Текст книги "«Она утонула...»"

Автор книги: Борис Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 50 страниц)

По плану учений АПЛ «Курск» входила в РБД-1 в 10-мильном коридоре. На морской карте пеленг в 96° от места нахождения «Петра Великого» в 11:28 12.08.2000 точно ложится на место вхождения «К-141» в район, откуда он должен был отстреляться торпедами.

Других кораблей и подводных лодок в этом районе быть не могло. Почему же «Курск» не объявили аварийным сразу? В своих показаниях Вячеслав Попов отрицает, что знал о докладе гидроакустиков. Но я, простите, не верю. Вину за это бездействие следствие возложило на командира «Петра Великого» капитана I ранга Владимира Касатонова, который «не выполнил своих обязанностей по организации классификации обнаруженных гидроакустиками целей и сигналов и, получив доклад о „вспышке“ и „хлопке“, не дал приказание классифицировать контакт. Это не позволило получить своевременно дополнительную информацию для правильной оценки ситуации в связи с событиями на 11 час. 30 мин. 12 августа 2000 г.» (Постановление о прекращении уголовного дела от 22.07.2002, с. 22).

Думаю, что Владимир Касатонов взял вину на себя. Он был капитаном I ранга, а стал контр-адмиралом, хотя на должности командира «Петра Великого» звание капитана I ранга – потолок^[17]. Не думаю, что он стал адмиралом только за то, что прикрыл своего командира, но, наверное, и за это тоже.

Тот факт, что Вячеслав Попов покинул флагманский корабль, не получив доклада командира «Курска» Геннадия Лячина, на мой взгляд, говорит не только о профессиональных качествах, но и о человеческих. Даже профессиональное любопытство должно было заставить руководителя учений выяснить, почему подводная лодка не выполнила стрельбу и не вышла на связь.

Командир «Петра Великого» в 2000 году Владимир Касатонов.

Глава 6. Чем учения лучше сбор-похода?

Какая разница, как назвать боевую учебу? Как оказалось, разница есть, и весьма существенная.

В августе 2000 года соединения Северного флота, в соответствии с годовым планом боевой подготовки ВМФ России, должны были провести в Баренцевом море сбор-поход кораблей во главе с флагманом «Петром Великим». Вместо этого с 10 по 13 августа командование флота запланировало проведение комплексной боевой подготовки.

Такая форма учений, как комплексная боевая подготовка, не предусмотрена ни одним руководящим документом ВМФ. Я пытался выяснить, почему произошла замена одного вида боевой учебы на другой, но однозначного ответа не получил. Нет его и в материалах уголовного дела.

В неформальных беседах моряки говорят, что все дело в деньгах. Когда на полноценные учения средств не хватает, проводят то, что можно профинансировать. Состав сил комплексной боевой подготовки, количество и качество упражнений, сроки проведения показывают, что по всем параметрам это мероприятие соответствует полномасштабным учениям. Для проведения полномасштабных учений необходимо разработать целый пакет документов. План учений сбор-поход утверждает Главком ВМФ. Следовательно, если бы это был сбор-поход, все аспекты плана должны были бы рассматриваться и оцениваться в Главном штабе ВМФ, где собраны первоклассные специалисты. Более того, в этом случае службы и флагманские специалисты не только должны были бы согласовать разделы плана учений, но и проверить их исполнение как при подготовке кораблей, так и в районе учений, обеспечивая в том числе и поисково-спасательную операцию.

При комплексной боевой подготовке от Главкома ВМФ утверждения плана не требовалось, а поэтому ответственность за ее проведение целиком лежала на руководстве Северного флота. При подготовке и проведении сбор-похода запрещены массовые отпуска в штабах, на кораблях, авиаподразделениях. При той форме боевой учебы, которую использовали в августе 2000 года, такого запрета нет, так как нет самой такой формы обучения. Поэтому целый ряд руководителей, например, командир 7-й дивизии атомных подводных лодок, в состав которой входил «Курск», контр-адмирал Михаил Кузнецов и командующий флотилией вице-адмирал Олег Бурцев отдыхали, а это не могло не сказаться на качестве подготовки кораблей и экипажей, а также на обеспечении поисково-спасательной операции.

В заключении экспертизы, проведенной с участием вице-адмирала Валерия Рязанцева, а также в его книге дана оценка этим учениям Северного флота. Не могу не процитировать эту не опубликованную в бумажном варианте книгу.

