Текст книги "Преклони предо мною колена"

Автор книги: Богумил Ржига

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– О чем же именно?

– Чтобы мы пред лицом господа предстали чистыми и душой и телом.

– Да, конечно, – соглашается Марек.

– Пойдем в баню! – восклицает решительно Дивиш.

– Пойдем в баню, – вторит Марек. Ему бы самое время вспомнить о бане Писек в Кутной Горе, но пуританские Подебрады – это нечто иное, чем веселая Кутная Гора. Они ближе к богу, чем к дьяволу. Поэтому у Марека вообще не всплывают в памяти кутногорские бани.

И вот вечером, после учений, они выходят через Пражские ворота и идут прямо под стенами замка по правому берегу Лабы. На небе светит больше звезд, чем означено в Писании. В темноте слышны шорохи. Река кажется глубже, тьма уносит ее куда-то в неизвестность. Они проходят мимо дубильни и чувствуют ее резкий запах, они ищут домик с низкой увитой зеленью оградой. Дивиш доволен. Домик стоит на своем месте.

Марек не предполагает, что это не только баня, но одновременно место, где Эрос сводит мужчин и женщин. Он настолько полон своим чувством к Анделе, что ничего не понимает, даже когда маленькая черноволосая девушка помогает ему раздеться. Он погружается в деревянный ушат с теплой водой и позволяет тереть себе спину и грудь. он ощущает полное блаженство, которое он не променял бы ни на что на свете. Вода приятно льнет к телу, мягкие девичьи пальцы, не знающие стыда перед мужчинами, пробуждают к жизни каждый мускул.

Марек поднимает голову и сквозь стекающие с волос струйки воды пытается увидеть, где Дивиш. И около его ушата стоит девушка. Она повыше ростом, с резко очерченным ртом, губы бледные. Она в такой одежде, что кажется почти голой. Все, что должно быть закрыто, видно. Олицетворенное искушение. Дивиш кричит что-то невразумительное и улюлюкает. Его тело радуется, он полон сознания своей мужественности, и мужчина в нем хочет как можно скорей себя утвердить.

Черноволосая девушка что-то ласково говорит мягким голосом. Марек не понимает что. Это случается как раз в тот момент, когда догадка как молния озаряет его сознание. Воспоминание о кутногорской бане приходит ему на помощь, решение созревает мгновенно. Если Марек и в дальнейшем хочет быть в ладу со своей совестью, он немедленно должен действовать. Он не позволит, чтобы его лишили нравственного спокойствия. Или может быть, у него уже что-то отняли? Уже нарушили святой порядок чувств?

Марек живо вылезает из ушата и спешит к своей одежде. Торопливо набрасывает ее на себя. Черноволосая девушка удивленно глядит на него. Вместо с удивлением Марек видит в ее глазах страх. Я что-нибудь сделала не так? – спрашивают ее глаза с тоской. Марек бросает ей два гроша и выскакивает в темноту. Хозяин бани зовет его, но крик остается без ответа.

На улице Марек приходит в себя. Спускается к Лабе и снова возвращается. Нет сомнения: мир – это лишь театр, и Марек – марионетка, которую помимо ее воли двигают туда и сюда. И днем и ночью. Так Марек оказался в бане около полунагой девушки. Может, и ее зовут Аполена, как ту? Марек охотнее всего сам себе дал бы порядочного тумака. Но именно потому, что не знает, как себя наказать, решает дождаться Дивиша. В этот момент он не считает Дивиша другом. Скорее, он ему представляется врагом. Ведь он ни словечком не обмолвился, какую цель преследовал. Конечно, Дивиш знал. Был тут не раз.

Лицо ночи уже не смиренно. Она показала другую свою сторону – безжалостную. Марек ждет недолго. Как только Дивиш выходит из домика и подходит к ближайшему дереву, Марек преграждает ему дорогу. Поднимает руку и, не говоря ни слова, дает ему пощечину. Жаль, что не видно его жеста. Он полон достоинства.

– Это ты? – спрашивает спокойно Дивиш. Судя по всему, у него нет охоты защищаться.

Марек бьет его еще раз.

