Текст книги "Собрание сочинений в четырех томах. 3 том"
Автор книги: Борис Горбатов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)
Зима тысяча девятьсот девятнадцатого года. Вьюга. Здание железнодорожной школы. Это штаб группы Шороха. Класс. Парты грудой сложены у стены. На стенах – детские рисунки, карта России, доска с начерченными на ней задачами по геометрии и надпись мелом: «Коммуна номер раз!» Столик штаба. На нем телефон. Кое-где оружие. У печки Даша возятся над большим котлом. Наташа подходит к ней.
Наташа. Каша готова?
Даша. По-моему, соли маловато... Попробуй! Наташа (пробуя). Вкусно!
Даша (усмехнувшись). Это я умею. Вот война кончится, буду я... бабушкой. Внучки спросят: «Бабушка, бабушка, а что ты делала в революцию?» – «А я, деточки, кашу варила... больше ничего и не делала!»
Наташа. А я раны перевязывала – больше ничего. А Антон из винтовки стрелял – только всего и делал. И все мы небольшое дело делали, а получилось огромное. Вот так и скажут бабушки своим внукам. А, Дашок?
Быстро входят замерзший Шорох. Девушки встали невольно. Шорох молча подходит к печке, греет руки.
Замерзли, Иван Егорович?
Шорох. Есть немного... Дрезина-то открытая... Ветер... (Помолчал.) Из штаба не звонили?
Наташа. Нет... Связь, Иван Егорович...
Шорох (перебивая ее). Знаю. Но думал, восстановили... А разведка вернулась?
Наташа. Нет еще.
Шорох. Та-ак... (Хмурится.)
Даша (робко). Удалось вам... пробиться, Иван Егорыч... на дрезине-то?
Шорох (резко). Ты кашу вари, девушка. Разведчики придут – потребуется. (Быстро уходит).
Наташа. Нет разведки. Неужели что-нибудь случилось! В разведке Антон...
Даша. И Рябинин.. и Борис... Наташа, скажи мне... Только не обижайся. Ты очень любишь Антона?
Наташа (смеясь). Дурочка ты... (Обняла ее.) Очень!
Даша. А вот я не понимаю... Ну, как это бывает? Как это любит один человек другого? Вот я их всех люблю. Всех одинаково: и Рябинина, и Федю, и Ефимчика...
Наташа. Это не то...
Даша (огорченно). Я и сама знаю: не то. А иначе я любить не умею.
Наташа. Сумеешь, Даша, милая, сумеешь. (Прижимает ее к себе.)
Даша. Ой, как у тебя сердце стучит!
Наташа (просто и гордо). Даша, я скоро буду матерью.
Даша. Ой, Наташа!
Входит злой и замерзший Ефимчик с винтовкой.
Ефимчик. Фу, черт! Белогвардейский мороз, честное слово! Безумству храбрых поем мы песню!.. Совсем замерз. (Басом.) Повар первого класса, обед готов?
Наташа и Даша шепчутся между собой и не отвечают ему.
(Обиженно.) Ну и пожалуйста! Ломаки! (Берет миску, накладывает себе каши.) Я не понимаю: и на кой черт берут девчонок на войну?.. От них одно всеобщее неудобство. Что касается меня, то я на женский пол обычно плюю. (Ест, искоса поглядывая на девчат. Небрежно.) Между прочим... Я сейчас важный сон видел. Хотите, расскажу.
Даша. Хорош. На посту стоял и сон видел.
Ефимчик (смутившись). А может, то не сон был, а видение. (Ему не терпится рассказать, и он, отбросив амбицию, начинает.) Вот стою я на посту. Мороз... Устал я... И вдруг... будто кто-то трясет меня за плечо. Я открываю глаза и вижу – Ленин. (Сияя.) Владимир Ильич.
Наташа. Ну и какой же он?