«Главный штаб ВМФ молчаливо согласился с тем, что на Северном флоте самовольно изменили годовой план боевой подготовки и в очередной раз решили провести липовые тактические учения. Москва также не возражала, что при подготовке „комплексного выхода на боевую подготовку“ не были выполнены две директивы Главного штаба ВМФ, которые предписывали в период учений провести совместные учения спасательных сил ВМФ и спасательных сил флота, а также контрольные испытания торпеды УСЭТ-80^[18]. Учения спасательных сил вообще не разрабатывались, а на контрольные испытания торпеды командование флота направило совсем не тех офицеров, которые должны были эти испытания проводить».

Согласно разработанному плану, подписанному начальником управления боевой подготовки СФ, вице-адмиралом Юрием Бояркиным и утвержденному адмиралом Вячеславом Поповым, в учениях были задействованы 6 подводных лодок, 9 надводных кораблей, 9 вспомогательных судов, 22 самолета, 11 вертолетов, а также 10 сухопутных частей. На первом этапе флот переводился с «мирного» на «военное время», производилось развертывание сил на предполагаемом театре военных действий. Второй этап предусматривал отработку боевых задач кораблями авианосной многоцелевой группы и разнородными силами флота по разгрому корабельных группировок противника. Было запланировано нанесение условного ядерного удара по определенной акватории.

Одновременно с этим проводились государственные испытания зенитно-ракетного комплекса «Петра Великого» и автоматизированной системы управления большим противолодочным кораблем «Адмирал Чабаненко».

Большой противолодочный корабль «Адмирал Чабаненко».

Видимо, желание совместить несовместимое, провести учения и сходить в отпуск, побудило адмиралов проявить смекалку, и они придумали «комплексную боевую подготовку». Главком ВМФ Куроедов смотрел на инициативы североморцев сквозь пальцы, обеспечивая себе спокойную жизнь.

Сама подготовка проходила в упрощенных условиях. Все документы ВМФ требуют, чтобы подобные учения проводились при противодействии разнородных сил флота. Тем не менее, надводные корабли, по которым должна была вестись стрельба, обладая самыми современными гидроакустическими средствами, поиск подводных лодок почему-то не вели. Не занимались этим ни самолеты на дальних рубежах противолодочной обороны, ни вертолеты на ближних рубежах, в чьи обязанности теоретически входило обеспечение противолодочной обороны ордера кораблей авианосной многоцелевой группы. В противном случае пилоты противолодочной авиации могли бы обнаружить «Курск». Более того, осуществляя слежение за подводной целью, они, возможно, собственными глазами увидели бы столб воды, взметнувшийся после взрыва на десятки метров над поверхностью моря.

Когда я знакомился с выписками из вахтенных и гидроакустических журналов больших противолодочных кораблей «Адмирал Харламов» и «Адмирал Чабаненко», меня удивило, что гидроакустические службы этих кораблей не зафиксировали взрыв в 11:30 12 августа. Создается впечатление, что руководство учениями решило создать для АПРК «Курск» легкую жизнь и идеальные условия и поэтому намеренно не включило гидроакустические комплексы. Может быть, я неправ. Может быть. Но речь снова идет о том, что кто-то случайно забыл нажать какую-то кнопку. А может, у этих кораблей, основной задачей которых является поиск и уничтожение подводных лодок противника, было неисправное оборудование? В материалах дела ответов на эти вопросы нет.

Слова командующего Северным флотом о том, что в районе учений свободно «разгуливают» аж три натовские подводные лодки, шокировали меня не меньше, чем гибель корабля. Что же это за флот, который, выполняя задачу по поиску и уничтожению подводных лодок, допустил в полигон иностранные корабли?! Что же это за командующий, который выдвигает версию столкновения с иностранной подводной лодкой на полигоне вблизи российских границ?! Только за одно это нужно понижать в звании до мичмана и отправлять на менее руководящую должность, например, на камбуз.

Скрупулезное и пунктуальное соблюдение приказов и наставлений, выстраданных поколениями моряков, исключило бы дурацкие версии и не привело бы к катастрофе.