– Ну, довольно, – восклицает Дивиш, – все это не стоит большего!

– Караул! – слышится из домика пронзительный женский голос. – На него напали!

– Черт! – ругнулся Дивиш. – Ей-то какое дело?

– Мы должны убираться! – шипит Марек.

Оба припускаются бежать и вскоре исчезают в полной темноте. Женские вопли слышатся где-то позади. Когда они подходят к замковым воротам, то докладываются страже как обыкновенные дисциплинированные воины. В их души стражники заглянуть не могут. Но если бы они туда заглянули, обнаружили бы там больший порядок, чем когда юноши уходили из замка.

Проходят дни. И вот юноши снова стоят перед паном Иржи. Он принимает строгий вид истинного пана, но в его карих глазах блестят огоньки понимания, может быть, даже расположения. Он сосредоточен. Вслушивается не только в речь посетителей, но и в собственные слова. Зал украшен развешанным в нишах оружием. Здесь царствует подебрадский пан, и свет, который проникает в окно, живой свидетель.

– Каковы ваши сегодняшние желания? – приступает к разговору пан Иржи, подчеркивая слово «сегодняшние». Он полагает, что прошедшая неделя сделала свое дело. Пан Иржи хорошо знает: время так беспощадно и равнодушно, что меняет не только человеческие желания, но и самих людей.

– Я прошу месяц отпуска, – говорит Дивиш с решительным видом. Как отнесется пан Иржи к тому, что Дивиш сократил отпуск на один месяц?

– Причина? – поднимает на него глаза пан Иржи.

– Я хочу просить своего отца пана Ванека из Милетинка, чтобы он нашел мне невесту, – звучит веселый, но учтивый ответ.

– Согласен, – кивает пан Иржи без размышлений. – Но имей в виду: невесты для жизни маловато. Пусть пан из Милетинка подумает и о том, чтобы ты получил кое-какое имущество. Передай ему мой привет.

– Благодарю, – кланяется Дивиш. Он счастлив.

– А ты, Марек?

– Прошу об увольнении из отряда, – говорит Марек громко. В течение недели он не придумал ничего нового.

– Вы оба образец упрямства, – поднимает брови пан Иржи. – В этом повинна тоже твоя будущая жена?

– Да, – признается Марек. Он впервые слышит об Анделе как о своей жене. Ему кажется, что его поднимает волна счастья. Возможно ли это? Позволительно ли о таком желанном и в то же время нереальном событии говорить вслух?

– Из какой она семьи? – спрашивает пан Иржи, словно о возлюбленной Марека слышит впервые, и его голос звучит успокаивающе.

– Из дворянского рода, – отвечает Марек беспомощно.

– Марек, – задумчиво говорит подебрадский пан, – может быть, твои притязания станут более основательными, если ты прежде заслужишь дворянский герб? Возможность тебе представится. Для Чешского королевства снова наступают времена, богатые событиями. Потребуются меч и здравый рассудок. И то и другое у тебя есть. Так что герб не заставит себя ждать. После этого тебе легко откроются двери дома твоей невесты. Понимаешь меня?

– Да, пан, – отвечает Марек. В его ответе слышно разочарование.

– Я отпущу тебя, если ты будешь настаивать, – поспешно продолжает пан Иржи. – Но ты не должен сомневаться в искренности моего совета.

– Я не сомневаюсь, пан Иржи.

– Я знаю, твой отец богат. Ты не будешь бедным дворянином, которому приходится служить, чтобы заработать на жизнь, – размышляет пан Иржи. – Речь лишь о том, будет ли ждать тебя твоя невеста.

– В этом я уверен, – решительно говорит Марек. Впервые в жизни он публично ручается за Анделу. Это слышит пан Иржи, слышит Дивиш, и каменные стены поглощают его слова без возражений.

– В себе ты тоже уверен? – улыбается пан Иржи.

Он ненамного старше Марека, чтобы не понимать этого.

Его радует верность двух юношей, потому что и сам он верен.

– Да, пан, – отвечает Марек.

Значит, все это записано в памяти людей и на тех невидимых скрижалях, которые пишет некто вне рода человеческого.