Ефимчик (не замечая иронии). Вот такой же, как на портрете. Только в военном. Вот он смотрит на меня строго-строго и головой качает! «Нельзя, говорит, нельзя на посту спать, товарищ Ефимчик». А я говорю: «Я ж не сплю, Владимир Ильич... Я только так... Немножко». – «Устали вы, товарищ Ефимчик?» – «Нет, говорю, Владимир Ильич, ничего... Но немножко устал... И замерз». – «А что, спрашивает, что вы сегодня ели, товарищ Ефимчик?» – «Каша, говорю, была, Владимир Ильич». – «А что каша с маслом, товарищ Ефимчик?» – «Нет, говорю, Владимир Ильич, масла не было». – «Ну, ничего, товарищ Ефимчик, врагов разобьем – будет и каша с маслом. И отдохнете тогда. И все мы отдохнем. А сейчас нельзя спать. Нельзя... Нельзя...» И исчез. А я под дубом стою... (После паузы.) Вот какой политический сон! (Небрежно.) Конечно, его не вам, бабам, рассказывать, а товарищу Антону.
Даша. Ты отцу расскажи. Он тебе закатит три наряда, чтобы не спал на посту.
Ефимчик. Дура!
Даша (заметив, что Наташа рассматривает что-то на стене). Что там, Наташа? (Подходит к ней.)
Наташа (тепло). Рисунки... Детские рисунки...
Обе рассматривают рисунки.
Боже, как странно... Неужели и моя в школу пойдет?
Даша (вздохнув). Счастливая ты...
Ефимчик (кончил есть). Да... (Потягивается.) Что вы там все шепчетесь, секретничаете? (Не получив ответа, задет.) Ну и не надо, пожалуйста. Я скоро опять на пост пойду.
Наташа, накинув тулупчик, уходит. Ефимчик, скучая, оглядывается, замечает карту.
Карта. (Подходит к карте. Важно.) Давно я что-то в карты не глядел. Ну, ну! (Водит пальцем.) Значит, так... Вот тут, значит, мы сейчас… А вот тут враги... И тут враги тоже... А тут Москва... Ой!
Входит Шорох.
Шорох. Разведка не возвращалась?
Ефимчик (у карты). Нет. (Испуганно.) Батя!
Шорох. Чего тебе?..
Ефимчик. Иди сюда, батя! Скорей!
Шорох (подойдя). Ну!
Ефимчик (сквозь слезы). Что же это получается, батя? Тут – Юденич. Так. Тут – Колчак... Тут – Деникин... Тут... И выходит – от всей нашей Красной республики вот что осталось... Маленький кружок... Я рукой закрыть могу!.. (Закрывает.) Вот и вся республика, батя. А?
Даша подошла к карте, смотрит.
Шорох. Да, сынок, трудно...
Ефимчик (шепотом). Что же... не устоит Советская власть?
Шорох. Советская власть, сынок, теперь умереть не может: она – народная власть. Она – правда. А разве правда может умереть? (Ласково обнял сына.) Нет. Теперь нам назад не идти. Теперь только вперед. К коммунизму. Я умереть могу, смертен. А дело наше – никогда. Оно бессмертное. Мы умрем, вы нас смените. (Тепло, ласково ко всем.) Вот смотрю я на вас, ребята. Придирчиво смотрю. Может, иной раз и ругаю зря. Не безразлично мне, какая смена наше место заступит, наше знамя дальше понесет... (Шум за сценой.) Что там такое?
Даша (радостно). Вернулись, Наташа!
Наташа (из-за сцены). Иду!
Вбегает весь окровавленный Рябинин.
Рябинин. Товарищ Шорох!
Федя и Борис вносят мертвого Антона. Все снимают шапки.
Даша. Антон!
Шорох (тихо). Как это вышло?
Рябинин (так же тихо). Напоролись на белых... Отходить было поздно... Приняли бой... Ну и... (Указывает на Антона.) Он как герой дрался...
Наташа (входит с вязанкой дров, замечает на полу Антона. Наклоняется над ним). Что ж ты молчишь?.. Не дышишь, Антон? Антон! Антон!
Шорох (сняв шапку). Прощай, сынок!.. (Наклоняется над трупом, покрывает ею красным флагом.)
Вокруг собрались все комсомольцы. Шорох говорит тихо, проникновенно.
