Текст книги "Таможня дает добро (СИ)"

Автор книги: Борис Батыршин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Annotation

Российский журналист, работавший по заданию редакции в одной из горячих точек, бежит от ворвавшихся в город боевиков на рыбацком баркасе – и попадает прямиком в руки охотников за людьми. Но Роману – так зовут нашего героя, – невдомёк, откуда на самом деле явились злоумышленники и куда они собираются везти своих пленников!

С этих событий и начинается новая история о загадочных Фарватерах, соединяющих разные, так не похожие один на другой миры; о людях и кораблях, путешествующих по ним; и о Маяке – том самом, единственном! – что показывает мореплавателям безопасный путь к городу стоящему на перекрёстке миров. С кем встретится наш герой, в какие события он окажется втянут, какие выберет Фарватеры, какие опасности будут ему грозить и какие загадки придётся распутывать – всё это и предстоит узнать читателям этой книги, третьей из цикла «Маяк только один».

«Маяк только один» – 3. «Таможня даёт добро».

Эпиграф

Часть первая

II

III

IV

V

VI

VII

Часть вторая

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

Часть третья

II

III

IV

V

VI

VII

Часть четвертая

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

Эпилог

«Маяк только один» – 3. «Таможня даёт добро».

Эпиграф

«Дурная голова ногам покоя не даёт»

Народная мудрость.

Ты ведь меня знаешь, Абдулла.

Я мзду не беру. Мне за державу обидно.

из кф «Белое солнце пустыни».

"…А ветер как гикнет,

Как мимо просвищет,

Как двинет барашком

Под звонкое днище,

Чтоб гвозди звенели,

Чтоб мачта гудела:

«Доброе дело! Хорошее дело!»

Эдуард Багрицкий.

Часть первая

«В нашу гавань заходили корабли…» I

Смартфон музыкально тренькнул, и вместе с голосом в кабинет ворвалась какофония звуков – гул проезжающих автомобилей, нерусский людской гомон, и прочие шумы, обычные для большого города.

– Редакция? Это Черемисов, слышите меня?

– Рома?– сидящий в кресле мужчина выдохнул с видимым облегчением. – Наконец-то! Как ты, тёзка, жив, цел?

– Целёхонек, Роман Григорьич!

– Ну и хорошо. А то мы уже вторые сутки не можем до тебя достучаться, с ума сходим! В мессенджерах не отвечаешь, в телеге и прочих соцсетях тоже, мы уж плохое подумали. Марьянка все глаза выплакала…

– Да жив я, жив, что мне сделается? Что не отвечал – не моя вина. Бармалеи сотовые вышки валят, связь никакая, а спутниковый телефон на блокпосту отобрали…

– Кто отобрал, боевики?

– Нет, солдаты. Та ещё публика, ручонки загребущие – но хоть не шлёпнули сразу. А смартфон с турецкой симкой, с которого я сейчас звоню, мне Мубарак дал.

– Мубарак? – в голосе собеседника мелькнуло удивление. – Который в Египте… был?

– Нет, мой помощник. Содрал, правда, полторы сотни евро, зато ловит и здесь, и в Ливане, и даже, если не врёт, на Кипре.

В реплике отвечавшего, нарочито-бодрой, угадывались нотки тревоги и крайней усталости.

– Ладно, включи в счёт, редакция оплатит. А помощник-то твой не того… не сдаст?

– Да ни в жисть! – смешок. – Дело в том, что он алавит, как и президент Асад. Его, если что, бармалеи первым шлёпнут.

– Ну, тогда ничего… – говорящий откашлялся. – Слушай, Ром, ты бы валил оттуда, а? Асад ещё вчера в Москве объявился – и тебе не стоит задерживаться. Куда угодно, на чём угодно, в Россию потом доберёшься, окольными путями, посодействуем… Репортажи твои, конечно, высший класс, но меня что-то не тянет писать на тебя некролог!

– И выплачивать компенсацию родственникам… – новый смешок, с ноткой ехидства. – Да ничего со мной не сделается, Роман Григорьич! А что валить – это правильно, я и сам собираюсь…

– Есть варианты?

– Два. Первый – морем на Кипр. Я договорился в порту со шкипером рыбацкого баркаса – он должен выйти в море через пару часов с тремя десятками беженцев на борту. Цена вопроса – три штуки баксов.

