Текст книги "«Она утонула...»"

Автор книги: Борис Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 50 страниц)

В выводах правительственной комиссии так и указано: «…п. 3. Нельзя полностью исключить, что причиной подрыва линкора является диверсия».

На линкоре погибли 609 человек и были ранены 129 моряков при численности экипажа линкора 1542 человека. И, наконец, гибель линкора послужила поводом для расправы с Главкомом ВМФ СССР адмиралом флота Советского Союза Николаем Герасимовичем Кузнецовым. Хотя правительственная комиссия претензий к главкому не предъявила, так как он в течение нескольких месяцев до гибели «Новороссийска» был болен и не исполнял свои обязанности, постановлением Совета министров СССР Кузнецов Н. Г. 8 декабря 1955 года был снят с должности, а в начале 1956 года понижен в звании и уволен без объяснения причин.

Решение было политическим. На заседании правительства вопрос о причинах и виновных не рассматривался, а 16 ноября 1955 года этот вопрос был рассмотрен Президиумом ЦК КПСС. А как у нас? Узнаем, если доживем.

Диалог № 7 с Владимиром Устиновым

Владимир Устинов: «Вообще-то я считаю, что еще больший ущерб причинила политическому реноме России (а в свое время – СССР) практика умолчаний и оглашения полуправды, которая бытовала в те времена. И с этим надо было когда-то все же покончить».

Мой комментарий:

Согласен, с Вами, Владимир Васильевич, что бытовала практика умолчаний и полуправды, согласен, что с этим надо покончить. Причем не на словах, а на деле. И неплохо было бы начать с себя.

Диалог № 8 с Владимиром Устиновым

Устинов пишет: «Совместными усилиями следственной группы Генпрокуратуры и госкомиссии удалось описать практически целиком картину произошедшей катастрофы и роль основных действующих лиц в этой драме. Я буду свидетельствовать об этом, хотя для прокурора, особенно генерального прокурора мировой державы, роль свидетеля – не слишком привычная роль.

Зато я с уверенностью могу сказать, что мое свидетельство – чистая, правда. Не скрою, многим моим сотрудникам понадобилось определенное гражданское мужество, чтобы расследовать все обстоятельства времени и места этой трагедии, а также все доказательства представить в том виде, как они есть. А это не всегда оказывается просто».

Мой комментарий:

Возможно, потому, что роль свидетеля для прокурора, особенно генерального прокурора мировой державы, – не слишком привычная роль, господин Устинов не знал, а может, знал, но забыл, что за дачу заведомо ложных показаний свидетелем установлена уголовная ответственность по статье 307 Уголовного кодекса Российской Федерации.

Но генеральному прокурору волноваться не стоит, хотя его свидетельство, мягко выражаясь, – не совсем чистая правда. Он же – не свидетель с точки зрения уголовного процесса. Кроме того, должно быть предупреждение об ответственности за отказ от дачи показаний или за дачу заведомо ложных показаний. А его не предупредили.

Диалог № 9 с Владимиром Устиновым

Владимир Устинов:

«Если честно, как генеральный прокурор я чувствовал тогда тяжелейший груз на своих плечах, словно звезды на погонах превратились в пудовые гири. Ведь я не мог объявить то или иное свое мнение стране, не подкрепив его полноценными и обоснованными доказательствами. Впервые, наверное, я с такой ясностью понял, что вообще-то не имею сейчас права на собственное мнение. На самую малейшую отсебятину. Я должен отталкиваться только от конкретных материалов дела. А мое решение должно основываться на здравом смысле и быть в полном смысле слова государственным и в высшей степени обоснованным».

Мой комментарий:

Тяжело в погонах, понимаю. Не мучайтесь. Мне тоже было тяжело много лет назад. Снял погоны в 38 лет, не мучился и не жалею. Зато приобрел возможность говорить то, что думаю. А если и оглядываюсь, то исключительно на закон.

Есть одна хорошая пословица, которую я впервые услышал в прокуратуре Российской Федерации. Из-за грубых и простонародных выражений я ее перефразировал: если организм не хочет выполнять функцию, возложенную на орган, то не нужно мучить этот орган.

Что касается отсебятины, то я согласен: ее не надо пороть и начинать опять же нужно с себя.