Пусть же вечно живет в народе память о светлом юноше из Донбасса... о товарище Антоне... (Смотрит на него.) Горячее было сердце!..
Ефимчик. Безумству храбрых поем мы песню!..
Занавес
АКТ ТРЕТИЙ
Лето тысяча девятьсот двадцатого года. Город под властью врангелевцев. Бывшая дворницкая в доме Логиновых. Ныне здесь живет мадам Обломок. Распростершись перед киотом, она молится.
Мадам Обломок. Господи милостивый, матушка богородица, святые угодники! Пошлите здоровья и многие лета святейшей княгине Анастасии Кирилловне и ее степенству Олимпиаде Титовне, и комсомолистке Наташе. А также не забудь, господи, в своей милости комсомолистов Степана, Антона, Ефима, раба божия... И пошли, господи, мир на земле, и изгони чужие языки, и верни домой воинов, а убиенным дай, господи, царствие небесное и вечный покой... А мне пошли, господи, смерть скорую и легкую. Святой угодник Николай Мирликийский, похлопочи хоть ты за меня.
Стук в окно.
Кто? Кто? (Выбегает в сени.)
Слышен стук отпираемой двери. Потом возвращается мадам Обломок с Наташей.
Барышня Наташенька! Как же это? Да что же это? (Всматривается в нее. качает головой.) Похудела ты... Постарела ты...
Наташа (озирается). Вот и дома... (Бродит взором по стенам.) Здесь у нас дворницкая была... Что дворник?
Мадам Обломок. Умер...
Наташа. И вы давно у нас?
Мадам Обломок. Как уехали вы... Тогда еще на станции папаше вашему плохо сделалось... Довела я его до дому да так и осталась...
Наташа (глядя в пол). Как папа? Что он...
Мадам Обломок. Плох...
Наташа (тихо). Меня вспоминает?
Мадам Обломок молчит.
(Грустно улыбнувшись.) Проклял. Ну-ну!
Долгая пауза.
Вот и вернулась я...
Мадам Обломок. Надолго ли?
Наташа. На одну ночь...
Пауза.
Мадам Обломок. Понимаю, матушка, я все понимаю.
Пауза.
А когда же совсем?
Наташа. Скоро и совсем!
Пауза.
Мадам Обломок (шепотом). Ну, а наши-то... наши все живы ли?
Наташа. Все. Только... (Сдавленным голосом.) Антона нет.
Мадам Обломок (испуганно). Ах! Помяни, господи, воина Антона и учини душу его в рай, и деже праведные упокоются... (Плачет.) Как же свадьба-то, свадьба?..
Наташа (грустно усмехнувшись). Свадьба была. Его повенчали пулей, меня – вечной тоской. (После паузы.) Дочь у меня... Аленушка...
Мадам Обломок (радостно). Ах! Ах! А я все тебя, дура, барышней зову.
Наташа. Степан часто бывает здесь?
Мадам Обломок. Ходит... Сегодня был...
Наташа. Папа заходит сюда?
Мадам Обломок. Да.
Наташа. Ах, как это нехорошо!
Мадам Обломок. Господи! Что это за время такое. Прятаться надо! И от отца и от людей...
Наташа. В городе что?
Мадам Обломок. По всем улицам на фонарях удавленники. (Вдруг сообразив, испуганно заметалась.) Ты-то зачем сюда пришла? Нельзя тебе в этом городе, девушка, нельзя. Ах, ax! Что же ты делаешь с собой?
Наташа молчит.
(Опускаясь на стул.) Понимаю... Ах, все понимаю...
Долгая пауза.
Ну, а дочка твоя? С кем же дочка?
Наташа. С Дашей в деревне.
Мадам Обломок. Значит, жива Дашенька, помощница моя?
Наташа. Жива. Работает. И я с ней жила. Да не могу я теперь в тиши...
Мадам Обломок (сурово качая головой). Смятенная твоя душа... Мятежница ты... Все гореть тебе!
