Текст книги "Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления"
Автор книги: Борис Шапталов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
Ответ, откуда берутся деграданты, по-видимому, может быть один: валить на отдельные личности не стоит, ибо «короля играет свита». Деграданты не смогли бы развернуться, если б не действовали в благоприятной среде, «напичканной» личностями такого же – антипассионарного – плана. Именно эти люди: чиновники и генералы, экономисты и идеологи проводят в жизнь указания деградантов, и как могут защищают своего патрона (а могут они все это делать только одним способом – плохо).
Как начинает формироваться такая среда? При каких условиях появляется возможность прихода к власти деградантов?
2.3.2. Условия деградации государстваГлавный враг лидера – сам лидер. Чтобы он не застыл в довольстве, необходима жесткая конкуренция. Это залог сохранения формы лидера. В фильмах эпопеи «Звездные войны», как говорится, на пальцах, через художественные образы показана последовательная смена доминирования темных и светлых сил. Глубинной причиной этой смены было вырождение режима и его лидеров. Всевластие со временем делает доминатора зажиревшим, потерявшим политический нюх, не способным эффективно решать проблемы. И тогда появляется противостоящая ей сила, которая заставляет лидера проснуться, начать действовать, в том числе искать новые адекватные кадры. Борьба показывает, насколько успешны эти усилия. Если нет, то в лидеры выходит оппонент, он становится доминирующей силой. И также ровно до тех пор, пока не застынет в самодовольстве. Причем государство может как замедлить деградационные процессы, так и стать их ускорителем. Многое зависит от политического строя.
Разновидностей политических режимов множество. Иногда возникают столь причудливые сочетания, что им трудно найти однозначное определение. Формально государство по конституции может числиться республикой, а власть последовательно переходит от отца к сыну и далее к внуку. Австралия и Новая Зеландия долгое время по конституции выступали монархическими государствами, на деле являясь типичными демократическими республиками. Но в этом множестве можно найти типологические черты, позволяющие разнести государства по рубрикам.
Исторически есть два основных типа государств, функционирующих на базе: а) традиционного и б) гражданского обществ.
КНДР именует себя социалистической страной, но с монархическим принципом передачи власти. Этот нонсенс снимается, если понять, что там нет гражданского общества, но есть традиционное. Оно закономерно рождает авторитаризм, какими бы идеологическими одеждами властвующая группа свое государство восточной деспотии ни маскировало. Аналогично Австралия может признавать над собой власть английских королей, при этом она остается классической демократией. Соответственно, два политических качества сталкиваются с проблемой деградации по-разному.
К традиционным государствам относятся режимы с жестким иерархическим управлением. Они возникли на Земле первыми, и долгое время были единственным типом государства, пока не появилась принципиальна иная форма властвования – демократия.
В традиционном государстве власть авторитарно-бюрократическая. В такой системе управление принадлежит неподконтрольному обществу узкому слою чиновников во главе с сакральной (священной) особой правителя. Остальная часть населения обречена подчиняться тем законам и правилам, что устанавливает правящая элита. Таким образом, общество разделено на две части – бесправное население и всевластный с точки зрения низов правящий класс.
Однако правящий класс в традиционном социуме – понятие условное. Подавляющая его часть, в свою очередь, бесправна или малоправна по отношению к правителю. По существу, правит лишь одно лицо, остальная часть элиты управляет с согласия, по поручению и дозволения правителя. Однако высший класс имеет массу привилегий по отношению к низам, кроме того из него набираются члены правящей придворной элиты, группирующейся вокруг правителя (остальная часть выполняет функцию управления на местах).
Если в традиционном государстве возникает практика избрания правителя, то выборы происходят в рамках узкого круга лиц, замаскированного под государственный орган – совет старейшин, собрание племени, парламент, политбюро ЦК и т. д.
Личность правителя наделяется авторитетом вождя, хранителя устоев государства, средоточия коллективного разума народа. Его власть мудра, он незаменим, все победы и успехи связываются с персоной правителя.