Устинов в своей книге вопрос учений не обошел. Однако странность этих оценок – в их полярности. На разных страницах они отличаются друг от друга столь же разительно, как сантехник от балерины. На странице 195 он говорит, что «учения планировались в строгом соответствии с руководящими нормативными документами», а на странице 40 утверждает противоположное: «В соответствии с планом на 2000 г. командование Северного флота в августе 2000 г. запланировало провести сбор-поход кораблей СФ под руководством командующего флотом. Вместо этого командование флота организовало комплексную боевую подготовку кораблей авианосной многоцелевой группы в Баренцевом море в период с 10 по 13 августа 2000 г. Такая форма подготовки сил флота не предусматривается ни одним руководящим документом ВМФ».

Вот так «объективности ради» можно превращаться то в обвинителя, то в защитника.

Но вернемся к учениям. 1 1 августа «Курск» нанес ракетные удары по эскадре надводных кораблей условного противника, а на следующий день, закрепляя успех, должен был добить «уцелевшие» корабли торпедами. Для этого единственный российский авианосец «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов», а также «Петр Великий», ракетный крейсер «Маршал Устинов», большие противолодочные корабли «Адмирал Харламов», «Адмирал Чабаненко» и сторожевой корабль «Легкий»^[19] в установленный промежуток времени должны были пройти через РБД-1, чтобы быть атакованными учебными торпедами.

Единственный тяжелый авианесущий крейсер в составе Военно-морского флота РФ «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов».

В материалах расследования есть заключение экспертов, которые утверждают, что руководство флота неправильно выбрало район проведения учений, в частности они указывают на мелководье. Вот что сообщает в рукописи вице-адмирал Валерий Рязанцев:

«Морские районы подводных лодок были определены таким образом, что, выполняя боевые упражнения, каждая АПЛ могла получить серьезные повреждения от учебного оружия соседней подводной лодки. Одной из атомных подводных лодок была назначена глубина погружения больше, чем имеющиеся в районе отличительные глубины (отличительные глубины – глубины возвышенностей морского дна, которые резко отличаются от окружающих глубин и которые создают опасность для мореплавания). „К-141“ „Курск“ запланировали морской район, который не предназначался для совместного плавания противолодочных надводных кораблей и атомных подводных лодок».

Действительно, средние глубины Баренцева моря в этом районе составляет 110 метров. Если условно поставить «Курск» в месте катастрофы на попа, винтами на дно, его нос будет возвышаться над водой метров на 40. Очевидно, что для лодки подобных габаритов выбранный командованием район боевых действий мелковат. Инструкция по управлению атомной подводной лодкой гласит, что минимальная глубина под килем субмарины должна составлять 40 метров, а при скорости свыше 12 узлов -100 метров и больше. В целом для нормального маневрирования глубина не должна быть меньше 220 метров.

Впрочем, реальные боевые действия могут развернуться и на небольших глубинах. Например, в Чукотском море, где средняя глубина – 88 метров. А если необходимо пройти подо льдом? Разве не нужно обучать моряков плавать на небольших глубинах, характеризующихся эффектом снижения шумности подводных лодок? И как оценивать действия легендарного Александра Маринеско, который во время войны с Германией, вопреки всем действующим инструкциям и нормативам, атаковал вражеские корабли со стороны берега на малых глубинах и добивался выдающихся результатов?^[20]

Как бы то ни было, но глубоководный район существенно затруднил бы поисково-спасательную операцию. А так шанс был, но его бездарно упустили. Нет, я не призываю нарушать руководящие документы. Претензия по выбору полигона вполне справедлива. Но, может быть, стоит вернуться к суворовскому принципу и обучать личный состав действовать в условиях, максимально приближенных к боевым?

В этом отношении любопытно мнение генпрокурора, которое он изложил в своей книге: «Полигоны, на которых было запланировано проведение учений, являлись штатными и отвечали мерам безопасности. Подводные лодки проекта 949А ранее неоднократно принимали участие в учениях на этих полигонах, в том числе и в районе боевых действий № 1 (район учений), где в последующем погиб АПРК „Курск“. Выбор района действия для АПРК „Курск“ осуществлялся в строгом соответствии с базовыми документами. Каких-либо нарушений при выборе района действий АПРК „Курск“ допущено не было».

А вот что написал следователь Егиев в постановлении о прекращении уголовного дела (с. 17):

«Район действия АПРК „Курск“ РБД-1, по замыслу учения, включал часть полигонов боевой подготовки СФ, не предназначенных для совместной отработки задач боевой подготовки атомными подводными лодками и противолодочными надводными кораблями».

