Текст книги "Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления"
Автор книги: Борис Шапталов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
М. С. Горбачева хвалят: «Он дал свободу!» Да, но какую? Свободу ходить по минному полю и бросаться в воду, не зная броду? Дэн Сяопин в это же время двигался вперед с истинно государственной мудростью. Он шаг за шагом обезвреживал «мины» под зданием государственности. Общество сначала шло, а побежало, когда это стало безопасно. Советское же,
наоборот, побежало сразу и тут же споткнувшись, полетело головой вниз, переломав себе кости. В чем состоит качественная разница обоих подходов – немалая часть нашего интеллектуального сообщества понять не может до сих пор (характерен, например, ответ Б. Немцова, одного из политиков ельцинской поры, на обвинение в плохо проведенных реформах: «Мы – не китайцы»!). Это также видно из спора о том, явился ли распад Советского Союза закономерным или рукотворным явлением?
Раз это событие произошло, то естественно его отнести к разряду закономерных, ибо следствие имеет причину, а значит, объективную связь. В этом случае распад Китая после свержения Цинской династии (1911 г.) был закономерен. Но в 1949 году коммунисты во главе с Мао Цзэдуном объединили Китай. И это событие также надо отнести к закономерному процессу. В 1989 году волнения молодежи в Пекине едва не опрокинули
режим, что было бы закономерно – аналогичные процессы шли во многих других социалистических государствах. Однако развала власти не произошло и государство, в отличие от рассыпавшихся СССР, Чехословакии и Югославии, устояло. Более того, КНР совершила мощный рывок в рамках старой идеологии и политического режима. И раз нынешний Китай состоялся как сильная, перспективная, уверенно смотрящая в будущее держава, то логично это также отнести к объективному ходу вещей. Получается, нечто по Гегелю: все действительное разумно, все разумное – действительно.
Или в этой череде «объективности» кроется какой-то подвох?
Прежде всего видно, что История (все равно, что понимать под ней – социально-экономические процессы или волю Мирового Духа) не любит однозначности. Существуют разные варианты выбора судьбы страны, и все они вполне «объективны». Это видно хотя бы по таким наглядным примерам, как Северная и Южная Корея, Восточная и Западная Германия (ГДР и ФРГ). «Объективность» же проявляет себя через субъективные действия людей, а применительно к государству – политику правящего класса. Поэтому, если императорский Китай потерпел в 1911 году крушение, как итог политики предыдущих десятилетий, то соседняя и находившаяся на одном уровне развития императорская Япония, наоборот интенсивно развивалась. Оказывается, оба варианта – крушения или рывка вперед – объективно реализуемы через субъективные действия, что подтверждается историей многих государств.
У Московского княжества, зажатого между Ордой и другими русскими княжествами-соперниками, не было никаких объективных условий для будущего превращения в могучую Империю.
У руководителей восстания маленьких провинций на берегу Северного моря против могучей Испании, как будто бы не было серьезных возможностей через несколько десятилетий превратить этот очаг свободы в великую торгово-колониальную Голландию.
13 колоний на побережье Атлантики, объединившихся в рыхлую конфедерацию – США, имели те же исторические шансы, что и у появившейся спустя три десятилетия Бразилии.
Не было, казалось, у разоренной после гражданской войны и эмиграции немалой части образованных классов Советской России объективных условий превратиться через 25 лет в сверхдержаву.
Но одни государства почему-то вырастали в страны, обогащавшие мировую цивилизацию множеством научно-технических открытий и культурных достижений, а другие остались средненькими государствами. Вывод: «объективные условия» создаются трудом и энергией управляющих и стимулируемой ими нации. Или наоборот, управляющий класс растрачивает «субъективные» у них возможности, создавая вместо них «объективные» трудности.
Все, в конечном счете, решает высокий профессионализм (или непрофессионализм) правителей и воля (или безволие) правящего класса. В зависимости от качества субъективного фактора получается объективный исторический вариант императорских Японии и Китая, социалистических КНР и СССР и т. д. Так насколько «объективны» были последствия горбачевских реформ?