Наташа. Да, гореть, гореть на высоком костре. (После паузы. тихо.) Аленушка держит. Ручонки крохотные, а цепкие – держит... И так отрываться трудно... от ее пахучего тельца... Так трудно! (Помолчав.) А иногда кажется, толкает меня Аленушка. Сама толкает. Иди!.. Иди!..
За сценой слышен голос Николая Сергеевича Логинова: «Это что за безобразие...» Сердитый звон запора. «Евдокия Петровна!» – и шаги.
(Побледнев.) Папа!
Мадам Обломок (испуганно.) Он! Он! Ах, ах!.. (Заметалась.)
Наташа. Я не могу с ним встретиться... (Выбегая в боковую дверь.) Я в чуланчик...
Входит Николай Сергеевич Логинов, очень рассерженный, в халате, в туфлях на босу ногу. Он заметно постарел и опустился.
Логинов (сердито). Входная дверь настежь... Все распахнуто. Черт знает что... Что вы, гостей ждете? Бал? Я приказал затирать все... Черт знает что такое!
Мадам Обломок. Простите, Николай Сергеевич, простите! Совсем потерялась я... И умом и памятью обветшала... окаянная...
Логинов (ворча, но уже спокойно). То-то, обветшала... все обветшало... Все прахом пошло. (Усаживаясь у стола.) Черт знает что... Хаос. (Словно невзначай, глядит на разложенные на столе для гаданья карты. Небрежно.) Все в карты глядишь?.. Чепуха какая...
Мадам Обломок (вкрадчиво). А не чепуха, не чепуха... Не врут карты. Не человечьего ума дело, а не врут... Опять сходится, как в те разы, что гадала вам: жива ваша Наташенька...
Логинов (небрежно, но вглядываясь). Ерунда... Не верю картам... Не интересуюсь...
Мадам Обломок (торжественно). Жива твоя дочь, неверующий. И, может, близко она... Ни горы, ни версты, ни реки, ни окияны... (Ощупывает руками карты.) Все дороги ведут к встрече...
Логинов (насмешливо, но заинтересованно). Нет у меня дочери... Ничего нет... Ничего нет на земле... Только мы остались... обломки... Обломки...
Мадам Обломок (прежним тоном). Есть дочь. И, может, еще кое-кто есть. Во тьме не видно...
Логинов (все более распаляясь). Нет! Ничего нет! Отрубил! Проклял!
Мадам Обломок (отшатываясь, в ужасе). Какое ты слово... сказал... Православный ты человек! (Наступая.) И не грех тебе? И не стыд? Хоть ты и ученый, хоть ты и доктор, а я баба темная, но я все тебе скажу...
Тихий стук в окно.
Логинов (вздрагивая). Стучат. Кто? Кто? (Очень возбужденный, выбегает.)
Мадам Обломок (испуганно крестится и мечется). Что же это будет, Наташенька?..
Из-за сцены слышен злой, рассерженный голос Николая Сергеевича: «Нет, нет. Пожалуйста. Отчего же. Раз пришли – пожалуйста сюда! К свету!» Затем распахивается дверь, и Логинов почти насильно втаскивает Рябинина, глядит на него и страшно бледнеет.
Логинов. A-а! Так вот кто это!
Рябинин опускает голову, молчит.
Простите... Вы зачем же здесь?..
Рябинин. Хотел узнать... нет ли вестей... о Наташе…
Логинов. У нас? У нас узнать! (Язвительно хохочет). Нет, это я у вас спрошу: где моя дочь? Куда вы мою дочь дели?
Рябинин молчит.
Молчишь. Это ты… ты... скуластый... пришел тогда тайком в мой дом... и увел... ее... На погибель увел. Что ж ты кружишь здесь, как ястреб? У меня нет дочери. Одна была...
Рябинин молчит
Молчишь. А вот я сейчас полицию позову. A! Пусть выяснит, зачем ты здесь. Почему ты всегда в этом городе в такие дни? А?
Рябинин (тихо). Ведите. Я смерти не боюсь.
Логинов взглянул на него и вдруг опустился на стул. Долгая пауза.
Логинов (устало). Я не то говорю... Не то... Вы не люди. В вас ни страха, ни жалости, ни любви...
