочая сила, к счастью, на постиндустриальном этапе эволюции экономики перестает быть определяющим фактором конкурентоспособности. Десять рабочих, готовых трудиться за небольшие деньги по десять часов в день, все равно не заменят одного научного работника. Но в развитых странах «производством знания» занимается небольшой процент населения, а традиционные отрасли в условиях режима свободной торговли обречены на стагнацию. Недаром в статистике таких государств цифры реального сектора отходят на второй план и заменяются показателями ВВП (валовой внутренний продукт). Такое исчисление удобно тем, что многократная прокрутка продаваемых, в том числе импортных, товаров зачисляется в экономический рост. За цифрами вала, как в свое время в советской системе, все труднее разглядеть реальное состояние дел. Такие экономические процессы негативно сказываются на социальной жизни.
Зрелая демократия в Древней Греции и Риме под давлением деструкции эволюционировала не на более качественную ступень развития, а вернулась к монархии и традиционному социуму, как более устойчивому укладу. Это приостановило деградацию, хотя и не надолго. Кризис демократии уже неоднократно возникал в развитых государствах, но пока что успешно преодолевался, в частности, были разгромлены милитаристские режимы в Германии и Италии, чьи правители попытались решить проблемы своих стран за счет войны за «жизненное пространство». Попыткой выйти на принципиально иной уровень был социализм с мечтой построения коммунизма. Однако классическая демократия оказалась конкурентоспособнее.
В конце XX века обозначился очередной кризисный цикл демократии. Он связан с обозначившимся «перенапряжением» потребительского общества. В частности, если тенденция выноса производства из развитых государств продолжится, то это приведет к разрушению источников доходов населения. Каким образом тогда поддерживать высокий уровень благосостояния общества потребления? Один из способов смягчения данной проблемы практикуется с античных времен путем создание «второй экономики» за рубежом и финансирования социальных программ за счет доходов из внешних источников. Но в таком случае возникает другая опасность – нарастание социального паразитизма. Люди в обществе потребления будут работать все меньше, а потреблять все больше. А «экономика услуг» превратится в отстойник для легального ничегонеделания (пример – изнывающие от скуки охранники в магазинах). Это и есть вариант позднеримского общества с легко предсказуемым финалом.
Такая «диалектика» – с одной стороны, создание «общества услуг» – хорошо, с другой стороны, потеря материального производства – плохо, заводит экономическую теорию и политическую практику в тупик, а критикам общества потребления позволяет предрекать его исторический крах. Если такой социум растеряет свой энергетический потенциал, то он, безусловно, повторит судьбу античной демократии. Установление авторитарных режимов ради спасения расползающегося, атомизирующегося общества станет неизбежным. Но как они будут решать проблему спасения государства? Возможен вариант, что с помощью войн, в том числе гражданских, в ходе которых будет истребляться разложившаяся часть элиты и обслуживающая ее клиентура. Они также позволят понизить уровень благосостояния населения до размеров наличных ресурсов и реальных доходов. То есть нынешняя экономическая экспансия может поменяться на военно-политическую, в том числе направленную внутрь страны. Поэтому на вопрос: «Неужели в современной, либеральной, правовой Западной Европе возможно сползание к авторитарным режимам и гражданской войне?» – ответ таков: «При сохранении деградационных тенденций такое не только возможно, но и неизбежно, дело лишь в сроках – через 15 или 30 лет».
В обществе потребления после завершения этапа высокоразвитой демократии и сползания его в тотальный либерализм наступает «не конец истории», как предрекали оптимисты, а конец самой демократии с возвращением к традиционному типу социума, в качестве единственной спасительной меры. Ход такого сценария будет зависеть от того, с какой скоростью будет формироваться разложенческая антисистема.
Хотя Россия уже не относится к развитым государствам, а тем более к зрелым демократиям (и из-за набравших скорость деградационных про– цессов, таковой уже не будет), она «успешно» импортировала ряд проблем подобного рода, но придав им свою специфику. Все ныне развитые государства начинали с создания сильной экономики, а потом уже естественным путем рождалось «общество потребления». В России поступили наоборот: в период колоссального экономического спада 1990-х гг. началось формирование зрелых механизмов потребительства, и только теперь ставится задача создания экономики соответствующей высоким стандартам общества потребления. Нигде в мире такая задача не решалась, так что стране предстоит реализовывать очередной «самобытный» эксперимент. Он осложняется тем обстоятельством, что «общество потребления» объективно препятствует качественному развитию национальной экономики. В ней за счет роста доходов, оторванных от производительности труда, необоснованно удорожаются товары и услуги, что губительно сказывается на экспорте товаров с высокой добавленной стоимостью, зато стимулируется замещающий местное производство импорт. Кроме того, в таком социуме неизбежно растет число лиц, которые не только не являются частью национального энерговоспроизводства, но наоборот, понижают его уровень. Гумилев эту группу называл субпассионарии, мы – деградантами. Но как бы их ни называть, они – творцы антисистемы.