Следователь по особо важным делам ГВП Артур Егиев.

Вы кому верите – генпрокурору Устинову или следователю Егиеву? Я – Егиеву.

Хотя выбор полигона в причинной связи с гибелью корабля и экипажа не находится, но он позволяет понять, что «боевая учеба» – это лишь фикция, желание создать видимость боеспособности флота. Вообще-то «Курску» было запрещено погружаться на глубину более 290 метров при рабочей глубине 400 метров, а максимальной – 600 метров. Это ограничение, наложенное специалистами отдела безопасности мореплавания, водолазных и глубоководных работ Северного флота, связано с тем, что корабль не выполнял погружений на рабочую глубину в течение четырех лет.

О глубине моря в районе полигона можно было бы поговорить подробнее, и это имело бы правовое значение, если бы корпус «Курска» коснулся дна, что и стало причиной гибели. Но причина аварии – в другом. Поэтому оставим различные точки зрения по этому вопросу на усмотрение специалистов.

С 1998 года «Курск» не проводил обязательных ежегодных торпедных стрельб. Почему подводный крейсер первой линии^[21] не занимался этим? Как можно вообще выполнять что-либо – прыгать в высоту, лететь в космос, участвовать в соревнованиях по стрельбе из пневматической винтовки – без тренировки? Мне, наверное, не дано это понять. В учениях участвовали также подлодки «К-119» и «К-410». Однако эти субмарины в море не выходили, а «громили» условного противника у пирса.

Позже Попов пояснил, что их участие было чисто теоретическим. Как бы виртуальным. Дескать, на базе «К-119» и «К-410» производили учебные пуски ракет, торпедные атаки, отслеживали движение «вражеских» авианосцев. Что это было? Очковтирательство? Или из-за недостатка средств командование приняло решение хоть как-то обучать экипажи? Не знаю. Но все эти учения представляются мне большим блефом.

А где был Главный штаб ВМФ, который не мог не знать, что руководители Северного флота произвольно изменили годовой план боевой подготовки? Очевидно, очковтирательство началось у нас с потемкинских деревень, а может, и раньше. В советское время создание видимости деятельности было весьма распространено.

Было это и на флоте. Было, есть, и, к сожалению, видимо, будет.

Я вспоминаю одно уголовное дело по факту разглашения одним из морских офицеров тактико-технических характеристик мини-подлодки «Пиранья» (проект 865), предназначенной для диверсионных и разведывательных целей.

Лодки, построенные в 1988-1 989 годах Адмиралтейским объединением тогда еще в Ленинграде, имели конструктивные недостатки, не позволяющие им выходить в море. Несмотря на это, две «Пираньи» были приняты в состав Балтийского флота, но из-за угрозы жизням моряков по указанию заместителя Главкома ВМФ СССР вице-адмирала Анатолия Кузьмина маленькие субмарины стоимостью несколько десятков миллионов рублей каждая были поставлены на пирс в порту Лиепая. А тем временем завод наклепал еще 18 заказанных флотом «малюток». Стоявшие на пирсе лодки были перекрашены в «спасательные цвета» и накрыты брезентом, со всеми атрибутами сохранения секретности, с часовым. На них составлялись планы боевой учебы экипажей, проходили доклады, присваивались звания.

Мужественный офицер, капитан III ранга Александр Шахов отказался принимать командование дивизионом таких лодок. Он обратился с письмом к президенту СССР Михаилу Горбачеву и Главкому ВМФ СССР, рассказав о творимом на флоте безобразии. Шахова в буквальном смысле слова отправили пасти свиней – на подсобное хозяйство. Он положил партийный билет на стол и написал рапорт об увольнении. По данным А. Гусева, эти лодки утилизировали на Кронштадтском судоремонтном заводе в 1999–2000 годах и получили около 200 тонн титанового лома.

Пример с «Пираньями» – свидетельство того, что все недостатки ВМФ СССР перетекли в наше время.

Вернемся к учениям августа 2000 года. Еще одним летучим голландцем стал сторожевой корабль «Легкий», в обязанности которого входили своевременное обнаружение иностранных подводных лодок и недопущение их в район боевых действий.

