Текст книги "Преклони предо мною колена"

Автор книги: Богумил Ржига

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Не понимаю.

– Он хочет умереть у нас. И своей смертью очернить меня в глазах всей Чехии. Поэтому я позвал тебя. Завтра утром отправишься с паном Менгартом в путь. Передашь его бургграфу в Карлштейне. Десять воинов тебе в сопровождающие.

– Хорошо, пан, – отвечает Марек. Все в нем бунтует против этой миссии: откладывается поездка к Анделе. Это огромное несчастье. Возлюбленные должны быть точны.

– Марек, – добавляет пан Иржи почти шепотом. – Я спрашивал астролога. Предсказание неблагоприятное. Пан Менгарт недалек от смерти.

– Мы только что похоронили Кржижковского.

– Кто это? – настораживается пан Иржи.

– Еретик. Он тоже сидел в башне.

– Что-то припоминаю, – рассеянно говорит пан Иржи. – Но к пану Менгарту будь внимателен. Ты должен предотвратить его смерть.

– Я попытаюсь, пан.

– Надеюсь на тебя, – кивает пан Иржи. Он приоткрывает рот и снова закрывает, словно ему попало туда что-то горячее. – Я не могу сделать ничего иного. Это мои враги. Враги сегодняшнего дня и той эпохи, которая наступит.

Утром узника выносят и сажают в сани. Он, как младенец, закутан в войлочную полость. Сначала пан Менгарт протестует, потом замолкает. То ли захлебнулся морозным воздухом, то ли понял, что протесты бесполезны. На свету особенно заметно, как он стар. Болезнь подточила его, маска гордыни исчезла с лица. Однако в глазах нет-нет да вспыхнут живые, полные ненависти огоньки, но и они мгновенно гаснут. Марек спрашивает пана Менгарта, что он хочет взять с собой; тот не отвечает. Он даже не интересуется, куда его везут.

Вооруженный эскорт с именитым паном трогается в путь. По направлению к Ческому Броду, через Садскую и Поржичаны. Снег ослепительно искрится, сани легко скользят, копыта лошадей оставляют за собой ровный след. Лес за Садской кажется тихим и таинственным. На ветвях деревьев снег, но больше в нем ничего не изменилось. Словно лес не ведает, что такое время. Кое-где дымятся угольные ямы или пылают поленья. Иногда слышно, как стучит по дереву невидимый дятел. И опять всюду тишина. Марек подсчитывает, что он мог бы до конца недели возвратиться назад в Подебрады.

Первая ночевка в Ческом Броде. В корчме, срубленной из неотесанных бревен. Пан Менгарт ест все, что ему предлагают. Сотрапезников просто не замечает. Он уже не выглядит надменным и гордым. Его волнует теперь больше прошлое, чем сохранение своего престижа. Разговаривает сам с собой – вероятно, чтобы слышать свои мысли. Фразы, которые он произносит, невнятны, но Марек понимает, что в памяти его оживают времена прошедших битв, его любовь и неистовство. Пан Менгарт старается успокоить сам себя. Он всегда стремился к торжеству правды и справедливости. Потом он замолкает. Ночью часто просыпается. Пугается привидений.

Утром пан Менгарт пробуждается бодрым, это видно по его глазам. Марек объясняет ему, что завтра они, пожалуй, доберутся до Карлштейна. Пан Менгарт усмехается и советует Мареку назидательным тоном:

– Откажись от стремления быть воином.

Марек не успевает удивиться таким речам, как старый пан продолжает:

– Листья на деревьях распустятся снова, птицы слова защебечут...

Но главное, о чем он думает, но не произносит, – «а меня уже не будет...».

В Ржинчанах ему снова становится хуже. Он отказывается от постели в корчме, от еды, требует, чтобы его перенесли в костел и позвали католического священника. Он хочет видеть лица людей, которых знал всю жизнь: жены, детей, друзей. Марек пытается сделать для него хотя бы то, что можно. Находит какого-то маленького сгорбленного священника в черной рясе, даже не спрашивая, католик он или подобой, и на каменном полу костела раскладывает несколько горок древесного угля. Зажигает его и долго раздувает, пока не разгорается огонь. Священник сначала с ужасом наблюдает за ним, но, когда узнает, что этого хочет пан Менгарт из Градца, тоже принимается дуть на угли.