– Место в резиновой лодке из Туниса до Сицилии или Лампедузы тянет на две… – задумчиво ответил собеседник. – Но всё равно, соглашайся, жизнь дороже.

– Вот и я так подумал. Судно, вроде, крепкое, не гондон надувной. Движок рабочий, тянет, я проверил, даже локатор есть!

– Да, помню, ты у нас яхтсмен… А на Кипр – куда именно? К туркам или грекам?

– Беженцы на баркасе сплошь сирийские христиане, у турок им делать нечего. Пойдут в порт Лимасол, это в южной части острова. Шкипер говорил, что часто сбывает там улов, проблем с высадкой на берег быть не должно.

– А второй вариант?

– Второй… – отвечавший помедлил. – Садимся сейчас с Мубараком в тачку и по приморскому шоссе, на юг. Через час с четвертью будем в Тартусе. А там наши.

– В Тартус, говоришь… – голос в смартфоне стал глуше, словно говоривший в задумчивости опустил айфон. – До него вам ехать восемьдесят с лишком кэмэ, и шоссе наверняка перекрыто. Нарвётесь ведь!

– Есть такая опасность. – не стал спорить собеседник. – Но если проскочим – все проблемы разом снимутся.

Редакторский айфон умолк – впрочем, ненадолго.

– Хорошо, пробуем этот вариант. Имей в виду, на въезде в Тартус блокпосты, там до сих пор стоят бойцы республиканской гвардии, те, что не сбежали вслед за своим президентом. Они сейчас нервные, пальцы на спусковых крючках. Как увидят – разбираться, документов спрашивать не будут, влупят изо всех стволов, доказывай потом…

– Я в курсе, Роман Григорьич. Как-нибудь разберёмся. Мубарак, вон, договорится, не впервой…. В президентской гвардии сплошь алавиты, как и он…

– Ну, хорошо. – редактор повертел в пальцах карандаш, что-то обдумывая. – Кстати, о документах – у тебя с этим как?

– Порядок. Российский паспорт, аккредитация, всё как доктор прописал. Да, ещё корочка временного сотрудника Красного Креста – мне её ещё в Алеппо сделали, на имя гражданина Мексики Рамона Меркадера. Для местных сойдёт.

– Остроумец… – проворчал редактор. – Ничего поумнее не мог придумать?

– А что? – ответный смешок в микрофоне. – Это не я, а девчонка, из местных, в офисе Красного Креста, где мне аусвайс выписывали. Я только назвал фамилию – «Меркурьев», – а она и переспрашивает: «Меркудер», «Меркадер»? Ну, я и подумал – пусть будет так. А Рамона уже сам добавил, меня так в институте называли, привык… Да вы не волнуйтесь, Роман Григорьич, дело обычное, имена ещё и не так уродуют, когда заполняют бланки…

– Ладно, тебе виднее. – согласился редактор. Выходка сотрудника ему не понравилась, но, увы, вправлять шутнику мозги было некогда. – Поступим так: ты ищи машину и поезжай, а я свяжусь с военными – напрямую, через министерство обороны… Пусть дадут знать нашим в Тартусе, чтобы организовали встречу на броне. Как улажу всё – наберу. Лады?

– Лады, Роман Григорьич! – отвечавший повеселел. – Только связь – сами видите, могу не ответить…

– Ничего. Вы езжайте, а я всё сделаю. Ты, главное, того… поосторожнее, ладно?

– Постараюсь. И вот ещё что: договоритесь, чтобы мне на базе связь обеспечили. Материалов – полный хард, а сети нет. Если договоритесь, я сразу перекину…

Договорить он не успел. Визг тормозов, матерный хрип, лязг, скрежет и отчётливо слышная на заднем плане дробь крупнокалиберного пулемёта – этот звук Роман Григорьевич Лосев, немало когда-то поработавший в разнообразных горячих точках прежде, чем усесться в редакторское кресло, узнал сразу.

Следующие два часа были наполнены звонками в Министерство обороны и непосредственно в Сирию, рюмками коньяка вперемешку с сердечными каплями, слезами красавицы-секретарши Марьяны и бесчисленными попытками выйти с на связь с пропавшим сотрудником. Увы, результата это не принесло, – как и всё прочее, происходившее в этот вечер в кабинете главного редактора одного из ведущих информационных агентств Российской Федерации.