В приемной пана Иеронима Ваха стулья не очень-то удобные. Для людей дородных и с короткими ногами они словно орудия пытки. Но Марек сидит так, словно стул изготовлен специально для него. Марека не выводит из равновесия даже холод, которым пронизаны все углы комнаты. Печь не топится – наверное, чтобы не портился розовый кафель с изображением святого Вацлава. Святой держит в одной руке меч, а в другой – чашу. Ему-то не холодно.

– Что нового ты мне принес? – заводит речь пан Иероним.

– Ничего, – звучит обиженный голос Марека.

– Анделу Смиржицку выброси из головы.

– Да. – Марек слышит, что произносят его губы, но в душе все в нем протестует. Выбросить из головы! Будто рассудок может что-то решить! Он не хочет забывать об Анделе. Их отношения гораздо сложнее: Андела унесла с собой в Роуднице часть его существа, так что Марек даже не знает, живет ли он полной жизнью. Не половина ли это его жизни? И, точно семена, Андела разбросала кругом воспоминания. Какие всходы они дадут? Радость и боль, надежды и разочарования. Все-все напоминает о любимой: часовня, двор, галерея вокруг укреплений, подъемный мост, клен, река и стаи туч над замковой башней. От этого не уйти. Марек здесь счастлив. Но семена могут быть и ядовитыми. Как Марек будет бороться с ними?

– Ты ведь неспроста ко мне пришел? – выведывает пан Иероним. Ни единый мускул на его худом лице не дрогнул, руки лежат неподвижно, будто вырезанные из дерева. Одна на столе, другая на животе.

– Да.

– Ну так говори.

– В долг наличными.

– Сколько?

– Пять коп грошей.

– Довольно много, – качает головой пан Иероним. – Зачем тебе столько денег?

– Хочу сшить несколько костюмов, – отвечает Марек с видимым колебанием. Он берет в долг на свое имя, хотя деньги предназначаются Дивишу. Не ехать же Дивишу свататься к Валечовским в поношенном платье. Но где Дивишу достать деньги, если в Подебрадах он должен почти каждому?

– Хорошо, – после недолгого размышления соглашается купец. – Ты, конечно, полагаешь, что эти деньги я вытяну у пана Михала.

– Да.

– Ты хочешь жениться? – подмигивает пан Иероним.

– Пока что нет.

– Следовало бы это сделать, пока ничего не случилось. Или у тебя нет невесты?

– А что может случиться?

– Я найду тебе кого-нибудь, – не дает себя сбить пан Иероним. – Будешь считать приданое целый день, да и дня не хватит.

– Пан Иероним, – вздыхает Марек.

– Нет, – качает головой хозяин, – из тебя никогда не получится купец.

– Вы что-нибудь знаете?

– Ничего я не знаю. Но до будущего года я приостановил всякий обмен товаров. У меня полные склады, и я могу ждать.

– Это все?

– Это все.

Переговоры подходят к концу. Мареку нужно еще подписать долговой лист, два поручительства и сосчитать гору грошей. Все это перемежается оживленной беседой. А в заключение пан Иероним произносит тост – нельзя же нарушать обычай. Да и для чего бы стояли на столе серебряные кубки? Для чего хранятся в погребе бочонки с красным вином?

Портной работает вдохновенно. Он знает – на этот раз не задаром. Дивишу он не поверил бы, но Марек, хоть грошей зря из рук не выпускает, однако задаток, который просил портной, заплатил.

Не проходит и двух недель, как на подебрадской площади появляется разряженный Дивиш. Дети изумленно рассматривают его со всех сторон, мужчины оглядываются, женщины изучают краешком глаза. Красивый юноша: серые в обтяжку штаны, короткая бархатная куртка цвета сухих листьев со стоячим воротником, спереди полы куртки заостренные, под грудь и плечи подложены толстинки, сверху донизу ряд желтых пуговиц, через плечо перекинут расклешенный плащ, разрезанный по бокам и отороченный бобром. Бобровым мохом украшен и край берета. У пояса с серебряными пряжками висит кошелек, спереди покачивается короткий меч. Настоящий дворянин.