Два воина на самодельных носилках переносят бургграфа. Остальные окружают двери костела, чтобы никто из толпы не вошел внутрь.

Пан Менгарт лежит недвижимо. Он спокоен. Рот приоткрыт, словно выражает любопытство. Вероятно, это улыбка. На бровях тают снежинки. Согбенный священник читает молитву и соборует пана Менгарта.

– Не знаю, попаду ли я на небо, – говорит вдруг бургграф почти весело. Внешне он кажется умиротворенным, но в душе удивляется: неужели пришел конец всему? Священник тихо творит молитву. Его голос едва слышен.

Пан Менгарт блуждает взглядом по голым стенам храма и тяжко вздыхает:

– Есть что-то такое в Чехии, что разрывает нам сердце.

Потом закрывает глаза, по телу пробегает судорога. Он снова затихает. Затем медленно открывает глаза и произносит, как покаяние:

– Я плачу... Никогда я не знал, что есть правда, а что есть кривда.

Это его последние слова. Он впадает в беспамятство, из которого уже не выходит. Он покидает этот мир и берет с собой все, что совершил в своей жизни: добро и зло.

Сердце края – замок Карлштейн. Светлые контуры стен на фоне вечерней тьмы. Тишина, которая больше страшит, чем успокаивает.

Эскорт со знатной поклажей подъезжает к воротам замка. Загнанные кони, вспотевшие воины. Лишь мертвый в санях застыл. Дрожит от холода и ржинчанский священник. Марек взял его с собой: он должен засвидетельствовать, что пан Менгарт соборован.

Стража недоверчиво расспрашивает. Марек напряженно отвечает: его господин Иржи из Кунштата и Подебрад отпустил высшего бургграфа пана Менгарта. Примут они его или оставить его перед воротами? Никакого ответа. Смятение внутри замка можно только представить себе.

Наконец ворота с грохотом отворяются. Высокий бородатый мужчина бросается к саням. Это сам бургграф Карлштейна. За ним сгрудилось несколько воинов с факелами.

– Пан Менгарт! – склоняется к саням бургграф. Доспехи его гремят.

– Он мертв. Умер в дороге, – говорит Марек и из предосторожности кладет руку на эфес меча.

– Возможно ли это? – выпрямляется бородатый мужчина. В его голосе звучит ужас, смешанный с недоверием.

– Он оставил этот мир сегодня в полдень в ржинчанском костеле. Я приобщил его святых тайн, – свидетельствует священник покорно.

Пламя факелов слегка колеблется. Бургграф растерянно оглядывается. В его душе разыгрывается буря. Что делать? Наконец он обращается к мертвому, отдавая предпочтение величию смерти перед людскими размолвками.

– Пан Менгарт, вы были образцом дворянина, – говорит он напыщенно.

– Ваши предки от начала рода были знатны, – продолжает он свою хвалебную речь. – Ваш путь был славен: вы побеждали в войнах, прославились как политик, ваши заслуги перед государством огромны.

Бургграф низко кланяется. Потом обращается к Мареку и говорит строго:

– Вы, конечно, не рассчитываете ночевать сегодня в замке.

– Нет, пан, – соглашается Марек.

– Ваше имя?

– Марек из Тынца.

– Мы еще когда-нибудь встретимся.

– Надеюсь, пан.

Мертвый переселяется к своим друзьям. Тьма сгущается, в небе сияют звезды. Ворота закрываются. Напряжение как бы разломилось надвое, но огонек ненависти тихо шипит. Подебрадские всадники поворачивают домой. В санях творит молитву перепуганный священник. Будут ли они дома к утру? Священник – безусловно, всадники – возможно. Они готовы гнать коней без передышки. Особенно Марек.

Не успевает Марек заснуть, как вламывается Дивиш, треплет его за волосы и пытается вразумить его, чтобы он, ради бога, не спал. Его разыскивает пан Иржи. Марек спросонок смотрит блуждающим взглядом и беспомощно разводит руками. Всюду тьма, всюду неуверенность, всюду только растерянность. Наконец он видит проникающий из-за двери лучик света. Мысли его приходят в порядок. Мир приобретает свой обычный облик. Марек облокачивается рукой на подушку и думает, что делать с ногами: они словно чужие.