Глава 17. Флотские дыры латают деньгами вдов и сирот

Государство выполнило все свои обязательства перед семьями погибших. Каждая семья получила квартиру, если в ней нуждалась, и все официальные выплаты: 720 тысяч рублей и военную страховку (от 40 до 70 тысяч рублей, в зависимости от воинского звания погибшего).

Для оказания помощи семьям погибших подводников было создано несколько благотворительных организаций. Вот только основные: Фонд Санкт-Петербургского клуба моряков-подводников, Общественный фонд памяти АПЛ «Курск», фонд «Подлодка „Курск“», организованный Борисом Березовским. Были открыты благотворительные счета «Нахимовский» Северного флота и в администрации Мурманской области. Главный благотворительный счет – «Нахимовский», на него поступило больше всего пожертвований.

Привожу лишь некоторые сообщения, которые появлялись на телеэкранах, в печатных средствах массовой информации и в Интернете.

Счета для внесения пожертвований:

рублевые:

ПУ ЦБ РФ «Нахимовское» г. Мурманск, БИК 044780002 Счет № 40302810700000000001 Получатель: Финансово-экономическое управление Северного флота, ИНН 5192160332. Назначение платежа: Благотворительная помощь родственникам погибших на АПЛ «Курск».

Корр. счет Внешэкономбанка № 3010181500000000060 в ОПЕРУ ГУ Банка России по г. Москва, БИК 044525060. Получатель: Фонд «Подлодка Курск», расчетный счет № 40703810959855030500 валютные:

Счет Внешэкономбанка, Москва, Россия № 23916401 в The Chase Manhattan Bank, London в пользу Фонда «Подлодка Курск», счет № 40703840259855030500.

Сбор пожертвований в Германии: Spendenkonto «KURSK» bei der Sparkasse Vorpommern K0IIT0:1414 BLZ:150 505 00.

Если честно, точное число фондов и благотворительных счетов мне неизвестно до сих пор. Сразу после катастрофы они росли как грибы. Правда, не успев появиться на свет, обрастали многочисленными скандалами.

Естественно, что родственников погибших членов экипажа интересовали вопросы расходования средств, которые собирали всем миром, и меня просили проконтролировать поступления и расходы этих средств. Я направил несколько писем. Сначала это было письмо-запрос о предоставлении информации на имя заместителя командующего Северным флотом вице-адмирала В. Г. Доброскоченко. (Приложение № 13) Ответ меня не удовлетворил, и я направил второе письмо. (Приложение № 14) Пришлось побеспокоить и командующего Северным флотом адмирала Геннадия Сучкова. (Приложение № 15) Запросил я и сведения по другим фондам. (Приложение № 16).

Использование пожертвованного имущества регламентируется законодательством. В статье 582 Гражданского кодекса Российской Федерации пожертвованием признается дарение вещи или права в общеполезных целях. При пожертвовании имущества гражданину жертвователь должен, а юридическому лицу – может обусловить использование этого имущества по определенному назначению. При отсутствии такого условия пожертвование имущества гражданину считается обычным дарением, а в остальных случаях пожертвованное имущество используется одаряемым в соответствии с его назначением.

Если использование пожертвованного имущества в соответствии с указанным жертвователем назначением вследствие изменившихся обстоятельств становится невозможным, оно может быть использовано по другому назначению лишь с согласия жертвователя или ликвидации юридического лица – жертвователя по решению суда.

В конце 2000 года Совет Федерации дал поручение Счетной палате проверить расходование средств в этих фондах. Самые большие злоупотребления были выявлены при проверке счета «Нахимовский», куда, кстати, пришла наибольшая сумма пожертвований – свыше 100 миллионов рублей.

Счет «Нахимовский» был открыт по приказу руководителей Северного флота «…для, – как указывалось в приказе, – финансовой помощи членам семей экипажа „Курска“ и их бытового обеспечения во время пребывания на флоте». Этим же приказом была создана комиссия по расходованию средств во главе с заместителем командующего вице-адмиралом Владимиром Доброскоченко. На первом же заседании комиссии 8 сентября 2000 года (протокол № 1) было принято решение направить 40 % средств «на ремонт, благоустройство, подготовку к зиме пос. Видяево», а 10 тысяч рублей выделить вдове капитан-лейтенанта Маляра А. А., погибшего на подводной лодке «Ленинский комсомол» в 1967 году.