Для деграданта потребление всегда стоит на первом месте, далеко оттесняя производство. Такой крен возникает, когда в обществе гедонизм выходит из тени и становится характерным не для отдельных узких групп – «бомонда», «золотой молодежи» и пр., а для широких слоев общества. А тут еще подоспела теория «постиндустриального общества», где первенство отдается «услугам», а реальный сектор отодвигается на периферию.
У евроатлантического сообщества возникла угроза потерять историческую инициативу. 500 лет мир был «европоцентричным», то есть основные цивилизационные достижения поступали оттуда. Они же определяли динамику истории. В XXI веке ситуация может кардинально измениться. Сил начинает не хватать. США еще могут послать войска за тысячи километров, но не в состоянии перекрыть поток нелегальной иммиграции на мексиканской границе.
Чем больше развитые государства втягивают другие страны и народы в мировое развитие (то, что называется процессом глобализации), тем неустойчивее становится миропорядок. До второй половины XX века Африка за исключением Египта (да и то в очень скромных размерах) никогда не участвовала в мировой политике. До плавания Колумба никто в остальном мире не слышал об американских государствах, и они себя за пределами своих регионов ничем не проявляли. До прибытия кораблей европейцев в Японию и Китай с требованием открыть порты для торговли, эти страны и не помышляли об участии в делах мира. Индийские княжества «мирно» конфликтовали между собой, не интересуясь внешним миром, пока англичане ни объединили Индию в единое государство. По мере расширения своего влияния европейские державы расширяли и пространство своих военных конфликтов. Семилетняя война 1756–1763 годов фактически стала первой мировой войной, ибо военные действия между ее участниками велись в Индии и Северной Америке. И так пока большая часть планеты ни была втянута в разборки между тремя-четырьмя европейскими державами. Если процессы деградации в Западной Европе и России остановить не удастся, то, судя по практике древних Рима, Греции, Византии, цивилизационный откат неизбежен. Новые хозяева Европы, пришедшие из Африки и Ближнего Востока, вряд ли сумеют перенять в полном объеме технологические и культурные достижения европейцев. Это значит где-то со второй половины XXI века мир из европоцентричным станет азияцентричным, где доминировать будут былые политические «окраины» и колонии европейских держав (Китай, Япония, Индия), подобно тому, как взлетела бывшая периферия античного мира Англия и Франция (Галлия) или бывшая колония Англии в Северной Америке. Тогда надежды на дальнейший прогресс окажутся связаны с новыми центрами силы. Либо старые лидеры должны приложить колоссальные усилия, чтобы остановить свое скольжение в пучину деградации.
3.4. Деградационные процессы России
Рассуждая о России, нужно анализировать не только источники ее силы, но и источники ее слабости. В том числе, ни начали ли в наше время последние превалировать над первыми? О советской системе пишут много справедливых нареканий, но, в то же время, она сумела создать вторую промышленную и научную державу мира. А на что способна нынешняя?..
При сравнивании современной России с Западом крайне редко задаются следующие вопросы:
• сходен ли тип российского капитализма с западным, «классическим»;
• сходна ли по типу и социальной структуре российская буржуазия с западной;
• есть ли в западных странах компрадорская буржуазия, и какова ее роль в России;
• какие социальные группы формируют внешнюю и внутреннюю политику России, а также идеологию и тип культуры;
• насколько велика роль бюрократической буржуазии в России и странах западной демократии?
Без ответа на эти вопросы нельзя понять российское общество и его отличия от классической западной демократии.
Даже простой анализ показывает, что Россия серьезно отличается от западного общества типом капитализмом и качественным составом буржуазии. В России слаба предпринимательская производственная буржуазия, но сильна торговая и торгово-посредническая, имеющая черты буржуазии компрадорской, то есть обслуживающей запросы иностранного капитала и даже интересы других государств в ущерб России.
В 2000-е годы в стране набрала силу и стала доминировать бюрократическая буржуазия (буржуазия, извлекающая предпринимательский доход из своего административного положения). Наконец, в России есть особая группа, которую можно обоснованно причислить к криминальной буржуазии. В итоге, образовывался особый симбиоз с высоким уровнем коррупции и чертами жизнедеятельности, типичными для «третьего мира» в ее латиноамериканском варианте. Поэтому сравнивать российское пост– социалистическое общество со странами развитой классической демократии не имеет особого смысла, разве что в качестве недосягаемого, но желанного образца. «Истинное» место России обозначено, можно сказать, официально – это группа БРИК (Бразилия, Индия и, попутно, уходящий вперед Китай). Никто объединять нас, например, с Южной Кореей или хотя бы с Францией не собирается. Так сказать, каждому свое.