В комнату входит пан Иржи. Марек вздрагивает, Дивиш быстро выскальзывает.

– Лежи, – говорит пан Иржи и придвигает к постели стул. Марек садится на постели и прикрывает одеялом голые колени. – Рассказывай, что случилось.

Марек, ничего не утаивая, рассказывает о событиях минувшего дня и минувшей ночи. Лицо пана Иржи близко. Так близко, как никогда Марек его не видел. Молодое, энергичное лицо, необыкновенно живые глаза. Он привык больше размышлять, чем говорить. Его молодость отмечена печатью зрелости. Иржи не борется с молодостью, но и не подчиняется ей. Его не привлекает многообразие жизни, он стремится лишь к одной цели. Марек весь во власти его светлой и сильной личности.

– Ты убедил их, что говоришь правду? – спрашивает пан Иржи.

– Не знаю, пан, – отвечает Марек после некоторого колебания. – С нами был священник из Ржинчан. Они не сказали, что не верят. Но и не сказали, что верят.

– Как вы расстались?

– Как враги.

– А каков был обратный путь?

– Светила нам каждая звезда.

Тихо. Стучит сердце, роятся мысли. Что теперь делать? Размышлять, взвешивать, фантазировать? Прошлого не изменить. Только объяснить его можно по-разному. А будущее? Действительно оно там, где его ищем? Иногда оно бывает на противоположной стороне.

– Пан Менгарт был нам нужен живым, а не мертвым. Но что поделаешь? Смерть нас не спрашивает, – говорит пан Иржи. И это звучит как оправдание – судя по его тону, он расстроен и опечален.

– Он не старался задержаться на этом свете. Он должен был умереть, – отвечает Марек и с ужасом вспоминает сцену в сумрачном костеле. – Мне кажется, что он даже хотел умереть.

– Пан Менгарт теперь не играет никакой роли, – говорит в раздумье пан Иржи. – Важно, что предпримет рожемберкская партия? Осмелится? Пожалуй, нет. Но должна бы. Теперь, когда в их руках такой козырь.

Пан Иржи встает, и лицо его принимает обычное рассеянное выражение. Марек снова ложится, чтобы вознаградить себя за бессонные ночи, но уже не может заснуть. Высокая политика должна считаться со всякими случайностями. В этом Марек убедился воочию. А жизнь каждого из нас? Не должно бы ей зависеть от случая?

Однако игра случайностей продолжается, превращаясь в закономерность. На этот раз случай, пожалуй, способствует замыслам Марека. Прибыл гонец от Михала из Канька с приказом: Мареку немедленно выезжать в Кутную Гору. Пан Михал болен и тяжело переносит мучения. Желает видеть сына.

Против отъезда Марека никто не возражает. Даже Ян Пардус, хотя он и желал бы знать, когда Марек вернется. Но на этот раз он не получает точного ответа. Продолжительность жизни не поддается расчетам. Будущее скрыто завесой. Кто знает, что ждет Марека и как разовьются события. Сколько времени ему потребуется, чтобы договориться со своей совестью? Ян Пардус может довольствоваться лишь заверением, что Марек возвратится. Разумеется, как можно скорее, война не ждет.

Гнедой конь Марека честно выполняет свой долг. Бежит, будто гонит его снежная буря. Марек закутывается в плащ, подбитый овчиной, и натягивает на голову капюшон. Едва ли кто-нибудь узнал бы его даже вблизи. Но Колин Марек все же объезжает. Делает большой крюк. Он не думает, что кто-либо из жителей Колина знает, что именно он отправил Шимона из Стражнице на тот свет. Так он не думает. Кто от чьей руки погиб в бою, точно установить нельзя. Но Мареку довольно и того, что он сам об этом знает.

Вечер. Снег под копытами коня проваливается, деревья словно отступают в сторону, угасает золото заходящего солнца, загораются первые звезды.