Анализировать «перестройку» с позиций экономической науки практически бессмысленно. Прийти к иным выводам, кроме эмоциональных («глупость», «непрофессионализм» и т. д.) – трудно. Намного лучше получается, если анализировать «перестройку» как политическую комбинацию, проведенную советской обуржуазившейся бюрократией. Тогда все, вроде бы, встает на свои места: в действиях верховной власти появляется логика целей и смыслов. Оттого широкое распространение получила трактовка событий как процесс «конвертации комбюрократией своей власти в собственность». Однако эта объясняющая теория плохо подтверждается фактами. Большую часть собственности получили люди, далекие от партийно-государственного аппарата. Алекперов, Усманов стали миллиардерами, хотя и работали в прежней системе, но на сугубо административно– хозяйственных должностях. Лишь Ходорковский был комсомольским функционером, но отношения к выработке и проведению политики, естественно, не имел. Поэтому не очень понятно, что конкретно получили партийные функционеры высшего ранга, потеряв власть. Член политбюро Гришин, например, умер в очереди в собесе. Не заимели больших состояний ни Горбачев, ни Рыжков, ни другие творцы перестройки. Поэтому личные мотивы перестройщиков относятся к разряду иррациональных, логически непознаваемых. Конечно, можно объяснить действия руководства СССР желанием привести страну к демократии, что и делается. Но зачем государство было рушить? В оправдание случившегося в ходу выражения типа: «распад СССР был обусловлен объективными тенденциями». Спорить с этим утверждением сложно по той причине, что в истории нет правила повторного хода, как в компьютерной игре. Невозможно вернуться к начальному старту и попробовать иной вариант. Есть лишь одна «малость», которую отрицают сторонники неизбежного распада СССР, и на что обращают внимание сомневающиеся в неизбежности краха Советского Союза. Это Китай, который тоже имел черты идеологической «империи». Там рыночные реформы прошли без обрушения государства и политической системы. Получились два кардинально различных варианта развития событий. Первый был определен некомпетентностью руководства, второй, наоборот, государственной расчетливостью.
Что такое государственная компетентность для современного российского общества – вещь малопонятная. Это, в частности, проявилось в судьбе обанкротившихся политиков. Сразу после краха государства Н. И. Рыжков и Е. К. Лигачев были избраны в Государственную Думу России. То есть их опыт (крайне негативный) был признан избирателями полезным для нового государства. Показательно, что и сами кандидаты не испытывали стыда за развал государства.
Самопогромные «реформы», проведенные при их участии, есть показатель уровня государственного мышления правящего класса. Бывший госсекретарь США Г. Киссенджер отозвался о Горбачеве так: «Он был некомпетентен в вопросах коммунистического управления, но заслуживает уважение за прекращение "холодной войны"». Это точная формула: некомпетентность деградантов в управлении должна была компенсироваться благостью их помыслов. Источником же государственной некомпетентности являлась уверенность, что «свободы» и «рынок» сами по себе приведут к райским кущам. Под этой завесой с конца 1980-х годов в СССР были открыты все шлюзы для проникновения массы негативных факторов – экономических, культурных, идеологических, ухудшающих состояние страны. И получилось следующее.
Любые шальные деньги привлекают криминал. Началась невиданная со времен гражданской войны уголовная волна, в том числе появился практически неизвестный ранее рэкет. Одновременно происходила криминализация бизнеса. Криминальные отношения становились «системным» элементом нарождающегося социума. Начался первый этап «первоначального накопления», перешедший затем в этап «первоначального разграбления страны» – этап приватизации.
Логика приватизации была далека от экономической эффективности. Идеолог приватизации А. Чубайс позже открыто признал: главным было достижение «точки невозврата». Для этого заводы отдавались (фактически разбазаривались) по символическим ценам.
Из 500 крупнейших предприятий России около 80 % продано на аукционах по цене менее 8 млн долларов каждое. Из них цена 324 заводов составила менее 4 млн долларов США. Уралмаш (34 тысячи рабочих) был продан за 3,72 млн долларов, Челябинский металлургический комбинат (35 тысяч рабочих) – за 3,73 млн долларов, Ковровский механический завод, обеспечивающий стрелковым оружием армию, МВД и спецслужбы (10,6 тысяч рабочих), продан за 2,7 млн долларов; Челябинский тракторный завод (54,3 тыс. рабочих) – за 2,2 млн долларов и т. д.