В таком описании политическая система выглядит слабой, однако тысячелетняя практика показала большую устойчивость традиционных обществ. Централизация дает достаточно прочную власть, в то же время низы имеют автономию в рамках общины, спаянной вековыми традициями выживания.
Если исходить из того, что главной объективной задачей политической системы и морально-культурных регуляторов является сдерживание энтропийных (т. е. саморазрушающих) процессов, то традиционное общество и традиционное государство доказали свою высокую живучесть. Потому они процветают до сих пор, хотя, в духе времени, маскируются под демократию – социалистическую, буржуазную, «народную».
Столь жесткая конструкция в немалой степени зависит от индивидуальных качеств правителя. Если он оказывается слабым лидером, плохо владеет наукой «разделяй и властвуй», не успевает вовремя заменять сомнительных царедворцев, допускает явные промахи в проведении внутренней политики, тогда возникают условия для его свержения.
Но слабый (или ослабевший с возрастом) правитель – это еще не деградация. Он заменяется более сильной личностью, и все идет прежним порядком. Деградация начинается с ослабления управленческих возможностей правящей элиты. Если она не может найти ответ на вызов времени, не решается опереться на людей, способных исправить негативное положение, тогда она гибнет, и с ее уходом происходит коренное обновление правящего класса.
Свержение правителя и его приближенных происходит или путем дворцового переворота, либо через восстание низов. Причем во главе восстания стоят «пассионарные» личности, желающие занять место свергаемых, что, в случае успеха, и происходит. Авторитарно-бюрократическая система восстанавливается, и начинается новый цикл жизнедеятельности традиционного государства с четким делением на низы и верхи.
Впервые в мировой истории гражданское общество родилось как союз собственников в античной Греции и Риме. Но не просто частновладельцев, а распоряжающихся производительной собственностью. К началу новой (христианской) эры демократия граждан деградировала и была заменена авторитарной императорской властью. Гражданское общество возродилось лишь спустя полторы тысячи лет в Западной Европе, сначала в итальянских и немецких городах-республиках, затем в Нидерландах и Англии, и оттуда стало распространяться в другие регионы планеты.
Становление демократии в античности и в Новое время шло по классическому пути, то есть сообщество собственников ограничивало права для остальных категорий населения. Прежде всего, отказывая им в праве избирать и быть избранными в органы управления, участвуя таким образом в решении государственных вопросов. Однако со второй половины XIX века гражданское общество начало претерпевать существенную трансформацию. Из союза собственников оно стало превращаться в сообщество налогоплательщиков. Постепенно основные гражданские права стали распространяться на слои общества, хотя и не владеющие производительной собственностью, но имеющих устойчивый доход, с которого они платили налоги на нужды демократического государства. Это рабочие, лица свободных профессий, фермеры-арендаторы. Разница между податью и налогом состояла в том, что податные слои в недемократических государствах за редкими и кратковременными случаями не имели возможности влиять на размеры и способы сбора податей. В частности, не могли отменить разорительную для них практику откупов – продажу частным лицам права государства на монопольную торговлю отдельными видами товаров (соль, вино). Налогоплательщики же имели юридически закрепленное в конституциях право контролировать расходование изъятых у них денег, избирая своих представителей в органы власти и тем влиять на размеры налогов.
Долгое время разность обоих типов гражданского общества – собственников и налогоплательщиков – нивелировалась тем, что доминирующей силой продолжали оставаться собственники. Остальные категории населения негласно, но эффективно ими контролировались. То было так называемое «государство крупной буржуазии». Поэтому не оправдались надежды левых, считавших, что всеобщее избирательное право в условиях численного превосходства наемных работников не только откроет им дорогу к власти, но и позволит трансформировать капитализм в социализм. Неоднократный приход к власти «партий трудящихся» – лейбористов в Англии, социалистов во Франции, социал-демократов в ФРГ и других государствах не привел к изменению природы экономического строя, хотя значительно увеличил объем льгот для наемных работников. В то же время, попытки создания гражданского общества без власти собственников при социализме потерпели неудачу. Функции собственников в социалистических государствах брала на себя государственная бюрократия и в силу этого становилась политическим гегемоном, навязывая свою волю остальному обществу.