Дальше – больше. 14 сентября перечислено 79,5 тысячи рублей на счет в/ч 20599 – за израсходованные горюче-смазочные материалы. 16 сентября выделено 9,5 миллиона рублей на ремонтно-строительные работы в Видяево, более одного миллиона – на обустройство хлебопекарни, издание брошюр и оплату табачных изделий морякам. 21 сентября 148 тысяч рублей ушло на ремонт чайной в поселке Ара-Губа. И так – до бесконечности. В графе «обоснования расходов» я нашел следующие позиции: ремонт изоляции трубопроводов, наружных теплосетей, фасадов жилых домов… До середины ноября 2000 года 10–15 % средств счета «Нахимовский» были потрачены на цели, не связанные с назначением – оказанием помощи семьям погибших.

Сумма пожертвований, использованных на оказание материальной помощи семьям погибших на подлодке «Курск» военнослужащих, на момент проверки составила всего 20 1 22 рубля.

Отмечалось, что фактов нецелевого использования указанных средств не установлено. Между тем, как сказано в акте, предпосылки такого использования заложены в протоколах № 1–4 комиссии СФ. Обращает на себя внимание ссылка в приказе командующего СФ № 53 от 23.01.2001 на представление Счетной палаты РФ по результатам проверки (согласно ст. 23 ФЗ «О Счетной палате Российской Федерации», представление направляется Счетной палатой для принятия мер по устранению выявленных нарушений, возмещению причиненного государству ущерба и привлечению к ответственности должностных лиц, виновных в нарушении законодательства РФ и бесхозяйственности). Каковы эти нарушения, в акте не указывается.

Я обращался в Счетную палату с просьбой провести дополнительную проверку. (Приложение № 17) Копии ответа у меня не сохранилось, но, как мне помнится, основанием отказа было то, что это деньги не бюджетные, а Счетная палата занимается исключительно вопросами бюджетных денег. На мое обращение откликнулся депутат Государственной Думы Сергей Адамович Ковалев, который в сентябре 2003 года сделал запрос командующему Северным флотом.

Я надеялся, что жертвователи обратятся с иском о возврате средств, использованных не по назначению, но обращение не сработало. Ответ пришел только от одного предприятия из Казани и частного лица из Самары.

Я не знаю ни одного случая, когда жертвователи – юридические лица и граждане – соглашались на то, чтобы перечисленные ими деньги для семей погибших членов экипажа использовались на ремонтные цели военными.

Ничего не дали и запросы к командованию Северного флота с требованием предоставить финансовые документы. Формальный отчет мне прислали без расшифровки расходов. Адмирал Доброскоченко написал: «Исходя из морально-этических соображений, принципов и в соответствии с пожеланиями членов семей погибших моряков, командование флота не собирало информацию о размерах выплаченных средств каждому из родственников».

У меня были все основания заняться исками о возврате денег, которые использовались не по указанному жертвователем назначению, я даже поместил в «Российской газете» и в «Известиях» объявление о том, что я разыскиваю лиц и организации, которые жертвовали деньги.

Но на очередной встрече с родственниками было принято решение отказаться от исков к ВМФ России.

19 октября 2000 года газета «Комсомольская правда» опубликовала открытое письмо вдовы командира «Курска» Ирины Лячиной. Она сообщила, что уходит из комиссии по оказанию помощи семьям погибших моряков, созданной губернатором Мурманской области. По словам Ирины Лячиной, в составе комиссии из 10 человек 9 представляли областную администрацию и командование Северного флота, поэтому об оказании помощи говорить не приходится.

Вдова командира привела два факта. За счет фонда было предложено напечатать благодарственные письма от имени губернатора организациям, оказавшим помощь членам экипажа. И кроме того все из того же фонда было решено потратить 23 тысячи рублей на покупку книги о трагедии «Курска». При голосовании по этим вопросам, как пишет вдова командира, ее мнение и мнение членов других семей учтено не было.

Газеты писали, что другие члены комиссии и руководители Мурманской области не прокомментировали заявление Ирины Лячиной, объясняя это необходимостью проведения тщательной проверки всех документов. «Известия» писали тогда:

«Но не учел губернатор того обстоятельства, что страна-то, в отличие от него, сразу и безоговорочно поверит вдове погибшего подводника и „копии документа“ дожидаться не будет. Промахнулось и подавляющее большинство членов губернаторского фонда – они, не замечавшие голоса Лячиной, в глазах общественности отныне не отмоются никогда. Не учли казенные „доброхоты“, что убитая горем женщина станет вникать в детали дележа благотворительных сумм. А тем более возвысит голос, „неблагодарная“. Однако она не промолчала. И то, что по привычке лишь угадывалось искушенными обывателями – политические и финансовые махинации вокруг „Курска“, – стало очевидно всем. Можно предположить, что приоткрылась лишь часть мародерства».