Ду-ду-дут!

Ду-ду-дут!

Очередь хлестнула по асфальту перед самым бампером. Мубарак – он сидел за рулём, ударил по тормозам, машину повело, и Роман не ожидавший ничего подобного, едва не впечатался носом в лобовое стекло. Из-заброшенного автобуса,приткнувшегося на обочине возле сгоревшей бензоколонки, лихо вылетел на дорогу джихад-мобиль. Тойотовский пикап, излюбленное транспортное средство арабских и африканских боевиков, развернулся с визгом шин и затормозил – так резко, что пулемётчик, стоящий за треногой с ДШК, едва не вылетел из кузова. Другой, высунувшись по пояс из окна салона, выставил перед собой «Клашников», но не стрелял – суетливо дёргал затвор, визжа что-то по-арабски. Мубарак, ругаясь на своём языке, выворачивал руль в попытке укрыться за автобусом. И не успел – пулемётчик вернулся на место и открыл огонь. Первая же очередь попала в цель – визг, скрежет разорванного металла, горячая струя обдала Романа слева, со стороны водительского сиденья. Он сжался, ожидая новой, уже наверняка смертельной очереди (дверь салона и истерзанный труп помощника – слабая защита от пуль калибра двенадцать и семь), но ДШК почему-то умолк. Роман поднял голову – пулемётчик терзал затвор, высунувшийся по пояс из окна араб орал на него, размахивая калашом. О своих жертвах оба забыли – во всяком случае, пока. Роман подтянул колени к груди, повернулся на сиденье и ударом двух ног выбил водительскую дверь. Следующим ударом он вытолкнул из машины труп помощника, запрыгнул на его место и вдарил по газам.

Старенький «Фольксваген-Поло» не подвёл – резво взял с места и рванул, подняв тучу пыли из-под передних колёс. Пулемётчик уже справился с затвором и открыл огонь – тяжёлые пули с мерзким скрежетом рвали тонкий металл корпуса, пробивали сиденья, наполняя салон летящими клочьями ткани и синтетического наполнителя. Ветровое стекло рассыпалось мелким крошевом, горячий, пахнущий гарью и раскалённым песком воздух толкнул в лицо, и Роман сжался на водительском сиденье, ожидая смертельного удара в спину, в затылок, в крестец – всё равно куда, после попадания из крупняка люди не живут… При этом он не забывал швырять машину из стороны в сторону, сбивая пулемётчику прицел и, то ли стрелок попался некудышный, то ли фортуна приняла на этот раз другую сторону – но очередь за очередью ложились по сторонам от творения немецкого автопрома, и лишь одиночные пули задевали цель. Сердце бешено отбивало секунду за секундой; пулемёт умолк, захлебнувшись патронной лентой, и Роман, наконец, рискнул обернуться и посмотреть назад.

«Джихад-мобиль» стоял, как и стоял, поперёк шоссе. Вылезший из машины боевик схватил за грудки своего неудачного соратника, то ли пытаясь оттащить того от пулемёта, то ли вымещая злобу за бездарно упущенную жертву. Погони, похоже, не намечалось – до блокпоста у въезда в город не больше пяти километров, а там засели местные самооборонцы, которым одинаково плевать и на президентских гвардейцев, и на боевиков из «Тахрир аш-Шам», и тех и других встретят пулемётными очередями. Другой вопрос, что и Роману туда соваться не стоит – разумнее будет бросить машину и по боковым улочкам, пешком, в порт. На часах – половина второго, баркас отходит через час, есть шанс успеть…

По сторонам от шоссе замелькали дома – по большей части брошенные, многие со следами пуль и осколков на фасадах. Роман загнал «Фольксваген» в переулок, заглушил мотор и без сил откинулся на спинку сиденья. Время, конечно, поджимает, но… выброшенный в кровь адреналин весь сгорел, оставив после себя ватную слабость и дрожь в руках. А значит – прежде чем срываться и куда-то бежать, стоит перевести дух и немного подумать. И для начала – попробовать связаться с редакцией.