Итак, демократия существует в форме гражданского общества, в котором доминируют владельцы производительной собственности. В другом по типу обществе демократия может быть только в одном качестве – имитируемой. Подлинная демократия вырастает естественным путем из среды собственников, которым необходимо решать многочисленные экономические, политические, культурные и военные вопросы. Хотя у них тоже образуется политическая и экономическая верхушка, которая стремится постепенно выхолостить и подчинить своему контролю демократические процедуры, но пока власть сменяема и формируется не по клановому принципу, а путем включения в управление активных личностей из всех слоев граждан, демократия сохраняется. Но демократия не есть что– то неподвижное, определяемое только законами и процедурами. Если власть все же сосредотачивается у крупных собственников, возникает олигархический режим. Если преобладают интересы малоимущих граждан – охлократический. Между этими полюсами и лежит область подлинной демократии.
Еще в древней Греции (Аристотелем и др.) была отмечена тенденция демократии деградировать в охлократию – «власть бедных». Но беднота не может управлять государством, поэтому охлократия неизбежно попадает под влияние олигархии или бюрократии. Происходит «разделение труда»: бедные голосуют, олигархия и бюрократия правят. Бедняки получают пособия, богатые – доходы. От демократии остается форма, но без первоначального содержания. Поэтому ошибкой является распространенное представления, что демократия – это выборы. На деле выборы – не содержание политической системы, а инструмент реализации чьих-то интересов и, например, в государстве бюрократии выборы – лишь условие легитимизации ее доминирования.
Власть собственников – основа основ гражданского общества, значит, качество власти зависит от качества собственности и собственников. Там, где граждане теряли свою собственность, начинался кризис демократии. В древних Греции и Риме разорение землевладельцев выбило основу демократического строя. Армия стала набираться из наемников, потому что обедневшие граждане были не в состоянии нести одну из важнейших обязанностей граждан– лично защищать свое государство. (В те времена оружие приобреталось самим воином). Административные должности из выборных становились бюрократическими, то есть закреплялись за невыборными лицами. Демократические институты теряли свой первоначальный смысл. Реакцией на фундаментальные изменения стал приход к власти диктаторов, суливших порядок и помощь обедневшим гражданам. В наше время старые механизмы упадка демократии, конечно, видоизменились. В частности, гражданскими правами наделили всех лиц, достигших 18-летнего возраста. И этого права лишить уже невозможно, даже если некоторые из них ведут антисоциальный образ жизни, а трудовой вклад равен нулю. Фактически первоначальных понятий «прав» и «обязанностей» в современной демократии больше не существует. Все имеют права, и – постольку поскольку" – обязанности. Но, главное, в странах демократии начался практически уже неостановимый процесс деиндустриализации. В «экономике услуг» производительной собственности остается все меньше. Работники и управленцы все больше занимаются торговлей импортом.
Привлечение через механизм всеобщих выборов большого числа людей из самых разных слоев населения делает проблему компетентности при демократии не просто актуальной, но и решающей для судеб демократии. Ситуацию пока спасает относительно большой по численности и влиянию средний класс. (По сути, классическая, в том числе античная демократия, – это форма власти среднего класса.)