С помощью специалистов я проверил банковские документы санкт-петербургского Фонда памяти «Курска», которым руководит Ирина Руденко, и Санкт-Петербургского клуба моряков-подводников, возглавляемого капитаном I ранга Игорем Курдиным. Деньги там хотя и небольшие, но все до копейки перечислены вдовам, детям и родителям погибших подводников.

С большим трудом мне удалось заполучить списки жертвователей. Списки были неполные, сумма поступивших на счет средств не совпадала с суммой, которая была обозначена в списках. На тот момент, когда списки оказались на моем письменном столе, уже было принято решение «моих» родственников не обращаться в суды с исками.

В списках жертвователей – организаций и частных лиц, перечисливших деньги в фонд «Нахимовский», – попадались знакомые фамилии. Майя Плисецкая перечислила деньги, полученные от редакции газеты «Московский комсомолец» за публикацию о несуществующей дочери. Как сообщила газета «Ведомости», многие банкиры и известные предприниматели направляли деньги непосредственно семьям. Гендиректор Промышленно-страховой компании Дмитрий Маркаров заявил, что ПСК всегда оказывает только адресную благотворительную помощь, минуя любые фонды. Пробизнесбанк готовил совместную акцию с Российским фондом помощи. Председатель совета директоров Альфа-Банка Михаил Фридман отдал распоряжение филиалам банка в регионах оказать прямую помощь семьям моряков. Самостоятельно разыскивала семьи и нефтяная компания «СИДАНКО», ТНК, «Лукойл» и «Газпром» помогали родственникам погибших не только деньгами, но и организацией отдыха или учебы. «Славнефть», по словам ее президента Михаила Гуцериева, оплатила фрахт самолета для доставки семей погибших в Мурманск и выделила деньги на лекарства и психологическую помощь. Новолипецкий металлургический комбинат, по словам его руководителя Владимира Лисина, перевел деньги на счет в полевом учреждении ЦБ, указанный военными, и, подобно другим компаниям, зарезервировал некоторую сумму для адресной помощи родственникам моряков. А президент Wimm-Bill-Dam Давид Якобашвили заявил, что хочет оказать помощь, но пока не знает, как ее организовать технически. Многие компании просили не афишировать их участие в помощи семьям экипажа «Курска». Общая сумма пожертвований опрошенных «Ведомостями» компаний превышала 500 тысяч долларов.

В мае 2002 года заместитель командующего Северным флотом вице-адмирал Владимир Доброскоченко телеграммой сообщил о том, что выплата благотворительных средств со счета «Нахимовский» будет произведена после поднятия фрагментов 1-го отсека «Курска» и проведения траурных мероприятий по случаю второй годовщины гибели корабля. Взаимосвязь между подъемом 1-го отсека и распределением денег руководство Северного флота объяснить не смогло. Я направил телеграммы руководству Северного флота, начальнику Главного штаба ВМФ России адмиралу Виктору Кравченко и вице-премьеру Валентине Матвиенко, а также дал интервью нескольким газетам. Вопросы я ставил конкретные: как выплата собранных для членов семей денег зависит от подъема фрагментов лодки и кто именно принял это решение?

Реакция была незамедлительной. Оставшиеся после ремонтов чайных деньги, не дожидаясь подъема 1-го отсека (1-й отсек так и не был поднят), разделили на 352 равные доли (по количеству членов семей – детей, вдов, матерей) и направили на личные счета.

У меня перед глазами лежит письмо Галины Афанасьевны Саблиной – матери погибшего на «Курске» гвардии капитана II ранга Юрия Саблина, командира БЧ-5. После его смерти она перенесла три инфаркта и операцию на сердце. При этом из многочисленных фондов ей не выделили ни копейки. Мать офицера написала:

«Убили сына. Это была радость, гордость и опора моя… Кому-то надо убить и меня. Все обещания и сочувствие только на бумаге».

Галина Афанасьевна живет в Севастополе. Свою приватизированную квартиру она подарила Черноморскому флоту Российской Федерации. Тяжело ей подниматься без лифта на пятый этаж, тем более «скорые» часто приходится вызывать. Взамен командование пообещало ей предоставить в собственность другое жилье. Обманули.