Дивиш прогуливается по площади, хотя в Подебрадах у него уже нет никаких дел. Он весь сияет – истинный жених! Я могу позволить себе такое выражение лица, которое вы видите. Я могу позволить себе носить платье, которое на мне надето. Я могу позволить себе выбрать такую невесту, которая будет меня ждать.

И вот уже Марек седлает ему коня, упаковывает вещи в мешок, пристегивает оружие, и Дивиш садится в седло. Марек берет коня за уздечку и ведет его через подъемный мост из замка.

– Поезжай же наконец, – торопит его Марек, – и береги себя.

– Я позову тебя на свадьбу! – кричит Дивиш и пришпоривает коня.

– Не забудь об Анделе!

– Ну а ты как думаешь? – успевает ответить Дивиш. – Анделу пригласит Бланка!

Он летит, как каменное ядро из жерла пушки. Марек после его отъезда чувствует себя потерпевшим крушение. Это чувство оправдано. Ведь Мареку некуда спешить. Он может предаваться сожалениям, бездеятельности и обычной усталости. Что он и делает.

Но окончательно погрузиться в жалость к самому себе Мареку не удается. Нарочный из Кутной Горы привозит приказ от пана Михала: пусть Марек седлает коня и галопом летит к своим родителям. Родителям? Марек удивленно поднимает брови. До сих пор он думал, что у него есть только отец. Марек ищет Яна Пардуса из Горки, который, сердито ворча, дает ему лишь неделю отпуска. Мечи торчат в ножнах, замок никто не осаждает, на горизонте никакой опасности, почему же только неделю?

– Ты на военной службе или на ярмарке? – гаркает раздраженный гетман. Он сыт по уши ученьями, спокойствием, отпусками, попойками, обжорством и вообще всем, что содержит в себе слово «мир».

Марек напяливает грубую одежду, седлает гнедого и скачет через Замковые ворота в поле. С Подебрадами его ничто не связывает. Воспоминания об Анделе теперь лишь бередят старые раны. Воображение Марека работает против него. Он все еще видит Анделу у ворот, кладет ей на тарелку кушанье, едет с ней в Мыдловар, встречается на замковой галерее, утром у клена и в последний раз в часовне. Все долгие дни сливаются в один краткий миг. Андела сверкнула на небе как молния, обожгла душу Марека и исчезла. Как избавиться от этой беспредельной тоски? Быстрой ездой. Загнать воспоминания в глубины памяти. Заглушить впечатлениями. Убедить себя, что Андела лишь призрак.

Марек гонит коня. Позади уже Осек и Велтрубы. Колин приходится объехать стороной, потому что там на него могут напасть, до Малина рукой подать. Вот и разрушенный монастырь, и собор Вознесения Христова. Марек въезжает в Пражские ворота города Кутная Гора. Сердце его замирает от радости. Ему хочется обнять этот город и поцеловать в обе щеки. Марек провел в нем два стремительно минувших года. Мальчик там превратился в мужчину. Из Кутной Горы он уехал с легкостью, уверенный в себе. Каким же он возвращается?

Богатство города бросается ему в глаза. Оно сказывается не только в роскошных платьях горожан, но и в добротных серых блузах горняков; следы благополучия видны и на готических домах и дворцах, и на трактирах, халупах, тесно стоящих домах, мастерских, шумных рынках, складах. Крик, шум, рев. Кипение жизни. Люди красивые и безобразные, вещи полезные и бессмысленные.

На Нижнем рынке возле уличных музыкантов толкутся люди. Марек приближается к толпе и спешивается. Что-то очень знакомое слышится ему. Наверное, мелодия, звуки лютни и флейты? А вот раздаются и мягкие голоса певцов: «У ручья белье стирала...» В Мареке сразу вспыхивают воспоминания, которые он и не пытается подавить. Сердце горит огнем. Нет, никогда ему не забыть Анделу! Такое не забывается.

Рядом с Мареком стоит черноволосая девушка, она кокетничает с ним напропалую. Но Марек не замечает ее – он ведь только что вновь встретился с Анделой.