Кутная Гора шумная и веселая, как всегда. Она будто и не замечает, что на дворе все еще морозный февраль. Дышит полной грудью, ест и пьет, трудится и... ссорится, галдит, поет. Здесь с легкостью сорят деньгами, тускло блестя, сыплется серебро, башенки домов устремлены в небо, в костелы из-за облаков иногда заглядывает господь. В его руках милость и немилость, награда и наказание, справедливость и несправедливость, прощение и кара. У него нет времени выслушивать каждого человека. Он разбрасывает свои небесные дары, и его совсем не интересует, кому что попадает. Марек знает все это и заботится только о том, чтобы его совесть была согласна с богом, насколько вообще это возможно. И еще о том, чтобы напрасно не раздражать господа бога. Лучше уж не привлекать к себе особого внимания небесного отца.

Да и отца земного тоже. Перед глазами Марека возникает образ пана Михала: широк в кости, крупный нос, лоб всегда блестит, на темной куртке серебряные пуговицы. Он – купец с ног до головы. Он заботился о Мареке. А порой забывал о нем. Что случилось с ним? Марек подъезжает к его нарядному дому, поднимается по широкой лестнице и проходит в отцовскую спальню.

Он едва узнает отца. Пан Михал лежит на постели под огромной периной и с трудом поворачивает к нему потное, искаженное болью лицо. Он упал в шахте Роусы с высоты пяти метров на каменную скалу. Что-то повредил себе, но ни один лекарь не знает что. Его осматривали уже четверо. Пан Михал жестом выпроваживает писаря, который у окна возится с документами, воском и печатями, и остается с Мареком наедине.

– Посмотри на меня, – говорит нетерпеливо пан Михал. – Я на пути к могиле. Видишь ты это по мне или нет? – И, произнося эти слова, с тоской глядит на Марека.

– Но, отец, – отвечает как можно спокойнее Марек, – будто вы не знаете, что непременно выздоровеете.

– Может быть, ты и прав, – допускает пан Михал, и в глазах его светится надежда. – Но свои имущественные дела привести в порядок я должен. Теперь слушай внимательно.

– Я слушаю.

– Долю на шахте Роусы получит пани Иоганна. Но наследником моего дома, всей торговли, складов, серебра и наличных денег будешь ты.

– Отец, ваше решение мне кажется преждевременным, – замечает Марек. Он видит по выражению лица пана Михала, что и сердцем и умом он весь в заботах об имуществе. Труднее всего ему допустить мысль, что придется с ним расстаться.

– Я велю написать завещание и на этой неделе публично его оглашу, – упорно продолжает пан Михал. – Разместись пока что в бывшей своей комнате и ходи в костел, молись за меня. Никогда мне это не было нужно, но сейчас, пожалуй, необходимо.

– Я пока что съезжу в Роуднице. Вас не обидит, если я буду молиться за вас в поле или в лесу?

– Это еще лучше, чем в костеле, – роняет пан Михал, и в глазах его снова мелькает живой блеск. – Но сегодня я тебе должен еще сказать, что ты в жизни совершил большую ошибку.

– Какую? – не понимает Марек.

– Что не женился на пани Алене. Представь себе, она дважды опередила меня с закупкой руды. Это не женщина, а дьявол. Надеюсь, ты не вернул ей долга.

– Не вернул, отец, – отвечает Марек, чтобы хоть немного его порадовать.

– Проклятая баба, – выпаливает с облегчением пан Михал.

– Я сниму с вас перину. Ведь вам тяжело дышать, – говорит Марек и вместо перины закрывает отца легким одеялом.

– Я знаю, что ты хороший, – признается пан Михал. – Когда я решал для себя, кому я могу все оставить, я думал только о тебе.

– Мне кажется, я не заслуживаю этого.

– Ты прав, – соглашается пан Михал. – Никакого проку от тебя мне нет. Нужно бы тебя исключить из завещания. Но что я могу с собой поделать? Иди уж и оставь меня.

Марек прощается и уходит. Ноги заплетаются от усталости. На него нахлынуло множество мыслей и чувств. Он спускается с лестницы и еще раз бросает взгляд на продуманную красоту дома. Он видит все как в тумане. Наверху, на лестничной площадке, стоит пани Иоганна в черном платье с глухим воротом. Она провожает Марека недобрым взглядом. Надо бы вернуться к ней, но он не может этого сделать. Ее взгляд выбрасывает его на улицу. А может, и еще дальше.