Стыдно, господа, стыдно! Нельзя допускать, чтобы флотские дыры латали деньгами вдов.

Глава 18. «Прокурор дал течь»

Две книги – моя и устиновская – стояли рядом на полках книжных магазинов всего два месяца. Мою раскупили. В мае 2005 года я смог найти несколько экземпляров только в одном из московских книжных магазинов. Кроме естественного желания знать правду о трагедии, за которой следила вся Россия, интерес подогревало название книги, синопсис^[68], материалы Елены Милашиной, опубликованные в «Новой газете» (см. приложения № 18, 19) и несколько рецензий в журналах и газетах.

28 марта 2005 года журналист, обозреватель и писатель Юлия Латынина, с который впоследствии у меня возникли, мягко говоря, сложные отношения, прочитав мою книгу, опубликовала «Еженедельном журнале» и на сайте «Эхо Москвы» рецензию о книге, в дальнейшем она не раз говорила, что это самая правдивая книга о гибели «Курска». (Приложение № 21).

Устиновская «правда» вполне удовлетворяла тогдашнего президента, руководителей ВМФ и Северного флота. Презентация его книги состоялась 29 октября 2004 года, на которую, судя по прессе, пришли главы силовых и прочих федеральных ведомств, военные моряки и кораблестроители, ученые и руководители крупнейших средств массовой информации.

Книга Владимира Устинова появилась почти одновременно с моей.

ИТАР-ТАСС сообщило, что среди приглашенных на презентацию были председатель Счетной палаты Сергей Степашин, помощник президента РФ Виктор Иванов, полпред президента в Северо-Западном округе Илья Клебанов, директор ФСБ Николай Патрушев, Главком ВМФ Владимир Куроедов, председатели Верховного и Высшего арбитражного судов Вячеслав Лебедев и Вениамин Яковлев, глава МЧС Сергей Шойгу, полпред президента РФ в Центральном округе Георгий Полтавченко, секретарь Совбеза РФ Игорь Иванов. Не все упомянутые руководители удостоили презентацию своим посещением, а отзывы о книге, которую еще никто не успел прочитать, были достаточно скромными.

9 декабря 2004 года Русский биографический институт совместно с Российской государственной библиотекой наградил лучшие книги и издательства 2004 года. Одним из лучших изданий года названа книга «Правда о „Курске“» – документальное расследование, проведенное Генпрокурором России Владимиром Устиновым.

27 января 2005 года на книгу Устинова откликнулся журналист «Российской газеты» Александр Емельяненков, правда, памфлет был опубликован не в правительственном издании, где журналист числился в штате, а в «Новой газете», которая не раз печатала мои комментарии о деле «Курска». Привожу текст полностью.

Прокурор дал течь

В книге о «Курске» Устинова прорвало на откровения о своем детстве и Божьем промысле.

В интервью ко Дню работников прокуратуры, который отмечается с недавних пор почти одновременно с Днем печати, Генеральный прокурор России Владимир Устинов назвал главным для себя событием «со знаком плюс» в 2004 году написание книги «Правда о „Курске“». В выходных данных (Устинов В. В. Правда о «Курске». – М.: Олма-Пресс. 2004, 319 с.) она заявлена как литературно-художественное издание.

Однако тут же уточняется: в работе над книгой принимали участие главный военный прокурор А. Н. Савенков и первый заместитель военного прокурора Дальневосточного военного округа А. Л. Егиев.

«Это динамичное повествование, в котором впервые предаются гласности многие факты, до сего дня неизвестные, – интригует „Олма-Пресс“ потенциальных читателей (заявленный тираж – 10 000 экземпляров). – Трагедия АПЛ „Курск“ потрясла всех, мир замер в ожидании: не повторится ли новый Чернобыль? Автор убедительно и аргументировано дает ответы на многие вопросы, излагает собственную точку зрения человека и гражданина».

– Конечно, это событие, – не удержался от комплимента в собственный адрес и сам генпрокурор. – Долгожданное, выстраданное.

Ну как после этого не пойти в «Библио-Глобус» и не поскупиться потратить 219 рублей, чтобы заполучить собственный экземпляр «Правды…» о том, что столько времени держало в напряжении страну, а кого-то не отпускает до сих пор?