«Результатом… приватизации, естественно, стало не повышение уважения к правам собственности, а их дискредитация в глазах общества… Подрыв обеспеченности прав собственности, доверия к ним… и стал скорее всего главным фактором, препятствующим потоку инвестиций (отечественных и зарубежных) в большинство производственных отраслей», – посчитал экономист В. А. Волконский. И если сравнить ситуацию с КНР, куда ринулся иностранный капитал, то Волконский прав. Узаконенное воровство все-таки остается воровством по факту.
Бросая предприятия «в толпу» по дешевке и на драку, либералы исходили из того, что плохие собственники не удержат предприятия и в ходе перераспределения придут нормальные управленцы. Возможность того, что плохие собственники могут сначала «убить» предприятия, выкачав оборотные средства и разграбив основные фонды – не принималось в расчет. В итоге, страна потеряла тысячи заводов и фабрик.
Большевики начали свою позитивную деятельность с электрификации страны (ГОЭЛРО), индустриализации, ликвидации неграмотности, развития науки, то есть, с курса на максимальное развитие страны и народа. В либерализованной России стали делать ровно наоборот – с редукции: со сброса «лишних» территорий, производств, конструкторских КБ и т. д. Их аргумент: наше будущее – экономика услуг. И вправду: индустрия услуг, таких как шоу-бизнес и торговля импортными товарами стали быстро вытеснять реальное производство.
Коммунисты начали строить дворцы культуры, новые хозяева – открывать казино.
Большевики начали с идейного кино («Броненосец "Потемкин"»), либералы также с «идейного» направления – с коммерциализации искусства.
В СССР «секса не было», в либерализованной же России порноиндустрия получила широчайшее развитие. Через проституцию только в 1990-е годы прошло несколько сот тысяч девушек. Россия и Украина стали ведущими странами по экспорту своих женщин в публичные дома мира.
Получается, что положительные цели сменились негативными. Отрицательная селекция во имя «свободы» поставила страну на грань очередной катастрофы. Дарованные в годы «перестройки» свободы способствовали стремительной криминализации экономики и общества, а также росту сепаратизма, коррупции, деградации промышленности и сельского хозяйства, гибели научных и инженерных школ.
Когда последовательно потерпели неудачи «перестройка» и построение либерального общества по западному образцу, то возник закономерный вопрос: почему свободы в России ведут к массовому воровству, коррупции и неудаче демократических замыслов? Споры в конечном итоге свелись к поискам виноватых. У либералов им оказался народ, который не оценил их усилий. Державники видели виновных в евреях и ЦРУ. Остальные выдвинули массу других предположений (плохой климат, бюрократы, отсутствие протестантской этики и т. п.).
Виноват, конечно, не климат или ЦРУ, а в том, что в России общество было нацелено на дележ и доение халявы – имеющихся производительных и природных ресурсов, тогда как при большевиках – на создание производительных сил страны по гамбургскому, высшему, счету. Соответственно, в каждом случае создавались приспособленные под заданные параметры политико-экономические системы, где в одном случае идеология служила средством мобилизации общества на достижение поставленных целей, в другом – прикрывала творимое. Поэтому большевики, многие из которых имели скудное образование, за три десятилетия создавали мощную промышленно-научную державу, а дипломированные реформаторы низвели Россию до уровня Бразилии. В одном случае действовали пассионарии, в другом – деграданты.