В Роуднице Марек добрался после двух дней пути. Часов в одиннадцать вечера. Костел и прилегающий к нему монастырь находит легко, хотя ни у кого не спрашивает дороги. После роудницкого замка это самые высокие здания во всей долине Лабы. По темному небу плывет красная луна. С грациозной легкостью она обходит небольшие тучки. Невзначай освещает их сложные кружевные узоры.

Двери храма загорожены, вход в костел Марек находит в боковой стене ограды. Он попадает прямо в готическую галерею, окружающую храм с трех сторон. Его шаги по каменному полу раздаются гулко. Конь шагает за ним. Они обходят уголок тихого зимнего сада во дворе костела. В небольшом деревянном загоне недалеко от стены костела блеет коза. Марек привязывает своего коня. Снимает с него седло, а у себя отстегивает меч. Куда положить все это? По другую сторону загона. В самое темное место.

Он снова оглядывает мягко освещенную галерею. Колонны, своды, звездообразные окна. Видит совершенные формы, чистые краски, игру света и тени. От всего этого исходит ласка и нега, покорность и величие. Словом, весь головокружительный мир, который мог бы быть домом не только для святых, но и для самого бога. И пусть на костеле нет крыши, а монастырь уже тронуло разрушение. Бог ведь не похож на богачей. Он не бросает свое жилище только потому, что оно в руинах.

Марек представляет себе здесь Анделу. При рассеянном свете луны она кажется Мареку деталью великолепной готики. Она прекрасна, как первый день творенья, сердце ее полно любви, глаза – скрытой тревоги. Встретится ли он здесь с ней? Все зависит от отца Штепана.

Марек долго ищет старого монаха. Его нет в главном зале, в который сквозь выбитые стекла глядит любопытная луна, не отзывается он и на приглушенный зов Марека. Подает голос лишь тогда, когда Марек стоит уже совсем рядом с ним.

Монах сидит в пустом помещении на короткой церковной скамейке и при свете свечи читает латинскую книгу. Заслышав шаги Марека, он отрывает голову от книги и сбрасывает с колен старый стихарь.

Марек смотрит на монаха с удивлением. На отца Амброзия он нисколько не похож. Меньше ростом, худой, немного сгорбленный. Пальцы скрючены. Привлекают внимание его глаза и лоб. Лицо спокойно – ни малейшего страха. Он выглядит отшельником, который забрел сюда с самого края света.

– Не ошибаешься: я отец Штепан, – говорит он тихо.

– Вы здесь один?

– Да. Но у меня здесь все под рукой. А ты кто?

– Марек из Тынца.

– Я знаю твое имя.

– У меня есть крестик со святыми мощами от вашего брата Амброзия, – продолжает Марек. Он хочет проложить прямую дорожку к сердцу отца Штепана.

– Андела получила от меня почти такой же, – кивает головой старый монах.

– Помогите нам, – просит Марек.

– Не спеши! Сначала ты должен поесть, а затем выспаться.

Молоко и кусок хлеба. Первый жест гостеприимства отца Штепана. Первый шаг к взаимному доверию. Марек голоден. Ест быстро, так что не остается паузы для того, чтобы сказать хотя бы одно слово. Спит так крепко, словно провалился в глубокий колодец. Ему снится, что стены расступаются и снова сужаются. Пробуждается он утром, когда светло как днем. Его взгляд блуждает по стенам. На одной из них он читает надпись, начертанную готическим шрифтом:

«Наше правило гласит: кто хочет взять для прочтения книгу, пусть принесет вместо нее другую – если у него какая-нибудь есть такой же или примерной ценности, чтобы не разочаровался тот, кто будет искать здесь что-либо ценное».

Без сомнения, Марек спал в бывшей монастырской библиотеке. Теперь тут нет ни одной книги. Он удивленно рассматривает комнату. Короткая скамья, разбитый стол, в углу соломенный тюфяк, на котором он провел ночь. Где былая слава роудницких августинцев?