Рябинин (улыбаясь). Страха нет. Верно.
Логинов. А любви? (После паузы тихо.) Что ж вы... по-прежнему любите?
Рябинин (просто, тихо). Люблю.
Логинов. И она... что же... жива?
Рябинин. Да... жива...
Логинов. Вот как! (Со скрытой радостью.) Ну что же... Я ей не враг. Но между нами пропасть. Пропасть. Пропасть... (Задумчиво барабанит пальцами по столу. Неожиданно.) А может, нет ее, пропасти, а?
Рябинин (радостно). Нет. Нету ее, Николай Сергеевич...
Логинов. Н-не... знаю... Между отцами и детьми всегда была пропасть. И вы будете отцом, и у вас... Впрочем, не знаю. Может быть, у вас все будет иначе. (После паузы, не глядя на Рябинина.) Если вы встретите Наташу... Сегодня, через месяц... Пусть приходит. Да. Мы поспорим с ней. Хорошо, я готов поспорить. (Идет к двери.)
Рябинин за ним.
Нет, вы оставайтесь. Вы ведь не ко мне шли... Оставайтесь. Не знаю... Не знаю... Вероятно, к Евдокии Петровне. У вас свои дела... Не любопытен!.. (С порога. Значительно.) Пусть приходит! (Уходит.)
Рябинин и мадам Обломок смотрят вслед ушедшему Логинову, напряженно прислушиваются: отчетливо слышны удаляющиеся шаги Николая Сергеевича по скрипучей лестнице. Когда шаги совсем затихают, из чуланчика выбегает Наташа.
Наташа. Степан!
Рябинин (обернувшись). Наташа! (Бросается к ней.)
Наташа и Рябинин берут друг друга за руки. Оба взволнованы. (Тихо.) Я рад, что снова вижу тебя. Наташа.
Наташа. И я тебе рада, Степан.
Мадам Обломок (очень возбужденная). Он сказал: пусть приходит! Наташенька! Идем. Упадем в ноги... Красота небесная... Примирение!..
Наташа (испуганно). Нет, нет, не теперь...
Рябинин недоуменно глядит на Наташу.
После, потом... Я сама приду... Сейчас нельзя!
Мадам Обломок, огорченная, ухолит, взяв самовар
Пауза.
(Тихо.) Я принесла приказ.
Рябинин (радостно). Да?
Наташа раскрывает книгу и вырывает вклеенную туда страницу.
Конспирация: Лев Толстой – «Война и мир». Хорошо.
Наташа. Войска готовы к удару по городу. Штурм – дело ближайших дней. А вы?
Рябинин. У нас все готово к восстанию!
Наташа. Я так могу передать?
Рябинин. Да. я только что иду от Мокроусова.
Наташа. О нем легенды рассказывают.
Рябинин (восхищенно). И стоит. Это замечательный большевик. Я, знаешь, я учусь у него. Смелости. Нет. Ее и у наших много. Мудрости я у него учусь. Он всегда знает, что, когда и как надо делать. Это само собой не дается, я понимаю... Это опыт партии, опыт борьбы... (Усмехнулся.) Когда-нибудь и мы с тобой, Наташа, будем многоопытными большевиками...
Наташа. Степан, как все-таки интересно жить!
Рябинин. Все-таки.
Наташа. Трудно. Иногда так трудно... Это я только тебе говорю... (Задумчиво.) По-моему, еще ни одному поколению не доставалась такая трудная юность.
Пауза.
Потом будем вспоминать... когда-нибудь...
Оба задумчиво смотрят перед собой.
Рябинин. Я чертовски рад, что снова тебя вижу... (Смотрит на нее нежным, внимательным взглядом.) Ты очень изменилась, Наташа.
Наташа. Постарела.
Рябинин (шутливо). Да. Старая-старая... И уже не девочка. Женщина.
Наташа. И даже мать.
Рябинин (смущенно). Кто же у тебя? Сын?
Наташа. Дочь... Аленушка...
Рябинин. Дочь... Это хорошо… И даже завидно.
Пауза.
Ну и что ж она... разговаривает уже?