У «Легкого» не работала гидроакустическая станция, а в ходе «комплексной подготовки» вышел из строя и радар. По некоторой информации, в конце учений у него сломался двигатель, и сторожевик отбуксировали на базу. А чему удивляться, если из более чем двух десятков российских кораблей, находящихся в Баренцевом море, взрыв на «Курске» запеленговала только гидроакустическая служба «Петра Великого».

Наконец, самое главное.

В это трудно поверить, но в ходе боевых учений в море не было ни одного спасательного судна с глубоководным комплексом.

Получается, что тактику разработали, задачи определили, район боевых действий худо-бедно выбрали, а о средствах спасения никто не подумал. Не были назначены дежурные спасательные группы по разным видам аварий, их численный состав и руководители. Не выбран способ обозначения мест затонувших кораблей – буями, вехами, гидроакустическими маяками. Не закреплен береговой автотранспорт для обеспечения поисково-спасательных работ и дежурные барокамеры.

Вячеслав Попов.

По сей день от Вячеслава Попова нет внятного ответа на вопрос, почему в спасательный отряд Северного флота не были включены плавучий кран и госпитальное судно «Свирь».

Провидцем оказался начальник Главного штаба ВМФ адмирал Виктор Кравченко, который 26 июля, за две недели до начала учений, направил на СФ телеграмму с требованием «обеспечить дежурство спасательного судна с подводным аппаратом в составе спасательного отряда… при нахождении в море подводной лодки». Главный штаб ВМФ предлагал провести в августе 2000 года совместные учения «по оказанию помощи экипажу подводной лодки, лежащей на грунте, и аварийному высокобортному кораблю с массовым спасением личного состава и с привлечением тяжелого атомного ракетного крейсера „Петр Великий“.

Командование флота проигнорировало этот приказ, и учения по спасению запланированы не были. История не знает сослагательного наклонения, но выполнение распоряжения адмирала Виктора Кравченко автоматически предполагало нахождение в районе учений спасательных судов и дежурных барокамер.

В распоряжении командования Северного флота было два спасательных судна, способных оказать помощь лежащей на грунте подводной лодке, – „Михаил Рудницкий“ и „Георгий Титов“, носители подводных аппаратов, оснащенных водолазными комплексами, барокамерами и средствами поиска.

Несколько лет назад приказом Главнокомандующего ВМФ России все корабли с глубоководными водолазными комплексами были исключены из боевого состава из-за выхода сроков службы или отсутствия средств на поддержание технической готовности. Если верить приказу, сделано это было „в рамках выполнения программы реформирования Вооруженных сил России“. Вот уж действительно благими намерениями вымощена дорога в ад.

Реально же в августе 2000 года на Северном флоте в строю было лишь одно действующее спасательное судно – „Михаил Рудницкий“. „Георгий Титов“ не имел командира, барокамер, стыковочных узлов для декомпрессии и был сослан в глубокий резерв. На бумаге в плане боевых учений „Михаил Рудницкий“ был включен в силы поисково-спасательного обеспечения для оказания помощи подводной лодке, лежащей на грунте. По сути это оказалось профанацией.

Спасательное судно „Михаил Рудницкий“.

Командир судна „Михаил Рудницкий“ капитан II ранга Юрий Костин на допросе 28 августа 2000 года признал, что в конце июля слышал об августовских учениях, но их точные сроки известны ему не были. В связи с этим никаких задач о вступлении в силы ПСО судну и экипажу не ставилось.

По словам Юрия Костина, была лишь директива командования о том, что готовность к выходу в море составляет 4 часа. Кстати, готовность других сил, например авиации, составляла 1 час.

Неясно, по каким причинам командование Северного флота проигнорировало действующий приказ начальника Главного штаба ВМФ об обязательном нахождении в составе дежурных сил флота спасательного отряда и отдельных спасательных судов с готовностью выхода в море до 1 часа в условиях повседневной жизни флота. Разумеется, непосредственно перед учениями и в ходе них степень готовности спасательных сил должна повышаться. В дополнительном постановлении следователь Артур Егиев в двух позициях уточняет – можно сказать, усиливает – обвинительную составляющую неготовности Северного флота к проведению поисково-спасательной операции.

„С. 120 Несмотря на указания ст. 2.6.6 Приказа Командующего Северным флотом, „Инструкция по организации поисково-спасательной операции на Северном флоте“, которая определяет, что часовая готовность объявляется на период мероприятий боевой подготовки подводных лодок в море: ракетных и торпедных стрельб, совместной боевой подготовки подводных лодок и надводных кораблей“, и п. 18 НПСО ВМФ-95, где указано, что время готовности к выходу дежурного спасательного отряда, дежурных сил поисково-спасательной операции – 1 час, „Михаил Рудницкий“ с подводными аппаратами на борту имел готовность 4 часа; „Алтай“ – 24 часа.