Торопливо входит отец Штепан. У него живые глаза, в которых светится мысль. Говорит так вдохновенно, что кажется, будто полки снова заполняются книгами, на стенах вновь появляется цветная роспись, а на пьедесталах – статуи святых.

Монастырь прославился новым ревностным христианством. Devolio moderna[13]13
  Современное богопочитание (лат.).


[Закрыть]. Прежде утверждалось, что истину можно узнать только из святых текстов. Да, вера всегда будет по большей части таинством. Однако некоторые догматы в состоянии разъяснить и человеческий разум. И еще больше: ключом к познанию могут быть также и чувства. Отец Штепан преклоняется перед Аристотелем-человеком, который лучше других понимал природу. Его «Физику» он всюду возит с собой. Брал ее с собой и в Краков. И до сих пор читает ежедневно.

Марок терпеливо его слушает. Он рад бы заговорить об Анделе, но старый монах увлеченно знакомит его со своим представлением о мире. Бог в этом мире делает шаг назад, человек – шаг вперед.

Отец Штепан открывает тайник в нише, в углу библиотеки, и показывает Мареку свой клад: Святое писание, «Физику» Аристотеля и монастырский псалтырь. Он прячет здесь и роудницкую мадонну с Иисусом-младенцем, которую подарил монастырю епископ Ян из Дражиц. Нежная мадонна с Иисусом-младенцем. Золотой фон и надпись готическим шрифтом: Nigra sum, sed formosa filia Jerusalem. Я черная, но прекрасная дочь Иерусалима. Марек ищет в ее лице черты Анделы, находит их и испытывает от этого радость.

К обеду отец Штепан варит кашу и приносит ключевую воду. Она превосходна – чистая и холодная как лед.

Во время еды их ничто не отвлекает. Кругом царит мудрость и покой.

– Но беды и горести неизбежны в жизни, – говорит отец Штепан.

– Я уже это знаю, – подтверждает Марек.

– Сколько раз мне казалось, что меня согнуло до земли и я уже не поднимусь, – продолжает старый монах. Он помнит прошедшие бурные десятилетия. Возвращался к ним, оценивал их, а порой и проклинал. Но теперь простил и предал забвению. Признает, что Ян Гус должен был появиться. Темные деяния церковных сановников взывали к небесам. Гуситство означало внутреннее возрождение чешского народа, хотя, с другой стороны, нанесло вред развитию образования.

– Я знал много священников. Большинство так или иначе страдали, – замечает Марек.

– Священник – это светоч.

– Отец Штепан, будьте нашим светочем. Помогите нам.

– На ваши головы снизойдет благословение, но падет на них и клевета.

– Скажите Анделе, чтобы пришла сюда.

– Вы должны быть осторожны, ваша глина еще мягка.

Марек облегченно вздыхает. По лицу отца Штепана видно, что в душе его уже созрело решение.

– Не бойтесь ничего.

– Чего мне бояться? – улыбается старый монах. – Вам обоим покровительствует кто-то более могущественный, чем я.

К вечеру в самом деле приходит Андела. На ней шуба из рысьего меха, сапожки на шерстяной подкладке и теплая шапка, которую она тут же сбрасывает. Первое впечатление Марека: она стала еще красивее. Волосы блестящие, глаза больше, чем прежде, лицо бледнее. Она кажется ему проще, чем он представлял ее в своих мечтах. От нее веет спокойствием. До сих пор он думал, что ей страшно, но сейчас видит, что это не так. Возможно, Андела немного испугана, но от этого, ему кажется, она еще более ласкова. Она легко касается его тела, всматривается, чтобы вобрать его образ, напрягает слух, чтобы его слышать. Наверное, хочет убедиться, что Марек действительно здесь.

Они снова и снова произносят имена друг друга, словно заклинания. И пожалуй, это и в самом деле заклинания.

Отец Штепан на время оставляет их одних. Этот священник не очень строг в вопросах веры и давно знает, что жизнь изменчива как ветер. Он не хочет, чтобы их коснулась грязь греха, но в то же время не видит необходимости требовать, чтобы молодые возлюбленные стали святыми. И статуи небожителей покидают свои пьедесталы, а бородатые святые отделяются от картин и улыбаются в уголке, распятый Христос перестает обливаться потом. Только тонкие колонны, разумеется, стоят неколебимо. Они поддерживают своды храма, ближайший мир, а может быть, и сами небеса.