Попытка результата не принесла – то ли захватившие город бармалеи довели до логического конца борьбу с сотовыми вышками, то ли в районе попросту вырубилось электричество, но только на индикаторе сети не было ни одной ступеньки. Обидно, конечно, но отчаиваться рано – может, хоть в порту будет связь, или удастся договориться с каким-нибудь счастливым обладателем спутникового телефона? Жиденькая пачка баксов в кармане и пластиковые карты нескольких, по большей части, арабских банков, давали в этом плане некоторую надежду на успех.

Дождавшись, когда трясучка в руках поутихнет, Роман решил произвести ревизию имущества. Опытный репортёр, он привык в своих командировках обходиться минимумом необходимого – особенно, когда ехал в такие вот даже не горячие, а раскалённые, пылающие точки. Небольшой тактический рюкзак с парой смен белья и запасной одеждой, ноутбук, мощный повербанк, пластиковый пакет с туалетными принадлежностями, персональная аптечка, швейцарский армейский нож-мультитул в боковом кармашке, фонарик – давно отработанный и неизменный от поездки к поездке набор, способный упростить жизнь почти при любом повороте событий.

Увы – не на этот раз. Две или три пули калибра двенадцать и семи десятых миллиметра прошили заднюю дверь и угодили прямиком в заветный рюкзак, приведя большую часть его содержимого в полнейшую негодность. Из всего имущества сохранился только «Викторинкс» – Роман засунул его в карман, добавил половину упаковки промедола – всё, что осталось из распотрошённой прямым попаданием аптечки, – и оглядел салон. Зрелище было унылое – в машину угодило не меньше полутора десятков пуль, нкаким-то чудом не затронув крышку бардачка – а значит, и его содержимого тоже.

Так, что там? Полулитровая пластиковая бутылка воды – то, что нужно! Роман опорожнил её одним духом – такой ситуации он предпочёл бы энергетик, но спасибо и на том, пить хотелось невыносимо.

Что там ещё? Скомканный платок-куфия – полезная, даже необходимая вещь. Роман сразу намотал его на шею – пробираясь по городу лучше закрыть лицо, чтобы хоть издали сойти за местного жителя. Несколько туристических проспектов на арабском и английском он оставил без внимания. Вскрытая пачка влажных салфеток – в карман, вещь полезная… Повербанк, наполовину разряженный, но исправный… кнопочный телефон… так, работает, и симка есть, пригодится… а это что?

Пистолет. Компактный, поблёскивающий на гранях вытертым до белизны металлом, в кожаной открытой кобуре. Роман сразу опознал модель – итальянская «Беретта» довоенного, ещё тридцатых годов, выпуска. Не то, чтобы он так уж увлекался огнестрельным оружием – хотя представление имел, да и стрелял неплохо, – просто в своё время поинтересовался, что за пистолет в комедии «Бриллиантовая рука» передал главному герою милиционер. Этот самый ствол и лежал сейчас у него на ладони.

Ну, Мубарак, ну жук… где, интересно, он раздобыл эдакий раритет? Роман выщелкнул магазин, оттянул затвор – пусто, покойный был не слишком предусмотрителен – хотя чем бы помог ему лишний патрон в стволе против крупнокалиберного пулемёта?.. Всего патронов восемь – популярные когда-то браунинговские 7,65×17 – и, в отличие от тех, что вручил Семёну Семёнычу Горбункову капитан Иван Михалыч, не холостые.

Больше боеприпасов, ни россыпью, ни в пачке, в бардачке не нашлось, как и запасного магазина – если он и был у покойника, то держал тот его при себе. Что ж, придётся довольствоваться тем, что есть… Роман прицепил кобуру на ремень, но потом, подумав, примотал её к лодыжке скотчем, обнаруженным тут же, в бардачке. Вытянул ногу – вроде, незаметно, и вытаскивать, если что легко… В своих многочисленных командировках он всеми силами избегал любого оружия – опыт подсказывал, что ничего, кроме проблем, журналисту оно не принесёт, хоть в его собственных руках, хоть в чужих, времена «лейки, блокнота и пулемёта» миновали безвозвратно. Но здесь, в городе, охваченном гражданской войной, должным образом оформленная аккредитация не значит ровным счётом ничего. Так что пусть будет, главное – не забыть вовремя избавиться от ствола до того, как он ступит на берег Кипра. Цивилизованные сотрудники эмигрантских служб Евросоюза вряд ли оценят такой багаж…