Средний класс называется «средним» потому, что располагается между бедными и богатыми слоями. Понятно, что для общества выгодно, чтобы средний класс был как можно большим по численности и удельному весу в экономике. Всех богачами сделать невозможно, но сократить бедность до небольших размеров, сделав людей зажиточными, не ведающими голода, не испытывающими проблем с доступом к культуре и т. д. – можно. Но люди среднего класса не просто зажиточные. Это в своей массе материально самостоятельные, а через налоги, предпринимательскую и научную деятельность обогащающие государство. Демократия начинает слабеть с возрастанием числа лиц, ищущих защиту и материальный достаток у государства, потому несамостоятельных ни материально, ни политически. И число таких людей в развитых демократических странах растет, а раз так, то появились политики, делающие свою карьеру на отстаивании их интересов. А интерес у таких лиц один – добыть через бюджет как можно больше халявы. На удовлетворение растущих запросов охлократических слоев требуется все больше средств. Удовлетворение запросов избирателей решается просто – путем увеличения дефицита бюджета и наращивания госдолга. Не отстают в поиске возможностей для получения легкой выгоды и олигархии, которые ныне овладели искусством делать деньги из «воздуха», путем надувания финансовых мыльных пузырей. Так постепенно складывается модель экономики с «отрицательной эффективностью». Этому способствует кардинальные изменения в источниках формирования среднего класса. Средний класс нашего времени сильно отличается от среднего класса классической демократии. Раньше это были собственники, создававшие большую часть национального дохода. Его сменяет средний класс уже не имеющий производительной собственности – служащие, лица свободных профессий (юристы, журналисты, актеры и т. д.). Их доход – не предпринимательство, а жалованье и гонорары. Они становятся социальной базой не демократов, а левых и либералов. Соответственно, классическая демократия уступает место «либеральной демократии». Получается, что по названию «средний класс» одна и та же социальная страта, а по содержанию два разных качества.
В последние годы обычными стали разговоры о возможном закате европоцентризма. Это означает, что народились новые экспансионисты, готовые и, возможно, способные (что не одно и то же) «переформатировать» имеющиеся зоны влияния, создать новые силовые линии в политике и изменить вектор дальнейшего цивилизационного движения. Это альтернатива получила название «Новое Средневековье». Реализуется ли она в значительной степени зависит от состояния этноэнергетики народов Западной Европы, США, России, то есть от возможностей старых лидеров, потому что именно они (включая пополнившую их ряды Японию) обладают «контрольным пакетом» цивилизационного развития. Ни Китай, ни Индия, ни тем более исламский мир собственными научно-техническими достижениями не обладают. Все новое, что возникает в этой сфере, а также в культуре (кино, литература, социология и т. д.) заимствуется из наследия евроатлантической цивилизации. Поэтому есть опасения, что изменение баланса сил может повлечь цивилизационный откат, ибо иных матриц жизнедеятельности у новых экспансионистов (прежде всего исламских), мечтающих переделать мир, как только тысячелетней давности, нет. Такова историческая цена деградационной коррозии евро-атлантического общества.
2.3.3. Деградационные модели экономикиСоциалистическая антитоварная экономика сошла с исторической дистанции, поэтому на сегодняшний день доминирующим осталась лишь капиталистическая модель экономики.
Можно сколь угодно долго ругать рыночный тип хозяйствования, но капитализм зарекомендовал себя как единственная на сегодняшний день система, наиболее эффективно ориентированная на материальный прогресс. Все попытки сконструировать нечто альтернативное так и остались плодами усилий «чистого разума».
Другое дело, что капитализм капитализму рознь. Пассивный капитализм в Латинской Америке, Африке, на Ближнем Востоке, в Восточной Европе, включая Россию, к научно-техническому прогрессу не способен. Эта модель для этого не предназначена. Иное дело экспансионистский тип хозяйствования. Этот капитализм без науки и постоянного развития техники существовать не может, ибо там главный источник формирования прибыли. Такой капитализм рождает научно-технический прогресс так же естественно, как пассивный, «периферийный» капитализм паразитарные способы самоэксплуатации.
Научно-технический прогресс – это движение от научного постижения идеи товара к ее технической разработке и далее к массовому производству. После чего новая идея приводит к появлению нового изделия, что позволяет сдавать старую технику и предмет индивидуального потребления в утиль. И так совершенствовать материальный мир до бесконечности. Благодаря этому человечество достигло нынешних высот, пройдя путь от примитивного земледелия и ремесленничества до высокотехнологичного общества. Причем основная масса изобретений была сделана в странах с активной демократической рыночной экономикой. Исключения составили тоталитарные государства, концентрировавшие средства на разработку оружия и сопутствующей инфраструктуры. В остальных странах изобретения носили одиночный, часто случайный характер, как изобретения пороха в древнем Китае. К технологическим революциям такие изобретения не приводили. Для этого требовалась экономика экспансионистского типа. В обычной – пассивной экономике – ценится стабильность, а не рывки и слом апробированных технологий.