С самой первой страницы, буквально с первой строчки, автор заявляет о себе как набивший руку писатель-маринист:

«Наш катер вышел из гавани, когда только занимался холодный октябрьский рассвет над Баренцевым морем…».

Тут интересно все – и сугубо цивильное «гавань», и непременно «холодный» рассвет, который, конечно же «занимался». Но самое любопытное – знать, что в октябре солнце за Полярным кругом в районе Североморска показывается над горизонтом (если вообще пробивается из-за плотных в эту пору облаков) около полудня. Однако у генпрокурора свои ощущения времени, он пишет про «утренний холод и морось», которые заставляют его «мобилизоваться до конца».

За бортом, по мысли автора, не просто холодная вода, а непременно «воды», причем обязательно «свинцовые» или «свинцово-черные». И почему-то не Баренцева, как учили нас на уроке географии, а Баренцевого моря. Где отыскали такое море автор и его редакторы, надо бы у Сенкевича спросить, да не дожил Юрий Александрович до таких географических откровений.

Зуд сочинителя-мариниста пробуждается в авторе не раз и в самые неожиданные моменты. А порой переходит в сакральные признания, которые просто нельзя не процитировать:

«Грозовое небо окончательно потемнело, а вместе с ним – и море. Оно ведь – отражение неба. Когда я несколько лет назад понял: что из атеиста (каким волей-неволей был любой прокурорский работник советского времени) становлюсь верующим человеком, то почувствовал в себе нечто подобное. В человеке отражается Бог, как в воде – небо. Надо понять Бога. И теперь моя задача – распознать грозный и в то же время мудрый Божий промысел…».

Божий промысел – это, надо понимать, про тот самый «первичный импульс», что привел к катастрофе? Кара с небес? Что же тогда искать в море и на берегу – и зачем?

«Была и другая задача, которая определялась моей собственной профессиональной и жизненной позицией, – открывает карты генеральный прокурор. – Утвердить сам эталон истины… Этот символ эталона (я его видел однажды в парижской Палате мер и весов – такой небольшой стальной кубик-килограмм…) должен стать мерилом всех наших действий – от адмирала до мичмана и от инженера до лоцмана. Конечно, дойти до такого эталона, расследуя настолько сложное дело, было непросто…».

Забегая вперед, хочется спросить: и что – дошли? До эталона? По мысли автора, у прочитавшего его книгу никаких сомнений в этом оставаться не должно. Все 133 тома уголовного дела в литературном сопровождении самого генпрокурора – хоть сейчас в Палату мер и весов…

На прокурора с ломом не ходи

Для описания исключительной, беспрецедентной важности и даже величия павшей на него миссии Владимир Устинов красок не жалеет. Уже при первом выходе в море выглянувшее из-за туч светило он расценил как знак свыше:

«Словно само солнце давало нам надежду на раскрытие истины…».

И в последующем автор не скупится на описание своих чувств и специфических ощущений:

«Нервы буквально болели… Но я собрался как пружина и решил идти вперед, невзирая ни на что. В буквальном смысле слова…».

«Как Генеральный прокурор я чувствовал тогда тяжелейший груз на своих плечах, словно звезды на погонах превратились в пудовые гири…».

«Продувные ветра на Баренцевом море кого угодно способны заморозить. Но я упрямо стоял на специальном мостике и контролировал первичные работы по проведению следствия. Спасибо, сердобольные помощники и члены спасательной группы подтаскивали время от времени термос с горячим чаем или кофе…».

«Именно тогда я понял, что, невзирая на адские условия, я должен войти в эту Преисподнюю. Надо было не только войти, но и… откомментировать масштабы трагедии. Рассказать о том, что мы здесь обнаружили, над чем работаем и что произошло. Это было частью поручения Президента. Меня отговаривали: дескать, это небезопасно… Но выбор был мною сделан, и на этом пути меня не могло остановить ничто и никто. И очень скоро этот репортаж состоялся. Я стоял в чреве атомной субмарины и вел его в прямом эфире. Он тогда обошел весь мир.

Потом, встречаясь с зарубежными коллегами, я много раз слышал от них трепетные слова, иногда удивленные, о том, как я мог рискнуть и провести столько времени на борту развороченной взрывом атомной субмарины…».

Когда в 25-й раз натыкаешься на выспренние слова про особую генпрокурорскую ношу («Понимал, что легкой жизни в предстоящий период не получится»), служебный долг («Невзирая на лица, даже самые важные. Невзирая на погоны, в том числе и на свои собственные»), невольно начинаешь задумываться о подлинной цене прокурорского героизма, когда президентом страны дана установка провести максимально полное и открытое расследование и в этом деле гарантирована поддержка.