Марека принимают в зале, который называется рыцарским, хотя никогда ни один рыцарь в него не входил. Ковер, зеркала, стеклянная люстра со свечами, стулья с узкими спинками, тяжелый стол, снопы света из окон. Пан Михал и пани Иоганна с приветливой улыбкой встречают его. Словно это не Марек, а какой-то гость.

Пан Михал в черно-сером бархате, пани Иоганна в желтом атласе. Все у нее вроде бы как всегда: и близко поставленные глаза, и правильный нос, и неумолимые морщинки. Однако на лице ее ничего нельзя прочитать: ни благосклонности, ни ненависти. И тем не менее она удивлена, что Марек так быстро приехал к ним. Она поправляет чепец, поправляет прическу.

«Моя мачеха, оказывается, тоже женщина», – думает Марек и садится на предложенный ему стул. В этой мысли он утверждается, когда смотрит на ее руку, протягивающую ароматные сласти. Руку охватывает красивый браслет: серебряные пластинки перемежаются с камеями. Марек переводит взгляд на отца. За то время, что они не виделись, он ничуть не изменился.

И пан Михал смотрит на Марека. Смотрит внимательно, словно ваятель, намеревающийся запечатлеть его образ в камне. Однако оставляет в душе место для удивления, радости или гнева. Он тот человек, который должен гарантировать счастье Марека, и потому хочет знать все. Разговор как положено начинает Михал.

– Пану Иерониму я за тебя платить не буду. Но тебе могу дать в долг сколько пожелаешь.

– Мне ничего не надо.

– Отчего ты без бороды? – спрашивает пани Иоганна тревожно.

– Не начинай с долгов, – ведет свою линию пан Михал, – Сядешь на мель.

– Отпусти бороду. Будет у тебя хорошая невеста, – говорит пани Иоганна, и в ее голосе слышна заинтересованность.

– Имею я право решать свои дела сам? – пытается обороняться Марек.

– Да, – отвечает пан Михал. Он, видно, ценит самостоятельность сына.

– Мы твои родители, – перебивает пани Иоганна. Она, пожалуй, не понимает, что впервые признает Марека.

– Ты сам нашел себе невесту?

– Нет, – отвечает Марек не задумываясь. Он не выдаст своей тайны – они над ним только посмеются. Андела Смиржицка! Дочь знатного чешского дворянина. Уж лучше он промолчит о своей любви. Марек в первый раз испытывает сладость тайны. Она приносит ему радость, тревожит его, вызывает тоску, но в то же время и обогащает. Стоит ему прикрыть глаза – и у него есть все: он ощущает на губах губы Анделы, видит ее задумчивую и трепетную улыбку, слышит ее голос, который невозможно забыть.

– У нас есть невеста – моя двоюродная сестра, – бросает пани Иоганна свой козырь. – За ней дают десятую долю на шахте Роусы, пятьдесят тысяч коп и отличное приданое.

– Нет, – качает головой Марек. Он не продаст Анделу даже за весь золотой рудник.

– Почему?

– Будет война. Может случиться, что я погибну.

– Разве каждый воин должен участвовать в сражении? – спрашивает пан Михал. – Я замолвлю словечко пану Иржи.

– Отец, прошу вас, только не это, – выдавливает из себя Марек.

Что им нужно от него? Зачем пытаются поставить его на колени? Зачем хотят его сломить?

Откуда такая настойчивость? Разве они настоящие его родители? Нет, Марека воспитал совсем другой человек. Священник Ян Сук, прозванный Бородатым, и его жена Магдалена. Он жил у них до шестнадцати лет и вырос вместе с их дочерью Региной. Аромат его детства доносится из Тынца над Лабой, и Марека вдруг захлестывают воспоминания. Он обязательно побывает в Тынце. Кто может ему помешать? Никто. Даже Ян Пардус. Тем более он сейчас далеко.

Пан Михал провожает Марека до крыльца. Непохоже, что он сердится на Марека за отказ от предложения пани Иоганны. Пан Михал осторожно оглядывается и говорит:

– Прямо скажу, пани Иоганне ты не угодил. Теперь к ней не подступишься.