«Реформаторы» 1990-х сформировали систему «периферийного капитализма», в результате чего деградация стала доходной. Каким образом? Рынок развивается во имя прибыли. Но если прибыльным становится добыча и первичная переработка сырья, а большая часть обрабатывающей промышленности на этом фоне малорентабельна, то на повестку дня выходит проблема избавления от «неэффективных производств». Но с закрытием сотен заводов возникает проблема избавления от ставшими «неэффективными» рабочих и инженеров. Их надо переквалифицировать в торговцев (в 1990-е годы – в «челноков»), офисных работников, охранников, короче – в работников сферы услуг. Правда, остаются отрасли, где требуются рабочие, например, строительство. Но цена рабочей силы делает выгодным завоз иностранной рабочей силы. Более того, в России «неэффективными» становятся обширные территории Севера, тысячи деревень, сотни городов. И получается, что помимо ликвидации предприятий, необходимо избавляться от большого числа населенных пунктов и даже регионов. Например, даже раздавались предложение о том, что было бы лучше под видом интеграции передать экономический контроль над Дальним Востоком соседним Японии и Китаю, как то доказывалось в статье директора Института Дальнего Востока РАН В. Михеева. «Ученые-дальневосточники… предложили собственную версию программы (развития Дальнего Востока), предлагающую "открыть" дальневосточную экономику и тем самым облегчить интеграцию России в Азиатско-Тихоокеанский регион и Северо-Восточной Азии», для чего предоставить «дальневосточным субъектам РФ большую стратегическую, тарифную и монетарную автономию» (Михеев В. В. Азиатский регионализм и Россия // Pro et contra. 2002. T. 7. № 2. C. 110, 112). Таких «научных» и публицистических «обоснований» расчленения страны на «зоны» в 1990-е и начале 2000-х гг. было предостаточно.
Фактически же, в конце концов, неэффективной становится сама Россия. Получается, что необходимо какое-то иное понимание эффективности, не сводимое к простым арифметическим действиям (прибыль на руль затрат). Для этого надо, по меньшей мере, беречь те ресурсы, что есть у России, и те капиталы, что воспроизводит российская экономика. Но как раз в этой сфере Россия является одной из самых расточительных и хлебосольных государств.
Тысячи лет назад человечество представляло собой коллективы охотников и собирателей. Такой способ жизнедеятельности называется присваивающим хозяйством. Присваивающим по типу жизнедеятельности стал и российский капитализм.
3.4.4. Характеристика российской политико-экономической системыНа Западе путь классического капитализма связан с определенной последовательностью этапов развития. В политической сфере сначала появилась демократия, потом уже либерализм. В России, наоборот, сначала победил либерализм, а потом началось строительство демократической системы. Этот «перешаг» оказался для страны роковым.
Демократия – это не просто набор аморфных свобод для всех и каждого, как это происходит при доминировании либерализма. Демократия – система мобилизации национальной энергии; система развернутой наступательной конкуренции не только внутри страны, но и на мировых рынках. Поэтому молодая демократия, как правило, агрессивна; она не сдает всем желающим экономические и политические позиции, а, наоборот, стремится расширить свое доминирование за счет других. Без экономической экспансии успех Японии, Тайваня, Южной Кореи был бы невозможен, точно также как до них демократий Западной Европы и США.
Пройденный путь российского бизнеса, естественно, можно оценить с самых разных, в том числе диаметрально противоположных, позиций. Найдутся основания поставить высший балл («несмотря на все трудности, кризисы и ошибки властей…») и самый низкий. Все зависит от критерия оценок. Если российское предпринимательство сравнивать со странами Африки и Латинской Америки, то налицо большой успех. Если же сравнить с государствами Запада, а тем более Восточной Азии, то получается, что вместо одной тупиковой модели – великодержавной, расходующей значительную часть прироста национального дохода на военные и внешнеполитические цели, была создана другая тупиковая модель, теперь уже «потребительского общества» с номинальным по количеству и качеству производством. А если сравнивать уровень, с которого начали свое восхождение к вершинам мировой экономики восточно-азиатские государства, с уровнем России, становится ясным, насколько плохим было управление реформами у нас и насколько высокоэффективным там.