Наташа. Глупый. Ей и года нет...
Рябинин (совсем смущенно). Ну, я не специалист... ты извини... (Неестественно весело.) А я хотел бы вас увидеть обеих... Потом, когда-нибудь... После войны... Мать и дочь... (Увлекаясь.) Мать – в губкоме, дочь – в школе... Потом женихи пойдут, наряды... дочку замуж...
Наташа тихо, радостно смеется.
И вот однажды заявляется к вам... старый, одинокий, небритый бродяга, Степан Рябинин. (Дрогнувшим голосом, стараясь за шуткой скрыть волнение.) Что, Наташа, найдется одинокому местечко в вашем доме?
Наташа (кладя ему руки на плечи). Не надо о будущем... Так трудно сейчас мечтать о счастье.
Рябинин (взяв ее руки в свои). Послушай, Наташа! (Он бледен, взволнован, но, видно, решился на что-то.) Я хочу тебе сказать... Может быть, не время сейчас... Да у нас всегда будет не время...
Тихий стук в окошко.
Наташа (вздрогнула). Кто это?
Рябинин (тоже вздрогнув). Я думаю, это мои... комсомольцы. (Выбегает в сени и тотчас же появляется вновь.)
Вслед за Рябининым входят комсомолец Антип и молоденькая, хорошенькая Маруся; у обоих тяпки.
Антип (застенчиво, но вместе с тем восхищенно, восторженно смотря на Наташу). Вот вы какая! Смелая! Оттуда... От наших... (Продолжая смотреть тем же восхищенным взглядом.) Ну, что же наши? Скоро? Да? Скоро?
Наташа. Теперь уже скоро. (Протягивает ему руку)
Антип неловко хватает руку Наташи, простецки трясет и крепко пожимает.
Антип. Здравствуйте.
Наташа (приветливо). Как вас зовут?
Антип. Антипом. Некрасивое имя, правда? (Оглядываясь на Марусю.) Только подпольная кличка у меня другая... Я по-подпольному товарищ Антон...
Наташа (вздрогнув). Как?
Антип (несколько смущенно). Товарищ Антон. У нас тут, видите ли, был раньше товарищ... Комсомол он создал... Его товарищем Антоном звали. (Воодушевляясь.) Ведь это какой человек был! Он при немцах налет совершил на нашу типографию. Среди бела дня. На хозяина – маузер. А на подъезде объявление наклеил: «По случаю смерти хозяина типография закрыта». (Заметив что Наташа побледнела.) Что с вами? Вы тоже знали его?
Наташа (тихо). Знала.
Антип (запальчиво). Что, скажете, плохой парень был?
Рябинин (громко). Он был замечательный большевик.
Антип (смущенно). Мне, конечно, до него не дойти. Я это сам сознаю... а имя я взял... на себя...
Маруся (влюбленно глядя на Антипа). Он всегда у нас такой... Выдумщик!
Рябинин (спохватившись). Да! Вас надо с Марусей познакомить.
Наташа и Маруся здороваются.
Тебе, Наташа, утром рискованно идти одной. Могут узнать... А ты с Марусей пойдешь... Будто на огороды, к реке... Туда девчата часто ходят.
Маруся. Вот и тяпки.
Наташа. Хорошо. Отлично придумано.
Рябинин. А еще лучше – пусть и Евдокия Петровна с вами пойдет... Для маскировки. Только до реки... А там уж...
Наташа. Ну, а там... Я сама...
Рябинин. Ну. вот Маруся и заночует тут. Пошли. Я сейчас прямо к Мокроусову... Обрадуется старик твоей весточке. Он ведь все время к этому готовился. А на зорьке я еще забегу…
Антип (подходит к Наташе). Прощайте, товарищ!
Наташа. До свидания, товарищ... Антон.
Антип и Рябинин ухолят
(Приветливо смотрит на Марусю. Та краснеет). Вас Марусей зовут?
Маруся. Да.
Наташа. Сколько вам лет?
Маруся. Семнадцать.
Наташа. Вы его любите?