– Кого, собственно, она мне подсовывала?

– Свою кузину, которую никто не берет, – усмехается пан Михал, – Богатую, но уродину. Она даже на женщину не похожа. И мучился бы с ней всю жизнь! Я рад, что ты отказался, Марек, подбери себе такую жену, с которой мог бы быть счастлив.

– Хорошо, отец.

– Но все-таки не думай, что богатое приданое ничего не стоит.

– Я так не думаю.

– Я вижу, ты весь в меня. А долг твой пану Иерониму я заплачу.

– Спасибо, отец.

Марек прощает своему отцу. Хоть он и купец, но в сердечных делах разбирается.

Марек стоит на тынецком холме. Здесь все его сердце. Здесь все ему близко – солнце и река. Он чувствует, что его узнают деревья, а может быть, и птицы, хотя птицы, должно быть, совсем другие, а не те, что были три года назад. Ничего не переменилось – земля тихая и ласковая, осень щедрая, с чистыми, сочными красками.

Марек поворачивается к дому священника, который стоит в нескольких десятках шагов от готической церковки. Пани Магдалена выходит из дверей, как когда-то подносит руку к глазам и приветствует Марека так, словно он ушел только вчера. Изменилась ли она? Ничуть. Строгие очертания губ, спокойный голос; только седых волос стало чуть больше.

Она приглашает Марека в комнату, ставит перед ним его старую железную кружку с толстыми краями и угощает его молоком. Придвигает хлеб, масло и мед. Марек ест, а потом оба наперебой рассказывают о множестве вещей, которые не связаны друг с другом. От этих разговоров возникает тоска о том, что было.

Пани Магдалена ведет небольшое хозяйство. Ей впору хоть занять кафедру священника, потому что молодой священник-подобой Ченек из Хлума полгода назад уехал в Быджов и костел остался заброшенным. Самые необходимые обряды совершает отец Амброзий. Он монах-католик, но имеет священнический сан, и поэтому люди думают, что его крещение, соборование и благословение при венчании угодны господу богу точно так же, как и обряды, совершенные священником-подобоем. За похищенную дочь Регину пани Магдалена потребовала у младоболеславского ландфрида возмещение – тридцать гривен серебра, но не получила ничего. Пан Бедржих из Стражнице утверждает, что Регина живет в доме его брата по своей воле. Если бы она хотела, могла бы вернуться домой. Но она не хочет, и, по всем сведениям, это правда. Пани Магдалена сердита на нее. Не считает больше своей дочерью.

Виноградник в прошлом году дал маленький урожай, корова – одна слава, что дает молоко, но крестьяне на праздник святого Гавла принесли десятину, как и прежде, так что пани Магдалена зимы не боится. В Тынце все время вспоминают о ее муже, какой это был святой человек. Они верят, что он на небе просит за них. Говорят, он мог бы попросить и за других, но в Тынце есть несколько человек, которые заслужили скорее ходатайство в аду.

Перевозчик Томаш умер, теперь на пароме его сын. Он неплохой мальчик, но работает без охоты. Ему бы только бегать по лесу на Шибенике да ловить зверя или удить рыбу. Люди по два часа ждут перевоза.

Марек ест и внимательно слушает. Каждое ее слово наполнено для него особым, глубоким смыслом. То, что Марек только предполагал, случилось на самом деле. Пани Магдалена рассказала о дальнейших событиях. Мельница жизни неумолимо и равнодушно перемалывает человеческие судьбы. Пани Магдалена принимает мир таким, каков он есть: люди в большинстве своем грешники и на свете царит несправедливость. Это она допускает. Но люди есть люди, каждый со своими привычками, и с этим нужно примириться. Муж пани Магдалены был не так снисходителен. В своих проповедях он предостерегал людей от гнева господнего и часто пугал их ужасами ада. Однако для того он и священник, чтобы напоминать, грозить наказаниями и пугать. Верующие должны кого-то бояться, иначе с ними не будет сладу.