БРИК – это группа развивающихся государств, имеющих статус региональных лидеров или претендующих на него. Но вернее было бы сказать, что Россия не вошла, а скатилась в эту группу. Это Индия и Бразилия, развиваясь, достигли некоего уровня. Россия же пришла к ним через деградацию.
Каковы причины столь неожиданной метаморфозы для некогда сверхдержавы, претендовавшей на мировое лидерство? Дискуссии идут уже не одно десятилетие и, несомненно, будут продолжаться с минимальными шансами на их благополучное завершение.
На наш взгляд, в основе феномена России лежит двухцивилизационная матрица, так называемая «азиатская» и «европейская» составляющие. У истоков «европейской» традиции стоит Иван III, «азиатской» (или «ордынской») – Иван IV. Получился кентавр. Согласовать такие качественно разные цивилизационные коды, понятно, удается с большим трудом, и страна постоянно балансирует между «двух стульев», время от времени пытаясь порвать с одной из ее частей. Если маятник склоняется в пользу «европейского» кода, начинается лихорадочная гонка за лидирующей группой. Когда верх берет «ордынская» матрица цивилизационного кода, социально-экономическая жизнь резко замедляется, начинается «застой».
Общепризнанно, что до монгольского нашествия Русь развивалась как типичная европейская страна. Оказавшись под властью империи Чингисхана, Северо-восточная Русь, ставшая позже Россией, испытала большое социо-психологическое влияние степняков. В недрах общества сложилась матрица деспотии восточного типа. Естественно, что у нового приобретения появились как противники, так и сторонники. Во второй половине XX века защитой «ордынской» составляющей прославился Л. Н. Гумилев. Он горячо и талантливо пропагандировал правильность курса Александра Невского и других князей на симбиоз Руси с «азией». Ему, естественно, возражали. Кто прав? Это дело политического вкуса. Для одних выплата дани Орде – иго, для других – плата за взаимовыгодный союз. Орда получала материальные средства и рабов, а взамен обеспечивала, по мнению защитников симбиоза, защиту от католической Европы. Что несла с собой такая Европа, можно узнать, посетив Прибалтику или Чехию с Польшей. Обычно такой позиции придерживаются антизападники. Точно так же ныне существует симбиоз современной России с Западом. Для кого-то это нечестивая зависимость, для других – взаимовыгодный союз. Россия поставляет сырье и полуфабрикаты, а взамен получает технику и потребительские товары.
Есть и те, кому не нравится ни иго, ни подобный симбиоз, что с Ордой, что с Западом. Но эти люди мало влиятельны. К тому же что делать в такой ситуации – малопонятно. Во всяком случае, мнений – масса, толку ноль.
А как в аналогичном случае поступили другие государства? В Японии, Южной Корее, Малайзии предпочли синтез двух качеств – традиционного и западного социумов, ибо одно дает стабильность, другое – динамичность. Но, в отличие от России, эти азиатские страны, решительно покончили с матрицей восточно-деспотического государства с его отсутствием гражданских прав и принципа разделения (автономности) властей.
Доминирование цивилизационного кода влияет на выбор экономического механизма. В одном случае пассивного и экстенсивного, в другом – экспансионистского и интенсивного. Западная Европа и США стали тем, кем они есть только благодаря экономической (и, как следствие научно– технической) экспансии. Все другие варианты – социализм, пассивный капитализм Латинской Америки и Западной Азии – оказались неконкурентными по сравнению с экспансионистским рыночной моделью.
СССР стал великой державой благодаря военно-политическому экспансионизму, что заставляло верхи энергично развивать науку и технику и наращивать индустриальные мускулы. Но с середины 1970-х годов появление сырьевой, прежде всего, нефтяной ренты позволило власти перейти в режим «щадящего управления». Это стало одной из причин будущей катастрофы и препятствием на пути конвергенции, которую столь успешно осуществили власти КНР. Китай также, как и другие восточноазиатские «тигры», принялся создавать экспансионистский экономический механизм, что привело к появлению новой индустриальной сверхдержавы. Эти различия у нас почему-то не замечают, а взлет восточно-азиатских государств связывают с разного рода спецификой – дешевой рабочей силой, конфуцианской этикой, и прочими попутными обстоятельствами.