Маруся (вздрогнув). Что вы? (Крайне смущается, густо краснеет, опускает голову – совсем тихо.) Да. (После паузы.) Только он говорит... нельзя сейчас... не время... Нельзя...
Наташа. Можно.
Слышны тяжелые шаги на лестнице, за сценой.
(Беспокойно.) Отец! Сюда, сюда... (Хватает Марусю за руку и уходит в чуланчик.)
Входит Николай Сергеевич Логинов.
Логинов (осматривается, идет по комнате, подходит к столу, берет карту). Бубновая дама... (Смотрит на нее и швыряет на стол.) Чепуха!
Занавес
Тюрьма. Камера. На койке сидит Маруся. Она вся избитая, в крови. Около нее суетится страшно возбужденная мадам Обломок.
Мадам Обломок. Кровь... В крови вся... Марусенька... За что они?.. За что?
Маруся. Я не могу-у... когда бьют.
Мадам Обломок (гневно). Не имеют права! Не воровки мы.
Маруся. А Наташа! Что они делают с нею?! (Плачет.) А она молчит... Страшно как!..
Мадам Обломок (мечется). Наташенька! Барышня-красавица. Дочь благородных родителей. Не смеют!
Со звоном падает запор. Маруся вздрагивает и забивается в угол. Распахивается дверь, в камеру бросают и вбитую и окровавленную Наташу.
Наташа (слабым голосом). Воды...
Мадам Обломок (подавая воду). Мучители!.. Чего же они хотят от тебя?
Маруся. Они хотят, чтобы мы сказали... Наташа! Скажи им хоть слово... хоть что-нибудь. Они замучат тебя.
Наташа. Душу не растопчут... (Жестко.) И ты им ничего не скажешь... Ни слова не скажешь, ты слышишь?
Маруся плачет.
(Так же.) Бить тебя будут, а ты молчи. Слышишь, Маруся?
Маруся. Я не могу, когда бьют...
Наташа. Одно слово... и они повесят твоего Антона... и повесят Степана... И в город не войдут наши. И люди навеки останутся рабами... из-за одного твоего слова, Маруся, слышишь? Они проклянут тебя!
Маруся (в ужасе). Наташа!
Мадам Обломок в это время стоят неподвижно, как бы прислушиваясь к чему-то, стремительно подходит к Наташе.
Мадам Обломок (исступленно). Наташа! Спасай! Душу спасай. Душу... Вот... Вот оно... Свершается. За грехи твои... Бога забыла... Отца отвергла... На закон руку подняла... На власть, мятежница... Кайся! Последний час настал!
Наташа (устало). Мне не в чем каяться...
Мадам Обломок. Священника зови... Все грехи свои, все, что они требуют... все... все... со смирением.
Наташа молчит.
A-а! Не хочешь! Жестокосердуешь! Зачерствела в окаянстве своем! Не покоряешься! Так я сама... позову! (Бросается к двери.) Эй! Господа! Люди!
Наташа (стала во весь рост. Ее глаза горят). Зови!
Маруся (в ужасе). Наташа!
Наташа (мадам Обломок). Зови! Священников, судей, палачей – всех зови... Пусть на твоих главах бьют...
Мадам Обломок (испуганно). Наташенька!
Наташа. Пусть при тебе пытают... жгут... Зови!
Мадам Обломок. Наташенька! (Падает на колени перед ней.)
Наташа. Я знаю, что грех, что долг. Умереть молча – долг... Слово обронить – подлость!
Маруся (тихо подходит к ней, шепчет). Я буду молчать... Наташа!
Мадам Обломок. Господи, спаси сирот твоих...
Измученная Наташа медленно опускается не койку. Долгое молчание.
Маруся. Еще и жизни не было, как же умирать? Мы с Антоном так ни разу и не поцеловались. (Печально улыбается.) Он у меня строгий... (Вздыхает.) Так теперь и... (После паузы.) Я позавчера его в саду ждала. Там есть аллея каштанов...
Наташа (ласково). И беседка в конце.
Маруся. А ты и беседку знаешь?
Наташа. Знаю. Я все знаю.