«Тоталитарное государство положило начало Воркуте и Комсомольску, Норильску и Братску насилием и лагерями, чудовищной эксплуатацией человеческого и природного потенциала. Но уже не было в состоянии справиться с глобальной исторической задачей – построить цивилизацию на этой гигантской части земного шара. Это способны сделать только свободные люди и свободная страна, живущая в мировом сообществе», – писал Е. Гайдар (Гайдар Е. Построить Россию. «Открытая политика». 1994. № 1). Ну и что получилось в «свободной России» с Сибирью и Дальним Востоком? Откат: экономический, культурный, демографический. Стоит задача «не построить цивилизацию», а хотя бы сохранить советское индустриальное и научное наследие. Причина не просто в хищнической эксплуатации природных богатств, но и в превращении страны в донора. Деньги, которые могли бы расходоваться на развитие российских пространств уходят на финансирования других стран.
До сих пор считанное число предприятий достигло уровня производительности труда, существовавшего при советских министерствах. Рапорты о росте эффективности в постсоциалистической России базируются на сопоставлении положения этих предприятий начала 90-х годов, когда произошел значительный спад производства и в экономике царила анархия. При этом не учитывается, что советские предприятия были обременены значительной социалкой (пионерлагеря, подшефные совхозы, клубы с бесплатными кружками и художественной самодеятельностью, дома отдыха, детские сады, большой жилищный комплекс и так далее вплоть до финансирования городского транспорта). На доходы с советской промышленности функционировала «бесплатное» образование и здравоохранение. При этом советские заводы были лишены возможности экономического и финансового маневра, прежде всего, не имели права сами устанавливать цены на свою продукцию и искать торговых партеров. То, что есть сегодня в свободной России (полные полки магазинов и пр.), можно было достаточно легко достигнуть и при социализме, переведи руководство КПСС советскую промышленность и сельское хозяйство на хозрасчет, как это было сделано в СФРЮ и в Венгрии при Я. Кадаре. Да и само потребительское благополучие в современной России во многом следствия проедания капитала, накопленного предыдущими поколениями, и эксплуатации (нередко хищнической) природных ресурсов. Приватизация не создала в российской экономике главного – стартовой площадки для рывка в круг развитых индустриальных и постиндустриальных держав. Наоборот, откат в обрабатывающих отраслях и потеря многих высокотехнологических производств отбросил страну на десятилетия назад. Если взять номенклатуру и объем выпускаемых товаров, то из ее перечня видно, что по многим параметрам страна существует как участник «третьего мира». Это и есть «ордынская» составляющая современной России, вписанная в доктрину либеральной демократии. Такой капитализм способствует консервации системных слабостей российского социума. При всей внешней европезированности Россия, как и при царях, как и при генсеках, так и при президенте и парламенте, остается вне рамок подлинной европейской цивилизации, обильно воспроизводя по «восточному» специфическую бюрократию, ее роль в жизни общества, менталитет народа, характерный для разлагающего традиционного социума, и слабое использование потенциальных возможностей страны («богатая страна с бедным населением»).
Нынешний российский капитализм не в состоянии выйти на уровень эффективности хозяйственной системы СССР 50-60-х годов. То есть, не в состоянии обеспечить призовое место в гонке лидеров научно-технического прогресса. Российский капитализм находится примерно на уровне брежневских 70-х («нефтяных») годов. И существует реальная угроза сползания его на уровень эффективности 80-х годов с непредсказуемыми последствиями.