Марек лежит в постели, в которой спал все ночи своего детства. Сердце его наполняется тихой радостью и в то же время острой печалью. Здесь он дома. Здесь его привычные вещи, необходимые в повседневной жизни. Здесь он может говорить со стенами, потолком и полом. Может обратиться и к своим близким. Так ли это? Регина! Темнота расступается, отверзается потолок, и вниз спускается лучезарное существо. Не ангел и не святая. Регина в огненном облаке. Улыбается, машет рукой и снова исчезает. Уносит с собой свет и прозрачный воздух. Отец Ян! Снова отверзается потолок, и в небесном сиянии спускается священник Ян Сук. В черной рясе, с черной бородой. Прямой, высокий, благородный. Словно провозглашает: бог нас видит! Потом раскидывает руки и возносится вверх со скорбным выражением лица, словно откуда-то из-за облаков должен наблюдать тяжкую участь человечества.

Марек рад бы увидеть и Анделу. Почему бы здесь не могла объявиться и она? Пусть увидит стены, в которых он вырос, пусть увидит мир его детства. Но Андела не приходит. Потолок остается темным, его не освещает ни один лучик света. «Почему Андела не принадлежит к этому дому?» – размышляет Марек, и ему становится невыразимо жаль чего-то. Наверное, того, что не знал ее раньше, или того, что так быстро должен был с ней разлучиться.

Он не заметил, как уснул.

Здесь следует сказать несколько слов о священнике Яне Суке.

Он был худощавым, с черной бородой, чуть-чуть с проседью. Его глаза горели внутренним огнем, но скорее темным, чем ясным. Наверное, потому, что у него был угрюмый характер. Он ничего не делал с радостью, лицо его всегда выражало печаль, вызванную беспокойством о безутешном конце человечества.

Он прошел извилистый путь от молодого гуситского священника, который не признавал малые обряды и стремился жить по Евангелию, до служителя церкви, который всегда признавал sub utraque[7]7
  Обе стороны (лат.).


[Закрыть], но по решению последних синодов в своей священнической практике чем дальше, тем больше приближался к католическому ритуалу. Он не только не ожесточался против сильных мира сего, хотя они, по его мнению, были ближе к антихристу, чем к Христу, но даже допускал, как и католики, веру в очищение от грехов да, пожалуй, и исповедь. Оставалось еще, чтобы вместо белого стихаря он облачился в вышитую ризу и свою жену Магдалену выгнал из дому. Тогда и католики могли бы признать его своим патером. Это была беспокойная эволюция, и священнику Яну она бередила сердце.

И события в его семье развивались трагически. Колинский пан Бедржих из Стражнице рассудил, что бревна из его плотов украли тынецкие люди, потому что были недалеко от места кражи. В ту же неделю его дружина напала на Тынец, разграбила дома, некоторые из них сожгла и увела дочь священника Регину. Позже выяснилось, что в краже замешаны кутногорские купцы.

И второй удар: пан Михал из Канька увез шестнадцатилетнего Марека к себе в Кутную Гору. Хотя Марек вырос в семье Сука и священник привык считать его своим сыном, Ян Сук должен был отдать его настоящему отцу.

Поэтому не удивительно, что священник Ян Сук в одно из воскресений не пришел в костел отслужить службу божью. И с той поры никто его не видел. Может, он утонул, но поведать об этом могла только река. Однако она молчала.

Когда пришло известие об исчезновении священника Яна, Марек вспомнил сказанную им когда-то фразу: «Я хотел бы быть божьим деревом». Почему он хотел быть деревом, когда он был священником? Марек этого не понимал. Он не знал, что посвятить жизнь религии – трудное дело. Особенно в эпоху переворотов в вероучении. Стать божьим деревом означало прославить бога. Но одновременно это означало неподвижность, пассивность, смерть. Молодость Марека вообще не допускала возможности понять, что почти каждый человек в определенные моменты испытывает стремление избавиться от своей телесности. Он открывает в себе нечто влекущее его к мятущейся неизвестности. И тогда в нем прорастают зародыши смерти.

После смерти священника Яна Марек познал только одно: человек – это нечто непостоянное, это призрак. Каждое его слово может быть словом последним, каждый человек может внезапно исчезнуть.