В Плане же поисково-спасательной операции не определялось, на каком этапе будет объявлена готовность № 2(1 час), в связи с чем корабли были в готовности № 3 (4 часа).

При этом „Михаил Рудницкий“ является единственным судном-носителем с подводными аппаратами на Северном флоте, так как „Георгий Титов“ находится в резерве.

С. 124 (после абз. 2) дополнить словами:

Согласно НПСО ВМФ-95 предусмотрены следующие правила организации дежурства сил оказания помощи экипажу аварийной подводной лодки, лежащей на грунте, п. 94 к решению задач спасения привлекать:

– спасательные суда с глубоководными водолазами и ГВК и др., подводные лодки, однотипные с аварийной;

– п. 95 В дежурство назначать одно из следующих спасательных судов: судно-носитель подводных аппаратов со спасательными и рабочими;

– судно с ГВК со спасательным колоколом (для рекомпрессии);

– спасательное судно с подводными аппаратами и ГВК со спасательным колоколом;

– п. 96 Задачу проведения рекомпрессии возлагать на суда с барокамерами и медицинские учреждения флота (Том 29, л.д. 205).

Согласно п. 94 НПСО ВМФ-95, в СПР должны участвовать глубоководные водолазные комплексы, водолазы-глубоководники и барокамеры.

Как видно из последствий аварии, в противном случае (в случае отсутствия ГВК, водолазов и барокамер) поисково-спасательная операция не может считаться организованной.

Имеющиеся на СФ водолазные комплексы ограничены по глубине до 40 м и до 60 м. АПЛ затонула на глубине 108 м».

Опять сошлюсь на вице-адмирала Валерия Рязанцева: «Перед выходом кораблей Северного флота в море 10 августа 2000 года, когда никто еще не знал, чем закончатся эти учения, руководители флота разработали убогий и примитивный план спасательного обеспечения сил в море. Этим планом аварийной подводной лодке флота предусматривалось оказывать только такую помощь, как буксировка ее на базу. Никаких других спасательных действий этим планом предусмотрено не было. Вот поэтому спасатели так безграмотно вели спасательную операцию. Действовали при фактической аварии подводной лодки в полном соответствии с планом спасательного обеспечения.

Чтобы читателю окончательно стало ясно, как „профессионалы подводного дела“ Северного флота дурачили общественность и руководство страны в отношении принимаемых мер по спасению экипажа затонувшей АПЛ, как в средства массовой информации поступала ложь и дезинформация о проводимых спасательных работах…».

О причинах выхода в море и маршруте движения личный состав спасательного судна «Михаил Рудницкий» не знал.

Хронометраж движения спасателя выглядит так: приказ о часовой готовности был отдан судну в 20:20 12 августа, к этому времени с момента взрыва прошло 8 часов 50 минут. В 01:04 13 августа «Михаил Рудницкий» со спасательными глубоководными аппаратами АС-32 и АС-34 вышел в море. Старший на борту начальник УПАСР капитан I ранга Александр Тесленко отдал приказ идти к острову Кильдин, где находился буксир СБ-523. В результате ошибочных расчетов «Михаил Рудницкий» совершил неверный маневр и с буксиром не встретился. Из-за перемены курса было потеряно полтора часа. В 08:59 «Михаил Рудницкий» пересек юго-западную границу района боевых действий и установил связь с руководителем сил поиска на «Петре Великом». Сейчас можно утверждать, что потеря этого времени стоила жизни 23 морякам из 9-го отсека. Правда, это не единственная причина.

Владимир Устинов приводит в книге показания командующего флотом Вячеслава Попова: «В соответствии с нормативными требованиями к данным учениям, был подготовлен отдельный план ПСО. Его разработкой занимался начальник Управления поисковых и аварийно-спасательных работ СФ по согласованию с начальником Управления боевой подготовки штаба СФ. Утверждался план начальником штаба. Участие сил УПАСР СФ в данных учениях было организовано в соответствии с нормативными документами и было полностью обеспечено силами и средствами. Все необходимые силы находились на дежурстве в базе. Был сформирован спасательный отряд, находившийся в состоянии повышенной готовности. На учениях были задействованы спасательные суда „Михаил Рудницкий“, „Алтай“, буксир „МБ-100“ и другие». «Как он считает, – пишет генпрокурор, – силы ПСО были готовы выполнить поставленную им задачу».