В связи с этим бытуют иллюзии о возможности создания «инновационной экономики». Во время нефтяного бума 2000-х годов обильный поток денег прошел мимо «структурной перестройки» и «создания инноваций». Причина тому проста: и так было хорошо. Во время кризиса тем более приступать к «структурным изменениям» невозможно, ибо надобно латать дыры. Было решено, что когда все уляжется, тогда и надо приступать к очередным реформам и сотворить, наконец, вожделенную «инновационную экономику». Все это уже было. В 1970-е годы стало ясно, что СССР, еще недавно оспаривавший научно-техническое лидерство у США, начинает проигрывать экономическую гонку не только Соединенным Штатам, но и ФРГ и Японии. Руководство решило принять экстренные меры, в частности, созвать пленум ЦК КПСС, посвященный вопросам научно-технической политики, и принять нужные решения. Соответствующим организациям (Академии наук, профильным институтам и пр.) была поставлена задача подготовить необходимые программные документы. Но пленум так и не собрался – ни при Брежневе, ни при Черненко (хотя неоднократно заявлялось о его приближении). Новый генеральный секретарь партии М. С. Горбачев задействовал накопленный материал и провозгласил курс на социально-экономическое ускорение страны. Экономисты, так долго добивавшиеся нового курса – так называемые «товарники», получили свободу действий. Но и у них ничего не вышло. Через пару лет о концепции научно-технического ускорения никто уже не вспоминал. Догнать ушедший поезд не удалось…
Этот экскурс в историю сделан для того, чтобы сказать – в жизни государства может появиться момент, когда внешне все идет неплохо, но рубикон эффективности перейден, и восстановить былой потенциал в рамках существующей системы уже невозможно. Для этого нет особого качества, которое Л. Гумилев назвал звонким словом «пассионарность». Вроде бы, технически можно достичь желаемое, и строятся соответствующие планы и закладываются умные рекомендации. Но на деле все почему-то срывается. Почему – не понятно. Ведь еще не так давно куда более амбициозные цели достигались в куда более худших условиях. Сейчас же есть кадры, техника, деньги, заводы, лаборатории – то, чего не было у предшественников. Но у того поколения получилось, а у нынешнего все валится из рук. Так и в современной России: создать экономику инновационного типа в рамках существующей хозяйственной системы невозможно. У системы нет надлежащей энергии, стимулов для этого подвига. Рывок по большому счету не нужен ни населению, ни бизнесу, ни правящему классу, ибо это дело затратное и сомнительное по отдаче. Если Япония и другие государства Восточной Азии сделали ставку на инновации, то только потому, что иного способа стать богатыми у них не было. А у России есть. Это торговля «естественными преимуществами», то есть сырьем. Другое дело – отдельные сегменты, вроде военно-промышленного комплекса. Мощная научно-конструкторская база, созданная в СССР, позволяет использовать ее возможности для продвижения вперед насколько это возможно. Одно плохо: возможности постепенно убывают.
После «реформ» в России произошло упрощение экономической деятельности. Объем выпускаемых товаров откатился на уровень 1960-х годов, тогда как потребление поднялось на уровень XXI века. Население богатеет в значительной степени за счет сырьевой ренты. Основные капиталы делались (и делаются) в сфере торговли, дележа (приватизации) и последующего доения захваченных ресурсов. Сложившаяся политико– экономическая система удобна тем, что позволяет, особо не напрягаясь, повышать жизненный уровень населения, а отдельным группам скапливать огромные богатства. Главный ее недостаток состоит в том, что она слабо ориентирована на создание производительных сил. Инвестиции в производство малы и с трудом покрывают естественную убыль основных фондов. Правда, можно обойтись импортом, что и делается, оплачивая его сырьем и полуфабрикатами (металлы, лес, зерно), особенно если цены на мировом рынке высокие. Но воспоминания о Советском Союзе, как второй промышленной и научной державы мира, являются психологическим дискомфортом и возбудителем постоянной критики в адрес руководителей страны. Это понуждает строить планы «новой индустриализации», «инновационной экономики» и прочих фантомов. На деле же ВВП раздувается за счет торговли и услуг. Но желание создать нечто современное не исчезает, к тому же происходит естественная убыль старой техники. Заменяется она техникой новой (другой попросту нет), что создает иллюзию развития. По тому же принципу внедряются новые технологии (в 1970-е годы не было компьютеров, а сейчас они в каждом учреждении – прогресс налицо). На деле же возникает задача, не имеющая удовлетворительного решения. Впрочем, отчасти это хорошо, ибо позволяет всем заниматься интеллектуальным делом. Одним выдвигать проекты реформ, другим – пытаться их осуществлять, третьим – критиковать и т. д. В совокупности, это производит впечатление движения.