А еще – не можешь отделаться от мысли, что автор все время опровергает каких-то невидимых оппонентов и, главное, тщится доказать свое рвение в исполнении президентской воли. И когда переворачиваешь последнюю страницу, понимаешь, что спор он не выиграл, но по службе отличился.

Из книги г-на Устинова узнаешь много удивительного и, прямо скажем, неожиданного. В том числе о нем самом, его детстве. Особенно подкупает, что эти воспоминания художественно надвинулись в тот момент, когда сухопутный человек, генерал юстиции, страдал от качки в адмиральском катере, идущем к месту гибели «Курска». Узнали мы, что родился будущий прокурор мировой державы не где-нибудь, а в семье прокурора. Так что тяга к «эталону истины» у него не просто в крови – в генах. Каким же был в детстве Вова Устинов?

«Помню, где-то, в каком-то городке, почти все пареньки-подростки стреляли друг в друга из рогаток. Были такие загнутые закорючки из толстой проволоки. Было кое-что и посерьезнее. Я всегда давал отпор. И у меня выработался бойцовский характер, так что я никому спуску не давал. Один раз, сознаюсь, так наподдал одному парню (тот был постарше и повыше меня), что тот в канаву улетел. А ведь он замахнулся на меня обычным, банальным ломом, против которого, в соответствии с пословицей, нет приема… Одним словом, приемы я начал искать еще тогда».

В полном восхищении от прочитанного заметим: шел парнишке в ту пору… восьмой год от роду. Из той же книги узнаем, что у автора «в связи с расследованием гибели „Курска“ появилось совершенно новое понимание смысла жизни и смерти».

Вслед за этой явно затянувшейся преамбулой, патетической увертюрой, экзерсисами личного характера хочется наконец узнать что-нибудь о деле – как и почему погиб боевой корабль и весь его экипаж?

Однако напрасно искать под обложкой с портретом розовощекого прокурора на фоне искореженного «Курска» внятное объяснение причин «нештатного импульса», вызвавшего взрыв торпеды. Не найти и заключения экспертов, как развивались события дальше, отчего взорвался почти весь боезапас торпедного отсека, который не должен взрываться (детонировать).

Имея в своем распоряжении 133 тома уголовного дела, десятки технических экспертиз и актов осмотра поднятой субмарины, дав слово читателю «сказок не сочинять» и призвав к этому других, автор «Правды о „Курске“» на последних страницах своего полотна впадает в откровенное мифотворчество. Пытаясь «своими словами» прокомментировать выверенное заключение следственной бригады о последних минутах «Курска», он почему-то решает призвать на помощь капитана I ранга в запасе Михаила Волженского. И, с его слов, пишет:

«После первого взрыва личный состав центрального поста: то есть „мозг“ лодки, был сильно контужен, поэтому никаких записей в бортжурналах больше не производилось. Это резонно. При этом командование лодки правильно оценило характер нарастающей угрозы и, судя по всему; предприняло попытку экстренного подвсплытия „Курска“ на перископную глубину. Это было необходимо для того, чтобы попытаться в надводном положении затопить первый отсек, где бушевал огонь, и не допустить взрыва всего боекомплекта…».

О последних записях в вахтенном журнале центрального поста говорить излишне, потому что этот журнал не найден. А тот, что обнаружен, вела предыдущая вахта, и записи в нем заканчиваются за три с половиной часа до катастрофы. Это во-первых. Во-вторых, еще более странно говорить о попытке подвсплытия на перископную глубину с целью «затопить первый отсек». Но допустим, что автор оговорился, не понимая разницы между всплытием под перископ и всплытием в надводное положение, а редакторы-литзаписчики в очередной раз «зевнули» – так и тут неувязка. Никакой нужды принудительно затапливать первый отсек не было – море уже ворвалось в него через разрушенные трубы двух торпедных аппаратов, в том числе через тот, где находилась злополучная «толстая» торпеда диаметром более полуметра.

Оно же, море, и не дало разрастись объемному пожару в первом отсеке, о чем свидетельствуют уцелевшие журналы, другая документация и бумажные ленты регистраторов-самописцев, обнаруженные при разборе завалов в носовых отсеках.

Буйреп и мусинги для красного словца