Ну что, пора? Роман охлопал карманы, переложил удостоверение Красного креста в нагрудный карман – чтобы при необходимости вытащить его медленно, двумя пальцами, и сразу задрать руки вверх, – российский паспорт и пачку купюр наоборот, запрятал поглубже, за пояс, под рубашку. Вылез из машины – и, озираясь, зашагал по переулку прочь от шоссе, стараясь держаться поближе к стенам домов. До порта, прикидывал он, можно добраться за полчаса быстрым шагом, и если отряды вооружённой оппозиции ещё не успели занять припортовые кварталы, то есть шанс успеть до отхода баркаса.

II

– … Уходили мы из Крыма среди дыма и огня… – промурлыкал под нос себе Роман. Эта строка запомнилась Роману по известному советскому ещё фильму. Нет, не так – в фильме её не было, а имелся только душераздирающий эпизод с плывущим за пароходом конём. Роман наткнулся как-то в Интернете на пост, где утверждалось, что создатели фильма вдохновились стихами поэта-эмигранта Николая Туроверова, заинтересовался, проверил – верно, есть такие стихи! А вот с чего они пришли ему в голову именно сейчас – это был вопрос. Хотя… почему бы и нет? Конь, правда, не плывёт в кильватерной струе, корма рыбацкой посудины ниже, чем у французского парохода, и сам он не стреляет с этой кормы в конскую голову, давясь от слёз, чтобы потом и себе пустить пулю в лоб… Зато остальное похоже: забитый людьми пирс, крики, рыдания, стрельба, дымные столбы, поднимающиеся над городскими кварталами. И даже длинные, тоскливые гудки, которыми обмениваются стоящие в гавани суда. Небо над головой, бездонное, пронзительно голубое, в точности, как над Севастополем, куда Роман наведался этим летом, во время отпуска. А ещё – ощущение подступившей беды, от которой только и остаётся драпать, сломя голову.

Конечно, ощущение это не сравнить с тем, что довело до суицида персонажа Высоцкого. В сущности, для Романа происходящее не более, чем эпизод его журналистской карьеры, материал для очередного репортажа – не то, что для перепуганных, измученных людей, толпящихся на тесной палубе. Для них это катастрофа, потеря всего. На миг ему стало стыдно за то, что он в состоянии отстранённо рассуждать и вообще – стоит у фальшборта, наблюдает за агонизирующим городом вместо того, чтобы бежать, помогать, вкалывать кому-то последние ампулы промедола…

Он помотал головой, отгоняя мрачные мысли прочь. Так нельзя – если позволить себе воспринимать беды окружающих так близко к сердцу, то придётся бросать профессию – слетишь с катушек и либо сопьёшься, либо забудешь о журналистской объективности и превратишься в примитивного агитатора.

Вот только строки полузабытого поэта никак не идут из головы – как и неясное ощущение совершённого предательства, после которого и остаётся стреляться…

…Уходили мы из Крыма

Среди дыма и огня;

Я с кормы все время мимо

В своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая,

За высокою кормой,

Всё не веря, всё не зная,

Что прощается со мной…

Баркас обогнул тяжело лежащий на воде сухогруз, с кормы которого свешивался греческий флаг, и пошёл быстрее. Дизелёк под палубой стучал ровно, беженцы постепенно успокоились, уселись на палубу и потащили из сумок пластиковые бутылки с водой и нехитрую снедь. Женщина, по облику, из сирийских арабов, предложила Роману пшеничную лепёшку – он заметил у неё на груди маленький позеленевший крест непривычной формы. Ну да, шкипер говорил, что везёт на Кипр беженцев-христиан, чудом уцелевших после учинённой ИГИЛовцами десять лет назад резни – и вот теперь едва не ставших жертвами курдских боевиков, чьи отряды свирепствуют в окрестностях Алеппо и Хомса. Вот кого всё это подлинная трагедия – а для него так, рабочий эпизод, тема для поста в телеге…

Кстати, о телеге… Роман извлёк из кармана смартфон. Дозвониться не удалось ни по одному из номеров; тогда он набрал СМС-ку главному редактору. В нескольких словах он информировал начальство, что до Тартуса добраться не вышло, а, значит, беспокоить военных смысла нет; что он сумел сесть на судно и, как только доберётся до цивилизации, непременно выйдет на связь.