Любое социальное явление имеет объективную природу, хотя и является результатом действия субъективных сил. Если классическая демократия родилась как власть собственников, и капитализм развивался через создание производительной собственности, то в России демократия формировалась на базе дележа уже созданных ресурсов. Причем в ходе дележа средний класс выступал конкурентом тех групп, которые, пользуясь близостью к власти, получили право на приоритетное получение наиболее доходных кусков делимого. Возник специфический капитализм – олигархический с чертами феодализма. Сравним: Екатерина II первая стала в массовом порядке проводить приватизацию государственных земель, отдавая большие площади с крестьянами своим фаворитам (считается, что было роздано около 800 тысяч крестьян). Она же утвердила либеральную жалованную грамоту дворянству, освобождавшую сословие от обязательств перед государством и перед обществом. В своих имениях дворяне стали полновластными хозяевами. Отсюда вопрос: чем, в сущности, отличается раздача государственных бенифиций в 1990-е годы фаворитам Кремля от практики царицы?
Кстати, одной из распространенных ошибок специалистов, предлагающих всевозможные меры по улучшению состояния экономики России, игнорировать реальные интересы властвующих групп. Им кажется, что если предлагаемые меры выгодны стране, то власти должны ухватиться за них и немедля начать внедрять их в практику. На деле же использоваться будут только те предложения, которые не противоречат интересам властвующих. Так было всегда, везде и вряд ли что-то кардинально изменится в будущем. Комбюрократия предпочла довести до самоубийства Советский Союз, но не поступилась своими интересами (как они их понимала). Элита Соединенных Штатов предпочла закрывать глаза на выстраиваемую финансовую пирамиду в 2000-е годы в сфере недвижимости, ценных бумаг, страхования, пока в 2008 году она не обрушилась. Лишь эффект «жареного петуха» заставляет властвующие кланы поджиматься и предпринимать непопулярные в их среде шаги. А до тех пор все «неинтересные» преобразования будут выхолащиваться, тормозиться, пускаться под откос, как это было с историей отмены крепостного права (этот процесс растянулся на 50 лет! – с 1856 по 1905 гг.). Политика Ельцина была чрезвычайно выгодна определенным влиятельным группам, потому что она способствовала их стремительному обогащению. Это был исторический шанс, которым они не могли пренебречь ради неких «национальных интересов». Они знали, что «национальные интересы» еще будут, а вот шанс стать в считанные годы без особого труда миллионерами и миллиардерами – нет. Поэтому политика обесценивания экономических активов путем разорения промышленности и сельского хозяйства с целью последующей приватизации за бесценок, создание системы перекачки капиталов за рубеж в безопасные места – была с их точки зрения нужной, полезной. Под такую «политику» заказывалась идеология и нанимались пропагандисты. Такая деятельность размыла понятие «национальный интерес».
Сложность определения «национальных интересов» состоит в том, что их содержание можно трактовать как угодно. Тем более что властители всегда отождествляют свои интересы с национальными. Так трактовали «национальный интерес» дворяне-крепостники и советская бюрократия. Иного и быть не может. Невозможно представить ситуацию, когда власти заявят, что на данном этапе ее интересы не совпадают с национальными и народу придется потерпеть, пока они закончат свои дела и баланс не восстановится.
Порой и вправду непросто определить, что отвечает национальным интересам. Например, отвечали ли интересы большевиков, хотя бы частично интересам народа? Если не совпадали, то почему коммунисты держались у власти 70 лет? Неужели только благодаря террору? А совпадали ли желания правящего класса Японии в первой половине XX века с национальными интересами страны? Судя по ожесточенному сопротивлению японских войск во Второй мировой войне, по массовым фактам самопожертвования солдат и офицеров, то отвечали. Или то были ложные национальные интересы? Но если признать существование ложных национальных интересов, уводящих государство с истинному пути, то как отличить их от подлинных?
Успехи фашизма и нацизма в Италии и Германии свидетельствуют, что ложные национальные интересы существуют и способны захватывать нацию и мобилизовывать общество на весомые свершения. И лишь поражение открывает людям глаза на истинное положение. Но это если поражение налицо, а если общество тихо деградирует и не в состоянии, чем дальше, тем больше отдавать себе отчет в ложном пути? Тем более если этот путь приносит свои дивиденды не только власть имущим, но и другим слоям, как это было в разлагающемся социуме античного Рима с утвердившимся кредо «хлеба и зрелищ»?