Активный тип рыночной экономики в Новое время стал формироваться сначала в некоторых итальянских городах-республиках (Венеция, Генуя и др.), затем закрепился в Голландии и расцвел в Англии. Там – в XVIII веке – и началась первая в мировой истории промышленная революция. «Английская модель» распространилась по миру, и ее лидерами стали Соединенные Штаты, Германия, отчасти Франция и некоторые другие государства (Швеция, Нидерланды). На долю этих стран пришлась львиная доля научно-технического прогресса и больше половины мирового производства товаров и услуг.
Но у рыночной экономики экспансионистского типа есть пределы нормального развития. Проблему пределов производства порождает возможность практически неограниченного роста выпуска промышленных товаров. Все правительства, начиная с XX века, озабочены ростом экономики. Снижение темпов вызывает большую озабоченность в прессе, деловых кругах, парламенте. Фетиш роста вызван необходимостью наращивать доходы, ведь прибыль – главный источник роста благосостояния не только капиталистов, но населения и государства. Чем больше госбюджет, тем больше у правящего класса возможностей для проведения внутренней и внешней политики. Но что делать, когда темпы роста производства товаров начинают опережать рост платежеспособности населения не только одной страны, но и всего мира? Научно-технический прогресс за последние двести лет был столь мощен и стремителен, что позволяет производить «неограниченное» количество товаров. Но как их продать, если люди получают ограниченный доход?
В США, вроде бы, нашли выход: создали систему искусственных мер по стимулированию спроса, которая затем распространилась по миру. Это:
а) потребительский кредит и б) вынос производства в регионы с дешевой и дисциплинированной рабочей силой.
Потребительский кредит есть способ увеличить продажи товаров с оплатой в рассрочку. Банки гарантируют функционирование долговой цепочки: производитель в долг берет сырье, затем торговая сеть в долг принимает произведенный продукт и отдает в долг покупателю. Это позволяет наращивать производство, но опять же до каких-то приемлемых размеров всеобщей задолжности.
Массовый вынос производства в регионы с низкими издержками (по зарплате, пенсионным отчислениям, налогам и пр.) удешевляет товары, расширяя, тем самым, круг покупателей. Такая практика выгодна и принимающей стороне, особенно «развивающимся» странам, не способным создать современное производство. Прибыли от деятельности иностранных компаний увеличивают доходы населения и госбюджета, что тоже способствует росту объемов реализованных товаров. Но и здесь возможности экспансии балансируют на грани исчерпания. Приходится прибегать к политике надувания «пузырей» в сфере кредита и денежных доходов населения, которые со временем неизбежно лопаются.
О том, что рыночная экономика имеет объективные пределы роста было заявлено и теоретически обосновано еще в XIX веке. Самым известным экономистом в этом ряду был Карл Маркс. Собственно по этой причине он и Энгельс объявили о приближающемся закате капитализма, хотя в «Манифесте Коммунистической партии» отдали капитализму должное как мощному средству прогресса. Однако, по их мнению, перманентное перепроизводство товаров приведет к столь мощному кризису, что сделает дальнейшее существование капитализма невозможным («производственные отношения придут в антагонистическое противоречие с производительными силами, экономический базис – с политической надстройкой»), и предложили принципиально иную альтернативу – коммунизм. Но капитализм (опять же экспансионистский, а не капитализм «вообще») нашел выход из положения, раздвинув рамки экспансии на весь мир (глобализировался). Были найдены способы повысить покупательную способность населения развитых стран в десятки раз. К большому удивлению марксистов появилось «общество потребления». Это отсрочило проблему пределов роста на полтора столетия, но не сняло ее как таковую.