Смартфон пискнул, поверх текста завертелся бублик. Роман проверил заодно приложение-навигатор – и тут облом, «нет соединения с Интернетом»… Он спрятал смартфон, подумав, что неплохо бы его подзарядить, облокотился на фальшборт и откусил кусок лепёшки. На ближайшие часов десять-двенадцать – или сколько этому корыту ковылять до берегов Кипра? – от него уже ничего не зависело…

Прибрежные сирийские воды, как и большой, шириной около пятидесяти морских миль пролив между материком и островом Кипр – это в любое время года сущий проходной двор. Чего тут только нет: и рыболовная мелочь, и каботажные посудины, и сухогрузы всех мастей и частные яхты, от мелких, одномачтовых, до огромных, роскошных, стоимостью в десятки миллионов долларов. Кровавая каша, бурлящая на континенте, почти никогда не выплёскивается за береговую черту, так что команды и пассажиры всех этих судов чувствуют себя в безопасности. Тем более, что среди коммерческих и прогулочных посудин нет-нет, да мелькнёт сторожевой катер с полощущимся за кормой турецким флагом, а то и НАТОвский или российский фрегат, спешащий куда-то по своим военно-морским делам.

Но сейчас море было пусто, словно выметено метлой – сиеста у них всех что ли?.. Особого беспокойства это, впрочем не вызывало. Баркас неторопливо полз на север, над рубкой вертелось белое коромысло радара, и даже беженцы, битком забившие палубу, успокоились и задремали укрывшись каким-то тряпьём, среди которого выделялись золотистые полотнища изотермических одеял – несколько запечатанных пакетов с ними раздали людям сразу после погрузки на баркас. Роман собрался перекинуться десятком слов с шкипером (тот изъяснялся с пассажирами и по-арабски, и по-английски), но тут стоящий на полубаке матрос-араб, босой, в подвёрнутых до колен джинсах и замасленной футболке с изображением анимешных персонажей, заорал, указывая вправо по курсу – примерно на час тридцать, как говорят военные и пилоты. Шкипер высунулся из двери рубки и поднял к глазам большой чёрный бинокль. Роман, у которого оптики не было, приложил ладонь козырьком ко лбу и…

Напересечку баркасу шло судно. Поначалу Роман решил, что это яхта – очень большая, стилизованная под старину, с узким, чёрным корпусом, заострённым, так называемым «клиперским» форштевнем, низкой надстройкой, тонкой трубой, выкрашенной в чёрный цвет и двумя высокими, слегка наклоненными к корме мачтами. Из трубы валил дым – и не лёгкий прозрачный дымок, как бывает, когда корабельные дизеля плохо отрегулированы, а густые, чёрные клубы, намекающие на сгорающий в топках уголь.

Это озадачивало куда сильнее, чем облик судна. Что за дикость, как их вообще в порты пускают – в наше-то время повальной борьбы с углеродным следом и прочими зловредными выбросами? До первого экологического патруля, или как они называются в здешних водах… Роман оглянулся на шкипера, ожидая увидеть на его физиономии недоумение – но нет, тот стоял, опираясь на стенку рубки и невозмутимо рассматривал ретро-диво. То ли дело беженцы – эти повскакивали, загомонили и столпились у фальшборта, лопоча что-то и тыкая пальцем в приближающееся судно. Баркас накренился, и шкипер, отвлёкшись от увлекательного зрелища, заорал на пассажиров, отгоняя их от перегруженного борта. Те не обратили на возмущённого судоводителя внимания, и тогда он вытащил из-за пояса большой никелированный револьвер и принялся палить в воздух. Это возымело действие. Воплей, гомона меньше не стало, зато беженцы расползлись по своим местам, и оттуда продолжали рассматривать пароход.