Утром Марек отправляется на другой конец Тынца к отцу Амброзию. В его памяти всплывает сцена, которая разыгралась три года назад, когда они расставались. Старый монах вложил ему в руку крест со святыми мощами. Возможно, этот крест носили поверх монашеской рясы.

– Возьми его себе на память, – сказал тогда отец Амброзий. – Мне он уже не будет нужен.

– Как я должен с ним обращаться? – удивленно спросил Марек.

– Носи его на шее под курткой. Когда согрешишь, дотронься до него и помолись. Господь бог отпустит тебе грех.

– Я не буду грешить, – похвастался Марек.

– Послушай, Марек, – наставлял его старый монах. – Чистая добродетель – это почти безбожие. Постарайся, чтобы ты был таким же, как все. Помни, что господь бог радуется, когда может простить.

Марек ждет встречи с отцом Амброзием. Он помнит, что отец Амброзий бывший цистерцианский монах, который бежал из монастыря двадцать пять лет тому назад, когда Ян Жижка разрушил монастырь. Тынецкие люди хорошо знали этого монаха, потому что он ездил сюда собирать для монастыря, которому принадлежал Тынец, денежные и натуральные налоги. Он вел себя по-человечески, и крестьяне отплатили ему добром. Тынецкий люд принял его к себе без всяких возражений и не настаивал на том, чтобы он носил монашескую одежду. Он ходил в грубошерстной крестьянской куртке, а на ногах – деревянные башмаки.

Отец Амброзий поднимается из-за своей конторки и сразу же узнает Марека. Глотает последнее слово псалма, который он пел в эту минуту, и радостно улыбается. Весь вид его говорит о том, что с ним ничего не может случиться. Он чтит святых и живет под их покровительством. Единственное украшение его скромного жилища – это складень, на створках которого изображен триптих со святыми Анной, Вацлавом и Иржи. Марек хорошо знает, что отец Амброзий этот складень сделал сам.

– Отец Амброзий! – восклицает Марек.

– Марек, здравствуй, – сердечно приветствует его старый монах. – Ты вспомнил меня?

– Ведь я ношу ваш крест.

– Помогает ли он тебе?

– Отец Амброзий, произошло удивительное событие, – говорит Марек серьезно. – Скажите мне, сколько таких крестов существует на свете?

– Только два. Один у моего брата Штепана, августинского монаха в Роуднице, другой был у меня, а теперь его носишь ты. Мы их получили от нашего отца при посвящении в сан. Он был ювелиром в Праге. Я ведь из семьи художников, – улыбается старый монах.

– Вы тоже художник, отец Амброзий, – отвечает Марек.

Он прав. Бывший монах известен не только как знаток теологии, но и как знаток литературы, опытный переписчик и искусный мастер цветной миниатюры. Вот и сейчас он переписывает для кутногорской знати чешский сборник духовных песнопений, и ему безразлично, что на некоторых страницах оказываются хоралы, против которых его сердце католика должно бы было восстать. В минуты творчества он отдает предпочтение искусству перед религией. Он ни за что на свете не упростит ни один хорал, не сделает его менее величественным. Нотные линейки ровны, ноты вписаны четко и аккуратно, буквы сохраняют нежную округлость, а заглавные буквы разного размера расцвечены красками. В разрисовку заглавных букв отец Амброзий вкладывает свое представление о гармоничности или бессмысленности мира.

– Марек, ты не сказал мне, что произошло, – напоминает отец Амброзий. Он любопытен, как всякий монах. Он внимательно слушает историю об Анделе Смиржицкой из Роуднице, о путешествии по Лабе и о том, как очутились рядом два одинаковых креста.

– Не чудо ли это? – кончает Марек свой рассказ.

– Нет, – качает головой старый монах. – Это только предзнаменование. Ты любишь ее?

– Да, – отвечает Марек просто.

– Будь осторожен, – говорит отец Амброзий, – нет ничего удивительного в том, что мой брат Штепан дал Анделе свой крестик. Удивительно то, что крестики попали в руки двух молодых людей, которые понравились друг другу. Быть может, это перст божий указует на то, что рождается очень редко: большое и верное чувство.