Счастливо место, где встречаются Марек с Анделой. Здесь господствуют усилия людей совершить чудо. Для этого у них лишь одно средство – искусство.

После долгой разлуки Андела сначала показалась Мареку несколько отчужденной. А сейчас уже нет. Никогда еще он не чувствовал себя таким близким ей, никогда он не мог так долго любоваться ею, никогда не читал в ее глазах мысли, что они неразрывное целое, так явственно и понятно, как сегодня. Возможно ли это? Андела ведь уже знает, что такое отцовский гнев, знает все препятствия, и, несмотря на это, она здесь. Лицо ее открыто. Что в нем отражается? Не только красота, но и безоглядная любовь, будущая жизнь и предстоящее рождение. Андела то бледнеет, то краснеет. Она чувствует неукротимое желание жить. Но не одна. Только с Мареком.

– Я очень опоздал? – спрашивает Марек, он всем существом ощущает вдруг тяжесть минувших дней.

– Мне необходимо было тебя видеть. Моя решимость теперь укрепится.

– Ты не оставишь меня?

– Никто не в силах отнять у меня сердце, – отвечает Андела. Она не могла бы быть правдивее, если бы спрашивал ее сам бог.

– Когда ты со мной уедешь? – Марек знает, что долго они уже не могут ждать. Время начинает восставать против них.

– Еще летом, – говорит Андела. – Может, в июле. Шестнадцатого июля. Я подготовлю к этому мать и себя тоже.

– Шестнадцатого июля? Это будет самый прекрасный наш день. – Марек знает, что в этот день Анделе исполнится восемнадцать лет. – А что твой отец?

– Его не будет дома! Он летом заседает в земском сейме. А сейчас лучше уезжай. Тебя здесь никто не должен видеть. Я боюсь за тебя.

Они целуются, как изголодавшиеся, и зарываются лицом друг в друга. Свет вокруг них чудесно меняется: воздух приспосабливается к их дыханию, потолки легкие, как дым, вода уже бездонна, деревьям не нужны корни, потому что они опираются только на листья, утро длится целый день, весна длится вплоть до зимы, люди помнят лишь свое детство, мечты превращаются в явь.

В библиотеку входит отец Штепан. Пора прощаться. Андела кладет руку себе на грудь, а потом подносит ко лбу. Марек чувствует боль, она вот-вот схватит его. Нужны нечеловеческие усилия, чтобы уберечься от нее.

– Дети, – качает головой отец Штепан. Он не представлял себе силу их любви. Но теперь ему кажется, что такую любовь никто не смеет разбить или омрачить.

– Уже ухожу, – отвечает Андела и идет к двери пятясь, не отрываясь взглядом от Марека. Она знает о тайном выходе в боковой стене костела и направляется к нему.

– Храни тебя бог от людского гнева, – говорит отец Штепан Мареку на прощание.

– Благодарю вас, отец Штепан. – Марек низко кланяется монаху. – Я еще раз приеду в июле. Это будет последний раз.

– Храни тебя бог от огня, от меча и от злобы твоих врагов, – напутствует его старый монах.

Марек выходит во двор. Отвязывает коня. В воздухе чувствуется весна. В этом году впервые.

В Кутной Горе Марека ждет неожиданность. Пан Михал здоров, он ходит по спальне в черной бархатной куртке, смеется, показывает пальцем наверх, показывает вниз и отрицательно качает головой. Ни рай, ни ад. Милее всего ему старая надежная земля.

– Насколько любит сын своего отца? Прощает ему, что не умер?

– Отец! – дивится Марек. – Вот счастье! Вот чудо!

– Наверное, сначала бог хотел, а теперь раздумал.

– Предсказывал я вам выздоровление или нет?

– Я уж в самом деле думал, что для меня нет на этом свете места, – серьезно говорит пан Михал. – Поэтому я составлял завещание. Но теперь завещание не имеет смысла. Согласен ли ты с этим?

– Отец, будто вы не знаете, что я желаю вам только добра.