Это именно пароход, осознал Роман, а никакая не яхта, пусть даже и в стиле «ретро». Таких вот парусно-паровых посудин в этих водах было много в конце девятнадцатого века, встречались они даже после Первой Мировой. Большой, с длинным слегка изогнутым корпусом, нещадно пятнающее голубые средиземноморские небеса жирной угольной копотью, пароход, однако, не производил впечатления эксклюзивной, вылизанной до блеска игрушки повёрнутого на старине миллиардера. Когда он приблизился, стали видны неопрятные рыжие полосы на бортах, закопченная труба, мятые кожухи вентиляторов, свисающий из клюза разлапистый адмиралтейский якорь, рыжий от ржавчины с длинным, загнутым на одном конце, штоком, ажурные лесенки вант, решётчатые салинги и парусный рангоут, гики и гафели с примотанными к ним скатками парусов. Имелся и бушприт – длинный, слегка наклоненный, с натянутой под ним сетью – в точности, как на учебных парусниках, вроде «Крузенштерна» или «Товарища». А ещё – стук машины, слышный даже с такого расстояния. Роман представил, как ходят облитые зелёным маслом шатуны, как снуют туда-сюда отполированные до зеркального блеска штоки цилиндров; как вращается в опорных подшипниках дейдвуда гребной вал, как суетятся вокруг голые по пояс, потные, в угольной пыли и пятнах масла, машинисты…

Он помотал головой, отгоняя непрошенное видение. В самом деле, что за вздор – откуда в две тысячи двадцать четвёртом году взялось всё это стимпанковое великолепие, тянущее, между прочим, не на один миллион долларов? Нет, быть того не может… а с другой стороны – не обманывают же его собственные глаза?

Пароход один за другим издал три прерывистых гудка. Под кормой забурлило, и судно замедлило ход, поворачиваясь к баркасу бортом. Шкипер дёрнул рукоятку газа, сбрасывая в свою очередь обороты, и помахал пароходу рукой, словно своим добрым знакомым. Люди, стоящие на мостике и на палубе, замахали в ответ, и Роман увидел на плече одного из них знакомый до боли «Калашников» – что в такой близости от берегов раздираемой гражданской войной страны не сулило ничего, кроме проблем.

Роман снова покосился на шкипера. Тот никак не реагировал на происходящее – стоял и рассматривал приближающееся судно, гоняя из угла в угол губ изжёванную, давно погасшую сигару. А на пароходе уже суетились матросы, спуская с высокого борта трап. Беженцы, увидев это, загомонили ещё громче, раздались гневные выкрики. Шкипер крякнул, пошарил за спиной, извлёк на свет божий большой никелированный и трижды выстрелил в воздух. В ответ с парохода простучала очередь, фонтанчики воды взметнулись возле борта.

Намёк был понят верно – пассажиры баркаса снова повалились на палубу, некоторые закрывали головы руками, словно это могло спасти от пуль. Давешний матрос-араб,, что (тоже, как заметил Роман, не слишком удивлённый происходящим) побежал вдоль борта, выбрасывая наружу старые автомобильные покрышки на коротких тросах – кранцы. Малое время спустя баркас мягко ткнулся в высоченный, чёрный, весь в потёках ржавчины, пароходный борт, и по раскачивающему трапу на палубу баркаса слез автоматчик. Картинно расставил ноги, вскинул калаш (укороченный АКС-74, «ксюха» с парой рожков, перемотанных синей изолентой) и дал длинную, на пол-магазина очередь – веером, над самой палубой, едва не по головам беженцев. За очередью последовала длинная тирада, в которой матерные периоды густо перемежались характерными украинскими оборотами – и Роман с ужасом осознал, что, кажется, влип по-настоящему.

Он попятился к противоположному борту, стараясь, чтобы между ним и пришельцем оказалось как можно больше народу. Нащупал под рубашкой паспорт, швырнул в воду. На миг его прошиб холодный пот – документне хотел тонуть, болтался в волнах возле борта, словно подмигивая оттуда двуглавым орлом, вытесненным золотом на вишнёвой пластиковой корочке. «Заметят, вытащат…» – заметалась в голове паническая мысль, но тут движок затарахтел, провернул винт, и клятый аусвайс утянуло под баркас.