Если почитать публицистику антисоветской эмиграции, то она сводима к одной главной мысли: «если бы в СССР появились свободы, то все б в стране расцвело». И вот свобода пришла и… началась деградация: культурная, экономическая, научная, моральная. Возникают естественные вопросы: как такое могло случиться? Неужели свободы могут принести к упадку? Ответы за прошедшие годы так и не были получены. А ведь кроили новую Россию, вроде бы, по «западным» образцам. Там выборы, и у нас многопартийные выборы, там общество потребления, и у нас… Однако экономика получилась почему-то не западного типа, а «латиноамериканского» типа. Заодно были привнесены многие болячки развитых стран, в том числе негативного влияния культа потребления на состояние общества.
Для наглядности обратимся к художественному произведению – повести А. и Б. Стругацких «Хищные вещи века», впервые изданному в 1964 году – в «эпоху дефицита».
В предисловии критик О. Шестопалов так описал тему данного произведения: «Повесть "Хищные вещи века" была написана потому, что Стругацкие обнаружили ранние, почти еще незаметные в обществе симптомы девальвации мысли и труда. Они обнаружили, что техническое развитие общества, если только оно не сопровождается развитием личности, губительно… Они обнаружили побочные продукты прогресса – «хищные вещи». Они обнаружили слабость и неподготовленность человека к тому, что ему предстоит в будущем… Выясняется, что при наступившем изобилии люди так же несчастливы, как и до его наступления. Общество эпохи изобилия изнасиловано бездельем и, следовательно, ненужностью людей самим себе… Изобретено «иллюзорное бытие, яркостью и неожиданностью своей значительно превышающее бытие реальное». «Невозможно помешать распространению иллюзорного бытия силой. И неизвестно, как помешать этому распространению умом» (А. и Б. Стругацкие. Хромая судьба. – Хищные вещи века / Послесловие «Тридцать лет спустя» О. Шестопалова. – М.: Книга, 1990).
Фантастика повести полновесно реализовалась три десятилетия спустя. С 1992 года российское общество пребывает в потребительской лихорадке. «Потребиловка» в очень малой степени связана с положением дел в промышленности, сельским хозяйстве и науке. Рост доходов населения в значительной степени оторван от производительности труда, появление большого числа миллионеров и миллиардеров почти не связано с развитием производительных сил страны. Главный источник «процветания» – торговля сырьем и эксплуатация советского индустриального наследия. Понятно, что этот путь самоубийственен, но сложность проблемы состоит в том, что как показал опыт древнего Рима, общество может разлагаться и при этом комфортно жить. Вариант «Обломов» применительно к обществу удобен, если, конечно, особо не задумываться о будущей расплате.
Россия, несмотря на довольно мощный потенциал, за последнее столетие рушилась уже дважды. Экономика страны накануне 1914 года была на подъеме и в последующем, суммируя длинные столбцы убедительных цифр успешного развития, немало публицистов пытались доказать «неправильность» прихода к власти большевиков. Неясным было лишь одно: тогда почему так легко рухнула монархия?
Советский Союз в 1980-х годах был второй промышленной и научной державой мира. Да ее догоняли Япония и ФРГ, но ныне ясно, что догнать им все же не удалось бы. СССР после необходимых реформ в духе тех, что провел Дэн Сяопин, вновь ушел бы в отрыв. Слишком велики были накопленные экономические и научно-технические возможности СССР. Догнать такого колосса ФРГ и Япония могли лишь в одном случае – гибели государства. Что и произошло.
В чем были причины таких метаморфоз? Как ни странно, они не ясны до сих пор (другое дело, что есть немало людей, уверенных, что знают истину). Получается, что тайна эффективного управления сокрыта для общества. Государственный успех связывается либо с политикой на костях (Иван Грозный, Сталин), либо с разрушением страны во имя свободы (Горбачев, Ельцин). А как можно двигаться быстро вперед без огромных издержек – непонятно.
Бросается в глаза следующее обстоятельство: государство рушили милейшие люди, вроде Николая II и М. С. Горбачева. Первый получил от церкви звание страстотерпца, второй от Запада – Нобелевскую премию. Непонятно только, как стать святым и выдающимся реформатором, не губя страну?
Россия вступила в период угрозы нарастания деградации. Процесс развернулся при Брежневе и продолжается до сих пор. Деградация проявляется в умирании промышленности, ослаблении науки, технологическом отставании, демографической самоликвидации, упадке культуры, эрозии трудовой этики, росте социального паразитизма.
Деградации не бывает без ее носителей. На рубеже XIX–XX веков то было дворянство, при Брежневе – закостеневшая партбюрократия, в либерализованной России – компрадорская буржуазия и ее либеральная идеологическая обслуга. Как это выглядело на практике?