Выходит, необходимо изыскивать иные пути экспансионизма, чем просто наращивать индивидуальное потребление. Они тоже давно известны. Это общественные расходы: строительство дорог, муниципального жилья, финансирование фундаментальной науки, исследование космоса, экологических программы и т. д. Но и у общественных расходов есть существенный изъян: они малодоходны и, подобно современному механизированному производству, задействуют слишком мало людей. Если проблема решается путем перекачивания средств из доходных сфер в малодоходные через налоги, то, что делать с лишними работниками, не ясно. Производительность современной техники достигла такого уровня, что позволяет обеспечить промышленными товарами всю планету примерно с 400-миллионами занятых. Чем занять остальное население? В «развивающихся» странах положение спасает низкая производительность труда. Сотни миллионов трудятся на своих земельных участках или ремесленных мастерских, хотя их легко можно заменить современными технологиями. В развитых странах, чтобы не росла безработица, систематически сокращали рабочий день и увеличивали отпуска. Проблему избыточной рабочей силы смягчил переход к так называемой «экономике услуг». Ныне не менее 70 % работающих развитых стран больше не заняты в реальном секторе, а занимаются оказанием многочисленных «услуг» друг другу. Конечно, услуги парикмахера и дантиста важны, но они не обогащают общество, хотя стоимость их работы включается в валовой внутренний продукт (ВВП). А реальный продукт в развитых странах производят от силы 30 % занятых (в сельском хозяйстве всего 3–5 %, тогда как в слаборазвитых странах эта доля может достигать 80 %), и эта доля постоянно сокращается. Сфера услуг становится завуалированной системой «общественных работ для безработных»: с одной стороны люди заняты, а с другой – действительный доход от многочисленных охранников, всевозможной обслуги, части чиновников из раздутого бюрократического аппарата – практически нулевой. В таких государствах неизбежно начинается эрозия трудовой этики и трудовой мотивации.
И чем больше среди работающих торговцев, юристов, консьержек, риэлтеров, гадалок и т. д., тем выше их доля в ВВП и тем быстрее растет внешний и внутренний долг, а также инфляция. Причем инфляция (т. е. «производство» лишних денег) выступает в виде внутренней и «экспортируемой». Инфляция, особенно «экспортируемая» по каналам международных валютных операций в страны с пассивной экономикой, куда, кстати, входит и Россия, покрывает фиктивную долю ВВП государств-экспансионистов.
Правда, есть и другой способ «сжигания» излишков товаров и капиталов – война и гонка вооружений. Вторая мировая война позволила полностью устранить последствия мирового экономического кризиса, начавшегося в 1929 году. Но это крайность, тем более в эпоху ядерного оружия. Желательно искать способы, которые бы не доводили индивидуальное потребление до абсурда, в ином случае необходимо переходить к полубесплатной раздаче товаров (через полудармовое кредитование), что, естественно, подрывает саму основу рыночной экономики – получение прибыли.
Уже говорилось, что античная демократия погибла потому, что потеряла сердцевину своей энергетической силы – свободный труд граждан. Он стал вытесняться трудом рабов, а местное производство замещаться дешевым импортом из подконтрольных стран. Те же процессы идут в современных развитых странах. Только на место рабов заступает техника и автоматизация при сохранении фактора дешевого импорта, обрекающего на гибель целые отрасли. Там же, где техника не может заменить ручной труд, завозятся гастербайтеры.
С ростом производительности труда растет социальный паразитизм. Прежняя эксплуатация богатых бедными парадоксально сменяется эксплуатацией иного типа: бедные как бы облагают данью активную часть населения. И опять же в этом ничего нового нет. Впервые этот феномен был зафиксирован в античной Греции. Бедняки-избиратели охотно голосовали за обложение налогами и поборами имущих, что, в свою очередь, подрывало экономику. Заканчивался этот процесс пришествием диктаторов (в Греции диктатор назывался «тиран»), которые как могли смягчали социальный антагонизм.