Маруся (вздыхая). А с акаций уже все осыпалось... Позавчера я еще была вольной... Каштаны цвели... (Тихо.) Нас расстреляют?
Наташа. Нет. Повесят.
Маруся. Ой! (Закрывает лицо руками.)
Наташа. Маруся! Маруся! Маруся! (Обнимает ее.)
Маруся. Я за тебя буду держаться, Наташа!.. Когда поведут нас... Ты сильная.
Наташа. Маруся, мы будем идти и думать... ты о своем Антоне, я о своем. И голову, голову высоко... как Софья Перовская. Чтобы все видели... как надо умирать...
Маруся. И Антон увидит.
Наташа. Да. А потом в город придут наши... И флаги на улицах...
Маруся. Антон речь скажет на площади... И все девушки будут слушать его. А нас не будет. И он потом забудет меня...
Наташа. Кто умирает так, как мы, того не забывают.
Долгая пауза.
Мадам Обломок (бормочет). Господи... Да как же вы перед смертью... Перед смертью такие...
Наташа. Евдокия Петровна. Вас выпустят. Зачем вы им? Вы выйдете на волю и отнесете мое письмо Степану... Пусть отошлет Даше...
Мадам Обломок. Сделаю. Все сделаю.
Наташа. А если отберут... или потеряете... вы расскажете, что в письме было...
Пауза.
Это письмо Аленушке. (Достает письмо из-под ножки койки.) Слушайте внимательно. (Читает.) «Дочь моя. моя Аленушка! Когда тебе исполнится семнадцать лет, ты прочтешь это письмо... И ты узнаешь, что твой отец пал в бою, а мать – казнена. Но ты не заплачешь, как не плачу и я, которой осталось жить только до рассвета. Я ухожу из жизни с сознанием исполненного долга. Я сделала мало, но я мало и жила на земле. Я не успела больше. И если б у меня была не одна жизнь, а десять, я все б отдала так, как отдаю эту, единственную: не жалея. Я завещаю тебе, моя Аленушка, сделать все, чего я не успела сделать. Я завещаю тебе мою неистраченную любовь и неизрасходованную ненависть. Я завещаю тебе будущее. Идя на смерть, я благословляю тебя на большую и гордую жизнь... А ты будешь замечательно жить, моя девочка! Будь же достойна этой жизни, она оплачена кровью твоего отца... и твоей матери...»
Пауза.
Маруся вдруг подбегает к окну и плачет. В окно ударил первый утренний луч.
(С досадой.) Что ж ты плачешь, Маруся? Разве так встречают последнее утро?
Маруся (сквозь слезы). Я уже не плачу!
Наташа (взволнованно). Смотри... заря!
Маруся. Как флаги...
Наташа. Да... Через несколько дней будут красные флаги над городом... И все преобразится. Война кончится.
Маруся. Какой она будет... жизнь... без нас.
Наташа. Необыкновенно красивой! Люди будут красивые, благородные... И моя Аленушка... среди них... Они будут вспоминать нас и петь наши песни... старые песни... (Поет очень тихо. задумчиво.)
Маруся плачет. Наташа крепко обнимает ее. Потом обе поют полным голосом. Песик несется в узкое решетчатое окно, и скоро ее подхватывает вся тюрьма. Все явственнее и громче доносится хор: «Вихри враждебные...»
Маруся, ты слышишь? Тюрьма поет, нас провожает.
Внезапно звякнул вапор, с грохотом отворилась дверь. Сноп света от фонаря упал в камеру. Голос офицера с порога: «Логинова! Бровко! Выходи!»
Маруся (прижимаясь к Наташе). Уже!
Мадам Обломок (бросается к дверям). Не имеете права! Не пущу!
Офицер (строго). Ну!
Наташа (Марусе). Идем (Медленно идет с Марусей к выходу.)
Маруся испуганно прижалась к Наташе; та. почувствовав ее детское тело, выпрямляется, обнимает подругу и, высоко подняв голову, идет. Мадам Обломок ползет за ними на коленях и на лету ловит руку Наташи. Мощно гремит песня, которую поет вся тюрьма.
Занавес