Автоматчик, как и все остальные, ничего не заметил, и Роман с облегчением перевёл дух. Теперь можно хотя бы не опасаться, что его пристрелят на месте – облик пришельца, татуировки на груди под распахнутым жилетом (свастики, профиль Степана Бандеры, изображения мёртвых голов, «Железных крестов» и тризуба) не оставляли сомнений, что именно так он и сделает, едва опознав в пленнике клятого москаля. Как и прочие его приятели – Роман видел, как минимум, двоих. Эти стояли наверху, принимая взбирающихся по трапу беженцев. Под мышкой у одного был зажат ещё один автомат – Роман опознал в нём румынский «Калашников» с характерной проволочной загогулиной приклада и деревянной рукояткой на цевье. За спиной у второго болтался израильский «Узи». Они со смешками и матюгами, по одному выдёргивали беженцев наверх, обыскивали и отправляли дальше, в руки своих «коллег», Роман заметил, что обыск вёлся не слишком старательно – украинцы ограничивались тем, что наскоро охлопывали карманы беженцев, отбирали документы и телефоны, но, похоже, уделяли больше внимания не процессу обыска, а женщинам,оказавшимся в числе пассажиров. Одной из них была та, что угостила Романа лепёшкой – тогда было не до того, но теперь он видел, что она, хоть и не молода, но достаточно привлекательна, со стройной фигурой, которую безуспешно пытается скрыть складками арабской накидки. Рядом с женщиной тёрся пацанёнок лет двенадцати, босой, в разодранной на пузе футболке – взгляды, которые он бросал на украинцев, не сулили им ничего хорошего.

Такое безалаберное отношение к делу обыска была Роману на руку. Он совсем, было, собрался отправить вслед за паспортом и пистолет, но теперь передумал. Ствол ещё надо незаметно вытащить из штанины – а это риск, куда больший, чем шанс, что его найдут при обыске. Да хоть бы и нашли – ну, отберут, ну в зубы дадут, переживёт как-нибудь…

Была и другая проблема – смартфон. Отдавать его не хотелось, улучать момент, приматывать остатками скотча к второй лодыжке– значило спалиться наверняка. Роман засунул гаджет сзади за ремень, на место выброшенного паспорта, а вместо него засунул в карман джинсов кнопочный мобильник – тот самый, найденный в бардачке брошенной машины. Пристроился в конец очереди, ведущей к трапу, попутно получив тычок в спину от матроса-араба (тот, вооружившись помповым дробовиком, суетился, наводя порядок на палубе) и стал ждать.

Уловка сработала. Обыскивавший Романа украинец извлёк мобильник и принялся нажимать кнопки. Список контактов его не заинтересовал – фамилии были на арабском. Роман успел заметить, что из всей вооружённой четвёрки этот язык знал только владелец румынского автомата, а он очень кстати был занят беседой со шкипером. Речь шла о размере вознаграждения за партию беженцев, только что взятую на борт парохода. Похоже, «продавца» не устраивали условия сделки – он грозно орал и требовал прибавки, угрожая в противном случае разорвать деловые отношения. Украинец вяло отбрёхивался, мешая английские и арабские фразы, и Роману показалось, что он вовсе не горит желанием ссориться. Видимо, рассчитывает на новые партии беженцев? – подумал Роман, – и тут его дёрнули за рукав.

Досматривавший его вещи украинец, оказывается, закончил изучать мобильник, выбросил его за борт и взялся за документы. Повертел карточку Красного Креста, сличил фотографию с оригиналом (для этого Романа заставили повернуться и поднять подбородок) и, удовлетворённый результатом, швырнул удостоверение в ящик, в котором уже лежали разноцветные корочки, изъятых у других пленников. В том, что и он, и остальные пассажиры баркаса, теперь именно пленники, а задержавшие их люди не имеют никакого отношения к иммиграционной службе, неважно, Турции, Республики Кипр или какого-нибудь другого государства – сомневаться не приходилось. Это были обыкновенные бандиты, промышляющие торговлей людьми – Роман не раз слышал о подобном, как и о том, что занимаются они, в том числе и торговлей органами. Он потребовал вернуть документы, но получил лишь болезненный тычок стволом в солнечное сплетение. После чего бандит указал на бухту каната и на скверном английском потребовал сесть, держать язык за зубами и не шевелиться. Требование для убедительности было подкреплено матерными оборотами с привычными уже вкраплениями соловьиной мовы.