Эти свидетельские показания Попова в своей книге Устинов не подвергает сомнению и не опровергает. А это значит, что читатель воспринимает эти показания бывшего командующего флотом как истину. Но истина не здесь.

Александр Тесленко, который возглавлял УПАСР Северного флота, лично разработал план поисково-спасательного обеспечения. В этом плане эксперты нашли целый ряд грубых просчетов. Например, кораблем оказания первой помощи был определен ракетный крейсер «Маршал Устинов», который при аварии «Курска» никаких реальных действий по поиску и спасению экипажа не выполнял.

План был написан исключительно для того, чтобы формально соблюсти условия проведения учений. Ни спасения людей, ни проведения спасательной операции он не обеспечивал.

Не мог этого не понимать и сам Тесленко, и тот, кто утверждал этот план, – начальник штаба Северного флота вице-адмирал Михаил Моцак. Справедливости ради надо сказать, что Тесленко, на которого впоследствии повесили всех собак за слабую организацию поисково-спасательной операции, в ноябре 1999 года послал телеграмму в Главный штаб ВМФ, в которой сообщил, что лишь одно из двух спасательных судов – «Михаил Рудницкий» – способно спасать экипаж затонувшей подводной лодки, и просил профинансировать его ремонт. Вероятно, Тесленко нужно было требовать денег не на ремонт, а на новое оборудование. АС-32 и АС-34 не имели современных средств навигации и систем автоматического позиционирования с ЗПЛ. Поэтому только на дополнительный поиск уже обнаруженного «Курска» аппараты тратили два часа драгоценного времени. Аккумуляторные батареи имели просроченные сроки годности, заменить их было нечем, поэтому они быстро разряжались, их нужно было подзаряжать, а это сокращало срок работы аппаратов.

Заинтересованный читатель наверняка помнит, что сразу же после гибели корабля по инициативе президента Путина распоряжением премьера была создана правительственная комиссия во главе с тогдашним вице-премьером Ильей Клебановым. Она должна была выявить причины аварии и выработать предложения по исправлению ошибок. Комиссия работала автономно от следователей, но ее выводы были приобщены к материалам уголовного дела и, несомненно, повлияли на ход расследования.

По вопросам «Курска» я встречался с Ильей Иосифовичем Клебановым несколько раз. В первые недели после катастрофы Клебанов, в отличие от многих военных, был гораздо аккуратнее в высказываниях и ни разу не допустил откровенной глупости и лжи. По многим проблемам наши позиции полностью совпадали, в частности в оценке действий руководства флота и причин катастрофы.

Задачи следствия и правительственной комиссии часто пересекались. И комиссии, и следователям нужно было ответить на вопрос о причинах гибели корабля, кроме того, комиссия изучала вопросы, связанные с недостатками в проектировании корабля, и технические вопросы проведения спасательной операции. Выявление причин и предпосылок трагедии – задача как следствия, так и комиссии. Некоторые выводы комиссии представляют безусловный интерес. Так, например, исследования фрагментов легких и прочных корпусов СПМБМ «Прометей» и ЦНИИ им. академика А. Н. Крылова^[22] не выявили факторов внешнего силового воздействия на исследованные фрагменты, а также отметили отсутствие повреждений головного обтекателя практической торпеды 65–76.

Фрагменты практической торпеды, взорвавшейся в 1-м отсеке АПРК «Курск».

Комиссия пришла к выводу, что причиной неприсоса АС-32 и АС-34 являлось не повреждение комингс-площадки спасательного люка 9-го отсека, а углубление комингс-площадки относительно уровня резинового покрытия корабля. Эти выводы позволяют воссоздать картину и динамику событий.

Но участие в исследованиях представителей ЦКБ «Рубин», которое проектировало «Курск», или включение в состав правительственной комиссии адмирала флота Главкома ВМФ Владимира Куроедова вызывают сомнение в объективности комиссии. Военно-промышленный комплекс – это священная корова, а потому были выявлены лишь отдельные малозначительные недостатки при проектировании и строительстве подводной лодки проекта 949А.