– Знаю, и потому желаю тебе того же. И еще кое-что скажу. Хочу купить деревню, чтобы у тебя было кое-какое имущество. Чтобы не ходил по свету с голым задом. – Пан Михал мнет бороду на заросшем лице. Смотрит на Марека хитрым глазом.

– Возможно ли! – восклицает Марек, пораженный. Он удивляется больше стечению обстоятельств, чем намерению отца. Иметь деревню, как Дивиш! Иметь место, куда он может увезти Анделу!

– Я думаю, пора бы тебе отложить меч, – говорит Михал и хмурит брови. Серебряные пуговицы на его куртке сияют.

– Я сделаю это, – соглашается Марек. Прежде он стремился к переменам, теперь ему хочется постоянства.

– И чтобы ты женился, – продолжает пан Михал.

– Я и об этом думаю, – соглашается Марек. Его мысли сейчас далеко. Свидание с Анделой придало ему уверенность.

– Видишь, и деревня тебе пригодится, – смеется пан Михал.

– Я знаю эту деревню? – пытается угадать Марек.

– Знаешь.

– Светит там в небе месяц?

– Неужели я куплю тебе такую деревню, где не светит месяц?

– А дождь там льет? – Марек должен это знать, потому что Андела любит месяц. Любит дождь. Поэтому деревня Марека не может быть без месяца и без дождя.

– Часто, потому что Лаба притягивает дождь.

– Лаба? Какая это деревня? – Марек никогда не был так любопытен. Ведь речь идет не только о нем.

– Заборжи, – выдавливает из себя в конце концов пан Михал. – Эту деревню мне предлагает пан Ярослав из Уезда как уплату за долг, который иначе не может заплатить. Принять такой долг или нет?

– Да, отец, – с восторгом соглашается Марек. Ведь он вырос в Тынце и вниз на Заборжи смотрел каждый день. Теперь будет наоборот. Из Заборжи он будет каждый день смотреть на Тынец. Как он рад! Ведь они будут соседями с Дивишем из Милетинка. Рано утром они смогут пожимать друг другу руки. Конечно, через Лабу.

Рожемберкская партия бурлит, как кипящий котел. Сторонники этой партии объединяются в союз. Против кого? Против ядовитой змеи, которая ужалила пана Менгарта из Градца и послужила причиной его смерти. Против бешеного пса, который кусает католиков. Против грубого невежды, который поучает университетских магистров. Против молодого фараона, который хочет захватить всю власть в стране.

Это одна и та же личность: Иржи из Кунштата и Подебрад. Против него нужно поднять священную войну. В борьбе против самозваного властителя Праги помогут и два пана-подобоя: Бедржих из Стражнице и Ян Колда из Жампаха.

Казалось бы, суровая зима должна охладить горячие головы. Ведь есть еще время для переговоров. Пан Иржи посылает послов во все стороны, сам ведет переговоры, но противник стоит на своем – воевать во что бы то ни стало. Ненависть отбрасывает всякие аргументы. В конце концов и пан Иржи махнул рукой. Пусть решает оружие. Но и на будущее он учитывает все возможности: переговоры, угрозы, лесть, соглашения, вражду, вознаграждение, дружбу, победу на поле боя и поражение. Однако никто не ждет, что именно он атакует первым.

Время тянется однообразно. Наступает юрьев день, а о ним и конец перемирия с колинским паном. Теперь уже можно начать военные действия.

– Достаточно, если вы оскалите зубы, – говорит пан Иржи на военном свете. – Вы не должны разбивать пана Бедржиха наголову. Я хочу его только припугнуть. Понимаете меня?

– Вот еще новости, – ворчит недовольно Ян Пардус. Из-под нависших бровей, как два угля, горят глаза.

– Я не хочу ввязываться в кровавую войну, – объясняет пан Иржи.

– Чехи привыкли, что их князья – воины, может, они привыкнут и к тому, что сыновья князей не воюют, – не сдержавшись, громко говорит старый гетман. Глаза всех участников военного совета обращаются к нему. Ян Пардус говорит то, что думает каждый.

– Прошлого уже не изменить. Сегодня не то, что вчера. Мы должны объединить королевство, – возражает пан Иржи.