Взлет производительности труда в индустриальную эпоху позволил решить проблему бедности. Прежний, люмпен-пролетариат времен Маркса исчез, растворился в среднем классе, но в наше время он быстро возрождается, только на другой основе. Если раньше люмпены перебивались случайными заработками из-за нехватки рабочих мест, то теперь новые люмпены сидят на социальных пособиях и не хотят работать «из принципа». И чем больше их становится, тем большее влияние они оказывают на качество демократии, естественно, понижая его.
Одновременно снижается и значение среднего класса. Им говорят, что «их прежние упования устарели. Они будут жить в очень непохожем мире, где неравенство будет расти и где реальные заработки большинства из них будут снижаться. Прошла эпоха ежегодного роста заработной платы; они не могут надеяться на повышение уровня жизни ни для себя, ни для своих детей».
Эти строки написаны американским экономистом Л. Туроу в начале 1990-х годов в книге «Будущее капитализма». Чтобы выйти из положения правящая элита США предприняла буквально героические действия, внеся серьезные коррективы в свою традиционную политику. Но уж больно неоднозначные: которые помогли смягчить проблему, но не решить ее. Первым шагом стал перенос части промышленности Америки в Китай, что удешевило стоимость товаров, сделав их доступнее американскому населению, но в итоге США оказались в финансовой зависимости от КНР. Ныне у правительства Китая скопилось долговых расписок (облигаций) на триллионы долларов и предъявление их к оплате вызвало бы крушение господства доллара. Параллельно началась вакханалия ипотечного кредитования, благодаря которому миллионы людей с низкими доходами и неспособностью к высокой отдаче в труде смогли въехать в собственные дома. Радости всеобщего потребления закончились тяжелым кризисом 2008–2009 гг., а с ним возник старый вопрос: как и за счет кого и чего выкручиваться дальше? В том числе возникла необходимость решать философско-идеологические вопросы потребления.
Ректор Высшей школы экономики (цитадели российского экономического либерализма) С. Гуриев (бывший тогда в статусе советника президента Российской Федерации) на Совете по внешней и оборонной политике (2013 г.) заявил: «…сколько бы нам ни говорили, что не в деньгах счастье, счастье именно в них. Целый ряд исследований субъективной удовлетворенности жизнью, показывают, что при прочих равных имеется практически линейная зависимость между благосостоянием и удовлетворенностью жизнью». Вроде бы, заявление бесспорное, если ни банальное, однако…
Писатели А. и Б. Стругацкие в период, когда они разделяли коммунистические взгляды, написали повесть «Хищные вещи века» с критикой подобного кредо. Они предвидели счастье шоппинга, когда индивид покупает вещи не потому, что они нужны, а чтобы получить удовольствие от покупки. В таком социуме непонятно, что имел в виду школьник из фильма «Доживем до понедельника», написавший: «Счастье – когда тебя понимают», ведь счастье – это деньги и количество приобретаемых на них товаров. А кто не может участвовать в потребительской гонке – лузер, неудачник. Однако пещерный уровень понимания счастья подвергается критике, в том числе и на Западе, просто в силу объективной необходимости видоизменить модель рыночного «валового» развития, сместив акцент с фетиша количественного роста на рост качества.
В 1970-е годы эксперты под эгидой аналитического центра, названного «Римский клуб», опубликовали доклады, в которых авторы призывали западное общество принять новую парадигму хозяйствования – модель «нулевого роста». Ее суть: упор перенести с валового роста на качественные показатели. Стимулировать не рост объемов производства, а качественные характеристики товаров, в том числе их экологичность. По этому пути фактически пошла Япония. Физическое производство товаров – телевизоров, автомобилей, холодильников и т. д. давно не растет, но постоянно возрастают их качественные характеристики. Это позволило Японии не встать на путь завоза иностранной рабочей силы, как то сделали в Западной Европе со всеми вытекающими из «южной колонизации» политическими издержками. Однако предложенная модель для большинства стран осталась сугубо теоретической конструкцией. Создание финансовокредитных «мыльных пузырей» в качестве средства поощрения роста потребления осталось незыблемым принципом, соответственно сохранились экономические кризисы перепроизводства – кризисы «вала».
